Проклятие Монтеррея

      

Глава восьмая. Подарок для команданте

             Дружный смех, донесшийся до слуха Антонии из открытой двери спальни капитана Монастарио, заставил ее замедлить шаг, а затем и вовсе остановиться. Кажется, де ла Вега обсуждал с Энрике то ли бритьё, то ли растительность на его лице. А потом диалог мужчин стал, по мнению сеньоры Альварадо, настолько занятным, что она бесшумно подкралась к двери и прижалась к стене, ничем не выдавая своего присутствия.       – Дон Диего, вы считаете меня привлекательным? – спросил Энрике, все ещё посмеиваясь.       – Мы, кажется, уже прояснили этот вопрос, – ответил дон Диего, чей голос показался Антонии напряжённым. Ну, ещё бы!       – Вдруг вы тогда кивнули из вежливости? – допытывался Монастарио.       – Madre de Dios! Вся столица считает вас писаным красавцем, команданте, вам мало? – нервно рассмеялся де ла Вега.       – Вы обратились ко мне так, как обычно обращается Зорро… – задумчиво пробормотал Энрике, тем самым выдавая подозрение, что молодой сеньор мог являться разбойником Эль Зорро.       Антония бы много отдала, чтобы увидеть красавчика Диего в черном и со шпагой в руке. Было в этом, на первый взгляд, милом мальчике нечто интригующее. И бандит должен фехтовать как бог, раз Энрике так в него вцепился.       – Вот у Зорро и спросите, – фыркнул молодой Диего.       – Тогда он меня точно убьет, – рассмеялся капитан.       – Раз уж вы начали этот странный разговор, то Зорро, ну…       – Привлекателен?       – Эм… я имел в виду… он разбойник и закрывает лицо, но…       Антония закусила согнутый указательный палец, измазав его помадой, чтобы не расхохотаться в голос.       – Но сеньориты, думаю, от него без ума.       – А почему?       – Я не сеньорита, – издал смешок Энрике, – если вы не заметили.       – Я имел в виду, вы опытней меня и лучше понимаете женщин.       – Хм… Сеньор и сеньорит обыкновенно привлекают авантюристы.       – А будь вы сеньоритой, Зорро привлек бы вас?       «Он точно Зорро, ну надо же, – мысленно сделала вывод сеньора Альварадо. – И почему только Энрике так падок на всяких проходимцев? То Сьерра-и-Норьега, то вот этот… лис».       – Пожалуй, нет. Будь я сеньоритой, я бы захотел увидеть его без маски, шляпы, плаща и перчаток. У Эль Зорро красивые губы и глаза – любопытно, хорош ли он собой.       Антонии очень захотелось заглянуть в спальню – проверить, понял ли дон Диего де ла Вега намёки собеседника. Если да, то она окончательно лишилась любовника. Впрочем, с этими двумя дураками и так все ясно как божий день. Хотя Энрике, конечно, молодец: ещё по асьенде самостоятельно не передвигается, а уже заводит разговоры про красивые губы. Ох уж эти кавалеристы!       Но поскольку Монастарио продолжил, то де ла Вега, очевидно, не воспользовался моментом. Впрочем, по нему было видно, что он ищет восхищения Энрике, желает быть центром его мира, а о греховных удовольствиях если и слышал, то не смеет заподозрить, что Монастарио их не чужд. Антония бы также ни о чем не догадалась, если бы не «Диего!», слетевшее с уст любовника в их первую ночь, и если бы не пара взглядов, которыми капитан проводил де ла Вегу, думая, что на него никто не смотрит.       – …Или вы имели в виду не внешность? Тоже нет.       – Почему?       – Не люблю авантюристов.       – Не сомневаюсь. Однако многие считают, что Эль Зорро – герой.       – Это вы герой, дон Диего, а не Зорро.       – Я?..       – Вы меня спасли, хотя могли бы этого не делать. Могли отомстить за отца.       – Дон Энрике, не говорите глупостей.       Беззвучно хмыкнув, Антония как могла бесшумно развернулась на каблуках и двинулась прочь. Ей было грустно, потому что Энрике заслуживал счастья, но, увы, молодой Диего вряд ли его составит. Хотя, может, это к лучшему: если Монастарио обходился без греховных связей до тридцати лет, то не стоит заводить подобный роман, когда карьера пошла в гору. А капитан явно отказывал себе в преступных удовольствиях, иначе он бы давно соблазнил де ла Вегу. Даже Антонии, которая знала об этой тайной стороне жизни лишь со слов брата, было очевидно, что лос-анхелесский апельсин созрел и готов упасть в умелые руки. Де ла Вега, как и все доселе встреченные ею мужчины, хотел произвести на нее впечатление, но если в одной с ним комнате присутствовал Энрике, смотрел Диего только на него, и как смотрел! Подобный беззащитный взгляд бывает лишь у влюбленных. К тому же, Диего не умел его прятать, в отличие от Монастарио. Вероятно, просто не осознавал, что именно чувствует. И вряд ли осознает со временем. Антония всем сердцем сочувствовала Энрике, но считала, что это к лучшему.       Продолжение разговора, впрочем, стоит нашего внимания.       – …считают восхитительным.       – «Восхитительным»? Рад это слышать. Женщины Пуэбло-де-лос-Анхелес меня не считали таковым.       – Неужели?       – Ну, я не все ночи проводил в одиночестве, составляя планы поимки Зорро, если вы об этом.       – Я… Скажите откровенно, дон Энрике, будь я сеньоритой, вы бы женились на мне и прекратили свои, м-м, попытки разбогатеть или все же продолжали их?       – Что?! Да вы с ума… как вам такое в голову пришло!       – Мой отец – крупнейший ранчеро Верхней Калифорнии.       – А-а, вот к чему вы клоните… Нет, дон Диего, будь вы сеньоритой, вам бы не грозила участь Елены Торрес. Да и к ней я не собирался свататься всерьез. Мой капитанский чин – залог моего материального благополучия. Точнее, он стал бы таковым в более спокойные времена и если бы не… неважно. Кстати, дону Алехандро стоит женится. Или вам.       – Я никого не люблю.       – Вступая в брак, обыкновенно руководствуются расчетом, а не чувствами.       – Знаю, но мне это претит.       – Вот как. Простите мое любопытство, но есть препятствия для вступления в брак с той, кого вы любите?       – Я ведь уже сказал вам, что не влюблен в женщину.       – Неужели?       – Так и есть.       – Вы смутились.       – Не спрашивайте.       – Не буду.       – Вы знаете, я так не хочу уезжать…       – Куда, дон Диего?       – В столицу.       – О. Я бы тоже не хотел этого, но, видимо, вы должны? У меня сложилось впечатление, что вы редко бываете дома…       – Совсем не бываю.       – Вот как. Не смею давать советы, но ваш отец…       – Отцу безразлично. То бишь ему нужен сын, который… я уже не знаю. Не будем об этом, прошу вас. Но я не хочу уезжать.       – Вы уедете до четвертого апреля?       – А что будет четвертого апреля?       – Мои именины.       – И вы молчали! Разумеется, я останусь.       – Я рад. Знаете… ха-ха, будь вы и впрямь сеньоритой, я бы уподобился Мартинесу, то есть стал бы бандитом, провернул пару крупных ограблений, а затем похитил вас и вернулся в Испанию. Почему-то все уверены, что мне безразлична архитектура, а меня, к примеру, тошнит от столичного театра. Это такой же театр, как сержант Гарсиа – испанский офицер.       – Дон Энрике!       – Вы тоже смеётесь, значит, согласны со мной.       – Ни слова больше.       – Молчу.       Отмеявшись, Диего наконец задался вопросом, зачем он, то есть воображаемая сеньорита де ла Вега, понадобился капитану, то есть бандиту Монастарио, без приданого? Но спрашивать было неловко. Вероятно, Диего просто не понял шутки. А ещё де ла Веге показалось досадным, что его мадридский друг и первый учитель фехтования Себастьян де Вальда находил Диего привлекательным, а капитан Монастарио заладил «если бы вы были сеньоритой» (то, что эту идею подал он сам, Диего поспешил забыть). Право, не нужно быть женщиной, чтобы оценить внешность мужчины, размышлял Диего. Неужели в глазах Монастарио он не лучше Гарсии? Или одобрения команданте удостаиваются красавчики в погонах наподобие Рамиреса или импозантные сеньоры вроде дона Эстебана, а на Диего де ла Вегу он смотрит, как на пустое место?       Не подав виду, что его настроение испортилось, Диего уговорил Монастарио довериться умелым рукам Бернардо и привести себя в порядок перед именинами. Капитан изъявил желание поужинать в компании де ла Веги и сеньоры Альварадо, однако Диего настоял на том, чтобы прежде лекарь осмотрел раненого и дал свое разрешение.       Размышляя о лучшем подарке для команданте, де ла Вега спустился в патио – где его уже ждала донья Антония, одетая в приснопамятный черный костюм.       – Дон Диего, благодарю вас за гостеприимство, – сказала она с вежливой улыбкой.       Диего растерялся.       – Не стоит благодарности, – ответил молодой сеньор, и, не сдержавшись, прибавил: – Асьенда принадлежит капитану Монастарио, я лишь в меру своих сил помогал ему. Уверен, при иных обстоятельствах ваш визит был бы более… – де ла Вега замялся, – приятным.       – …И длительным. – Усмехнувшись, Антония Альварадо-и-Вальехо внезапно попросила: – Дон Диего, не сочтите за труд передать дону Энрике это письмо в день его рождения.       – Но почему вы не поздравите капитана лично? – удивился Диего, принимая из рук гостьи тонкий конверт и втайне радуясь, что она уезжает.       Этой радости стоило стыдиться, однако де ла Вега и мечтать не мог, что перед его отъездом им с Монастарио удастся пообщаться наедине, как раньше.       – На то есть свои причины, – уклончиво ответила сеньора Альварадо. Изучающе посмотрев в лицо Диего, она вдруг спросила: – Простите мое любопытство, дон Диего, но вы уже решили, что подарите имениннику?       – Я бы хотел подарить оружие, – честно признался де ла Вега, – но в пуэбло хорошего не купишь, а отец будет в ярости, если я позаимствую что-либо из нашего скромного семейного арсенала…       – А вы знаете, что дон Энрике рисует, причем талантливо? И умеет ценить живопись, хотя тщательно это скрывает. Хотите, я уступлю вам вот что?       И эксцентричная сеньора Альварадо-и-Вальехо протянула Диего большой золотой медальон. Вне себя от изумления, юноша открыл его. Внутри находилась искусно выполненная миниатюра – панорама города Толедо.       Все ещё пораженный щедрым предложением, Диего тихо спросил:       – Но почему вы не хотите подарить это чудо от себя?       Помолчав, донья Антония сказала:       – Вы же знаете, дон Диего, что я отвечу. На это есть…       – …свои причины?       Диего никак не мог налюбоваться картиной. Такой миниатюрной. Такой великолепной. Он не спрашивал имя мастера, боясь выдать себя: в живописи сеньор де ла Вега разбирался много хуже, нежели в лошадях и оружии. Хуже, чем в музыке и поэзии.       – Могу ли я спросить хотя бы, почему именно Толедо?       – Энрике родом оттуда, – губы доньи Антонии дрогнули в улыбке. – Как и ваш предок Гарсиласо де ла Вега, к слову.       – Я был в Толедо, он прекрасен, – заметил Диего, захлопывая крышку медальона и вспоминая их с Монастарио знакомство. «Как поет этот толедский клинок»...       – Недаром испанцы говорят: «Кто не видел Толедо, тот в Испании не был».       – Воистину так, – кивнула Антония.       – У меня с собой немного денег. Вы не согласны подождать, пока мой слуга…       Сеньора Альварадо отмахнулась:       – Мне не к спеху, дон Диего.       – Что ж, премного благодарен вам, сеньора, – Диего поднес к губам ее руку, размышляя о том, как все странно – и удачно – сложилось.       Сеньор де ла Вега не мог знать, что единственной причиной, по которой донья Антония уступила ему медальон, было понимание: получив такой подарок из рук Диего, капитан Монастарио будет совершенно счастлив. А ему, чтобы поправить здоровье, необходима радость. Поэтому Антония и сделала то, что сделала. Хотя в сердцах она даже начала сочинять стихотворение, адресованное де ла Веге. Но, разумеется, не дописала и уничтожила бумагу. Более того – решила уехать.       Не сеньора, не сеньорита….       Индевеют мои печали.       Сердце вдребезги не разбито…       Так я счастлива? Нет, едва ли.       Отступись, де ла Вега. Игры       далеко зашли. Хватит, мальчик –       слишком откровенно. Просто – слишком.       «Энрике им переболеет, – уверяла себя Антония, – но пускай будет безоблачно счастлив в свой день рождения. Он достоин этого. Нет, он достоин лучшего. Но сейчас ему нужен лишь этот вздорный мальчишка…»