Не нарывайся, Марико!

— Многообещающе, — сказала она, когда он озвучил ей условия работы. Директор Кобаяши нервно промакивал платком ярко сверкающую в свете ламп лысину. Стоит полагать, так он справлялся со стрессом. Марико выгнула бровь и скрестила руки на груди. Да уж, послал бог собеседование. Уж куда-куда, а возвращаться работать театральным постановщиком в собственную школу, с которой она сердечно распрощалась четыре года назад, Ватанабэ никак не планировала. Но «пожалуйста, Марико!» и «пропадет же спектакль!» вкупе с неплохим гонораром, который директор обещал выплатить сразу же после премьеры, склоняли чашу весов для ее безработной задницы в сторону согласия. К тому же, организм Марико периодически припоминал ей последствия употребления в пищу дешевых полуфабрикатов, так что глупо было отрицать — работа была ей позарез нужна. — Уверены, что справитесь? Не то, чтобы у нее был выбор. — А если нет? — спросила Марико, закидывая ногу на ногу. Директор Кобаяши тяжело сглотнул. Он выглядел так, будто его вот-вот хватит удар. — Ну что за разговоры, — он нервно рассмеялся. — Поверьте, нынешний актив нашего театрального клуба — сущие ангелы. Он прекрасно знал, что предыдущий постановщик, сбежавший из школы — а потом и из города — в рекордные три дня, с ним не согласился бы. После того, как сущие ангелы каким-то образом выкинули синтезатор в окна второго этажа со словами «вы не понимаете, это артхаус!», он отрекся от работы со старшей школой Тамаго, и теперь директор Кобаяши опасался, что вскоре все постановщики в городе последуют этому примеру. — Так что? — произнес он. — Пожалуйста, Марико, ваша чувственная натура — наша последняя надежда. Ватанабэ подавила рвущийся наружу смешок. Назвать ее чувственной натурой можно было с очень, очень большой натяжкой. Большей чувственностью обладали, наверное, только аквариумные рыбки в живом уголке школы. — Ладно, — она протянула ему ладонь для рукопожатия. — Когда там, говорите, этот ваш фестиваль? — Через три недели, — он сжал ее руку скользкими пальцами. Ну зашибись просто!

***

Когда она зашла в спортзал, где в самом разгаре шла репетиция спектакля, который ей предстояло, по словам директора Кобаяши, «спасти от провала», значительная часть актерского состава воодушевленно била ногами кого-то, лежащего на полу. И била так вдохновляюще и живописно, что Марико даже застыла на секунду, любуясь натуральной непосредственностью экзекуции, но вовремя осознала, что потенциальная смерть одного из актеров репутации спектаклю не сделает. — А ну хватит! — ее голос эхом прокатился по спортзалу. Старшеклассники расступились — объект общественных санкций так и остался лежать на полу, тяжело дыша и через слово матерясь. Марико хватило одного взгляда на его лицо, чтобы понять и простить каждого, принимавшего участие в процессе. И может быть, даже пожалеть, что остановила их вместо того, чтобы присоединиться. Это был Такаяма Кацухиро. И она узнала его. А он ее — нет. В принципе, Кацухиро не был таким уж и несносным человеком, и самым сложным в общении с ним была только постоянная необходимость сдерживаться, чтобы не набить ему лицо. Когда Марико выпускалась, он заканчивал вторую ступень средней школы — и был той еще занозой в заднице педагогического состава и тогда еще не лысого директора Кобаяши. Отчего-то Такаяма получал какое-то извращенное, необъяснимое удовольствие от общественного порицания, и это добавляло окружающим проблем. Взять хотя бы тот случай, когда он додумался притащить на урок зарубежной литературы огромную кадку с фикусом, чтобы полчаса с крайне одухотворенным видом доказывать бедной Маэда-сенсей, почему Дэйзи в «Великом Гэтсби» можно спокойно заменить на комнатное растение, и что сюжет от этого не пострадает со-вер-шен-но. В общем, выпустившись, Марико с облегчением вздохнула в первую очередь потому, что, как она была убеждена, судьба ее с Кацухиро больше не сведет. Но хрен там. Пока Ватанабэ удрученно придавалась воспоминаниям о солнечных школьных деньках, Кацухиро поднялся с пола, тщетно пытаясь привести в порядок волосы, засунул руки в карманы и с вызовом посмотрел на Марико. — А вы еще кто? Марико, не оставшись в долгу, тоже засунула руки в карманы брюк. — Постановщик, — беззаботно ответила она. — Пришла спасать вас от сценического краха. Какая-то остроносая девица с торчком стоящим каре хихикнула и повисла у Такаямы на плече. За неимением карманов, она обхватила пальцами чужое предплечье и уставилась на Марико с выражением неподдельной радости на лице, как будто Ватанабэ вот-вот достанет откуда-то колоду карт и покажет присутствующим фокус. — Хи-хи, «сценический крах». Вы така-а-я забавная! — А вы двое, я так понимаю — Ромео и Джульетта? — Ага, сейчас, — сплюнул Кацухиро. — Ромео это… а где он? Он замотал головой с такой скоростью, что Марико на секунду испугалась за сохранность его шейных позвонков. — А, да вон же он! Сайто! Сайто, твою мать, ты чем там занят? Все присутствующие синхронно повернули головы к упомянутому Сайто — тот стоял поодаль, с деланным интересом разглядывая свои шнурки, раз в пару секунд поправляя громоздкие очки, так и норовящие соскользнуть у него с носа. Заметив, что он оказался в центре внимания, Ромео (к слову, ничуть не похожий на своего героя) неловко дернулся, ссутулился и кивнул в знак приветствия. — З-здравствуйте, Ватанабэ-сан… Директор Кобаяши сказал мне… Синхронности, с которой массовка закатила глаза, могли бы позавидовать даже профессиональные танцовщицы. Мисеюки Сайто относился к той категории людей, которые, будучи наименее активным элементом социума, каким-то образом знали обо всех внутренних процессах. От него невозможно было скрыть практически ничего, и чем меньше Сайто касалось какое-либо дело, тем больше была вероятность, что он первым окажется в курсе всех подробностей. И эта особенность могла бы сыграть ему на руку, если бы не конфликтовала с тем, кем он а действительности являлся: заикающимся низкорослым старшеклассником с хреновым зрением. — Так ты — Ромео, — уточнила Ватанабэ, явственно ощущая, что если она выгнет бровь хоть еще раз, то ее лицо навсегда застынет с этим дурацким недоверчивым выражением. — Д-да… — кивнул тот. — Т-такое чувство, как любовь, преград не знает… В идеале, слезы на глаза должны были наворачиваться от гениальности игры, а не от ущербности ситуации. Какой идиот занимался подбором актёров? — Ну хорошо, допустим, — Марико обреченно сдавила пальцами переносицу. — А Джульетта твоя где? — А она не пришла, — робко уточнил кто-то сзади. — Очаровательно. Тогда дайте мне кто-нибудь список ролей, ради всего святого. И принесите кофе. Стоять, — она оторвала взгляд от перекочевавшего ей в руки листа и грозно посмотрела на Сайто, всеми силами пытающегося ретироваться. — Не ты. Кто-нибудь другой. Такаяма, метнись. — А чего я-то сразу? У меня, между прочим, важная роль! — возмутился Кацухиро, ничуть не удивлённый тому, что только что свалившаяся на их головы постановщица знает его имя. — Важная, говоришь? — протянула Марико, пробежавшись глазами по листку. — А вот, извини, вижу: Такаяма Кацухиро — посланник. В скобочках — без слов. Чертовски важно. Тебя, наверное, поэтому всем коллективом дружно и покатали по полу. Завидуют? Кацухиро надулся. — Просто по одиночке — страшно. — Как скажешь, — она пожала плечами, потеряв интерес к разговору. — Ладно, посланник и прочие. Давайте-ка организуем прогон, чтобы оценить масштаб трагедии.