Поболит и пройдет

      Белые хлопья сыпятся с неба. Холодок проносится у самого пола каждый раз, как входные двери на миллиметр открываются. Дилюк заметил, что Аделинда, главная горничная, постоянно старается убегать-забегать очень быстро, чтобы не заморозить зал и заодно самого Дилюка, что засел там с письмами. Это наталкивает на мысль уйти в кабинет, чтобы не смущать Аделинду, но атмосфера слишком располагает к недолгой умственной работе, так что Рагнвиндр с ноткой ленности остаётся на первом этаже. Эльзер недалеко молча корпит над документами.       Письмо от старого знакомого, снова сообщение об Ордене Бездны… Личное письмо от Джинн, где она просит чуть позже принять господина Альбедо. Нужно в очередной раз передать что-то для опытов. И, естественно, поздравление с наступающим. Дилюк думает написать ей в ответ, но, скорее всего, стоит наведаться к ней лично. Вздыхает. Точнее выцепить ее на улице, чтобы не тащиться в здание Фавониус. Видеть его сейчас не хочется.       Очередь писем доходит до неприметного конверта; сходу не угадаешь кто отправитель. Только буква «Д.» в начале письма сразу меняет всю картину: брови Дилюка хмурятся, он замирает, а глаза разбегаются по всему письму, чтобы побыстрее угадать его посыл… Но в итоге Рагнвиндр ничего не понимает. Откладывает конверт, упирает локти в стол и читает:       «Д. Как проходит подготовка к Рождеству? У тебя, как всегда, все схвачено небось. Надеюсь, мой визит ничему не помешает? Мы давно друг другу не дарили подарки, так что, думаю, ты мне ничего не готовишь. До встречи.       К».       Снегопад кружится в воздухе, заметая протоптанные дорожки до винокурни. Виноград пожух, его плантации теперь выглядят как обычные груды снега. Пропал былой запах свежести, а фиолетовые грозди исчезли, как и их личное волшебство. Но винокурня, по-прежнему источающая свет, никуда не делась, и Кейа невольно заглядывается на горящие окна, фонари и неосознанно улыбается, замечая суетливую фигурку женщины. Машет ей издалека.       — Сэр Кейа, что так неожиданно? — Аделинда не выглядит растерянной, скорее думает, чувствовать ли ей недовольство или лучше поскорее проводить гостя в дом.       — Я предупредил господина Дилюка, он вам не говорил? — Брови Кейи ползут вверх, а он сразу перебирает в голове варианты, почему письмо не дошло или, наоборот, дошло, но его не прочли. За два дня Дилюк должен был посетить винокурню хотя бы для просмотра почты.       — Да он в делах! — Она машет рукой, оставляет ковер в снегу и мигом направляется к дверям, без слов приглашая Кейю войти.       — Господин Дилюк, к вам! — теперь Аделинда не церемонится, открывает щель побольше, но только для того, чтобы впихнуть Кейю и уйти обратно к выбиванию ковра. Не дай Архонты младший Рагнвиндр простудится.       — Да я… — Кейа хотел было возразить, но возражение принимать было уже некому. Он выдыхает, не убирая улыбки, и переводит взгляд на сидящего за столом Дилюка, который, к слову, его появлению удивлен не был. Заметив письмо в его руках, а после и груду конвертов, Кейа внутренне забавляется с ситуации и улыбается ещё больше. То ли от ехидства, то ли от совпадения.       — Что-то произошло, Кейа? — сходу задаёт вопрос Дилюк, пряча «неизвестное» письмо в конверт, а конверт скрывая в куче.       — Ну почему сразу произошло? Я что, не могу наведаться туда, где вырос? Или я мешаю? — Он легко стряхивает снег с сапог и проходит в зал, искоса поглядывая на спрятанное письмо. Мелькает мысль, что кто-то утаивает секретик.       Дилюк пропускает мимо ушей вопрос, создавая из кучи конвертов одну небольшую и откладывая ее на край стола.       — Присядешь?       — Благодарю за гостеприимство, — улыбчиво отзывается Кейа, отодвигает стул и вешает на его спинку шарф. Присаживаясь, он не признает, что ответил с небольшой издёвкой.       — Ну так?       — Что «так»?       Дилюк прижимается к спинке стула, складывая руки на груди, и пристально смотрит на Кейю. Тот с непонятно откуда взявшимся настроением глядит в ответ, только лишь не любезничает.       — Ты что-то хотел?       — Да, хотел, — спокойно отвечает Альберих. — Чтобы меня встречали хоть с небольшим теплом.       Дилюк скептически моргает и прикрывает глаза, всем видом показывая, что он ждёт разговора по сути и в какой-то мере делу. У него так и вертится тревожная мысль, что что-то стряслось, для чего потребовалась личная встреча. Кейа так и тянет время.       — И что ты от меня хочешь?       — Как что? Подарок, — продолжает улыбаться Кейа, с удовольствием замечая открытое удивление Дилюка, — потому что я тебе его приготовил.       И в это время достает из внутреннего кармана утепленного пальто небольшую коробочку, протягивая ее Дилюку. Жест не напористый: уперев локоть в стол, Кейа как будто лишь предлагает взять гостинец, не впихивая его Рагнвиндру. Тот переводит взгляд с праздничной ленты на беззаботное лицо Альбериха.       — И в честь чего? — Дилюк берет коробочку, притягивает к себе и обхватывает двумя руками, как будто принимая тепло, исходящее от подарка, но с настороженностью.       — Ты меня удивляешь, Дилюк. Ты же письмо читал?       — Читал.       — И что за непонимание я вижу? Неужто тебе ничего не дарят?       Дилюк замолкает. Смотрит на подарок, опустив глаза. Ему присылают, конечно, и поздравления, и вещицы на память. И Аделинда дарила коллекционную картину, которую в свое время очень хотел отец. Но… Кейа-то? Они и правда давно не обменивались подарками.       — Ну ладно, — говорит Кейа, отводя взгляд в сторону. — У меня нет дел, Дилюк. Скоро праздник, а в стенах Мондштадта все веселятся и строят планы на рождественскую ночь. Скучно все это. Знаешь, о чем они шепчутся? Как с семьей будут зажигать фейерверки и бенгальские огни. А Джинн будет работать, пока все будут веселиться. Вот и сбежал на время от суеты.       Дилюк не может сдержать смешок; его губы едва расходятся в слабой улыбке.       — Вот уж не думал, что тебе подобное может не понравиться, — Дилюк на секунду веселеет, но в итоге качает головой, закрыв глаза: — Винокурня тоже в процессе подготовки к празднику. Я также буду работать в новогоднюю ночь. Боюсь, ты немного ошибся в выборе.       Кейа, на секунду растерявшись и удивившись, коротко смеется. Это его искренне забавляет.       — Брось, Дилюк, я же не на неделю пришёл. Ты читал письмо от Джинн, верно? Альбедо прийти не может, у него какая-то накладка с экспериментами. Лиза попросила меня за него прийти. И Чарльз поручил письмо передать.       Перед Дилюком появляется ещё один конверт, где точно будет описано полупаническое сообщение, что все запасы вина истощены и срочно нужны поставки. В ответ слышится слабый вздох, глаза Дилюка в миг скрываются за пеленой сосредоточенности и в своем роде рабочей усталости. Кейа может ему только посочувствовать и, потерпев укол от совести, отвернуться в раздумьях.       — И все? — Дилюк поднимает взгляд. Кейа моргает, с удивлением понимая вопрос.       — И все. Нужно что-то еще?       На самом деле, Кейа снова строит из себя обычного ленивого работника и в который раз утаивает важную деталь своих рассуждений. Насмотревшись вдоволь на счастливых детей с родителями, на радостных продавцов и каких-то друзей, что мирились прямо перед окнами Ордо Фавониус, он не вытерпел разрастающейся тоски, которая так и клацала зубами у его загривка. Больше всего он не любит терпеть грусть и обиду перед самым началом праздника, поэтому, подождав ещё немного, он собрался наведаться на винокурню — место из детства, что его всегда грело и что не заставляло его, как правило, тосковать. Хотя, конечно, приди он сюда летом, то сразу разрыдался бы при виде кристальных бабочек, привыкших ошиваться у винограда.       Между ними виснет молчание. Рагнвиндр рассматривает коробку в цветной упаковке, а Кейа не сводит с него взор. Их тишину прерывают звук открывающейся двери и пробежавший холодный ветер. Аделинда заносила свёрнутый ковер, одновременно пытаясь ногой придержать дверь. Дилюк, не отвечая на вопрос Кейи и откладывая подарок на стол, поднимается помочь горничной. Альберих прослеживает взглядом за ним.       — Да ладно, господин Дилюк…       — Давайте, мне нетрудно. Куда? — спрашивает, забирая ковер.       — В гостевую комнату на втором этаже…       — Кейа, приборы для господина Альбедо возьми у Эльзера. Я их уже приготовил, — сообщает Дилюк, поднимаясь на второй этаж, и отворачивается. Кейа ещё некоторое время наблюдает за ним и Аделиндой и, устало вздыхая, поднимается с нагретого места.       Приборами оказываются собранная пыльца с пылающих цветков, собранная летом, и сок закатников, который, как сказала Джинн, в основном хранится на винокурне, а у продуктовых лавок в Мондштадте запасы не такие большие, чтобы ежемесячно отдавать их алхимикам. Кейа усмехается, забирая коробку, благодарит Эльзера и, вроде как, уже собирается уходить.       Через окно видно, как снегом заносит тропы, как фонарь покачивается от ветра, и Кейа без радости замечает, что обратно дойти будет трудно. Благо поход на Хребет поручили завтра. Тяжёлый вздох сопровождается попыткой поправить меховой воротник, и благодаря этой секундной заминке Дилюк успевает задать, спускаясь по лестнице, тревожащий его вопрос:       — Может, на ночь останешься? — Рагнвиндр поправляет перчатки, внимательно наблюдая за профилем Кейи. Он кидает взгляд через плечо.       — Ох, Дилюк… У тебя лишних забот что ль нет? — Он механически улыбается, а физически его клонит к двери, как если человек хочет уйти, но его задерживают вопросами.       — Если останешься, то тебе будет легче идти до лаборатории господина Альбедо, — подмечает Дилюк, всё-таки надеясь, что Кейа не увильнёт от предложения. — Но ты же не хочешь мне забот добавить, верно? — Последнее слово выходит с напором. Дилюк, конечно, не сомневается в том, что Кейа любит спокойно поспать, но и его склонность к суетливости доказана опытом.       Кейа кратко смеётся.       — Конечно же нет, господин Дилюк, но содержание гостя всегда было чем-то трудным…       — Теперь про гостей заговорил? А как же твои фразы, что это вообще-то твой дом? — Дилюк, опираясь о перила бедром, складывает руки на груди и со скепсисом смотрит на названного брата. А сам брат, за секунду стушевавшись, не находит ни язвительного ответа, ни вразумительную отмазку.       — Да, сэр Кейа, оставайтесь, — как не вовремя подаёт голос Аделинда, появляясь в полутьме второго этажа. — И вы там не пройдете. И так промокли насквозь.       До ужаса странный дуэт умудряется застать Кейю врасплох, и, пока он соображал очень важную причину уйти под шумок, Аделинда, возникнув у его плеча, уже снимала массивный плащ, оставляя его в одной рубахе и жилетке. Без меха у шеи его образ становится не таким грозным, отчего Дилюк будто бы чуть расслабляется и смотрит на него с бо́льшим спокойствием, чем секундной ранее. Теперь он похож на Кейю… лет пять тому назад. Только выше, конечно.       — Хах, вижу… выбора у меня нет, — Альберих неуклюже чешет загривок, теряя весь запал, и Дилюк усмехается с такой резкой смены настроения. Ему хочется прокомментировать это вслух, но молча спускается с оставшихся ступеней.       Бледное, уставшее лицо принимает мягкое выражение: глаза будто уже готовы ко сну, мешки под ними от особенности освещения менее темные, а губы, все время напряжённые, в миллиметре от того, что обычно называют слабой улыбкой. Открывшаяся картина заставляет невольно засмотреться, и вот Кейа, весь вечер отпускающий неуместные комментарии, не по-своему замолчал, примолк, не желая спугнуть шагающее умиротворение на чужом лице.       Аделинда также провожает его в комнату, но не гостевую, а его старую, где он жил до окончательного переезда с винокурни. Кейа от порции ужина отказывается, от чая и слабого перекуса тоже. Аделинда без вопросов приносит ему стакан воды, потому что это вообще-то полезно и нужно, на что Кейа лишь посмеивается и всё-таки благодарит её за оказанную заботу. Следует пожелание доброй ночи, и единственный источник света закрывается дверью, отчего комната погружается в мрак. Даже окна занавешены.       Пол не трещит. Кейа тихо-тихо опускается на постель. И кровать не скрипит… Он долго смотрит в одну точку, наблюдает за узорами темноты и слушает, как молчит комната. Как молчит он сам. На сердце непривычная пустошь, но через минуту она трактуется как спокойствие. То самое умиротворение, что почувствовал Дилюк, заразило и его. У Кейи нет сил улыбаться, но про себя он уже успел похихикать.       Тянущая грусть, сопровождающая его на подходе к винокурне, развеялась и будто осталась на первом этаже. Ни тоски, ни беспокойств. Трудно поверить, что на такую магию способна обычная комната из детства или простое, не нахмуренное лицо Дилюка. Может, дело в чем-то другом?.. Кейа запрокидывает голову, думает-думает и понимает, что ему немного все равно на первопричину. Не бедствие произошло. Потягивается.       Досада кольнет его расслабленное сердце, когда он попытается развязать повязку на глазу, но даже тогда он отложит ее без особых ругательств с самим собой. Уляжется на кровать, соберётся ближе к стенке и укроется одеялом, часть которого сожмет в руке. Для спокойствия. А веки опустятся не скоро, сообщая, что усталость моральная не сравнится с физической и что спать Кейе не нужно. Кейа же так не считает, поэтому не обращает внимания, ждет, пока глаза сами закроются, погружая в ту же тьму, в которой скрыта комната.       Вихри снежинок разлетаются за окном, падая на подоконники, крыши и тропинки. Ветер постепенно стихает, видимо, Анемо Архонт решил сам вздремнуть и пожалеть рабочих, оставляя лишь легкое-легкое завывание, что звучит точно за спиной Кейи. Снег будто укутывает и его, погружая в слабую и сладкую дрему, успокаивая ритм сердца и приводя все мысли в застой, своеобразную заморозку. Кейа умиротворенно засыпает под любимую музыку зимы.       Пока проблеск чего-то теплого не тревожит его зрение; будь световая заминка мимолётная, то он бы и не обратил внимания, но последующий вопрос «ты спишь?» тихим, неспокойным голосом заставляет открыть заспанные глаза. Мозг пока отказывается входить в обычную работу.       Чуть приоткрыв дверь, Дилюк с нечитаемым выражением лица вглядывается в глубь полумрака. Проблеск света с первого этажа падал точно на кровать Кейи. Его хватает только на мычание, что должно было быть отрицательным. Дилюк межуется, кажется, ему хотелось закрыть дверь, но он застывает, прислушивается. Сомневается в том, что услышал, но решает не глупить. Заходит. Он прикрывает дверь медленно, не торопясь, а Кейя слишком расслаблен, чтобы в лишний раз задаваться вопросами и искать на эти вопросы ответы. Он вообще не уверен, что готов на нормальное участие в диалоге, но если это что-то важное…       Дилюк молчит. Альберих теперь не боится, всматриваясь обоими глазами в доступный только ему полумрак, и медленно-медленно вспоминает, что значит внутреннее напряжение. Что за загадочность? Дилюк также неторопливо подходит к его постели, секунду стоит рядом и бесшумно приземляется на ее край, кажется, боясь замечаний со стороны. Рефлексом блестит что-то в его руках. Кейа понять не может.       — Что стряслось? — тихо-тихо спрашивает Кейа, напрягаясь, но покорно ожидая ответа. Дилюк поднимает руку с этим блестящим «что-то», но жест понимается только Кейей и только из-за его нахождения в темноте некоторое время. Рагнвиндр как будто знает, что его действия видны, хоть и сам не до конца осознает их, не видя.       — Я тебе… подарок приготовил. Утром посмотришь, — негромко отвечает Дилюк, кладя, видимо, коробку на прикроватную тумбу.       — Вау-у, Дилюк, — сразу реагирует Кейа, с удивлением и замиранием сердца оглядывая чужую спину, — вот это правда сюрприз. Долго делал?       — Кейа… — Дилюк впервые за вечер слышимо усмехается, машинально качает головой и с невидимой улыбкой закрывает глаза. Впрочем, для него мир не меняется, как и для Кейи, потому что он не видит губ, поднятых в глупой, по-детски довольной улыбке. Да и ему не нужно столько потрясений за вечер. Пусть отдохнет.       Дилюк медленно, не спеша, все еще будучи сам себе на уме, склоняется к постели и, подкладывая руки под голову, укладывается рядом с Кейей. Матрас прогибается, кровать по-прежнему не скрипит, только гул сердца никак не заглушить. Оба молча слушают собственное сердце, его удивление и поражение. Но, по ощущениям, Кейа здесь единственный, кто затаил дыхание.       Он моргает, всматривается, отпускает рукой одеяло и застывает, наконец отмечая, что сонная пустота в голове не является полностью хорошей. Он хочет протянуть руку, потрогать чужие плечи, спину, ощутить, что да, он рядом, но его хватает лишь на застывшую позу. Дилюк… правда рядом? Он… лежит рядом? дышит? Почему? Что-то случилось? Может, что-то стряслось и ему настолько беспокойно? Кейа все моргает и моргает, и понять ему невмоготу.       — Дилюк?       — М?       — Что-то случилось? — Локоть протянутой руки Кейи дергается, он почти ощутил ткань чужой рубашки пальцами, но то ли промахивается, то ли сам себя останавливает. Дилюк в молчании и немного неловком жесте поворачивает голову, перекатывая вес с плеча на лопатку. По руке Кейи проходят мурашки от страха касания. Прикосновения. И чужого тепла. Ужасно.       — М… Нет. Просто… это не очень важно. Хорошо? — открыто просит, тихо, без лишних речей и претензий, скорее смущённый своими же действиями и пока не готовый отвечать за них. А у Кейи поперек горла встревают все вопросы, мыслительный процесс ускоряется, но вскоре сам по себе замедляется, успокаивается. Кейа всё-таки кладет руку Дилюку на плечо, отчего тот незаметно пугается, но Кейа хорошо знает его жесты и движения. Слишком хорошо.       Дилюк правда… здесь. И именно это пробивает Кейю на воспоминания, на самостоятельную работу памяти — о том, как они вместе засыпали на диване на первом этаже, о том, как их укрывали горничные и как потом господин Крепус посмеивался с них; о том, как Кейа в какой-то момент захотел спать вместе с Дилюком, под конец детского возраста, когда только-только привык к новому Дому и когда его только-только начали мучать кошмары. Мысль «он здесь» и образы проносились перед глазами, залитыми полумраком, и единственной ошибкой Кейи было полагать, что Дилюк мирно засыпает на боку и его не беспокоит подобный калейдоскоп воспоминаний.       Но мысли Дилюка были если не мрачнее, то печальнее по сути: в них больше мелькало радостное лицо покойного отца, его блестящие глаза, улыбка в сторону и его, и Кейи. Как он читал сказки на ночь не привыкшему ко всему Кейе, как призывал к тишине, прикладывая палец к губам, когда они приходили с охоты, а Кейа мирно дремал на диване в гостиной. В мыслях красный мешался с синим и превращался не в диссонанс, не в конфликт, а в приятный фиолетовый, как насыщенная гроздь винограда. А смех отца, постоянное хихиканье Кейи, ободряющие похлопывания по плечу от коллег по работе, похвала от действующего магистра… Это все было так давно и так прочно кануло в небытие, что Дилюка волей-неволей иногда цепляет чувство грусти, тоски, своеобразной ностальгии. Он не хочет вернуться в то время, нет, он хочет ощутить то же самое спокойствие, что не покидало его год за годом. Он хочет найти умиротворение в улыбке брата и хотя бы уверенность, что отец гордился бы им сейчас… Но поломано много дров, сожжено множество мостов, и Дилюк может лишь выразить сожаление без адресата. А может, он сожалеет самому себе. Он не знает.       Тоскливая, грустящая по хорошему прошлому улыбка греет его губы, Дилюк чуть горбится в полудреме, скрестив руки, но, похоже, сам факт нахождения Кейи рядом, за спиной, убаюкивает его встревоженное сердце. Кейа же теребит свои волосы, не понимая, думает ли он или лишь пародирует мыслительный процесс. Соображает… И не понимает ничего в итоге. Дожидается, пока чужое дыхание становится глубоким, ровным, и тихо-тихо укрывает брата своей половиной одеяла, переворачиваясь на спину. Думает, рассматривает шумящий потолок и засыпает сам, по велению ночи или усталости сердца.       Пухлыми сугробами заносятся дороги, плантации винограда, деревья и крыши. Завтра все разгребать. Мороз стукнет через время, пока лишь нос может поколоть и руки покраснеть. Наконец-то приходит настоящая зима, дарующая Кейе то самое нужное успокоение, которое он получил, находясь с Дилюком рядом, без всяких препирательств, и которое он все ждал-ждал и думал, наступит ли оно. А оно, кажется, наступило, хоть попозже выяснится, что ненадолго и что любое равновесие легко нарушить.       Подарок Кейа открывает вечером следующего дня, придя домой уставшим и вымотанным. Стоит отметить, что он тронут… или задет до глубины души, что даже за ребрами закололо. Приложив ладонь к груди, где раздается спокойный ритм сердца, он удивленно рассматривает их с Дилюком совместную детскую фотографию в деревянной рамке. А за ней притаилась небольшая коробочка конфет… со вкусом алкоголя. Только Кейа цокает, мол, так и знал, когда понимает, что конфеты с добавкой вина из одуванчиков. У Дилюка никакого разнообразия! Хоть бы Огненной воды добавил…       Рагнвиндр в течение дня открывает оставленный на столе подарок, где обнаруживает небольшой и смешной рисунок от малышки Кли, очередное письмо с поздравлениями от Джинн… и легкие карманные часы, выполненные в красной палитре. Стоит приглядеться, как можно заметить мелкие-мелкие вкрапления золотого и бордового, как будто подарок делали на заказ… Точно не в Мондштадте. Зависнув на какое-то время, Дилюк отвлекается и берет со дна коробки записку: «Пусть Новый год принесет новые свершения! И тебе умение работать по времени. Грустно, когда таверна закрывается раньше положенного». Кейа такой упрямый, что не захотел дарить свой одинокий подарок в одиноком окружении одинокой коробки. Дилюк, забывшись, неожиданно улыбается и смеется — коротко, искренне, не скрывая. Его настроение теперь не испортит ни начинающаяся метель, ни наступающая зимняя тоска. «Береги себя.       Д.» «В последнее время мне снится наша винокурня. Как думаешь, я так соскучился по обычному вину?       К.»