Когда гибнут звёзды

      09 сентября 1955 года.       Бьянка была шокирована предстоящей свадьбой. Эта новость будто лавиной обрушилась на её плечи, прижимая вплотную к земле. Ее ноги дрожали, а язык онемел. И она, как никогда чувствовала себя одинокой в этом огромном тихом доме. Весь замок, будто сомкнулся над ней подобно огромной мышеловке.       — Забини значит, — дверь тихо скрипнула, пропуская в комнату Каллисто. Брат темной тенью завис в уголке комнаты, не отрывая от сестры внимательного взгляда, — не самый плохой вариант, — Бьянка безмолвно отвернулась от мужчины, чарами зажигая несколько свечей.       Наступила тишина. И возможно, часть этой тишины приносила долгожданный покой в душу Бьянки, в которой до этого поселился мучительный ужас. Часть, что принес с собой Каллисто, но другая половина. Та, что принадлежала самой Бьянке душила её. Тишина переполненная мыслями, переживаниями и горем. Хороший ли человек ей попался? Как он выглядит? Когда назначена дата помолвки? И Мерлин, что же станется с Луи? С её бедным Луи. Она не стерпит разлуки с ним.       Бьянка долго выдохнула, в последний момент приглушив короткий всхлип. Она не покажет слабости перед братом. Не перед этим.       — Порой, я завидую тому, что тебе посчастливилось родиться мужчиной, брат, — прошептала девушка. Её голос дрогнул в конце, и она это ненавидела.       — Ты его полюбишь, — солгал Каллисто. Худая фигура неуверенно качнулась, словно ломаясь от тяжести ещё одной лжи, что стекала с его губ. Бьянка отвела взгляд. Это было крайне печальное зрелище. Жалкое.       — Нет. Не полюблю. Как мать не полюбила отца.       — Любовь это выбор, сестра. Если ты хочешь прожить остаток жизни несчастной, то продолжишь упрямиться.       — Порой ты так жесток.       — Я пытаюсь утешить тебя, — Бьянка на миг замолчала, разглядывая богато украшенное обручальное кольцо на безымянном пальце. И хотелось ей одного — оторвать себе палец, лишь бы снять его. Избавить себя от этого бремени.       — Твои слова не утешение.       — Я знаю. Прости.       — Я хочу домой, — Бьянка сморгнула с глаз несколько капель слёз. Безмолвных и бессмысленных. Слёзы ей ничем не помогут. Лицо мужчины на миг дрогнуло, и он выглядел готовым с боем унести её отсюда. Пойти против родителей, пойти против семьи ради её свободы. Забрать так далеко, насколько это возможно, в тот несуществующий дом, где они были бы счастливы. Где наверняка не было бы так кромешно темно, но секунда прошла, и он отвел взгляд. Он не будет этого делать. Бьянка знала это, но её сердце всё равно разбилось.       — Мы дома.       Девушка усмехнулась. И вдруг, в ней вскипела ярость. Ярость такого могущества, что казалось она поглотит Бьянку без остатка. Оставив лишь бушующую, сердитую бурю. Выжжет всё простое в ней, всё наивное и детское. И ей не останется ничего кроме, как собрать в своём сердце всю тьму этой комнаты, всё отчаяние, которое бродило по этому замку после войны. «Так гаснет надежда», — подумала Бьянка, — «Так рождаются женщины», — добавилась мысль. Они рождаются из разбитых грёз и украденных ожиданий. Они рождаются с немой обидой, с тихой яростью. Женщины рождаются с болью и живут с ней.       Рождается женщина и гибнет мечта.       Злые слёзы брызнули с глаз, обжигая щеки. И слепая злоба нежно обхватив горло, душило Бьянку. Она задыхалась в этой комнате, в этом замке, в этом теле, которое иногда и вовсе будто не принадлежало ей. Бьянка задыхалась, и всем было плевать на это.       Это лицо истинного одиночества — безразличие.       — Тони бы защитил, — погасли свечи. В комнату заползала тьма, разъедая каждую искру света. Тьма из глубин её разорённой души. Бьянка подняла на Каллисто взгляд: долгий, колкий и холодный. Ей хотелось крови. Она жаждала отмщения за своё потерянное будущее, — Будь он жив, он бы никогда… — Бьянка вгляделась в эти блёклые, пустые глаза и чувствовала, как к горлу подступает горькая желчь, — Он бы никогда! — повторила Бьянка, подрываясь с места и подлетая к замершему на месте Каллисто, — Если бы ты только не облажался тогда. Если бы не возомнил о себе невесть что! Возможно, он был бы жив. И сейчас, сегодня, ты вновь облажался. Ты продолжаешь это делать. Ты подвел меня сегодня. Ты подвел родителей несколько лет назад. И конечно, ты подвел Антонио тогда! Ты подвел его, и это его убило!       — Закрой свой рот, Бьянка.       Бьянка вздрогнула. Прямо перед ней возвышался Каллисто. Бледный и безутешный. Он говорил шепотом, едва размыкая тонкие губы. Глаза его прозрачные смотрели на неё совершенно иначе, словно он видел перед собой чужого человека. Его трясло. Или это трясло Бьянку? Она не знала.       Бьянка не знала почему сказала это. Было ли это желанием увидеть, как привычная маска отчужденности разбивается немой горечью? Или нужда сделать этому человеку, её брату, больно также, как сейчас было больно ей? Или это была её собственная тоска по тому, кого уже не вернуть? Бьянка не знала. Легче было перечислить вещи, которые она знала, чем вещи, которые ей были не ведомы. Чувства были одним из больших загадок в жизни Бьянки. Возможно, поэтому она была ими так очарована.       Они не общались до самого дня свадьбы после этого. Бьянка не извинялась за свои слова, потому что в глубине души знала правду: она причинила ему боль, потому что хотела этого. Хотела, чтобы он страдал вместе с ней. Чтобы это опустошение преследовало не её одну. Чтобы был кто-то, кто разделил бы её горе. И пока она хранила молчание — об этом знала только она. Она не виновата, если ей не за что извиняться. Если она притвориться, что ей не за что.       А потом, всего через два месяца, в снежный декабрь, Бьянка пошла под венец в ослепительно белом платье, который сшили на заказ специально для неё. Она надела самые дорогие украшения, ей сделали самую красивую укладку, их торжество было просто неприлично дорогим. Это был её день, который она продумала от начала до самого конца, лично. И он был идеален.       Её школьные подруги продолжали глупо хихикать и вздыхать, постоянно причитая: «Как же повезло нашей Бьянке! Ухватиться за такого обворожительного мужчину. К тому же, я слышала, что мистер Забини настоящий джентельмен!» А что Бьянка? Бьянка хихикала вместе с ними, смущенно отпускала взгляд, когда встречалась глазами с «прошу зовите меня Гектор. Всё же, скоро мы будет мужем и женой.» Кротко улыбалась и совсем ничего не ела. Она была воплощением идеальной дочери и невесты. Чиста, невинна и очаровательна.       — Я верю. Ты будешь счастлива, сестра.       — Нет. Не буду.       В тот день она поняла, что если у неё есть выбор в любви, то она предпочтет не любить Гектора. Она будет несчастна и он вместе с ней тоже. Этот брак не принесет им ничего кроме одиночества. Вот какой выбор она сделала. Очевидно, эгоистичный. Такой выбор, который ожидали от избалованной Бьянки Сфорца.       И всё же, каким-бы идеальным не был этот день, Бьянка ненавидела его до злобной дрожи в руках. Ей хотелось разорвать это нелепое платье, опрокинуть на гостей безвкусный торт и всадить нож в горло Гектора Забини. Чтобы эта глупая улыбка наконец сошла с его губ. Чтобы он не смотрел на неё с этим блеском в глазах, потому что каждый такой взгляд будто поджигал её заживо. Она чувствовала себя откровенно плохо. Словно, это она была злодейкой. Словно, это она была тем, кто разрушил всю её жизнь. Наверное, в глубине души она просто знала, что рано или поздно этот блеск уйдет. Она знала, что сделает этого человека глубоко несчастным в будущем. А, он, этот простоватый в общении, по-глупому честный и весь из себя благородный Гектор Забини, нет. Он этого не знал и был так наивно счастлив в этот день.       Она потом пожалеет об этом. Бьянка знала. И в этом была своя ирония. Бьянка многое знала, но знания эти хранила так глубоко, что убедила себя в своей глупости.       Ведь легче было обозвать себя глупой, чем жестокой, верно?

***

      12 декабря 1962 года.       — Он всегда будет таким уродливым? — Бьянка подняла взгляд на Лоренцо, что склонился над детской кроваткой, — Когда я впервые его увидел, он был похож на голого гнома, фу!       Мальчик скривил своё лицо. Отпив немного вина, Бьянка откинулась на кресле и перевела взгляд в окно. Среди голых ветвей бродила темная фигура Франчески. Её мрачное пальто отчетливо выделялось среди свежевыпавшего декабрьского снега. Серое небо тяжело повисло на небосводе, напоминая ей о тошнотворной родине мужа. И вся атмосфера сегодняшнего дня безмерно раздражала Бьянку.       — Все младенцы уродливы в первые месяцы, Энцо. Отойди от Джованни. Если ты его разбудишь, маман тебя отшлепает.       — Как матушка может сюсюкаться с этим маленьким уродцем? — тише спросил Энцо, усаживаясь рядом на диване. Тёмные волосы спадали на лоб, перекрывая светлые глаза, и Бьянка с удивлением осознала насколько Энцо становится похож на Каллисто. В этот момент мальчик по знакомому хитро прищурился и склонил голову к плечу, — Может его подменили? Вдруг это фэйри? — кривая улыбка показала аккуратные ямочки на щеках. И это так напомнило ей Тони, что в груди кольнуло от тоски. Бьянка с невиданной нежностью вгляделась в эти мелочи, что до этого скрывались в её младшем брате.       «Почему она раньше этого не замечала?», — хотелось ей воскликнуть, — «Потому что ей было плевать на этого мальчика», — таков был очевидный ответ. Тяжело было привязаться к ребенку, которого она видела лишь короткими неделями летом или осенью.       Они не были близки и какая-то часть Бьянки жалела об этом. Она с легкой ностальгией вспоминала своё детство, которое прошло в играх и баловстве со старшими братьями, и могла только посочувствовать одиночеству Энцо. Запертый в огромном замке и предоставленный всегда самому себе. Должно быть было тяжко расти в такой обстановке. Учитывая то, какой стервой иногда могла быть их маман. Хотя в прошлом Франческа была другой.       — Поверь мне Энцо, уж в нашей семье это заметили бы первым делом.       Многое тогда было иначе, чем было сейчас. И это многое поменялось с уходом Антонио. Золотой сын их матушки. Первенец, которого она обожала всем сердцем. Бьянка отпила с бокала, задумчиво покачивая рукой. Красное вино танцевало в плену стекла, оставляя кровавые дорожки на внутренней стороне. Смерть Антонио для Франчески было равноценно смерти всех её детей. Ей уже было плевать на остальных, ведь лучшего из детей она потеряла. Возможно, Бьянка никогда не простит матери ущерб, с которым ей пришлось столкнуться из-за неё. И это было самым печальным.       Это значило, что они возможно никогда не помирятся. Они не будут такими, какими были прежде.       — Ты так думаешь? А я думаю, что фейри достаточно хитрые, чтобы обмануть любого волшебника. У меня есть справочник разновидностей, который мне подарил брат и я мог бы тебе одолжить его. Там есть колдофото и, — стакан звонко приземлился на стол. Лоренцо вздрогнул, обрываясь на полуслове. Бьянка приложила пальцы ко лбу, слегка массируя виски.       — Сегодня не тот день, чтобы обсуждать магических тварей, Энцо. Почувствуй атмосферу. И прошу тебя, помолчи.       Наступила тишина. Мальчик растерянно теребил бантик на своей парадной мантии. Тяжелые кудри опустились достаточно низко, чтобы скрыть глаза.       — Вот поэтому я и прошу тебя не пить по утрам, дорогая.       — Дядя Гектор!       Бьянка устало прикрыла глаза. Долгий вздох сорвался с её губ, когда она медленно повернула голову в сторону двери. У входа в детскую прислонившись к дверному косяку, стоял Гектор Забини. Единственное, что Бьянке было тяжело отрицать в своём муже, так это его красоту. Гектор Забини был безусловно обаятельным и харизматичным мужчиной, легко завоевывающим чужое внимание. Он умел подбирать правильные слова и его вежливый, спокойный тон зачастую подкупали.       — Хэй, как дела, Лори? — наблюдая, как мужчина аккуратно треплет наследника их семьи по волосам, Бьянка могла ещё раз увериться в том, что у Гектора был хорошо подвешен язык. Лоренцо был из тех детей, что редко подпускали к себе взрослых, — Лукреция внизу переодевается. Можешь пойти и поиграть вместе с ней.       — Ты здесь. И привел с собой Лукрецию.       Обречённое признание. Бьянка уронила голову в ладони, полностью испортив этим двухчасовую прическу и дорогой макияж. Мужчина ярко улыбнулся, неторопливо прикрывая светлую дверь.       — Я тоже рад тебя видеть, любовь моя, — раскинул руки в стороны, имитируя восторг и сдержанно усмехнулся.       — Объяснись, Гектор. Почему ты привел дочь? Поминки не место для детей, — Бьянка метнула в сторону мужа короткий яростный взгляд. Как же она ненавидела его снисходительные ухмылки. Гектор вздернул бровь. Приветливая улыбка исчезла с его лица.       — Тут твой брат.       — Он мальчик. Мальчик сможет с этим справиться.       — Моя девочка тоже, — раздраженно добавил Гектор, усаживаясь напротив неё и наливая себе немного вина. Бьянка вздохнула и не найдя в себе сил начать очередную ссору, напоследок бросила едкое: «Ты просто невыносим». Получив от мужа короткое в ответ ей: «Для тебя стараюсь».       Это был самый длинный диалог между ними за несколько месяцев, подумала тогда Бьянка. И даже так, одно его присутствие в её доме вызывал неподдельную досаду. Словно, это раскалывало по частям островок тишины, её тихую гавань, где она могла укрыться. Воистину англичане всегда любят совать нос туда, куда не просят.       — Неужели это Изабелла? Не знал, что леди Франческа разрешила ей покинуть вдовий дом.       — Не сходи с ума, Гектор. Маман предпочтет собственными руками отрубить себе косу, чем позволит ей покинуть порог вдовьего дома, — Бьянка бросила короткий презрительный взгляд на мужа, медленно обмахиваясь веером. Комната была душной, особенно в компании человека, которому она была не рада. Гектор косо взглянув на неё, отдернул шире плотные шторы, открывая вид на кованую ограду, что окружала замок.       — Тогда поздравляю, после стольких лет у тебя наконец получилось меня отравить.       Бьянка закатила глаза, предпочитая игнорировать реплику мужа. Её внимание было сосредоточена на другом, а именно на незнакомке, что замерла у ворот. Лицо женщины было прикрыто вуалью вдовы, на плечи наброшена скромная мантия, худая фигура качалась от ветра и одиноко застыла вдали. С такого расстояния точно понять кто это было сложно, но Бьянка подозревала, что предположения Гектора были правдивы. Скорее всего это была Изабелла Сфорца. Вдова её погибшего брата Антонио.       Кто же ещё будет стремиться попасть в этот дом в год его поминок, как не его вдова?