Justin Bar

      Так, пока дни весны сменялись один за другим, пока сады и парки кутались в зелёные одеяния и прихорашивались, надевая яркие броши-цветы, Дин и Нейтан обживались в своей новой квартире, привыкая, что это только их Дом. Вечером возвращаясь после учёбы и работы они отдавали друг другу свободное время, думая, в какое бы путешествие могли отправиться летом, развлекая друг друга маленькими, символичными подарками, занимаясь глупостями и многими-многими простыми вещами. Они просто радовались жизни, радовались распускающейся весне, пока в их доме тоже цвела пусть иная, но тоже весна. И если сами омеги этого не видели, то буйный цвет и тона возрождения ощущали альфы, приходившие в гости. Их весна была иной, кажется, более непредсказуемой, но она была — и тоже цвела!       Он цвела, стремясь превратиться в лето.       И превратилась! Оставшиеся полтора месяца минули так быстро, а ещё быстрее пролетел месяц сессий и переживаний. Именно тогда началось настоящее лето. Дин и Нейтан уже несколько дней приходили в себя после глубоких волнений из-за экзаменов младшего, а Дину ещё приходилось думать и переживать о своих студентах, которые тоже должны были закрыть сессию. Однако это закончилось, и началось яркое, упоительное лето.       Оно заглядывало в окна, озаряя комнаты золотым, горячим светом, красило в пастельно-жёлтые тона стены коридора и украшало выразительными, нежными тенями лица и одежду омег. Они собирались в бар Джастина, где планировали наконец-то отпраздновать окончание перового курса у Нейтана. Мальчик весь светился только от мысли об этом, ведь справился с летней сессией (зимнюю он тоже сдавал), несмотря на то, что произошло зимой. Поправляя голубенькую, лёгкую блузку, он с приятным нетерпением взглянул на Дина, занимающегося своей укладкой. — Ты сделаешь мне хвостик? — лукаво спросил он, накручивая на палец небольшую прядку пшеничных волос. — Разумеется, — отозвался Дин.       Он оставил наконец-то укладку в покое, больше не тревожа её, хотя постоянно старался уложить один локон так, чтобы он лежал безукоризненно идеально, но это. конечно, было невозможно. Нейтан сразу присел перед зеркалом на стул, который заранее приносил из кухни каждый раз, как они собирались куда-нибудь идти. С нетерпением ёрзая, он сжал руками голые коленки, до которых не доходили джинсовые шорты, и посмотрел в отражение.       Там Дин уже бережно расчёсывал волосы младшего омеги, собирая часть из них в аккуратный, пышный хвост. Пряди ещё хранили очертания вчерашней укладки, потому сами ложились удивительно хорошо, подчёркивая тонкое личико Нейтана и его сверкающие голубые глаза. Стараясь не вертеться, мальчик подавил лёгкий вздох и продолжил смотреть на Дина. Казалось, что с каждым днём старший омега хорошеет всё больше, не обременённый ни алкоголем, ни переживаниями, ничем, кроме прекрасной, будто исцеляющей любви. А Дин тоже думал, что его мальчик становится всё прекраснее и всё выразительнее. Ему даже казалось, что Нейтан чуть-чуть подрос. — Ты у меня такой красивый, — шепнул старший омега, наклонившись к ушку мальчика, когда закончил с хвостиком. — Потому что ты делаешь мне причёску, помогаешь выбирать одежду и изредка делаешь стрелки, — усмехнулся Нейтан, целуя старшего в щёку. — Не ври, одежду ты сам выбираешь, я даже над душой не стою. — Дин тоже поцеловал мальчика в щёку, но затем сразу в краешек губ. — Да и причём тут одежда? Я люблю тебя без одежды, без стрелок и причёсок, а просто так. — А я люблю тебя, твои стрелки, твою укладку и всё то, что есть в тебе, — лукаво сказал мальчик, пальцами касаясь бархатной щеки Дина и соскальзывая чуть ниже, к губам. — Люблю.       Они так часто говорили друг другу эти слова любви, что, кажется, должны были уже растерять их. Однако, произнося их, омеги каждый раз думали о том самом моменте, когда признание впервые отпечаталось в их памяти, когда запомнилась яркая серебряная луна, когда запомнился город, украшенный шлейфами снега, когда запомнилось тихое, тёплое дыхание, когда запомнился нежный, проникновенный тон, когда говорились заветные слова. — Ты готов идти? — спросил Дин, подавая руку мальчику. — Вставай, бусинка. — Стул надо отнести на кухню, — засмеялся тот, но руку старшего принял и поднялся. — Я отнесу.       Старший омега взял стул и быстро унёс его на кухню. Можно было наконец-то идти — и они покинули небоскрёб, выходя в буйствующее, жаркое лето. Пахло цветущей липой, выпечкой, а город возбуждённо шумел, поигрывая зелёными посадками. Чуть-чуть сжав руку мальчика, Дин шумно выдохнул, даже приподнимаясь на цыпочки. От прикосновений ветра, забирающегося под рубашку, по телу скользнули крупные мурашки. Старший омега невольно дёрнул плечами и взглянул на Нейтана, блаженно млеющего под прохладными поцелуями нежного ветра.       Потому, несмотря на такси, уже ждущее омег, они ещё несколько минут стояли, любуясь летним городом и всей кожей ощущая его бурное цветение. Однако в машину всё же пришлось сесть, и в любовании зелёной бурей, укрывающей своим песком цветения дома и переулки, прошла недолгая дорога: такси остановилось у арки, ведущей к бару Джастина. Дин вышел из машины первый и подал мальчику руку, но не успели они отойти и на несколько шагов от такси, старший омега почему-то остановился, а таксисту рукой показал, чтобы не уезжал.       Глядя на светлую, ошкуренную и загрунтованную свежей грунтовкой арку, Дин испытал ужасный диссонанс, увидев за ней всё тут же переулок, где клубился полумрак, боясь подступиться к мотоциклу. — Дин, ты чего? — спросил Нейтан, двумя руками держась за его запястье. — Все мои дороги ведут в этот бар, — сказал старший омега и мягко вздохнул, повторяя: — Все мои дороги ведут в бар Джастина. — Мы... можем туда не идти, если тебе не хочется, — аккуратно предложил младший. — Да, мы туда не пойдём. — Дин кивнул, улыбнулся вдруг и с озорством глянул на Нейтана. — У меня есть для тебя подарок. Я хотел вручить его завтра, но пусть будет сегодня, а застолье будет у нас дома... завтра? — Может устроим застолье вечером? — спросил Нейтан. — Вечером? Хорошо, вечером, а сейчас, драгоценная бусинка, возвращаемся в такси.       Омеги действительно сели в такси, где Дин несколько минут пытался объяснить водителю, куда нужно ехать, а потом вовсе оставил его наедине с координатами, а сам позвонил Джастину. Тот сразу взял трубку, с энтузиазмом спрашивая, не заблудились ли омеги, а узнав, что празднество переносится, даже не расстроился. Услышав желаемое, Дин больше не стал мешать болтовне альф и попрощался с Джастином, возвращая всё своё внимание Нейтану.       Тот сидел, привалившись плечом к плечу старшего омеги и держа его руку на своём колене, а сам смотрел в окно, изредка щурясь и перебирая пальцами складки на рубашке Дина. Чуть не заурчав от умиления, старший омега поцеловал мальчика в макушку и стал смотреть в окно вместе с ним. Городские пейзажи становились менее насыщенными, а деревья поднимались всё гуще, обрамляя дорогу густыми, махровыми полосами. — Мы едем куда-то за город, — прошептал Нейтан, не спрашивая куда именно, ведь всё равно не получил бы ответ. — Тебе понравится, — сказал старший омега, зарывшись носом в волосы младшего. Пахло какао. — Даже представить не могу, что может быть за городом такого, что заинтересовало бы тебя и понравилось мне, — любопытно рассуждал Нейтан. — Хм, ты удивишься, — задумчиво сказал Дин. — Ты снова меня удивляешь. Интересно, когда я уже смогу удивить тебя? — Не знаю, но когда-нибудь. — Старший омега пожал плечами, и машина вдруг остановилась. — Мы приехали, закрой глаза. — Закрыть глаза? Ну, ладно.       Нейтан послушно прикрыл глаза, хотя неловкая улыбка сразу покрыла его губы, а румянец — щёки. Дин помог мальчику выйти из машины, следя, чтобы он не ударился вдруг обо что-нибудь, и повёл его куда-то. В воздухе витал сладкий, но неприторный, воздушный запах, а ног почти сразу коснулась приятная, чуть-чуть шершавая трава. От каждого её прикосновения кожа исходила приятными мурашками, а любопытство Нейтана разыгрывалось всё сильнее и сильнее. Он сжал руку старшего омеги, от нетерпения даже вытягивая шею, но глаза так и не открывая. — Ох, где же мы? — теряя терпение, воскликнул он. — Ой, ладно, всё. Можно смотреть, — сдался Дин.       Нейтан, едва получив разрешение, сразу же открыл глаза, — и замер. Его всего пробрало до глубины души, а на глаза почему-то навернулись слёзы, самые счастливые, самые искренние, сверкающие под летним солнцем слёзы. Мальчик смотрел на ромашковое, сплошь белое поле и не мог выговорить ни слова. Только сейчас он услышал, что стрекочут вокруг кузнечики; увидел, что брызгают они во все стороны, стоит лишь пошевелиться, что порхают бабочки с одной жёлтой серединки на другую. — Это так прекрасно! — воскликнул Нейтан.       Он засмеялся и повис на шее старшего омеги, крепко, но недолго обнимая его, а затем вновь отвлекаясь на ромашки. — Их так много! — сказал он, прижимая руки к груди. — Я сделаю для тебя венок, — пообещал Дин. — Правда? — Правда.       Он несколько раз кивнул и отвёл взгляд, смотря вперёд, смотря на почти безбрежное поле ромашек, а позади оставив всё то, к чему больше никогда не вернётся.