марафон по чувствам

      В восемь лет Вова хотел стать лëтчиком. В двенадцать ветеринаром. В шестнадцать программистом. В восемнадцать он каким-то боком попал в педагогический. Было ли такое спонтанное решение ошибкой? Пока он не может этого понять, ведь диплом без троек и перспектива работать в том месте, которое не очень любил всю свою жизнь, ему почему-то симпатизировали. Ему нравилась перспектива сделать обучение детей таким, чтобы им не было нудно и муторно, чтобы было не как у него. Не было криков и двоек в журнал просто так, не было презрения от педагога и так далее и тому подобное. Ему так хотелось, чтобы ребëнок, коим он был целых десять лет назад, имел интерес и тягу к математике, хоть и способность к ней даëтся не каждому. Ему хотелось быть учителем своей мечты, хотелось учить детей так, чтобы материал не вылетал из головы, как только они выходят за порог кабинета.       Чтобы облегчить свои мучения, чтобы не заморачиваться с поступлением и не тратить на него и так расшатанные нервы, он взял целевое от какой-то школы. Делов-то! Взял целевое, отучился бесплатно, а потом отработал всего пару лет и свалил на все четыре стороны: хоть дело своë открывай, хоть в частную школу, хоть под мост. В общем, вариантов много, но сначала нужно явиться в ту самую школу, показать им свой диплом, отдать трудовую и поставить свой автограф на бумажках, тем самым добровольно подписавшись на прикованность к одному месту.       В общем, жизнь его — что-то максимально лëгкое и непринуждённое, но что-то ему подсказывает, что на пути исполнения его небольшой мечты встанет одно огромное «но». Дети. Сами дети, которые являются основой его мечты, могут еë загубить. Они бывают самыми настоящими монстрами. От некоторых порой хочется только вешаться, но Семенюк молит всех известных ему богов, чтобы на его пути не встречались такие черти, которые могут сорвать урок, выкрикнуть что-то пошлое прямо на уроке или учудить что-нибудь ещë хуже.       Первый плюс, который сразу бросился в глаза — это ремонт. Школа хоть и была муниципальной, хоть и находилась всего в паре сотен метров от МКАДа, но ремонт здесь был свежий. В некоторых коридорах даже краской пахло! И плитка новенькая! У Вовы даже в универе такого ремонта не было, а тут!       — Постарался над дипломом, — Татьяна Денисовна, представившись директором, с интересом разглядывала синюю корочку диплома. Несколько раз открывала, просматривая оценки, а затем, удовлетворëнно вздохнув, с улыбкой вернула диплом в руки Вовы. — Ну что ж, ты принят, Владимир Сергеевич, надеемся на приятное и плодотворное сотрудничество, — Татьяна Денисовна протянула свою мягкую руку парню, — желаем творческих и трудовых успехов.       Ну, Вова и не сомневался, что он будет принят. Он, как бы то ни было, обязан этой школе тем самым дипломом, который держит сейчас в руках, а они в свою очередь обязаны ему местом.       Глупая и некомфортная прогулка-экскурсия по этажам немного напугала Вову. Он, конечно, хорошо ориентировался во всяких коридорах, похожих на лабиринты, но в этой школе он немного потерялся. Татьяна Денисовна заверила, что это дело практики, и после первого месяца работы он начнëт хорошо ориентироваться в их запутанных коридорах. Вова на это очень надеялся, а так… единственное, что он запомнил — учительская на втором этаже, от лестницы левого крыла направо. Ещë немного напрягала система электронного дневника, но и здесь Татьяна Денисовна поспешила успокоить: журнал очень лëгкий, и, если вдруг что, то доброжелательные коллеги обязательно ему помогут. У Вовы вдруг появилось ощущение, что единственное, что он умеет в этом мире — это решать неравенства, уравнения, объяснять логарифмы и корни, а в остальном он полный ноль. Он так перепугался, что резко отупел. Перед директрисой вдруг стало немного стыдно.       — Классное руководство тебе давать не будем, иначе ты, бедненький, совсем загнëшься. Первые года два так поработаешь, а потом, если решишься, то без проблем, дадим какой-нибудь пятый класс, да чтоб поспокойнее были, — Татьяна Денисовна проводила новоиспечённого учителя до фойе и остановилась. — За журналы и всякую ерунду не беспокойся, за коллектив особенно.       Ну Вова и не беспокоился. Почти. Волнение оставалось в нëм до самого вечера, грызло подкорку сознания и терзало сердце. Хотелось немного передохнуть от этих мыслей. Ну а что, они преследуют его с самого утра, и Вова уже достаточно устал, чтобы позволить себе посетить какой-нибудь, к примеру, бар. Или клуб. На что там у него денег хватит? Он ведь не богатый, чтобы разбрасываться деньгами! Не может оформить шот за рублей пятьсот и спокойно сидеть дальше. Его ведь совесть загрызëт! На счету каждая копейка, ведь в этом месяце ему кое-как хватило на съëм квартиры-студии и на бензин в его старую и местами поëбанную тойоту.       А ещë стоит отложить деньги не только на своë пропитание, но ещë и на кошачье. Вова хорошо помнит, как в его жизни появилось это волосатое существо. Это было четыре года назад, как раз таки тогда, когда он только начал снимать эту квартиру. Кот просто шëл в комплекте. Хозяева съебались жить в Турцию, оставив бедного кота в России, не желая возиться с созданием его документов. Так Вова и обрëл ещë один геморрой, но тогда, четыре года назад, он не считал это минусом. Это же какая удача: снять квартиру, в которой разрешены животные, а один вообще в комплекте! Так ещë и без вредного характера, ласковый. Ну, так и жили: бедный без пяти минут учитель и кот, до которого никому нет дела, кроме Вовы. Только вдвоëм.

***

      Вот он — герой нашего времени. Вова только утром оставил трудовую книжку в одном из образовательных учреждений, а вечером уже поворачивает на парковку клуба. Он всë ещë в сомнениях: а нужно ли ужираться в говно на радостях, или лучше сэкономить и деньги, и свою печень? Он закусывает губу в раздумьях, а затем, пару раз постучав по рулю пальцами, решил, что уже навряд ли будет так свободен, как сегодня. Почему-то было ощущение, что по сравнению с универом работа — это какая-то тюрьма. Ну, отчасти это было так. Ведь теперь не сбежишь с занятий и не пойдëшь пить пиво, верно? Теперь занятия он должен не посещать, а вести, а эти вещи, понятное дело, совершенно разные. В общем, было принято решение пить до поплавка, то есть пока не начнëт тошнить.       В клуб он заходит так, будто является здесь постоянным клиентом. Заказывает шот и тут же сливается с толпой. Он мог бы напиться и дома, и было бы не хуже, было бы даже дешевле, но есть один существенный недостаток — одиночество. Как бы странно ни звучало, но Вова одинок. У него есть только родители на другом конце Москвы, есть пара приятелей с универа и всë. Пить ему не с кем, а хлестать в одиночку — это первый шаг к запоям. В запой Вове уж точно не хочется, потому лучше уж пить в каких-нибудь клубах, находить здесь собеседника на один вечер и удовлетворять свои социальные потребности через таких случайных людей.       Клубы, которые находились ближе к МКАДу, всегда казались Вове довольно развратными, полными дикарей и неконтролирующих себя людей. Но этот был поприличнее всех ранее посещëнных. Здесь даже люди симпатичнее, чем в других. Видимо, Вова попал в какое-то слишком приличное место для такого района. Ну и ладненько, так даже лучше.       — Что пьëшь? — Под боком возникает незнакомец. Он чуть ли не окунает нос в шот, пытаясь понять, что за спирт туда налит.       Вова задрал голову, в очередной раз проклянув свой рост, и посмотрел этому наглецу в глаза. Ему ещë никогда так нагло не лезли в бокалы или шоты, и он даже опешил, увидев парня на голову выше. Однако это замешательство быстро прошло, и он уже не боялся нагрубить прямо здесь и сейчас. По телосложению он был некрепок, но рост всë равно заставил Вову присесть на очко. Парень в ответ тоже молчал, но его мимика упрашивала Вову хоть что-то ответить.       — Виски, — коротко отвечает Вова.       Глаза незнакомца имели какой-то нездоровый блеск, потому смотреть в них было практически невозможно, да и Вова не фанат таких интимных моментов. Но не только глаза смущали Вову в этом незнакомце. Лëгкая улыбка, будто бы маньяческая, расплывалась на его худом лице. Честно говоря, Вова на секунду подумал, что к нему пристал какой-то нарик, но затем отмëл эту мысль ради собственного же успокоения.       — А чего набухиваешься? Девочку надо полутрезвым искать, а не пьяным в дризг, — темноволосый подносит к губам бокал с каким-то, видимо, коктейлем, и вновь косится на Вову.       — Я не ради девочек пришёл, — Вова почему-то начинает интересоваться этим разговором.       — А что, ради парней?       Вова усмехается и отворачивается. А этот приставучий мудак, видимо, слишком хорошо читает людей. У Вовы очень тяжёлая ситуация в личной жизни, и проблема заключается в её отсутствии. Так сложилось, что ему двадцать три, и за все эти года попытки парня обзавестись девушкой не увенчались успехом. Он имел к ним чувства, за некоторыми даже ползал на коленях, но всё без толку. Его просто не видели, а если и замечали, то уже тогда, когда никаких чувств и в помине не оставалось. Вова, как ни пытался, не мог понять: это знак или издевательство над ним? Он изредка, пытаясь добиться очередной возлюбленной, посматривал на парней. Как бы странно не звучало, но парни иногда перебивали его любовь к девушкам. Но путаться он себе не давал. Он сразу принял как должное то, что влюбляться может не только в прекрасный пол, но ещë и в свой. Но он так и не добился ничего толкового. Подходящих парней всë никак не находилось, а если и находилось, то Вова просто обрывал все нити, чего-то пугаясь. Видимо, внешнего вида тех самых парней. То слишком слащавые, которые больше походили на пассивов, с которыми не очень хотелось иметь дело, то взрослые мужики, от которых уж тем более Вова бежал, как от огня. Он ебался лишь однажды и не помнит, как это было. Как в песне, ей богу.       Почему-то именно сейчас проскочила мысль о том, что мало того, что Вова теперь учитель математики и бухает в клубе, так он учитель математики с такими предпочтениями в людях, а именно: неплохо было бы, если бы был парень, а ещë не пассив и не какой-нибудь пузатый мужик. Фу, как вспомнит этих мерзких мужиков с приложения знакомств, так сразу тошнить тянет.       — В планах не было, но было бы неплохо. А что? — Вова на мгновение щурит глаза от яркого света, который пробежался волнами по волосам и лицу.       — Да ничего, просто я искал с кем потусоваться, а тут смотрю, ты стоишь. Думал, против не будешь, — незнакомец пожал плечами, навалившись плечом на кирпичную стену.       — Ну потусуйся, если делать нехуй, — Вова без каких-либо эмоций повторил движение незнакомца и навалился на стену спиной, одну ногу уперев в кирпичики. — А ты здесь чего?       — Ищу полового партнëра, — честно отвечает незнакомец и почему-то раздражëнно закусывает губу и отворачивается. Похуистичность Вовы наводила его на мысль, что здесь ему ничего не светит. Парень не из тех самых легкомысленных, кто сразу же соглашается уехать с клуба. Незнакомец никогда не встречал таких каменных. Обычно в этом клубе всë более лояльно и быстро.       — Понятно, — бурчит Вова. А незнакомец, видимо, решил оставить парня. Он смерил его взглядом, и, дав ему последний шанс в виде предложения выпить за его счëт, на которое получил отказ, ушëл.       После того разговора они разошлись по разным углам клуба. Но разойтись — это одно, а не смотреть в сторону друг друга — другое. Вова влил в себя остатки шота, который растягивал на весь вечер, и вновь вернул взгляд в тот угол, где прятался незнакомец. Они снова пересеклись взглядами. Вову всë никак не могли оставить в покое. Почему-то сердце билось быстрее, а голова будто поместилась в вакуум. Парень мало чего уже соображал. Его преследовало ощущение, будто он под водой. У него немело тело от опьянения, онемел язык и губы. Чувствовал он себя немного отвратно, но мыслей о работе уже как-то и не было. Он думал о другом. Тот незнакомец так и прожигал его взглядом, а тело Вовы будто тянуло к нему. Он и сам не заметил, как поднялся со своего места, оставил пустой шот и покинул зону небольших столиков. Тело ещë слушалось, он твëрдо шагал через танцпол, но перед глазами всë плыло и иногда двоилось. Это было приятное опьянение, граничащее с полным невменозом.       Этот парень — хорошая попытка проверить себя. Вова долго сидел и думал, нужно ли ему это, нужно ли трахаться с первым встречным, но почему-то решил, что всë самое лучшее и удачное происходит спонтанно. Будь это спонтанная поездка или покупка, спонтанное желание выпить или потрахаться. Ну он и руководствовался этим правилом, решаясь на свои, быть может, глупые действия. Между ними ещë половина танцпола, но Вова до сих пор уверен. Ничего ему не будет, верно? Никто не даст по шапке за мужеложство, никто не осудит и не начнëт насмехаться. Просто секс и всë, без всяких слов, обещаний и обязательств.       — Ты ещë не передумал?       — Насчëт?       — По шоту, и едем трахаться, — рыкает Вова.       Глаза незнакомца округлились, и Вова понял всю комичность ситуации. Он только что всем своим видом давал понять, что в клуб явился не ради половых партнëров на одну ночь, а через пять минут ставит условие, при котором поедет с первым встречным в постель. Честно говоря, Вова уже и не помнит, когда в последний раз был таким смелым и решительным. Видимо, в баре такой хороший виски.       После второго шота, влитого в организм одним махом, Вова чувствует себя ещë более раскованным. И рискованным. Незнакомец решительно и быстро выходил из клуба, а Вова, не уступая ему, нагонял. Было понятно, что этот тип уже не раз выходил из клуба в компании кого-то на ночь. Не слишком ли унизительно, что Вова — один из целой коллекции? Да нет, стыда не чувствуется, а значит всë хорошо. Всë даже супер. У незнакомца уже выстроен целый план, следуя которому, они тут же прыгают в такси. Следуя которому, подъезжают к какому-то захолустному отелю. И весь их путь прошëл в полной тишине. Вова смотрел куда-то вперëд, в затылок водителя и иногда на дорогу, а вот его попутчик постоянно то в телефон заглядывал, то смотрел на Вову.       Было сразу ясно то, как распределены их роли. Вова уже давно был готов морально, а с остальным решил разбираться на месте. Ну а Лёша, который соизволил представиться на выходе из такси, вновь принимает роль актива. Он никогда даже не планировал выходить из роли актива. Ему доставляло удовольствие владеть каждым нервом людей и доводить их до такого, что они не помнили даже своего имени. Ему нравилось ублажать и получать за это награду, заключающуюся в стонах и благодарностях. Нельзя забывать и о том, что он сам неимоверно балдел от своей роли. Да и не только роли. Ему просто нравилось вести активную половую жизнь.       — Как обычно, — Лëша кладëт купюру на ресепшен, двигает еë пальцами ближе к краю и тут же уходит, ничего не дожидаясь.       Вове ничего не остаëтся, кроме как убедиться в правильности своей теории. Парень не в первый раз промышляет таким и наверняка не в пятый и десятый. Семенюк — очередная жертва привычки, и ему это нравится.       Парень на ресепшене устало вздыхает, забирает купюру и отдаëт потëртую карточку от номера. Вдруг взгляд его резко переходит на Вову, несколько смущая. Но ни один мускул на лице его не дëрнулся. Семенюк следует за Лëшей, даже не оборачиваясь. Впереди у него ночь, которая покрыта пеленой сплошной загадки. Вова просто не представляет, что будет даже через секунду, когда за ним хлопает дверь. Он входит в номер первый и имеет время осмотреться уже более-менее отрезвевшим взглядом, в котором ничего уже не плыло и не двоилось. Максимально просто и со вкусом: комод, две прикроватные тумбы и кровать. И ничего больше.       Но они сюда не ради разглядывания номера приехали, верно? Вова ещë пару секунд сверлит взглядом кровать. Сознание в последний раз задаëт вопрос: надо ли? Но пелена алкоголя уже непреклонна. Она хочет. Она требует, и Вове некуда деться. Он снимает джинсовку, откидывая еë на комод, слышит шорохи позади себя, чувствует собственное сердцебиение в ушах. Странные ощущения вдруг окутали всë тело. Этот момент ощущался каким-то переломным в его жизни. Этот незнакомец — первый парень, с которым он ляжет в постель. Он впервые потрахается с парнем.       Теперь есть время разглядеть лицо напротив получше, когда не слепят софиты и лазеры. Теперь-то Вова понимает, почему этот парень может позволить себе каждую ночь менять партнëров и возить их сюда. На такое лицо может повестись каждый, и парни тоже. Вова даже опешил, почему-то испугавшись серьëзного и хмурого выражения, но его страх тут же перехватили. Новоиспечённый знакомый набрасывается на него, словно зверь, впивается в приоткрытые губы и чуть ли не душит, доставая из глотки Вовы кроткий хрип и полустон прямо в губы.       Второй поцелуй происходит тогда, когда спина Вовы касается холодного и чуть запылившегося покрывала. На губах чувствуется приятная горечь. Он давно не целовался, и эти странные ощущения выбили Вову из колеи. Влажно и непривычно мягко, но при этом как-то дерзко. Тело будто бы горит, горит от чужих смелых касаний, от того безумства, что с ним творят буквально за минуту. Его терзают, но при этом ласкают, и всë это смешивается в сплошное наслаждение, в экстаз, в котором Вова пребывает с самого начала.       — Растянут?       — Нет.       В ответ Вова слышит лишь разочарованный вздох. Ну уже простите, в планах не было трахаться в жопу! В планах было только нажраться виски до отключки, а тут подвернулся этот кадр и сломал все планы.       Бесчувственные поцелуи идут от губ до щëк, а потом резко к животу. В тот миг, когда влажные губы коснулись белой кожи косых мышц, у самого ремня, у Вовы из глаз полетели звëзды. Щекотное ощущение вперемешку с наслаждением дало такой эффект, что совладать со своими эмоциями он не смог. Застонал, как девка, и вытянулся, жаждя ещë одного такого касания. Оно происходит, и парень второй раз сходит с ума. Если Лëша дальше будет продвигаться такими темпами, то через пару минут от Вовы точно ничего не останется. Он же просто задохнëтся от хрипа и сердцебиения, не дающего ровно дышать.       Семенюк отзывчив на такие поцелуи. Это радует. Давно у Лëши не было таких парней, которые не просто принимали ласки и томно дышали, а прям стонали, и стонали так, что в штанах становилось всë теснее. Вова интересен своим поведением настолько, что раздражение по поводу его неподготовленности быстро улетучилось. Ладно уж, не впервой готовить кого-то к сексу, но смазки жалко. Еë осталось совсем чуть-чуть, буквально на два раза, и Губанов клянëтся себе, что при острой надобности потратит еë всю, чтобы раскрыть этого пацана на все сто процентов, а если захочется, то и на сто один.       Отрываясь от белой кожи, Лëша тянется к своей скинутой ветровке и лезет во внутренний карман. Презерватив шуршит своей упаковкой и вместе с тюбиком летит на постель. Тëплые пальцы властно тянут Вову за ремень, который щëлкает и в миг расстëгивается. Честно говоря, Губанова мало волнует чужой комфорт и удобство. Ему важно доставить удовольствие себе и чуточку партнëру. Ну а Вова и не против этого властного и грубого отношения к себе. Он не понимает почему, но его это заводит.       — Будет очень больно — говори, — бурчит под нос Лëша, не отрываясь от вскрытия тюбика, пока Вова быстро стягивает джинсы со своих ног.       Страх начинает возрастать. Вова видит сосредоточенное и ничуть не мягкое выражение чужого лица, чувствует его власть и доминирование, и подозревает, что, похоже, переоценил себя. Он знает — будет больно, но насколько — огромный вопрос. Повлияет ли дерзость Лëши на эту боль? Очень даже вероятно. Но Вова выбирает строить из себя уверенного и опытного до самого конца, даже если будет невмоготу. Он сюда приехал не слëзы лить и ныть, мол, больно. Он приехал за другим. Да и вообще, не стоит пугать себя раньше времени. Стоит попробовать, а потом уже начинать упрашивать себя держаться до последнего.       По одному лишь указанию пальца Вова ложится животом на уже сбившееся в кучу покрывало. Становится неловко. Чужие руки вдруг обретают в своих движениях аккуратность и нежность. Вова даже расслабляется, кладя горящую щеку на прохладную подушку. Он мнëт еë в руках, обнимает, не понимая своих ощущений. В нëм уже оказывается первый палец, но ощущения боли нет. Лишь неприятное ощущение, на которое при желании можно вообще не обращать внимания. Со вторым было тяжелее, да и Губанов после него начал без особого интереса спрашивать: «нормально?». Нормально, но Вова до сих пор ничего не понимает, только шипит в подушку и иногда недовольно мычит, но молчит. Третий, как и второй, был неприятен, но вдвойне. Его Вова тоже мужественно перетерпел и вздохнул облегчëнно, когда все три вдруг исчезли из него.       — Ты не трахался раньше с парнями, да? — Губанов, усевшись на край кровати, стянул штаны и вновь с ногами взобрался обратно.       — Как ты понял? — Вова оторвал щеку от подушки, перевернулся на спину и вытянул ноги по бокам Губанова без особого стеснения, одну из них оставив согнутой. Он расслабленно, с чуть прикрытыми веками наблюдал за ним и всë облизывал пересохшие губы.       — Чуйка, — отмахивается Губанов. Он без церемоний надевает презерватив, но вдруг останавливается, в полумраке еле различая блескучие глаза. — С девственниками у меня ещë не было.       — А с девственницами?       — А что, это так тебе интересно? Было и с ними.       Губанов, непринуждённо отвечая, поднимает голени и сгибает чужие ноги. У Вовы даже мышцы тянет, но поза, которую они как-то молчаливо выбрали, перебивала всякий дискомфорт. А Губанов по-другому и не приступил бы. Эта поза — излюбленная. В этой позе лучше всего видно самые первые эмоции, самые красивые и яркие. В этой позе Губанов видит, как у людей искрятся зрачки и глаза пышут желанием. Он любит видеть во взгляде восторг и похвалу. Он любит смотреть на искреннее наслаждение. Он обожает видеть абсолютно разные эмоции, но от таких, которые испытывает сейчас Вова, он готов сгорать.       Безумство, восторг и сомнения смешиваются в жалостливом взгляде. Приоткрытые блестящие губы кривятся. Широко открытые глаза смотрят прямо на него, на виновника этих чувств и ощущений, на Губанова. Вкупе с приятной узостью и теплотой этот взгляд просто сносит крышу. Руки Вовы хватаются за чужие плечи и крепко сжимают, короткими ногтями впиваясь в белую кожу. Через несколько почти безрезультатных и мелких толчков Губанов резко подаëтся бёдрами вперëд и получает сладостный стон, который и глушит, и заливает уши мëдом. Точно в яблочко. Ещё один толчок даëт те же самые эмоции и тот же самый вскрик удовольствия. Вова оказывается слишком лëгким в изучении тела. Губанов буквально за десять минут изучил его всего, запомнил самые нежные и чувствительные места: мочки ушей, косые мышцы и точное местонахождение того самого ключика к самому сильному экстазу.       От Лëши пахло чистым эндорфином. Вова никак не мог надышаться этим странно приятным запахом, который казался знакомым, но в то же время чужим. Его и тянуло к чужому плечу, и отталкивало, он вроде чуть ли зубами не вцеплялся во влажную кожу, но при том отворачивался и выстанывал что-то нечленораздельное в сторону.       Ещë десять минут вскриков, стонов, рычаний и различных поз доводят Вову до изнемогания. Он чуть дрожит и жмëтся к чужому телу. Руки будто сводит судорогой. Он кончается полностью, отцепляется от чужой груди и обессиленный падает на ком покрывала и закрывает глаза, пытаясь справиться с отдышкой. Губанов оседает рядом, и, как ни в чëм не бывало, расслабленно опускает плечи. Он даëт себе чуть отдышаться и, без лишних слов и каких-либо предупреждений, запирается в ванной на пару минут, возвращаясь оттуда свежим и будто бы только что проснувшимся. Вову вообще мало волновало то, как тот выглядел и что говорил ему сейчас. Он только что испытал такие эмоции, такие ощущения, что нет сил даже голову поднять, что уж говорить о том, чтобы понимать чужую речь?       Он так и валялся грудью на покрывале, кончиком которого укрыл оголëнную поясницу. Первым разом с парнем он более чем доволен. Ему повезло с тем, что Губанов оказался ебучим гуру в этом деле, и всë прошло максимально грамотно и легко, но тяжеловато для Вовы. Всë-таки боль никто не отменял.       — Тебе больно?       — Не, нормально, — отмахивается Вова и, собирая всю оставшуюся силу, поднимается, пальцем подцепляя с пола свои боксеры. Он обматывается в это же покрывало, теперь чувствуя перед Губановым смущение, и скрывается за дверью ванной.       Пятно на шее возвращает в чувства. Вова оглядывает его, ощупывает, растирает, но оно так и остаётся чуть выше ключицы. Награда за ночь такая себе, но видеть пятно на своей бледной, какой-то даже серой коже — приятно. Больше смешно было с того, что такое же было и на Губанове, но намного выше, потому просто прикрыть всяческими рубашками — не получится. Маленькая месть была сладка и смешна.       Уезжать отсюда уже нет сил. Он отрубается на той же кровати и даже не чувствует, как другой конец матраса прогибается, как туда укладывается, вытягивая утомлëнное тело, Губанов. За сон они ни разу даже не повернулись друг к другу, а Вова вообще не ворочался. Как уснул — так и проснулся в той же позе. Проснулся и сразу принялся думать, ленясь оглядываться.       Вот он лежит в номере непонятного отеля, вчера он стал работником общеобразовательного учреждения, напился, потрахался с первым встречным парнем, оставил машину непонятно где, а дома остался некормленый кот. А что ещë хуже — через неделю начинается учебный год. Вова, понимая всю абсурдность вчерашнего дня, лишь вздыхает и вскидывает брови. Зато выспался.       Губанов уехал через пять минут после пробуждения, прикрываясь тем, что надо на работу решить кое-какое дело, да и вообще, дела их на этом окончены. Вова машет ему в след рукой, и остаëтся в номере ещë на добрых полчаса, а затем, покачав головой над своим счëтом в банке, вызвал такси до того клуба, где планировал просто выпивать, а получилось так, что он окончательно убедился в том, что он падок и на парней.