Disregarding Public Interest (or How Everyone Except Lan Xichen and Jiang Cheng Knew They Were Together)

      Как обычно, все началось с его паршивца-племянника.       А раз Цзинь Лин занял пост главы ордена после череды злобных тиранов из семейства Цзинь, вполне логично было ожидать, что вся эта дьявольская кровь взыграет и укусит Цзян Чэна за задницу в тот момент, когда меньше всего ждешь.       Племянник не только предложил орденам возобновить ежегодное Собрание, где они могли бы поднять основные проблемы оных, «ища взаимопонимания» и «работая на благо людей», но и с полного одобрения ордена Лань предложил провести встречу в Гусу Лань в этом году.       По мнению Цзян Чэна, в своем приглашении Цзинь Лин всего-навсего беззастенчиво сплагиатил правила 804 и 2056 соответственно. Еще более того он был уверен, что весь этот фарс его племянник-идиот организовал, дабы найти обоснованный повод провести время со своими лучшими друзьями. Одному богу известно, как Цзинь Лину удалось уговорить Ханьгуан-цзюня на такую авантюру. Правда однажды Цзян Чэну довелось встретиться с Лань Сычжуем, и встреча эта ему многое объяснила. Во время одной памятной ночной охоты в Юньмэне он столкнулся с Лань Сычжуем и тем ужасным мертвецом из Вэней. Не успел заклинатель оглянуться, как уже готовил юноше ужин, предлагал запасные одеяла и собирал завтрак на следующий день. Стыдиться здесь нечего; мужам и поотважнее него бывало хуже.       В любом случае, скажи кто-нибудь любым образом Цзян Чэну, что Собрание Орденов окажется одним из важнейших событий в его жизни, он рассмеялся бы тому человеку в лицо.       И ведь правда, потому что уже в первый день его разбесили настолько, что Цзян Чэну хотелось швырнуть свой стол в полет через всю комнату. Кулаки так и чесались выбить душу из главы ордена Яо за его ехидные намеки на то, что Юньмэн Цзян пиявит на богатства Цзинь Лина. Однако к счастью, у Цзян Чэна хватило ума выбежать из зала до того, как Цзыдянь проснулся и воплотил его убийственные фантазии в жизнь. За тринадцать долгих лет духовная сила обоих слилась настолько, что заклинатель часто просыпался от кошмаров, видя, как по его покоям расходится фиолетовая энергия, будто Цзыдянь чувствовал волнение и хотел изгнать источник его несчастья.       К сожалению, сбегать оказалось хорошей идеей лишь до тех пор, пока не приходит осознание, что ты застрял на вершине горы, где нет ничего, кроме деревьев и скал.       В защиту Цзян Чэна стоит сказать, что любой на его месте набросился бы на первого попавшегося услужливого проводника.       — ВЫКЛАДЫВАЙТЕ, ЧТО ЗНАЕТЕ! — крикнул Цзян Чэн недоумевающим кроликам.       Вот так Лань Сичэнь впервые повстречал Цзян Чэна по завершении своего уединения.       

————————————————

      Случись Лань Сичэню найти слово, чтобы описать Цзян Чэна в ту первую встречу, это оказалось бы слово — по мнению остальных — далеко ему несвойственное.       Однако нельзя было отрицать, что несколько безумная гримаса заклинателя, за которой скорейшим образом последовало самое очевидное и унизительное «пожалуйста-прибей-меня-побыстрее», что он когда-либо наблюдал на чьем-либо лице, стала самым уморительным из всего, что Лань Сичэнь видел за последний год. Прежде чем он смог сдержаться, Лань Сичэнь разразился смехом, от которого заболели бока, а на глазах навернулись слезы.       Позже Цзян Чэн рассказывал, что в тот день в нем взыграло искушение сбежать во второй раз, но Лань Сичэнь стал первым, кого он встретил после часа блужданий, и, помимо прочего, трудно отвергнуть кого-то, кто смеялся столь открыто, пусть и в ущерб Цзян Чэну.       Пригласив сомневающегося Цзян Чэна в ханьши на чашку чая, Лань Сичэнь уверился, что тот сбежит, стоит ему закончить рисовать карту в центральную зону.       Однако он не ожидал, что случайная встреча перерастет в часовое обсуждение Собрания (которое больше походило на одностороннюю тираду его посетителя), а впоследствии — в еще два часа болтовни. По обоюдному молчаливому согласию, обе стороны избегали бередить еще слишком свежие раны, отдавая предпочтение разговорам о том, что произошло после того кошмарного дня в городе Юньпин.       Ко времени, когда Цзян Чэн собрался уходить, заклинатель уже взял с него обещание встретиться на завтра. Один день превратился в два, а два дня — в три.       Пусть он все еще находился в уединении, а поддерживать интерес или обращать внимание на мирские дела вызывало затруднение, имелось все же что-то такое в прямолинейной и простой манере разговора Цзян Чэна, от чего Лань Сичэню было невероятно комфортно. С Цзян Чэном его всегда вовлекали, но никогда не принуждали к участию.       Последние несколько месяцев он провел в уединении с мыслью, что именно это ему было нужно, дабы обдумать каждое решение, принятое за прошедшие годы. Бывали ночи, когда его мысли, казалось, не мешали, но и не давали уснуть, бесконечно спрашивая, что он мог сделать, должен был сделать и сделал бы, появись шанс начать все заново. Лань Сичэнь знал, что нет смысла просить о невозможном, но ничего не мог с собой поделать. Ночь за ночью эти мысли прокрадывались в его сознание и вызывали дрожь.       В Юньмэн он писал длинные послания, а в ответ получал письма гораздо короче и по делу. В отличие от репутации, которая рисовала его жестоким и недобрым человеком с неуправляемым нравом, письма Цзян Чэна всегда были написаны с заботой и не переставали поднимать ему настроение.       Они не обещали прощения.       Никто на это не способен, кроме тебя самого.       Они не сулили забвения.       Знаю, как эти воспоминания остаются с тобой до гроба.       Они не призывали его вернуться к руководству орденом.       Из всех возможных вариантов я желаю видеть тебя здоровым.       И однажды, пока времена года сменяли друг друга, Лань Сичэнь вновь взялся за кисть и написал письмо своему самому близкому другу.       …друг мой, ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой, поэтому я убежден, что тебя не удивит сие известие. С завтрашнего дня я официально выхожу из уединения и возвращаюсь к своим обязанностям главы ордена.