————————————————
Час спустя Цзян Чэн обнаружил, что несет фонарь и шагает вплотную за Лань Сичэнем. Его разъяренной гримасы было достаточно, чтобы отпугивать остальных гуляк, в чьи головы могла закрасться мысль потыкать пальцем и посмеяться над его страданиями. Цзян Чэн рассердился. Разве нынешнего унижения недостаточно, чтобы еще и терпеть публичные оскорбления? Лань Сичэнь, как обычно, не замечал его внутренних терзаний, уверенный, что раз Цзян Чэн любезно купил ему фонарь, то и просто обязан разделить с ним ту радость от их веселой прогулки по городу с этим самым чудесным фонарем. Да, Цзян Чэн признавал, что был злобным, грубейшим человеком. Изначально он даже не собирался покупать фонарь. Он не был глупцом. Просто Лань Сичэня настолько очаровала поделка, что заклинатель, несомненно, отдал бы торговцу все, что тот попросит. Платить добротный кусок серебра за бумажку и пару веточек? Безумие! Не успел Лань Сичэнь открыть рот, как Цзян Чэн опередил его. — Едва ли это стоит такого произведения искусства, но, мне кажется, что десять медных монет способны компенсировать разницу за сей шедевр, — сказал Цзян Чэн настолько сухим тоном, что сразу вспомнилась Сахара. — …ах, молодой господин, ну конечно. Этот ничтожный слуга не посмеет предложить выше! Глаз у вас наметан… наметан, это точно… — пробормотал торговец, забирая монеты и изо всех сил стараясь не смотреть ему в лицо. Лань Сичэнь был на седьмом небе от счастья. На самом деле, радость его распространялась на все вокруг. Цзян Чэн никогда не видел, чтобы взрослый мужчина так увлеченно возился с фонарем и следил за расположением свечи, чтобы ни малейший ветерок не коснулся мерцающего пламени, и лунный фонарь не вспыхнул и не поджарил кролика. И все равно Лань Сичэнь был счастлив, а значит, что и Цзян Чэн немного менее ворчлив, чем прежде.————————————————
Они сделали небольшой перерыв в одной из чайных, выпили сладкого чая и съели по миске юаньсяо. Цзян Чэн хотел сначала отказаться, когда ему предложили заказать миску на двоих, а затем его лицо приобрело занимательный оттенок красного. Он, кажется, пробормотал, что обычно не ест сладкие закуски и что это блюдо лучше приберечь для семейных посиделок. В этот момент Цзян Чэну в голову словно пришла неприятная мысль, от которой ему захотелось умереть. Лань Сичэнь отпил чая у своего спутника. Его ли присутствие заставляло Цзян Чэна так часто размышлять о собственной смертности, или же он просто шел по жизни с таким видом, будто собирается убить кого-то или себя самого — смотря по ситуации? Лань Сичэнь не возражал, он мог бы стать добровольцем. Он был так счастлив в этот вечер. Пожалуй, счастливее, чем за все последние года. Окончить ночь на высокой ноте не казалось плохой идеей. К тому же, он бы сильно опечалился, если бы Цзян Чэн умер. Цзян Чэн был замечательным, самым замечательным человеком из всех, кого он знал. Лицо его друга с каждой секундой становилось все интереснее. Лань Сичэнь понял, что друг выражает беспокойство по поводу его непереносимости алкоголя. Очень мило с его стороны, но бояться было нечего — Лань Сичэнь пил только чай. А может быть, Цзян Чэн лишь упомянул что-то о связи алкоголя и Ланей? Ничего страшного, Лань Сичэнь знал конечный результат. Он отлично умел читать людей, а лицо Цзян Чэна — так вообще открытая книга, подумал заклинатель, ласково похлопывая собеседника по лицу. — …я сказал, ты знаешь, что говоришь вслух? — выговорил Цзян Чэн. Лань Сичэнь на мгновение задумался. — А как еще можно говорить? — …не в этом дело! И перестань трогать мое лицо! Ты… я… не думаю, что ты пытался… о боже. Забудь. Прости, я думал, ты знал, что я пью вино! Надо было остановить тебя. Тут стоит только одна чашка, не заметил? Официант забрал твою, чтобы принести новую с чайником, в котором, знаешь ли, настоящий чай, а не алкоголь. Теперь я, черт возьми, понимаю, почему вам, Ланям, нельзя пить. — Мы и не пьем, — миролюбиво согласился Лань Сичэнь. — Нам вредно. — О нет, правда? Какой шок, поверить не могу.————————————————
За пределами чайной Лань Ванцзи удивленно взирал, как сидят вместе его брат и Цзян Ваньинь. Пусть он не стоял достаточно близко, чтобы расслышать их разговор, но точно мог сказать, что между теми присутствовала некая близость. По жестам брата он также понял, что что-то… не так. Казалось, Лань Сичэнь не только полностью воспрянул духом, но и ушел в совсем другую сторону от меланхолии и опасно приблизился к уровню жизнерадостности Вэй Ина. А ведь еще оставался Цзян Ваньинь. Лань Ванцзи прищурился. Кто знал о намерениях этого человека? Известно, что Лань Сичэнь готов отдать последнюю рубаху с плеча, посчитай он, что вы в ней очень нуждаетесь. Сколько людей с удовольствием воспользовались бы добросердечностью его брата, пока тот и не замечает? Но брат… его брат улыбался Цзян Ваньиню. Лань Ванцзи ощутил дрожь в сердце, даже когда пальцы крепче сжались вокруг Бичэня. Он помнил, как два года назад всякий раз боялся, что брат уже потерян для него. Лань Сичэнь ушел в уединение, и каждый день, казалось, все глубже погружал его в горе и страдания. Он регулярно забывал поесть и часто мучился приступами, уходя в себя, ничего не видя и не слыша. В то время Лань Ванцзи признался Вэй Ину в страхе, что его брат пойдет по стопам их отца и никогда не вернется. Или же он, как их мать, умрет в одиночестве посреди ночи, и никто его не услышит. Сколько еще ночей ждет Лань Ванцзи на коленях перед очередной дверью, которая перед ним не откроется? Но брат не только выздоровел, но и вышел из уединения и вновь приступил к своим обязанностям главы ордена Лань, работая без устали и не жалуясь, наверстывая упущенное время. На его губах играла все та же улыбка, но по крайней мере для Лань Ванцзи было очевидно, что что-то внутри Лань Сичэня изменилось. Прошло очень много времени с тех пор, как он видел, чтобы брат улыбался так же ярко, как сейчас. В голове у него завертелись мысли, он беззвучно сделал шаг назад и повернулся в другую сторону.