Наше вето — всегда молчать

Класса до восьмого где-то друзей у Хэнка не было совсем. Как так вышло, он и сам не до конца понял — вроде и на задрота Боря Хенкин не походил никогда, и в драки не лез, учился хорошо, вот только дружить всегда интереснее было с другими. В восьмом классе всё резко поменялось — подошёл как-то к Боре Егор Меленин и вот так просто протянул руку и предложил дружить. До этого одноклассник казался Хенкину скучным и даже несколько психически больным, но от бесконечного одиночества, продолжавшегося даже дома, он успел конкретно устать, поэтому пожал протянутую руку и ответил слегка неуверенно: «Давай». Примерно таким же образом Егор завёл дружбу и с Ваней Кисловым, с которым, как до этого казалось Боре, не то что дружить, просто общаться было невозможно без риска получить в рожу за неправильно подобранное слово или интонацию. Именно после этого Боря Хенкин окончательно превращается в Хэнка — кличка становится роднее имени, точно также как и пацаны становятся дороже семьи. Вместе с именем меняется и манера поведения — откуда-то берутся уверенность в себе, решительность и общительность. Именно эта общительность Борю и губит. Прошлые семь лет он неплохо справлялся в одиночку, держа эмоции и мысли при себе и не доверяя их даже родителям и сестре, (впрочем, справедливости ради, их всё это тоже никогда не волновало особо) а теперь вдруг появилось навязчивое желание делиться со всем миром каждой мелочью. Пожалуй, друзей-то у Бори раньше и не было как раз из-за того, что он всегда считал другом человека, которому можно просто взять и без особых вступлений высказать всё накопившееся в душе, а до Егора и Вани у него не было никого, кому можно было бы настолько довериться. С Ваней вообще отдельная история — в него Боря умудрился влюбиться. Получилось это случайно и как-то само собой — просто в какой-то момент Хэнк понял, что пялится на Кису дольше положенного, думает о нём слишком много и чуть ли не каждый разговор в конечном счёте в Кислова упирается. Так же случайно они и встречаться начинают — на выпускном после девятого класса бухой в стельку Киса зажимает в углу примерно настолько же бухого Хэнка, у которого внутри всё сжимается от ваниных поцелуев и его тонких пальцев на щеках. На следующее утро Боря получает сообщение от Кисы: «Мне вчера всё понравилось, а тебе?» Первым делом Хэнк выключает телефон и заваливается спать, принимая желаемое за глюк от количества выпитого накануне алкоголя, но сообщение никуда не исчезает ни спустя пятнадцать минут, ни спустя два часа. Подрагивающими пальцами (самому себе Боря объясняет это всё ещё отходняком) Хэнк печатает в ответ «Мне тоже» и так и замирает с телефоном в руке, уставившись на возникшее на экране «Повторим?» Киса не любит прикосновений. Не то чтобы они вызывают у него какое-то отвращение или стыд, просто для него все эти объятия, держание за руки, хлопания по плечу — слишком интимные действия, и подпускать к себе настолько близко Ване никогда не хотелось, и не хотелось бы и дальше, если бы не Хэнк. Более тактильного человека Киса никогда раньше не встречал: Боре абсолютно всё равно, насколько по-гейски это иногда будет выглядеть, что об этом подумают окружающие, особенно отец, консервативный настолько, что автоматически задыхаться тянет, стоит ему что-то сказать, да даже на то, что он таким образом раскрывает перед всеми свои слабые стороны, чего Кислов никогда бы себе не позволил. Для Хэнка нет ничего зазорного или неудобного в том, чтобы обнять друга чуть ли не до хруста костей, в порыве чувств хлопнуть кого-то по плечу или сжать руку крепко, он даже лёгких поцелуев в макушку не стесняется. Киса сам не замечает, как перенимает у него привычку к объятиям, первое время шутит, что заразился через поцелуи, и тогда Хэнк целует его снова и снова. Ваня подолгу в себе копается, причину ищет, пока наконец не принимает, что присутствие в его жизни Бори изрядно его изменило: рядом с ним он понял наконец, что чувства — далеко не всегда слабость, нуждающаяся в том, чтобы прятать её от окружающих, что нет ничего плохого в том, чтобы выражать их. С Хэнком он чувствует себя в безопасности, позволяет себе расслабиться, и, чёрт возьми, Кисе это ощущение охренеть как нравится. Безопасность начинает рушиться после убийства режиссёра, но стоически теплится до бармена. Тут Хэнк ломается окончательно: в школе не появляется почти, а если и приходит, то с совершенно отсутствующим видом, так что толку от него никакого, с друзьями видится редко, только и делает, что лежит на кровати, отмахиваясь от родителей банальным «Да по школе вирус какой-то ходит, вот и подхватил». Первое время Киса заваливает его сообщениями, пытается вывести на разговор, отвлечь хоть как-то, потом забивает и ограничивается дежурным «Как чувствуешь себя?» Чувствует Боря себя просто отвратительно, но грузить этим Кису ему не хочется — он слишком хорошо своего парня знает, чтобы почувствовать формальность его беспокойства, которое, если быть уж совсем честным, делает ему едва ли не хуже, чем кутерьма последних дней. Спать у Бори тоже не выходит — бармен из головы не выходит. Короче говоря, сходит с ума Боря Хенкин, и всё тут. В один из таких дней ему в голову вдруг приходит до ужаса простой выход — старая добрая идеома «нет человека, нет проблемы». Киса заваливается домой после очередной тусовки — залечивать раны алкоголем давно уже стало привычным способом решения проблем. Хочет уже спать завалиться, когда приходит сообщение от Хэнка. Открывает и начинает читать по инерции, к концу руки трясутся хуже чем при ломке, а алкоголь будто по щелчку пальцев испаряется из организма. Кислов хватает куртку и выбегает из квартиры, молясь, чтобы хоть раз в жизни он появился в нужное время в нужном месте. Боря осторожно выскальзывает из окна комнаты на пожарную лестницу и медленно, в последний раз обдумывая своё решение, поднимается на крышу. «я устал доставлять всем вокруг проблемы. думаю, без меня станет намного проще, прости.» Эти дурацкие строчки не выходят у Вани из головы, пока он сломя голову несётся к бориному дому, попутно ругая себя на чём свет стоит всеми словами, какие вообще знает. Хэнка он замечает на крыше, коротко выдыхает — ещё не поздно, и ускоряет шаг. Боря стоит у парапета и полной грудью вдыхает морской воздух, словно пытаясь раствориться в нём. Его трясёт всего, но решение уже принято. Сделав последний глубокий вдох, Хэнк ставит ногу на парапет. — Боря! — ночную тишину разрывает кисин крик. Хэнк оборачивается — Киса от бега прерывисто дышит, медленно подходит к нему, вытянув руки. — Отойди от края. Медленно. Боря отводит взгляд и, как его и просят, медленно ставит на парапет вторую ногу. Кисины руки обхватывают его со спины и тянут назад. Боря ругается, пытается отбиваться, кажется, бьёт Кису в нос. Ваня кричит тоже, но из-за шума в ушах Боря не может разобрать, что именно, до него долетают только обрывочные «долбоёб» и «твою мать», обычный, в общем-то, кисловский словарный запас. В какой-то момент Киса теряет равновесие, и оба падают. Ваня не только не отпускает Борю, но и прижимает к себе с ещё большей силой, будто Хенкин действительно может раствориться в воздухе, если его отпустить. Шум в ушах становится тише, и Хэнк разбирает уже шёпотом повторяемое «Прости, прости, прости». Киса вдруг всхлипывает, и у Бори внутри что-то ёкает от того, насколько не похож он сейчас на себя обычного. — Простить за что? — тоже шёпотом спрашивает Хэнк, осторожно выбираясь из кольца ваниных рук и переворачиваясь на спину. — Да за всё. — после звенящей в ночи паузы отвечает Ваня. — За всю эту затею с клубом, за бухой бред, за то, что только после смски этой понял, как тебе хуёво. Киса ещё некоторое время молчит, затем ещё тише продолжает: — И особенно за то, что бросил. Я вообще писать постоянно должен был, силком из квартиры вытаскивать, жить к тебе переехать блять, хоть что-то! — под конец Кислов снова на крик срывается, запускает пальцы в волосы. — Прощаю, Вань. — Боря нащупывает кисину руку и сжимает её. Тот хватается за Хэнка словно утопающий, «спасибо» не говорит, а в это самое рукопожатие вкладывает. — Ну что, Хенкалина, надо проблемы как-то решать. Понятное дело, бармена со Спилбергом мы со дна уже не поднимем, но тебя я к ним не отпущу, не надейся даже. Боря смеётся, на звёзды глядя. — Спасибо. На душе действительно становится легче, до Бори прежнего ему конечно далеко, но почему-то Хенкину кажется, что всё ещё можно вернуть на круги своя.