Теперь все будет иначе (с)
Удивительно, как быстро боль заслонила собой страх, сковывающий какое-то время назад все ее естество, и все остальные чувства. Теперь в сознании, словно маятник, туда-сюда перетекала лишь одна мысль. «Пусть это кончится. Пожалуйста. Хватит». – Хватит? – раздалось откуда-то сверху. – Но ведь мы только начали, милая. Она не заметила, когда слезы прекратили стремительным потоком струиться по щекам. Наверное, это случилось в тот момент, когда из горла перестали вырываться истошные вопли, уступив место слабым хрипам. Она зажмурились. Это было единственным, что можно было сделать в нынешней ситуации. Руки прикованы к изголовью, лишая ее возможности вырваться и оттолкнуть монстра, мучающего ее. Ноги же сами перестали подчиняться хозяйке, хотя никакого заклинания наложено не было. Возможно, так организм среагировал на стресс. Или она просто сдалась. Потому что это было слишком. Много… Больно… Невыносимо… Слишком для такой невинной, правильной девочки, как Гермиона Грейнджер.***
Гермиона нервно перебирала пальцами бахрому, которой было отделано дно ее бисерной сумочки. В коридоре госпиталя Св.Мунго было как всегда спокойно, и это очень контрастировало с тем, что творилось снаружи. Девушка неосознанно накрутила на палец кончик небесно-голубой тесьмы. Уже три недели, каждый чертов день она протискивается через толпу журналистов, а те бросают ей вслед одни и те же бестактные вопросы, только разными словами. «Мисс Грейнджер, Вы хорошо спите по ночам, зная, что спасаете отъявленных негодяев?» «У Вас роман с соратником Того-Кого-Нельзя-Называть, мисс Грейнджер?» «Мисс Грейнджер, Вы беременны от Пожирателя Смерти?» Первые два вопроса Гермионе стали задавать почти сразу, как в прессу с легкой руки заместителя министра магии Мейсона Хиггингса просочилась информация с одного из собраний высших чиновников Министерства по поводу разработанной ею программы реабилитации заключенных. От палочки Пожирателя Смерти погиб сын замминистра Хиггингса Александр, который оказывал поддержку членам Ордена Феникса в течении двух лет. И хотя его убийца умер вскоре после заключения в Азкабан, Мейсон Хиггингс вполне справедливо ненавидел последователей Волдеморта и, конечно, тяжело принял возможность перевода некоторых Пожирателей в новую тюрьму с непозволительно комфортными условиями содержания. Вероятно, закинув эту мощную гранату в медиа пространство, он надеялся, что она станет катализатором возмущений в обществе и революционная идея героини войны так и зачахнет в зародыше, не получив должной поддержки. Но, к удивлению самой Гермионы, поддержку она получила, и почти стопроцентную. Против были лишь двое: Хиггингс и его вечный подпевала Кадмус Пьюси – ранее заместитель, а позже, после ухода Долорес Амбридж, получивший повышение до главы Сектора борьбы с неправомерным использованием магии Отдела магического правопорядка. Конечно, чтобы остальные десять человек проголосовали «за» ее проект, Гермионе потребовалось поработать на износ. Сначала она около месяца денно и нощно изучала всевозможные уголовно-исправительные программы, реализованные в других странах, в итоге остановившись на организации тюрем Норвегии и Швеции, будучи впечатленной результатами работы скандинавской пенитенциарной системы. Еще месяц бессонных ночей Гермиона посвятила разработке на ее основе своей собственной системы реабилитации для заключенных Азкабана. А когда все материалы были у нее на руках, она сразу пошла за поддержкой. Гермиона понимала, что хоть она и героиня войны, в условиях мирного времени в глазах общества она совсем юная, неопытная девушка, даже школу не окончившая как полагается (пусть они с Гарри и сдали экстерном все выпускные экзамены с отличием). И едва ли без протекции старших товарищей, уважаемых в магическом сообществе, ей удалось бы продвинуть свою безумную, по меркам многих, идею. Сейчас же, благодаря содействию временно занявшего пост министра магии Кингсли Бруствера, который прочитал перед высшими чиновниками крайне убедительную речь о потребности общества в глобальных реформах, чтобы свести к минимуму риск появления новых Пожирателей Смерти, Гермионе удалось добиться согласия на старт проекта с государственной поддержкой. Не давая себе и дня передышки, она занялась воплощением идеи в реальность. И, если не считать некоторых мелких неприятностей, все шло гладко и по плану. Она составила список первых претендентов на перевод в новую тюрьму. В перечне были только те соратники павшего режима Темного Лорда, которые не совершили особо тяжких преступлений – убийств или доведения жертв пытками до сумасшествия. Список таких преступников согласовали почти без вопросов, потом обнародовали его и, хоть общественность и не встретила эту новость с радушием, во что-то, что требовало бы вмешательства правоохранителей, это не переросло. Потрясшее многих возрождение Того-Кого-Нельзя-Называть и последующий слишком легкий возврат страны к темным временам Первой магической стали главными аргументами в пользу проекта подруги спасителя магической Британии. Затем, в августе, был второй список кандидатов, чуть более провокационный, но все же не вызвавший массовых возмущений. Но потом, в один день все резко пошло под откос. Гарри не отказывал в помощи, однако не мог не предупредить ее, что это может привести не только к краху проекта, но и к чему похуже. Кингсли тоже пытался убедить ее выждать. Гермиона и сама осознавала риски, открывая этот ящик Пандоры сейчас. Но она не могла медлить. Слишком много семей пострадало от его палочки, слишком много волшебников желали ему смерти. Слишком ярким символом того, старого режима, он был для всех. Конечно, благодаря массовым пыткам и убийствам противников Темного Лорда, Антонин Долохов успел прославиться еще в Первую магическую, но за последний год имя этого Пожирателя Смерти стало чуть ли не нарицательным. Именно он стал главным карателем неугодных Волдеморту волшебников. И, конечно, в понимании большинства такой человек рассчитывать ни на какие вторые шансы просто не мог. Однако, подруга Гарри Поттера этот шанс ему предоставила, в рамках теперь уже печально известного третьего списка кандидатов... И это был взрыв. Подстегиваемые ушлыми журналистами, распространяющими выдуманные ими сплетни, чтобы продать побольше экземпляров своих газетёнок, волны негодования поднимались то тут, то там по всей магической Британии, иногда выливаясь в локальные беспорядки, быстро и легко подавляемые, но держащие Аврорат в постоянном напряжении. К счастью, люди все же в основном возмущались лишь на словах, но это все равно поддерживало достаточный накал, что мешало процессу восстановления до уровня довоенного времени. Основную порцию общественного недовольства получала, конечно, сама виновница торжества. Желтая пресса пестрила яркими заголовками о любовной истории между магглорожденной ведьмой и то одним, то другим Пожирателем Смерти из находящегося на рассмотрении комиссии третьего списка, а когда Гермиона стала посещать целителя в Св.Мунго, к роману добавились слухи о беременности. Конечно, теоретически она могла эти слухи легко опровергнуть, лишь показав свою историю болезни, но, во-первых, Гермиона не считала себя обязанной в чем-то оправдываться, а, во-вторых, она и так едва балансировала на грани безумия, мучаясь от кошмаров по ночам и периодических вспышек подавляемых воспоминаний днем, и перепалки с журналистами, рыскающими в поисках новой противоречивой информации, которую можно будет упаковать в обертку скандальной сенсации, точно будут перебором. По правде говоря, она не понимала, как еще не сошла с ума от того психологического груза, который сдавливал ее сознание, периодически вызывая затяжные мигрени. Пожалуй, единственное, что помогало ей держаться, были мысли о Долохове. Да, ей плохо, очень плохо, но она на свободе и с поддерживаемой близкими людьми уверенностью, что когда-то все наладится. А он в Азкабане, в одиночестве и без надежды на спасение. Она просто не имеет права быть сейчас слабой, потому что нужна тому, благодаря которому жива. – Мисс Грейнджер? – в приоткрывшемся дверном проеме из кабинета показалась целительница Эттвуд, выхватывая Гермиону из круговорота гнетущих мыслей. – Проходите.***
В прошлый раз было легче. Тогда через стенку была заключена Белла, из горла которой под пытками вырывались крики вперемешку с безумным смехом. Поэтому и он позволял себе такую слабость, как поорать от нестерпимой боли. Но сейчас в соседней камере находился Роули, перед которым он не мог дать себе волю в полной мере. Когда охранники оставили его, наконец, в одиночестве, поразвлекавшись вдоволь, отрабатывая изощренные Пыточные, да и просто избивая носками массивных сапог все, до чего могли дотянуться, Антонин подполз к холодной каменной стене и откинулся к ней спиной, вытянув ноги на сыром полу. В этот раз ему потребовались недюжинные усилия, чтобы вытерпеть пытки, не издав ни звука. Сможет ли он справиться с этой задачей завтра? – Тони… – раздался по ту сторону стены уставший голос Роули. – Ты как? Мне охренеть как дерьмово, Финн. Ублюдки отбили мне почки и, кажется, что-то повредили. А еще у меня снова разболелся желудок, и это лишь вопрос времени, когда я нахрен вырублюсь от этих болевых спазмов, как случилось неделю назад. Мне так чертовски фигово, что хочется и кричать, и плакать одновременно. И я уже несколько дней мечтаю лишь о том, чтобы это все прекратилось. Поцелуй дементора, Авада… Что угодно. Лишь бы больше не чувствовать этой боли. Святая Моргана! Как же он хотел сказать это все. Но не мог. Потому что знал, что именно его сила духа перед лицом мучающих их врагов была тем единственным, что помогало Торфинну держаться. А еще Антонин не хотел давать ублюдкам лишний повод повеселиться, рассказывая байки о том, как легко они сломали сильнейшего Пожирателя Смерти. Конечно, это просто оттягивание неизбежного – они все равно выйдут отсюда вперед ногами рано или поздно, но уйдут в борьбе, несломленными. И, как знать, может ему удастся впиться во врагов клыками и когтями, пусть и на последнем издыхании. – Я в норме, – ответил он. Короткая пауза. – А ты? – Тоже, – тихо проговорил Торфинн, после чего несколько раз кашлянул. От бессилия Антонин сжал пальцы правой руки в кулак. – Ко мне со вчерашнего дня и не приходили. Я им не так интересен, как ты. – Ну-у, это само собой, – произнес Антонин. Охранники и пришлые авроры навещали его каждый день, принося с собой новые Пыточные. Роули хмыкнул. – Рад, что у тебя сохранилось чувство юмора. Долохов чуть вскинул голову вверх и прикрыл веки. На пару минут между узниками повисла тишина, пока Торфинн не спросил: – Думаешь о ней? Антонин открыл глаза, но ничего не ответил. Для Роули все было и так очевидно – он каким-то поразительным образом умудрялся даже по молчанию понять, о чем думает его напарник. Не знай Антонин о магических способностях Торфинна, он бы решил, что тот искусно читает его мысли, словно открытую книгу. Но Роули точно не обладал таким уровнем магии, а значит, это была просто интуиция, по крайней мере, другого объяснения такой его проницательности он пока что не нашел. – Я тоже думаю о Роуз. Постоянно. Антонин был в искреннем шоке, когда узнал о возлюбленной напарника – простой маггле, с которой тот по воле случая познакомился после одной не слишком удачной миссии. Конечно, чтобы не терять лицо, Долохов сделал вид, что не одобряет такие вещи – на полном серьезе связаться с магглой для чистокровного неприемлемо. Однако в реальности он чертовски завидовал напарнику. Да, конечно, Роули не суждено когда-нибудь осесть в тихой семейной гавани, о которой он так мечтал, но у него хотя бы был человек, в чьей душе он сумел оставить тёплый, светлый след. Хоть кто-то будет вспоминать Торфинна добрым словом. В отличие от Антонина, который успел «наследить» в жизни многих людей, но это были грязные следы, которые хочется тщательно вытереть и забыть, что они вообще там были. Когда его не станет, об этом никто не будет сожалеть, а напоминание о нем останется лишь на страницах ветхих фолиантов, описывающих историю магической Британии. Сколько строчек там будет о нем? Лишь одна, где будет сказано, что он был верным соратником самого страшного темного волшебника? Или, может, пара-тройка строчек с перечислением его «подвигов» в качестве Пожирателя Смерти – что-нибудь о многочисленных пытках и убийствах невинных волшебников и магглов. И ненавидеть ему из-за этого некого, кроме самого себя. – Рассказать новость? – О Роуз? Торфинн хохотнул, но смех быстро перерос в кашель. Прочистив горло, он произнес: – Нет, о твоей грязнокровке. Вчера, когда меня пытали, я краем уха услышал кое-что о ней. – И что же? – Скажу сразу, я мог что-то не так понять, потому что довольно сложно собраться с мыслями, когда находишься в агонии, но, судя по всему, она умудрилась разозлить кучу народу. Антонин мигом взбодрился и стал слушать внимательнее. – Она вроде как начала какой-то проект, связанный с тюрьмой. – Азкабан? – Нет, не думаю. Было похоже, что речь шла о новой тюрьме. Деталей я не уловил, но двое трусливых малолеток, которые наблюдали за тем, как я корчусь на полу под Пыточным аврора Харриса, обсуждали то, как остановить реализацию идеи Грейнджер, потому что это «перевернет все в Англии с ног на голову». Их слова. Это даже интересно. Что задумала маленькая грязнокровка? – И, знаешь, я сразу подумал о тебе, – продолжил Торфинн. Антонин нахмурился. – Почему? – Из-за кого, по-твоему, она начала этот проект? – Ну уж явно не из-за того, кто пытался убить ее. – Но ты ведь и спас ее… Там, в лесу? – Это было скорее искуплением за вред, что я причинил ей ранее. Не более того. Он помнил каждый кусочек дорожки шрама на коже грязнокровки. – Вероятно, она так не считает. Хотя, я могу и ошибаться, – Торфинн зевнул. – Ладно, я вздремну, пожалуй. За стенкой послышалось, как Роули располагается на том железном настиле, который здесь почему-то называли кроватью. Антонин же понял, что он в ближайшее время точно не уснет. Причина, почему он вспоминает грязнокровку, ясна – кроме как предаваться воспоминаниям, тут заняться нечем. Но зачем бы ей, находясь на свободе и живя интересной и насыщенной жизнью героини войны, думать о человеке, с которым у нее связано множество неприятных событий? Нет, быть такого не может. Предположения Роули звучали слишком нереалистично.***
– Я просто не могу больше. Мне нужен перерыв, – гриффиндорка шумно выдохнула, закончив длинный монолог с перечислением причин, почему она не придет на прием завтра и послезавтра. И на следующей неделе тоже. – Гермиона, – целительница отложила палочку, которую до этого держала в руке, готовясь начать сеанс. – Мне сложно представить, какого тебе. Я могу лишь попытаться понять. То, через что ты прошла, это… чудовищно. Девушка сомкнула кулак, обхватив край своей сумки, когда встретилась с полным жалости взглядом молодой целительницы, с которой за эти три недели они стали почти подругами. – Но как твой целитель, я считаю, что не слишком разумно прерывать сеансы сейчас, когда наметился прогресс, – осторожно добавила Эттвуд. – О каком прогрессе ты говоришь, Карэн? – произнесла Гермиона. – За эти три недели я не вспомнила ни одной значимой детали. Ни лиц, ни голосов, никаких опознавательных черт. Сплошные короткие вспышки, которые преследуют меня и днем, и ночью. – Эти вспышки – наши зацепки. Нужно просто продолжить их разрабатывать и… – Из-за этих вспышек я не могу работать, – перебила целительницу гриффиндорка. – Мне нужно еще многое сделать перед стартом проекта. Если я позволю себе погрузиться в решение личных проблем, то все рухнет, так и не успев начаться. – Гермиона… – Я обещаю, мы возобновим сеансы. Поверь, я сама хочу во всем разобраться, чтобы виновные понесли наказание. Но прямо сейчас мне нужно сконцентрироваться. А я не могу сделать этого, пока у меня перед глазами постоянно всплывают воспоминания о произошедшем.***
Мейсон Хиггингс часто засиживался на работе допоздна. Конечно, этого требовала его должность – высшие чиновники не уходили из Министерства раньше десяти вечера. Но у замминистра Хиггингса была и другая, личная причина, почему он не торопился покидать кабинет в конце рабочего дня. По правде говоря, ему чертовски не хотелось возвращаться домой. Ведь там его ждала жена. Когда-то жизнь Мейсона Хиггингса и его жены Линды можно было охарактеризовать не иначе, как идиллия. Но мучительная смерть от ужасающих Пыточных, так скоропостижно настигшая их единственного сына, стала огромным валуном, брошенным в их семейный очаг и разрушившим его до основания. После смерти Александра Линда стала нелюдимой, почти не выходила из дома и ни с кем не общалась. А недавно Мейсон заметил, что она стала разговаривать с фотографией сына, висевшей на стене над кухонным столиком. Сначала он пытался убедить жену сходить к целителю, но Линда наотрез отказалась от помощи специалиста и вдобавок очень сильно оскорбилась, что он вообще посмел предположить, что она нуждается в лечении. Мейсон не стал настаивать, потому что чувствовал, что его собственное психологическое здоровье было крайне неустойчивым. Утрата горячо любимого наследника, которым он так гордился, подкосила его, Мейсон стал дерганым и вспыльчивым, взрываясь от каждой мелочи. Остыть ему не помогла даже новость о смерти убийцы его сына – Родольфуса Лестрейнджа. Его навязчивая идея – упечь за решетку каждого, кто был уличен в любой, пусть и незначительной поддержке Того-Кого-Нельзя-Называть – с каждым днем только набирала обороты. Одержимость горела заревом, ослепляющим его. Он все дольше задерживался на работе, все меньше ему хотелось домой. Мейсон даже не заметил, как они с Линдой отдалились друг от друга настолько, что стали почти чужими. Однако сегодня, впервые за долгое время Мейсон пожалел, что не ушел домой вовремя. Стрелки квадратных деревянных часов, висевших над его письменным столом, показывали без двадцати восемь, когда раздался стук в дверь.***
Миновав с десяток поджидающих ее у входа в больницу назойливых журналистов и попутно бросив парочку едких комментариев, которые, она не сомневалась, будут красоваться завтра на первой полосе, Гермиона спешно направилась к точке аппарации. Маггловский пригород, где они с Роном арендовали небольшой двухэтажный коттедж, встретил ее тишиной пустых улиц. Окинув взглядом окрестности, девушка глубоко вдохнула сырой вечерний воздух, наполненный нежным ароматом роз, естественной изгородью кустящихся у многих домов в округе. Как же здесь спокойно. Когда Гарри приехал на новоселье, он с неудовольствием отметил, что это место просто копия района, где он вынужденно провел свое детство. Да, конечно, многим молодым людям здесь было бы скучновато. Гермиону же, напротив, радовало, что здесь никогда ничего не происходит – только дома она могла отдохнуть от оголтелой суеты вокруг ее персоны, доставляющей ей массу неудобств, а порой и неприятностей, и не позволяющей ни на секунду расслабиться, находясь в магическом мире. Добравшись до своего коттеджа, девушка поднялась на крыльцо и принялась отпирать защитные заклинания, которые после случившегося она накладывала на дверь в огромном количестве. Зайдя в прихожую, она окликнула Рона, но ей никто не ответил. Предсказуемо. Последнее время он все чаще задерживался в магазине, который снова распахнул двери после падения режима Волдеморта. Конечно, поначалу все было совсем иначе. Рон и Гермиона съехались спустя всего две недели после решающей битвы, и поезд их совместной жизни начал движение, казалось, по правильным рельсам. Рон сразу нашел себе дело, заняв место погибшего Фреда во «Всевозможных волшебных вредилках», чему Джордж, ощущавший себя совершенно одиноким после потери близнеца, был несказанно рад. А Гермиона, понимая, что времени прохлаждаться, учитывая, сколько сил было брошено на поиски сбежавших Пожирателей Смерти, у нее не было, сразу же занялась проработкой новой пенитенциарной системы. Возрождение закрытого целый год бизнеса требовало от братьев Уизли немало усилий, и у Рона особо не было возможности погружаться в детали проекта Гермионы. Впрочем, ему хватило и общей концепции, чтобы затеять ссору и под вечер уйти из дома ночевать в магазин. На утро он, правда, вернулся. С букетом белых лилий и кучей несуразных, но показавшихся Гермионе милыми, извинений. Однако, хрупкий баланс между ними продержался недолго. Кое-как смирившись с фактом того, что поддерживающим режим Волдеморта заключенным дадут второй шанс, Уизли с яростным негодованием воспринял следующее желание Гермионы включить в список участников программы Антонина Долохова. Все ее попытки снизить градус напряжения были бесполезны, Рональд рвал и метал, и на словах, и буквально… – Да что с тобой творится, Гермиона? Ты окончательно выжила из ума? – рычал парень. – Гребаный Салазар! Сначала эта новость о твоем немыслимом проекте. Я и так с трудом ее переварил. А теперь ты решила меня добить? – Рон, пожалуйста, я… – Гермиона осеклась, встретившись с полным лютой злобы взглядом Уизли. Ее сердце подскочило к горлу. Она никогда не видела своего парня таким. – Ты прекрасно знаешь, кто такой Антонин Долохов! – Рон сделал шаг ей навстречу, эмоционально взмахнув рукой, и девушка вся поджалась. – Он не просто какой-то соратник Того-Кого-Нельзя-Называть. Он отнял жизни у членов моей семьи! Дяди Гидеон и Фабиан погибли от его палочки. Но, если это для тебя ничего не значит… – Нет, Рон... Конечно, зна… – … тогда вспомни, что он убил Люпина. Помнишь еще такого? – не обращая внимания на ее попытки оправдаться, неумолимо продолжил Уизли. – Он вроде как нашим другом был. На это тебе тоже плевать? – Прекрати! – не выдержав напора, выкрикнула Гермиона. – Мне НЕ плевать! Я помню… обо всех… – Тогда какого хрена!? Почему из всех этих подонков ты выбрала самого бесчеловечного? Почему именно Долохова? Сначала я думал, что он что-то сделал с тобой в том лесу. Наложил какое-то проклятье, влез к тебе в голову и спутал мысли. Но нет – ты в полном ментальном здравии, как оказалось. Если в Св.Мунго не сидят одни дилетанты, конечно… – Я здорова, Рональд! Долохов ничего не сделал со мной. Он спас мне жизнь, я говорила тебе об этом миллион раз. – Допустим. И что с того? До этого он дважды пытался тебя убить. Годрик Всемогущий, да у тебя уродливый шрам через все тело от его проклятья! Слова ранили, будто новое Режущее. Гермиона непроизвольно запахнула кардиган и обхватила себя руками. – Или, может, в газетах не так много вранья? – Глаза парня сузились. – У тебя что-то было с этим Пожирателем? Щеки Гермионы вспыхнули. – Да как… Как ты смеешь? – Гермиона хотела выкрикнуть это с укором, но голос получился тихим, а тон оправдывающимся, потому что все это время она мучилась жгучим чувством вины из-за того, что не была равнодушна к Долохову. Ее глаза наполнились слезами. Не дожидаясь очередного укора от Рона, гриффиндорка сорвалась с места и бросилась в прихожую. У двери девушка схватила с тумбочки свою сумку, и за секунду до того, как пулей вылетела из дома, Гермиона услышала, как что-то разбилось вдребезги. Она поняла, что это было – та большая керамическая ваза, где стояли белые лилии, которые подарил ей на день рождения Гарри.***
Месяц назад Она и сама не заметила, как оказалась в Косом переулке. Всю дорогу она была в какой-то прострации. Но Гермиона прекрасно знала, почему ноги принесли ее сюда. Именно Косой переулок был местом ее первого знакомства с магическим миром и подсознательно эта улица, хранившая ее теплые детские воспоминания и надежды, воспринималась ею как безопасное место. Вот только она больше не была ребенком и уже давно прошли те времена, когда она могла спокойно разгуливать по улицам без опасений привлечь внимание. Возврат из ностальгического прошлого к суровой реальности произошел минут через пятнадцать после того, как она прошла через арку в стене на заднем дворе «Дырявого котла». Она подходила к Гринготтсу, где очередной общественный деятель, недовольный положением дел в стране, выступал перед группой журналистов. Гермиона уже почти миновала здание банка, когда ее заметил Харви Томпсон, журналист желтой газетенки «Вся правда», стоящий чуть в стороне от основной толпы. Мужчина окликнул ее и на это среагировали остальные. Выступавший общественный деятель моментально перестал вызывать интерес у репортеров, и те кинулись к Гермионе. Не ожидавшая такого напора, девушка не успела вовремя ретироваться и оказалась в окружении. Бесцеремонные вопросы пролились на нее ливнем, и без того измотанная психологически после ссоры с Роном Гермиона уже была готова сдаться и кинуть этим стервятникам какую-нибудь кость, лишь бы они отстали сейчас, но ее спас неожиданный прохожий. Луч Люмос Максима, на пару секунд дезориентировавший всех, кто оказался в эпицентре вспышки, позволил Гермионе незаметно прошмыгнуть сквозь толпу. Выбравшись на свободу, она увидела своего спасителя. – Мисс Грейнджер, что связывает Вас с Теодором Ноттом? – первым их заметил Томпсон. – Это с ним у Вас роман? – Если ты не собираешься давать комментарии, то самое время валить, – произнес Нотт, вопросительно смотря на нее. Гермиона кивнула. – Тогда бежим, я знаю, как от них оторваться. Тео схватил девушку за руку, и они припустили прочь. Миновав лавку с травами, книжный, магазин метел и пару кафе, они свернули за угол. Юноша потянул Гермиону в первую дверь, оказавшуюся на пути. По вывеске, изображающей две чокающиеся кружки, гриффиндорка поняла, что это был паб. Не готовая к посещению подобных заведений, девушка резко затормозила, вынуждая остановиться и Нотта. – Я бывал тут. Вполне приличное заведение, – бросил парень через плечо, приоткрывая дверь. Заметив неуверенность Гермионы, он добавил: – Журналистов они здесь не жалуют. Можем отсидеться тут какое-то время, а потом выйдем через черный ход. Девушка продолжала сомневаться, Нотт истолковал это по-своему и, мягко улыбнувшись, произнес: – Не бойся, за отца просить не буду. Он получил именно то, что заслужил. Гермиона удивленно моргнула. В конце концов, не видя другого варианта, она сдалась и позволила Нотту увлечь ее за собой в полумрак заведения.***
– Мисс Гринграсс, – Хиггингс сцепил пальцы в замок и положил руки на стол, буравя посетительницу безэмоциональным взглядом стальных глаз. – Сложно выразить словами, какое омерзение у меня вызывает эта, с позволения сказать, «программа реабилитации». И я определенно последний человек, к которому Вам стоило приходить с такого рода просьбой. Сидевшая на стуле напротив Астория рефлекторно впилась пальцами в белый меховой жакет, который лежал у нее на коленях. – Чисто по-человечески я понимаю Ваше стремление спасти отца. Но давайте будем реалистами: он хладнокровно пытал, а затем убил троих волшебников, один из них – Ваш соученик, которому еще и восемнадцати не было. Отстранившись от того факта, что это Ваш отец, скажите, Вы правда считаете, что этот человек заслуживает спасения? – Он раскаивается в содеянном, – почти прошептала Астория, бросив быстрый взгляд на Хиггингса и снова отведя глаза в сторону, не в силах выдержать того укора, с которым он смотрел на нее. – Они все сейчас раскаиваются, – с усмешкой бросил Хиггингс. – Азкабан располагает к этому. Даже без дементоров. – Но я слышала, что некоторые заключенные, также совершившие убийства, будут переведены в новую тюрьму. – Это только предложение, которое еще на рассмотрении. И уверяю Вас, я приложу все возможные усилия, чтобы оно так и осталось лишь предложением. – Мистер Хиггингс… – Мисс Гринграсс, – холодно оборвал ее мужчина, – я уже озвучил Вам свою позицию. И у меня совершенно нет ни времени, ни желания продолжать этот бесполезный диалог. Но так как лично к Вам у меня никаких претензий нет, могу лишь посоветовать попытать счастье в кабинетах других заместителей министра. – Но из заместителей только Вы ведете личный прием граждан, – робко отозвалась девушка. – Повезло мне, правда? – недовольно хмыкнув, произнес мужчина. – В любом случае, мой официальный рабочий день завершился два часа назад. И для Вашего же блага, я прошу покинуть мой кабинет прямо сейчас. В ином случае, мне придется вызвать охрану, чтобы они препроводили Вас к выходу. Очень бы не хотелось это делать. Хорошего вечера, мисс Гринграсс. Тон замминистра не давал и намека на возражения, поэтому, чтобы не набрать дополнительных проблем, пополнив и без того битком набитую копилку оных, Астория просто поднялась со стула, холодно попрощалась и стремительно покинула кабинет. Она успела пройти лишь несколько метров, пересекая холл, когда ее окликнули. – Астория? Девушка повернулась на голос. К ней приблизился старый друг ее отца, Кадмус Пьюси. Астория не сильно разбиралась в политических игрищах, но стрелка ее морального компаса начинала неистово вращаться при мысли о том, что этот человек, который точно был замешал в делах отца, касающихся рейдов Пожирателей, после падения режима каким-то образом сумел не только сохранить свой пост, но и не попасть под разбирательство по делу о преступлениях сторонников Темного Лорда. – Мистер Пьюси. Добрый вечер, – сдержанно поздоровалась она. – Что ты делаешь здесь? Была у Хиггингса? – участливо спросил Пьюси. – Да, – нехотя ответила девушка и, поколебавшись пару секунд, все же добавила: – Говорила с ним по поводу отца. – А что с ним? – С отцом? – непонимающе переспросила девушка. – Он… в Азкабане. – Да, об этом я знаю, – произнес Пьюси. – Но не совсем понимаю, что ты хотела от Хиггингса? – Я надеялась, он поспособствует включению отца в программу реабилитации, – сказал Астория. – Ведь он входит в комиссию, которая принимает решения по этому вопросу. Глаза Пьюси лишь на долю секунды странно блеснули то ли азартом, то ли интересом, а потом он произнес: – Ну да. Я так полагаю, он тебе отказал? Девушка крепче обхватила свой жакет. – Он сказал, что не одобряет эту программу. – Так и есть. Хиггингс один из главных ее противников. И что планируешь делать дальше? – Я… пока не знаю… – Что ж, в таком случае большая удача, что мы встретились, – губы Пьюси растянулись в улыбке, вроде как дружелюбной, но Астории почему-то захотелось отступить от мужчины подальше. – Знаешь, кто еще состоит в этой комиссии? Близкий друг твоего отца. Думаю, нам есть, что обсудить. Пойдем в мой кабинет?***
Жалел ли он о чем-то? Может, о том неправильном выборе, который сделал еще юнцом и из-за которого сидит сейчас в Азкабане? Провести в холодной сырой камере остаток дней – не то, о чем мечтаешь. Однако, жалел он о другом. В его существовании не было абсолютно никакого смысла. Сделавшись невидимым и никому неинтересным, он смог избежать боли, но для чего? Еще одна бесполезно растраченная, ничего не значащая жизнь. К нему и охранники в камеру крайне редко приходят, в отличие от Роули и Долохова, которые пользовались особой популярностью в качестве мишеней для отработки Пыточных. Впрочем, и будучи пустым местом в этой Вселенной, он умудрился подгадить немалому числу людей, начиная от случайных жертв рейдов и заканчивая детьми в Хогвартсе. Он пытал, не взирая на просьбы о пощаде, даже первокурсники не избежали его Круциатуса. Его никто никогда не жалел, почему он должен испытывать жалость к кому-то? Хотя нет, все же был один человек, который искренне беспокоился и заботился о нем. Но он позволил разорвать их связь. Потому что тоже заботился о ней. – Пожалуйста, давай просто сбежим. На материк, в Азию, куда угодно. – Я не могу… Как же Алекто? – Она взрослая женщина, Амикус. И она сделала свой выбор. Тебе пора сделать свой. – Нет, я… Она – мой единственный близкий человек. Установилась гробовая тишина, и Амикус понял, что сказал. Он прикрыл глаза и сглотнул. – Я не то имел в виду… Лицо Мариссы вдруг сделалось каменным. – Я все поняла, – бесцветно проговорила она. – Как и твоя сестра, ты уже сделал выбор. Уходи, Амикус. И… на этом все. – Марисса, я… Он осекся, столкнувшись с тяжелым взглядом любимой девушки. – Я больше не могу так. Нам пора прекратить пытаться собрать паззл, детали которого, очевидно, не подходят друг к другу. Просто уходи и не возвращайся сюда больше. Она отвернулась к окну, давая понять, что разговор окончен. Несколько секунд Амикус смотрел ей в спину. По тому, как стали слабо подрагивать ее плечи, он понял, что она плачет. Беззвучно, отчаянно пытаясь сдержаться. Он очень хотел обнять ее, упасть перед ней на колени и вымаливать прощение. Он хотел кричать о том, как сильно любит ее. И он почти сделал это, однако потом в сознании промелькнуло напоминание о грядущей масштабной битве. Рано или поздно Поттер проявится, и скорее рано – нервозность Повелителя видна невооруженным глазом. Но как бы он ни паниковал и сколько бы союзников ни привлек на свою сторону мальчишка, у Темного Лорда все равно есть хорошие шансы на победу. Амикус не сомневался, что первое, что сделает отличающийся изощренно-мстительным нравом Повелитель, если победит, это отправит ищеек на поиски предателей. Сложно забыть, как он пытал Долохова и Роули, своих любимчиков, за ошибку, которую они даже не в силах были осознать. Но пугало его не то, что Темный Лорд может сделать с ним. Он боялся за Мариссу, свой грязнокровный секрет. Он понимал, что она будет умирать долго, в невообразимых муках, у него на глазах. Нет, он не позволит этому случиться. Расстаться – лучший вариант. Для ее же блага. Поэтому он просто молча развернулся к двери и покинул дом. Амикус не был уверен, действительно ли Марисса настолько обиделась, что сможет забыть его и жить дальше. Но он искренне хотел в это верить. Ведь тогда, она проживет нормальную жизнь. Найдет себе любящего человека, который сможет заботиться о ней, в отличие от обреченного на гниение в богом забытой дыре преступника. Это правильно. Так и должно быть.***
– Значит, Вы поможете? – голос Астории был преисполнен надежды. – Не вижу причин для отказа. Я сделаю все, что в моих силах. Но… – Пьюси выдержал многозначительную паузу. – Что? – опешила она. – Знаешь, я сильно подставлюсь из-за этого. И как бы хорошо я ни относился к твоему отцу, признаться, мне бы хотелось знать, что я делаю все это не просто так. Астория привыкла к таким намекам, потому что нередко становилась дома случайной свидетельницей переговоров отца с разными влиятельными людьми. И она, конечно, знала, что нужно предлагать взамен на услугу. – Большинство наших счетов арестовано, но у нас есть много ценностей дома, и я думаю, что мы сможем собрать нужную сумму, продав их, – уверенно сказала она. Однако, ответ Пьюси совершенно обескуражил ее. – Дорогая, в деньгах я не нуждаюсь. – Что же Вам нужно? Пьюси ухмыльнулся, затем встал из-за стола и вальяжной походкой подошел почти вплотную к сидящей в кресле девушке. – Мне нужна ты, – сказал он прямо. Астория моргнула, и ритм ударов ее сердца участился. – Вы… хотите жениться на мне? Смех, которым разразился мужчина, заставил девушку сжаться. – Мерлин Всемогущий, конечно, нет! – отсмеявшись, произнес Пьюси. – День, когда я стал вдовцом – один из счастливейших в моей жизни. И я не собираюсь надевать этот хомут на шею снова. – Но тогда я… не понимаю Вас. – Ты очень красивая. И, хоть и наивная, похоже не глупая, – сказал мужчина, и Астория на пару секунд забыла, как дышать, смотря на возвышающегося над ней Пьюси. – Скажи, на что ты готова ради спасения отца? С минуту они молча обменивались взглядами. Астория никак не могла поверить, что это происходит наяву, все еще надеясь, что просто не так все поняла. Но потом Пьюси провел рукой по ее плечу, и вместе со скатившейся вниз бретелькой шелкового платья сердце Астории камнем рухнуло в пропасть.