***
Кто же знал, что Маргарита Владимировна против своей воли оказалась способна преподнести такой подарок, который буквально сшибёт меня с ног? Я вот точно не знала и даже не догадывалась. Бредя по длинным коридорам больницы в поисках Дмитрия Алексеевича, я никак не могла смириться с тем, что кто-то узнал то, о чём я не планировала распространяться. После встречи с ней я просто вырубилась, как только доползла до своего кабинета. Да ещё и долбанулась подбородком об стол в кабинете. До сих пор зубы ломит. В то время ещё никто не вёл всякие электронные журналы, не было этих ЕМИАСов, и это не было даже занесено в мою карточку, как оказалось в итоге. Ну а повзрослев, я ходила исключительно в частные клиники. Нервно перебирая всякую мелочь в карманах халата, я пыталась найти заведующего отделением. Я исправно пила все свои лекарства и всегда находилась в вялой терапии, почти перестала пить кофе (кроме той самой чашечки ранним утром), практически не употребляла алкоголь, ну разве что продолжала курить. В целом, у меня всё было очень даже хорошо до сегодняшнего дня. Если бы у меня тряслись руки, то честно, я бы не продолжала эту затею с хирургией, а бросила бы ещё тогда, когда попала в больницу в своём родном городе. Но мои руки не тряслись, а голова была свежей и холодной. Зацепившись боковым зрением за нужную русую макушку в широком проёме, я подозвала своего заведующего отделением, который стоял в процедурной и что-то обсуждал с Мариной. — Дмитрьалексеевич, — кашлянула я, говоря как можно тише, проскользнув внутрь кабинета. — У меня это давно, признаться честно. Просто… — Душа моя, — он крепко подхватил меня под руку и чуть ли не вынес из процедурной. — Ты с огнём играешься. Мне тут мёртвый хирург не нужен. Давай-ка ты отдохнёшь недельку? — Дмитрьалексеевич, всё нормально. Честное пионерское, зуб даю, правда-правда. Я просто тут кое-кого встретила, и всё кувырком пошло, какой-то прям день — не день. Он бросил на меня суровый взгляд прожжённого хирурга, и что-то мне подсказывало, что доверял он мне настолько же, насколько я доверяла кадрам из фильмов, когда от разрядов дефибриллятора человек на столе улетал чуть ли не в космос. — Сашка, давай-ка ты не ври мне тут. Я тебе поверю в этот раз, но если такое повторится снова… богом молю, уходи в терапию, и не мучай себя. Ты молодая, красивая, завидная женщина… руки у тебя, конечно, и правда золотые. — Так точно, не повторится, — кивнула я, вынырнув из его казалось мёртвой хватки. — Обещаю. Мысль забить свои шесть лет страданий в медицинском ногами, и засунуть два года ординатуры коню в задний проход — меня совершенно не прельщала. Я хоть плашмя упаду, но добьюсь своего. Всегда добивалась. И я с детства хотела работать там, где была сейчас. Это — моя стезя, моя волна, моя жизнь. Это — я. Но воспоминания о прошлом, которые всколыхнулись, захватили меня с головой и я снова оказалась под водой.***
Когда я вернулась домой после выписки, то в этот же вечер ко мне пришла Лисицына. Я предложила ей зелёный ромашковый чай, а себе сварила крепкий, горький кофе. — Печенье будешь? — я, заискивающе подвинула к ней прозрачную стеклянную тарелочку в форме цветка и кружку. — Саш… — она подняла на меня виноватый взгляд мокрых глаз. — Прости что не навестила. Сначала к тебе не пускали, сказали ты в… нестабильном состоянии, и что к тебе могут приходить только, — тут она дёрнулась, как если бы наехала на кочку. — родственники. А потом сказали, что тебя выписывают, ну я и… в общем, вот. — Да не переживай, — я подвинула к ней кружку с чаем. — Просто перенервничала. Через полгода экзамены… все на нервах, сама понимаешь. А ещё… ну, знаешь, у меня случился самый потрясающий… — Саш не надо, — Лисицына даже не притронулась к чаю. — Это ни черта не смешно. Что тебе врач сказал? Можно я выписку почитаю? — О, да там ничего серьёзного, честно тебе говорю. Аритмия какая-то, просто зашалило на фоне переизбытка… чувств, в общем. Короче… а выписка я не знаю куда делась. Я её вроде вообще выбросила, — я постаралась рассмеяться как можно искреннее. — Не ври, — она криво улыбнулась. — У тебя это плохо получается. И с аритмией в реанимацию не попадают, не делай из меня дуру. — Да я не вру, Ань, зуб даю, — я щёлкнула пальцем. — Ну чего ты? Просто они там перенапряглись, это же не какой-то взрослый мужик, а подросток, у них с этим в отношении детей строго. Говорю тебе как человек, собирающийся стать хирургом. — Ладно, прости… что-то я… давлю на тебя слишком, а ты сидишь вся такая тут белая, как простыня. — Да это я такая потому что у меня десять литров крови взяли. Наказали железо пить, чтоб восстановить уровень гемоглобина. — Ты ведь, — наконец она подступилась к главному гостю этого вечера. — Слышала всё, да? Это из-за того, что меня отец в Питер отправляет? — Насчёт этого… знаешь… давай не будем загадывать наперёд? Кто знает, вдруг я не поступлю в свою Москву и примчусь к тебе со своим чемоданчиком. — Поступай. — Чего? — Поступай в Москву, Саш. Я знаю, что из тебя получится хороший, честный и справедливый хирург. Я вижу, как ты переживаешь не только за себя. Но и вижу, как всё это время ты носила в себе что-то страшно угрюмое, и думаю, что эта профессия поможет тебе справиться с… твоими чувствами, — я слышала как Лисицына продолжала теряться и начинала рикошетить с темы на тему, как шальная пуля. — И я знаю, что тебе плохо, очень плохо. Только дурак этого не заметит. Мне Антон рассказал, когда спрашивал, как ты там. Ну, конечно, не в подробностях мне расписывал, через что ты прошла, я в смысле о том, что случилось и как он пытался помочь тебе, чтоб ты совсем не уплыла… — Ох уж этот Шилов, вечно свой нос да в чужие дела. Ты его слушай меньше, мы с ним давно уже не дружим так, как раньше. — Но он тоже переживает за тебя, просто не показывает этого. И я переживаю, чёрт, так сильно переживаю, ты бы знала. Мне было больно смотреть на то, как ты калечила себя. Да от тебя… от тебя весь десятый класс пасло водярой за километр. И ты… — она начала плакать. — Ты пришла, села в этом году со мной за парту, а я почувствовала запах травки от твоих вещей. Я даже представить не могу, чем ты занималась всё это время… мне было так тебя жалко. — А, то есть… это… я надеюсь, ты не намекаешь на то, что ты сблизилась со мной из жалости?! — Сначала я правда подумала что… может… тебе просто нужен кто-то, кто будет рядом но… — Ань, не продолжай, всё ясно. Закрыли тему, — прошипела я, сжимая челюсть. — Нет, ты не так поняла… — в панике протараторила Лисицына. — Аня, — я хлопнула ладонью по столу и мою шею пронзил болезненный разряд тока, а кончики пальцев онемели. — Прекрати, я не хочу этого слышать… — Прости… я хотела на самом деле другое сказать. Хотела сказать, что я тебя лю… — Замолчи! — я вскочила со стула и он отлетел в сторону. — Не смей! Иди домой, прошу тебя! — резко схватив кружку с ромашковым чаем, я швырнула её об стену и керамика разлетелась на осколки, а сама Лисицына дёрнулась в сторону, подпрыгнув на стуле. И потом я решила сказать то, что было абсолютной, наглой и жесточайшей ложью в моей жизни, во спасение нас обеих. Потому что я прекрасно понимала, что эти полгода, если мы не прекратим общаться — я просто не выдержу, я буквально умру, постоянно думая о том, что в итоге нас ждёт после выпускного. А она потом будет винить себя в том, что непонятно ради чего всё это затеяла… Так пускай это закончится здесь и сейчас. — Ты бесишь меня, ты мне не нравишься и никогда не нравилась, — мне было ужасно больно говорить всё это, глядя ей в глаза. — Я поняла, что то, что было между нами — это ошибка. Это моё желание потрахаться, а твоё — подготовить себя к настоящему мужику. Просто случайность, долбанное стечение обстоятельств. Я для тебя — не больше, чем просто эксперимент. Уходи, Аня, и езжай в свой Питер. Да куда угодно езжай, только чтоб мои глаза тебя больше не видели. Она слушала меня и не могла поверить моим словам, но чем дальше я заходила, тем больше вселяла в неё уверенность, что она — просто способ расслабиться для меня, а я — её глупая подростковая ошибка и то, что произошло между нами, не более чем игра гормонов. Говоря все эти слова я умирала внутри, разрывалась на кусочки и захлёбывалась в собственной крови. А она молча слушала меня, роняя бесконечные слёзы, смотря мне в лицо с широко раскрытыми глазами цвета чистого олова. На её лице отпечаталась боль, глубокое разочарование и тоска. Я не хотела думать о том, какие чувства она испытывала, потому что мои собственные — могли убить меня если не сегодня, то завтра, или послезавтра. Я прекрасно понимала, что она не сможет отказаться от Питера из-за давящего на неё отца, ведь по факту Лисицына оказалось нежной, домашней и правильной девочкой, в отличие от меня — пропащей дуры. Она любила своих родителей, а родители любили её. И поехать с ней в Питер… чёрт, а что я там буду делать? Где жить, как работать, куда поступать? Если в Москве у меня была хотя бы Катя, Стас и другие из компании, то что нас будет ждать в Питере, где она начнёт пропадать каждый день на учёбе, а после неё — на бесконечной работе в фирме своего отца. Я не маленькая дурочка, я всё прекрасно понимала и ломать её жизнь я не хотела. У меня не было никакого желания превращаться в свою ревнивую мать, вечно ожидающую моего отца с работы и подозревающую в изменах. Гори оно всё огнём, пропади оно всё пропадом. Катись оно всё к чёрту на куличики! — Знаешь… ты права, — Лисицына с абсолютно пустым лицом, мокрая и бледная как половая тряпка, медленно поднялась со стула и, бросив на меня мёртвый взгляд, вышла из кухни. Я слышала, как она оделась, как она горько, но тихо плакала, вытирая слёзы. Затем Аня зашуршала курткой и рюкзаком, а потом вышла из квартиры, прикрыв железную дверь. С тех пор она больше никогда не появлялась в моей жизни, и не без моей помощи, потому что через неделю я перевелась на домашнее обучение, а следующие полгода превратились в знак бесконечность. Я пребывала в состоянии какой-то наркотической ломки, мне всё время хотелось героина, имя которому — Лисицына Анна Фёдоровна. И если днём я была ещё хоть сколько-нибудь вменяемой, то ночью я просто лежала и рыдала в красный свитер с оленями и не понимала, почему моё тело было таким мокрым и холодным. В остальное время я сдерживалась: не писала ей, не гуляла теми дорогами, которыми ходила она или мы вместе, и держалась от её дома на расстоянии пушечного выстрела. Всё, что у меня осталось — это моя боль, таблетки и бесконечные уроки по скайпу, о существовании которого я узнала как раз на удалёнке. Параллельно с этим я, всё ещё ходя на подработку в местную рыгаловку, умудрилась подкопить на курсы. К этому моменту отец перестал высылать мне какие-то деньги, потому что в апреле мне исполнилось восемнадцать. Чуть позже, ближе к выпускному после экзаменов я, разбираясь в тонне документов узнала, что эти деньги были пособием по потере кормильца и фактически должны были приходить мне, а не ему. Чёрт, я никогда не любила эти документы и даже толком не помнила, как носилась с этими бумажками и оформляла всякую чепуху после того, как мама умерла. Все просто с сочувствием смотрели на меня, а когда узнавали, что и отец тоже бросил, то шли на уступки, кидая в ноги: «Ну тут, конечно, нужен родитель, но ты уже девочка самостоятельная, давай решим этот вопрос иначе». Но к моменту, когда я окончательно закрыла вопрос со школой, меня уже ничего не удивляло в этой жизни, если честно.***
Как я и хотела, я поступила в Москву. И мне с удовольствием, в кавычках, предоставили комнату в общежитии, но большую часть времени, пока осваивалась, я жила у Кати, которая крепко осела в городе, где люди вечно куда-то спешили и постоянно пытались что-то урвать. Через пару месяцев возни с вещами, документами и универом — мне удалось устроиться на работу в общепит, опять на полставки. Плюс, спустя некоторое время хорошей, даже отличной учёбы — я начала получать стипендию. Этого вполне хватало, чтоб оплачивать Кате коммуналку, не сидеть на её шее и выбираться хоть куда-то, например, на выставку современного искусства, в кино, в недорогую кафешку или просто побродить, пережёвывая горячую кукурузу в каком-нибудь парке. В итоге из общежития меня выселили: «Ну, раз ты тут не живёшь, то и не надо». Вообще, нам с Катей было довольно комфортно жить вместе. Мы обе любили одинаковую музыку, еду (точнее её вялое наличие в нашем холодильнике) одежду и косметику. А ещё мы обе были жуткими мерзлячками и единственное, в чём мы не совпадали, так это в том, что я — глубокая и убеждённая сова, а Катя — жаворонок. Но спасибо нашей любви к тишине, мы даже ни разу не ругались по этому поводу. — Я больше не буду играть с тобой в настолки, — она швырнула пачку карт на журнальный столик и надулась, как маленькая девчонка, у которой отняли мороженое. — Блин, — простонала я. — А у меня такой тут, так сказать, флэш рояль был… я такую тактику придумала… ну вот… вечно ты… — Эти твои «Страшные сказки», всякие «Подземелья»… я не понимаю, как ты постоянно выигрываешь. Ты же даже не стараешься! Что за… купи лотерейный билет, ей богу, тебе слишком часто везёт. — Так, девочки, — Стас вернулся к столу с тремя дайкири, над которыми пыхтел на кухне Кати минут десять. — А что это вы тут дерётесь? Может, вашей компании нужен симпатичный мужчина с полуторогодовалым ребёнком? Или вы из этих, кому с прицепом не нужны? Катя расхохоталась как будто её ужалила смешинка в рот, а я, потянувшись за дайкири, попросила Стаса рассказать мне о том, как ему удаётся растить сына одного и не сходить с ума, утопая в подгузниках. Один его задумчивый взгляд рассказал мне слишком много. Даже больше, чем я хотела бы знать. Поначалу мне и правда было нелегко открыться Кате и рассказать ей, что у меня присутствовали некоторые проблемы со здоровьем. Она отнеслась с полным пониманием и даже перестала курить в пределах квартиры, хоть я и не просила, потому что курила сама. Но конечно, когда меня точно не должно было быть дома ночью или в какой-то день — она позволяла пропустить себе пару сигарет, стоя под вытяжкой на кухне своей евро-однушки, взятой в ипотеку. На третьем курсе я познакомилась с Леной и у нас закрутился роман. Спустя месяц мы съехались и сняли однушку в заднице мира, а Катя сказала, что рано или поздно я к ней вернусь. Всё было не как в кино, и не так ярко, как в школьные годы. Но нам было комфортно до поры до времени. Она любила пить холодный капучино, болтать об астрологии и гадать на картах таро. Я иногда просила погадать её на какашках, но она почему-то обижалась и лишала меня секса, словно я не женщина, а какой-то мужчина, который заправлял оргазмами свой бензобак, чтоб прожить следующий день. — К твоему сведению, либидо у меня не как у… кого-нибудь там супер-активного… и вообще, какого фига, Лена, что за манипуляции?! — возмущалась я, когда Лена в очередной раз сказала, что у нас не будет никакого секса по причине того, что я назвала её кексы не кексами, а: «что это за серые кирпичи на тарелке, я попала в кабинет челюстно-лицевой хирургии?». Каждый раз, когда Лена уламывала меня на то, чтоб «сделать расклад», я удивлялась как она умудрялась промазать и не попасть даже во что-то супер банальное, типа: «Вы очень упорны в своих целях, об этом свидетельствует такая-то карта», или: «В вашей жизни было некоторое дерьмо». Ну или на худой конец: «Охладите ваше траханье и восстановите режим сна, а иначе гроб-крышка-гроб». Лена в меня за мои издёвки насчёт её «магии» старалась воткнуть все десять пальцев, но тепличное счастье длилось недолго и в какой-то момент веселье кончилось. Без каких-то выяснений отношений, эмоций или истерик. Всё как-то начало сходить на нет, и к четвёртому курсу мы расстались, а через несколько недель она написала, что решила, что медицина — это не её, а вот гадание, расклады, медитации — это то, чего она хотела на самом деле… и укатила жить на Мальдивы, продавая какие-то курсы в социальных сетях. Как предрекала Катя, вскоре я обратно переехала к ней и у меня больше не было никакого желания заводить хоть какие-нибудь отношения. А вот Катя была той ещё роковой мадам, и с женщинами у неё складывались крайне острые отношения, потому что жить с ними она не хотела, ровно как и встречаться дольше трёх месяцев. Однажды, очередная её барыня чуть не разнесла Катину квартиру, а я, между прочим, готовилась тогда к сессии. И когда эта девушка обвинила Катю в том, что она жила с какой-то подругой, а с любимой женщиной не хотела, мне стало неловко. Я пыталась выяснить у Кати, точно ли я ей не мешала, а она всегда отвечала что-то в духе: — Я люблю тебя, как сестру. Ты можешь жить здесь хоть до глубокой старости. Но учти, если ты станешь маразматичкой, подгузники я тебе менять не буду. — Жестоко, но, — протянула я, грызя шариковую ручку, — Справедливо. Учёба начала отнимать слишком много сил, но я тащила это на своей природной тяге под названием «бессонница». Как и прежде, я могла спать всего четыре часа в сутки и вполне нормально себя чувствовать. Правда это «нормально» уже на первом году полноценной работы в ординатуре, когда я почти была у цели, меня чуть снова не откинуло на тот свет. Обошлось. Спасибо таблеткам, терапии и Кате, которая сказала, что ей легче будет меня просто убить, чем пытаться втолковать то, что надо было внимательнее относиться к своему здоровью. К этому моменту эта прекрасная женщина во всю выносила мозги всем известным и неизвестным инстанциям, и даже купила машину, выплатив ипотеку. Юристом она была страшным, впрочем как и человеком на самом-то деле. Характер у неё был… мягко говоря… ставящий на место, когда дело касалось не близких ей людей. — Господи, — неожиданно закричала Катя, несясь ко мне из другого конца квартиры. — У Стаса концерт! — Чего? — Вот, Black-red North, зацени постер! — она сунула мне экраном в нос и я едва не свалилась со стула. — Это здорово, мы обязаны пойти… кстати, — я чуть наклонила голову. — Я планирую продать квартиру в родном городе, чтоб взять тут, в Москве. Ты не могла бы мне помочь с этим, как юрист. Ну… формальности эти злоебучие всякие… — Ну-у-у… это не совсем мой профиль, конечно, но ради такого сексуального хирурга я готова на всё… — Ну Катя, — простонала я, хрюкая от смеха. — Доктор, кажется у меня что-то болит, не пойму правда, тут, — она приложила руку к груди, заливаясь смехом. — Или здесь, — и её рука скользнула ниже. — Как думаете, вы смогли бы провести обследование? — Ты что, испытываешь моё терпение?! Щас тётя-доктор тебе такое обследование проведёт, такой укол сделает, ну держись! — Ай! — хохоча, она отпрянула от меня, когда я попыталась её схватить. — Ну а что мне делать, когда жена уходит из семьи, планируя купить себе квартиру?! Я, знаешь ли, не молодею, а часики-то тикают, жёнушка!