***
— Какого хрена? — я дёрнулась, как только Катя начала трясти меня за плечо. — Я откуда знаю, — шикнула она, наблюдая за тем, как я пытаюсь вылезти из-под одеяла. — Мужик какой-то. — Блин, — хватаюсь руками за голову, вставая с постели. — Что за… сколько вообще, боже, шесть утра… Когда в дверь снова позвонили, я закрыла уши руками и зажмурилась. Голова была словно гвоздями набита. Видимо, вино даже и не думало выветриваться. — Да хватит звонить! — крикнула я по дороге к двери, а затем провернув замок, открыла её и сердце ушло в пятки. — Ты… чего ты тут… забыл? — Я войду? — Антон буквально подвинул меня рукой и шагнул за порог, а голос его звучал так, будто я самое настоящее ничтожество. — Ты что, пьяная? — Не… не особо, вина выпила… Антон, какого чёрта ты тут делаешь?! Как ты узнал где я живу? Что происходит? — Я тебе щас скажу, что происходит, — он резко двинулся в мою сторону и, положив руку мне на горло, вдавил в стену, бегая глазами по моему лицу. — Ты совсем охуела, Зимина?! Очнись, что ты творишь, дура?! — Да ты можешь сказать, что случилось?! — прохрипела я, вцепившись руками в его руку. — Ты меня душишь, отпусти! — Какого хрена?! Я щас полицию вызову, — Катя, находясь в каком-то ужасе, держала телефон наготове. — Съеби нахер, я сам мент, — шикнув на Катю, Антон повернулся ко мне, а глаза его были чуть ли не кровью налиты. — Ты зачем с ней виделась? Тебе мало было того, что ты ей наговорила тогда? Ты хоть знаешь, через что она прошла? Ты хоть раз задумывалась о последствиях своих действий? — Да что тут происходит… — прошептала Катя, смотря то на меня, то на Антона. — Ах вот оно что. Наивная святость — хуже блядства! — рассмеявшись ему в лицо, я замахнулась и, вобрав всю накопленную за эти годы злость, влепила такую пощёчину, что Антон аж простонал, закусывая разбитую губу. Потом он снова посмотрел на меня и вжал руку в тонкое горло ещё сильнее. — Вот так ты с ней не общаешься, значит. А может ты её ещё и трахал для утешения?! — Уже сипела я, понимая, что если через минуту он не расслабит руку, то просто выключит моё сознание. — Зимина, я тебя убью, — отпустив моё горло, он схватил меня за руку и кинулся в комнату. Таща меня за собой, Антон по дороге чуть не сшиб Катю. С силой швырнув на диван мои почти шестьдесят килограмм, Антон остался стоять там, где стоял, а я пыталась не вырубиться прямо на этом диване, потому что руки вновь онемели по локоть. Не так я себе представляла встречу с бывшим другом. — Я всё знаю. — Ты блять сказал, что даже не общаешься с ней! Ты блять мне уже там соврал, и теперь ты приходишь сюда, чтоб говорить мне, что я когда-то, где-то, что-то не так сделала? Ты нахуй в своём уме? — В отличие от тебя — да, я в своём уме, — он сложил руки на груди. — Я тебя ещё раз спрашиваю, ты на кой хер с ней общаешься? Тебе мало было того, что ты натворила? — А что я натворила? Выпила с ней кофе? Катя, притаившись, пыталась разобраться в том, что происходило. — То есть, ты считаешь, что всё нормально? — он сунул руку в карман джинсов и, достав телефон, начал судорожно перебирать пальцем по экрану. — Сюда смотри, тварь, — и Антон, метнувшись ко мне, сунул экран телефона прямо в нос. Я сглотнула. — Что за чепуха? — Она любила тебя. И смею предположить, сейчас тоже любит, а иначе я ума не приложу, на кой хер она снова с тобой связалась. И она готова была на всё ради тебя. Эта дура даже в Москву уехала, разругавшись с отцом в такие щепки, что они пару лет не разговаривали даже. Аня воспринимала ваши отношения серьёзно, — потом он скривил лицо. — Саша, она резала себя на протяжение трёх лет, виня во всём только себя одну за то, что было и чего не было. А на самом деле во всём была виновата ты и только ты со своим говнистым, грязным эгоизмом, вечно страдающая и бухающая. Ты утонула в своей матери, которая, смею заметить, вскрылась даже не задумываясь о том, что у неё малолетний ребёнок. Я понимаю, что это тяжело и я знаю, что ты справлялась как могла, но она-то в чём виновата была?! Вместо того, чтоб вести себя по-человечески, с какого-то ляда ты подумала, что можешь вот такое вот говорить кому-то прямо в глаза? И как тебе живётся с этим, м? — Я это сделала не потому что упивалась своими страданиями, не надо сюда приплетать то, что моя мать оказалась там, где оказалась. Я это сделала потому что считала, что мы были из абсолютно разных миров. И что я — просто не достойна такого человека, как она. И вообще… — говоря это, я чувствовала, как вены на моей шее вздувались и душили меня. — Ох, ебать, — выдохнула Катя, но мы с Антоном не обращали на неё никакого внимания, в попытке словесно перегрызть друг другу артерии. И пока что Антону это вполне удавалось. — Из разных миров? По-моему из всех нас самой отбитой оказалась ты. Но кое в чём ты права, — Антон выдержал паузу. — Ты её не достойна, — сказав это, он будто отрезал полмира. — Ты с ней трахался, спасатель хуев? — А, то есть тебя интересует только эта сторона ситуации? Зимина, ты чудовище ебаное… — Я спросила тебя, — поднявшись с дивана, я подошла к Антону и заглянула ему в душу. — Ты её трахал? — Нет, Зимина, я её и пальцем не трогал, — он прошипел это буквально мне в рот, но уже не так агрессивно, как несколько минут назад. — Я просто оказался рядом в момент, когда никого больше не было. А знаешь почему? Потому что мы оба любили человека, который нас кинул. Люди же сходятся, когда между ними есть что-то общее, верно? Вот и у нас тогда появился повод. — Я любила её и люблю до сих пор, — почти шёпотом сказала я. — Антон, я не переставала испытывать к ней таких чувств… а когда увидела её вновь, то убедилась в этом на все сто процентов. — Это говорит сейчас человек, который за столько лет не соизволил даже слова написать ей, — его смешок обжёг моё лицо, — Знаешь, тогда не веди себя как говно, и если любишь — не появляйся больше в её жизни. — Я хочу всё исправить, но… не знаю как. А ты тут припёрся, готовый убить меня вместо того чтоб… — Чтобы что? Понять тебя и простить? И дать тебе пару сердечных советов? Слишком борзая ты стала, Саша. Тебе нужно сделать очень простую вещь: просто исчезнуть и всё, — он пожал плечами. — Мне дорогого стоило сорваться с работы и прилететь в Москву. Молись, чтоб она сейчас не исполосовала себе все ноги или что ещё хуже. — Просто дай мне адрес. — Зимина, я тебе ещё раз говорю… — Антон, если не ты мне дашь адрес, я тебя уверяю, я его сама достану из-под земли. — Я всё сказал. Я не ваша связная будка, у меня своих дел по гланды, и входить в это дерьмо второй раз у меня нет особого желания. Одна — сидит дома на удалёнке и выходит погулять раз в сто лет со своей Пучковой, вторая — поехавшая наглухо, эгоистичная дрянь. Ну вас нахер. — Тогда за каким хером ты припёрся-то, спрашивается?! — Я просто делаю то, что пообещал. Исчезни из её жизни, пока не стало слишком поздно. Он развернулся и ушёл, хлопнув дверью. Я молча посмотрела на Катю, которая стояла с таким взглядом, будто только что трижды пересмотрела сериал «Клон» и открыла для себя что-то новое. — Охуеть, — прохрипела подруга, пытаясь переварить всё то, что она услышала и сопоставить с тем, каким человеком меня воспринимала всё это время. В итоге мне пришлось ей рассказать о том, что происходило в школе после того, как она уехала, включая и тот случай с моей матерью (но не потому что я хотела, а потому что она буквально готова была меня забить до смерти). Я рассказывала ей о том, как мы с Лисицыной ругались по поводу и без, как я на самом деле была влюблена в неё, просто не понимала этого, поэтому порой сама провоцировала какие-то ситуации. Всё это время Катя задавала уточняющие и наводящие вопросы в попытке понять, не пыталась ли я солгать или что-то утаить. Потом я рассказывала, как подралась с Беловым и где-то с этого момента между мной и Лисицыной зародились более конкретные чувства. — О, так вот откуда у тебя этот шрам… а я всё думала… И потом я рассказала, что произошло после Нового года. Эта часть истории оказалась в сотни тысяч раз болезненнее всего остального. Между предложениями я давилась крокодильими слезами и запивала их стаканом воды вместе с соплями, никак не желающими отлипнуть от стенки моей глотки. — М-да, — тихо протянула Катя, пытаясь пить чай, который совсем не лез в горло. — Даже не знаю, что сказать… это… знаешь, я в чём-то согласна с Антоном… твоя любовь к саморазрушению действительно перешла все границы… мне кажется, что… я думаю, что тебе сложно проживать свои чувства и сложно ими делиться, потому что тогда ты начинаешь чувствовать себя уязвимой. — Не умничай, — хлюпнула я носом. — Это не я умничаю, это психологи. Кстати, реально, откуда он узнал, где ты живёшь? — Кать, он мент. Пробил просто и всё. Это в два щелчка делается, — потом я замолчала на какое-то время. — Я знаю, что дура. Но сейчас всё иначе. Теперь я поняла… — Ты о чём? — Обо всём, — я взяла ключи от машины, но потом чертыхнулась. — Блин, моя машина до сих пор в каких-то ебенях, я же в соплях домой тоже на такси уехала… — Чего? Стой, ты куда? — В смысле куда? К Лисицыной. — Ты не слышала, что этот мужик сказал? Он тебя на кусочки готов был порвать… я в жизни не видела, чтоб люди так ругались, как вы тут — это во-первых. Во-вторых, ты не трезвая. — Если не сделаю это сейчас, то второго шанса у меня не будет. Я люблю её, всегда любила. И ты уж конечно прости, но я протрезвела сразу же, когда поняла, что он реально готов был меня убить. В такие моменты, знаешь ли, адреналина столько, что хочешь или нет, но придёшь в нужную кондицию. — Ну и ну, — она чуть наклонилась назад, наблюдая за тем, как я пыталась одеться трясущимися руками. — Знаешь… вот иногда я думаю: смотришь на человека, видишь, что у него есть какой-то груз, но не понимаешь какой. А потом… когда буквально на твоих глазах вскрывают карты — становится как-то не по себе. В первую очередь от того, что почему-то ощущаешь себя бездействующим и каким-то виноватым, что ли… и, — она тяжело вздохнула. — Обманутым… почему-то чувствую себя как говно сейчас, хотя это вообще не мои проблемы, но ты мне самый близкий человек и я просто поверить не могу, что… ты даже никогда не заикалась об этом. — У меня есть некоторые проблемы с самовыражением. Ну а по поводу виноватости и бездействия… это называется эмпатией. Ну и не без синдрома спасателя, — буркнула я. — Это вот Антон такой. Ты думаешь, что он примчался только лишь из-за Лисицыной? О нет, у него там гораздо интереснее в голове процессы выстроены. Знаешь, никто не лишён недостатков в жизни. В этом её… э-э-э, прелесть? Никогда бы не подумала что Антон был влюблён в меня в школе. — Прелесть? Саш, тебя там точно другая личность не сменила во время недостатка кислорода?***
Мне казалось, что такси не ехало, а тащилось и не просто тащилось, а его и черепаха бы обогнать смогла, если бы захотела. Вернувшись в больницу, я протиснулась в лифт, набитый коллегами. Кто-то нажал на седьмой этаж и я с облегчением выдохнула. — Саш, ты тут чего, ещё и в такую рань? У тебя же выходной? — поймал меня наш заведующий отделением (он что живёт на работе?), когда я вышла в коридор. — Дмитрьалексеевич, а у нас же паспортные данные берут у посещающих? Он нахмурился и его русые волосы будто зашевелились. — Ну, допустим… а что? — А они на охране или на посту? — Ну для обычных палат могут быть как на охране, так и на посту. Для одиночек точно помню, что на постовой обычно. А что случилось-то? — А на выписке могут быть какие-то паспортные данные того, кто забирал пациента, да же? — Ну, смотря что за выписка, что за пациент, — одна его бровь стала выше другой. — Но это вряд ли… и всё же, случилось чего? — Да ничего… я… могу идти? — Ну иди, — он сунул руки в карманы, подозрительно щурясь.***
Я не решалась позвонить в дверь квартиры «1727», которая находилась в элитной новостройке. Целуя взглядом дверь, я просто слушала, был ли за ней хоть какой-то звук. На часах всего десять и мне чертовски повезло что Лисицына оставила все свои контактные данные на случай, если её бабушке станет плохо или что-то понадобится. Сказала, что ей надо на работу, а по факту просто сбежала, закрывшись дома. Ну хотя бы этот её порыв я понимала… От нахлынувших воспоминаний на моём лице появилась вялая улыбка. Но затем я снова нахмурилась, понимая, в какой заднице сейчас на самом деле находилась Лисицына. Все эти намёки про депрессию, про выпускной альбом, который она не решилась занести, и этот её неоднозначный взгляд с тяжёлым «Пока» после моего отказа сесть в такси. Она в тот момент словно на миг, но убедилась в моих когда-то сказанных словах о том, что она для меня не больше чем «желание потрахаться», а я для неё «просто эксперимент». И пока я зарывалась в учёбу, лишь бы не думать о прошлом, Лисицына прокручивала всё это время в своей голове тонну мыслей и параллельно водила лезвием по коже. Господи, откуда в ней вообще порывы к аутоагрессии, и как Антон умудрился сделать такое кровавое фото?! Сердце моментально сжалось и заскрипело. Я вообще, пока ехала в больницу, пока ехала к Лисицыной — анализировала каждое слово, которое летело мне в лицо от моего бывшего друга и поражалась, как вообще всё пришло к тому, где сейчас находилось. Мы словно пересекли какие-то жизненные линии друг друга и поменялись местами. Я себя калечить вроде бы перестала, а она — начала. В чём-то Антон, конечно, был прав, но в чём-то — абсолютно мимо. Я достойна её, я хочу быть с ней. Я знаю, что она чувствует, потому что сама прошла через подобное по отношению к себе, и я поняла, что выбрала не совсем правильный путь и ненароком втянула её на ту же дорожку. От мысли, что она так себя мучила мне стало нечем дышать. За дверью раздались едва уловимые шаги и почти беззвучное шуршание. В этот момент, поднеся палец к дверному звонку, я всё ещё сомневалась. Мы давно не дети, давно не подростки, мы — две взрослые женщины, которые предпочли мучиться со своими тараканами по отдельности, а не вместе. Он попросил меня исчезнуть из её жизни если люблю, потому что я — эгоистичное дерьмо и не достойна её, потому что ничего кроме боли я ей не смогу дать. Но я не могла отказаться от этого, я потеряла право сбегать, закрываться и лгать, как бы то ни было. Потому что сейчас я наконец поняла, на что была способна любовь: она — всепоглощающий ураган, гигантский вихрь, беспощадное цунами. Она врывается в твою жизнь и либо ломает тебе все кости, а ты потом бродишь по этой земле как зомби в поисках того, где бы подлить в свою бездонную чашу, либо ты обретаешь своё счастье и наслаждаешься им до конца собственных дней, даже если между вами давно уже стоят другие люди. Но между нами не стояли люди. Мы были всё ещё одинокими и неприкаянными: у нас не было нелюбимых жён и мужей, нежеланных или незапланированных детей. Мы просто вошли в непонятный режим ожидания, плавая и наслаждаясь внутренней болью и упиваясь ещё больше тем, что никто кроме нас об этой боли знать не достоин. Внутри снова промелькнула нить сомнения. Может, я всё-таки правда не достойна? Зажмурившись, я надавила пальцем на дверной звонок, отгоняя от себя паршивую мысль. Тут мне вдруг вспомнилось, как Лисицына впервые пришла ко мне в гости. И я накрыла пальцем дверной глазок. Услышав приближающиеся шаги, я замерла, как мумия. — Кто там? — тихонько поинтересовалась Лисицына. Немного помолчав, я нажала ещё раз на звонок. Но когда Лисицына ничего не ответила, я сказала: — Это Зимина. Поговорим? Пока дверь передо мной не открылась, я всё ещё где-то глубоко внутри сомневалась в том, насколько правильным был мой выбор в данную секунду. Холодок, проскользнувший от моей холки до поясницы, начал расползаться по всему телу. Пальцы предательски онемели, а шею сдавило. Я начала умолять своё сердце не сдаваться в самый ответственный в моей жизни момент, но оно начало долбить меня отбойным молотком, и всё моё тело стало сотрясаться от каждого удара. Тук-тук. Боль. Тишина. Тук-тук. Наконец я увидела её. Боль. Тишина. Она чуть выглянула, но внутрь не пригласила. Мне на глаза попалась всё та же родинка под глазом, которая без макияжа выглядела темнее и больше. Столкнувшись с печальным синим взглядом Лисицыной и её нахмуренными тёмными бровями, я нервно сглотнула, чувствуя, как готова была уплыть в любую секунду. Неужели она когда-то тоже видела нечто подобное на моём лице? Господи, это невыносимо мучительно. Мне бы сейчас очень не хотелось упасть головой прямо на этот бетонный пол и уехать отсюда с отёком лобной доли, а потом ходить полжизни с железной пластиной и пускать слюни.