Эта безумно долгая новогодняя ночь

У Феликса новогоднее настроение ассоциировалось с колоссальными завалами на работе, хронической усталостью, недосыпами и банальным раздражением от вида ярких плакатов с надписью «С Новым годом!». А ещё с «этот год был непростой» с телевизора, где обещали, что следующий обязательно будет в сто крат лучше. На деле же – каждый следующий год по ощущениям был в сто крат хуёвее предыдущего. Хоть ложись и помирай. Вот тебе и новогоднее настроение. У Феликса было правило: порядок и дисциплина – путь к размеренной и хорошей жизни. Будни врача-травматолога обычно довольно спокойные. Пришёл на работу, осмотрел пару десятков людей, заполнил тонну бумаг до мозолей на пальцах и с чистой совестью и полным отсутствием желания жить идёшь домой, чтобы через 6-7 часов вновь запустить колесо жизни по кругу. И снова кабинет, обед по расписанию, одни и те же вопросы и похожие ответы. В предновогодний период всё это можно смело умножать на два: бумаг становится больше, а пациенты в коридорах по ощущению множились почкованием. Чёртов гололёд ежедневно становился виновником десятка переломов. Это и была одна из причин, почему Феликс ненавидел Новый год. Выпадали осадки, из-за которых уже, в свою очередь, падали люди. И не куда-нибудь, а на голову Феликсу, правда, в переносном смысле. К концу декабря в организме садилась батарейка. Глаза закрывались сами по себе, конечности отказывались двигаться, а к кровати тянуло, словно мощным магнитом. Феликс на автомате задавал одни и те же вопросы, уже заранее вписывая в бланк осмотра ответы. Как вы сломали ногу? Упали на крыльце во время гололёда? Как вы сломали рёбра? Упали о край ванны? Истории настолько распространённые, что пора бы уже запретить использование ванны и крыльца как опасных для жизни. У Феликса дома стояла душевая кабинка, с держателями на стенках против падений, а ещё подъезд был на уровне с асфальтом, без чёртовых, покрытых льдом, ступенек. Второе правило было – не лезть в чужие дела. Задавать только те вопросы, которые необходимы для внесения в историю болезни. Чем быстрее пациента проводишь, тем скорее уйдёшь домой (нет). Время близилось к обеду. Феликс с нетерпением поглядывал на наручные часы. На обед была рыба, потому что суббота – рыбный день. Такое правило. – Так как вы сломали рёбра? – вежливо спросил Феликс девушку перед собой. – Мой парень слишком сильно обнял меня, – ответила она, мягко улыбаясь уголками губ, словно воспоминания эти были чем-то особенным для неё, – на мой день рождения. Феликс поднял на девушку удивлённый взгляд, затем опустил его обратно в историю болезни, зачеркнул «падение в ванной» и записал «перелом от сильного сдавливания». Третье правило было – разговоры с коллегами должны быть только о работе. Никаких приятельских или же дружеских отношений, за которыми следует обязательное «подмени меня в пятницу». Плавали – знаем. У Феликса на пятницу были свои планы: фильм перед сном, пицца на ужин и здоровый сон до семи утра субботы. Выходные выходными, но режим соблюдать – это тоже правило. В целом, с выполнением третьего правила проблем почти не было. После нескольких «Феликс, милый, подмени» и категорических отказов в резкой форме (потому что вежливую форму никто и никогда не воспринимал адекватно), популярность Феликса в местном отделении близилась к нулю. Ликса это устраивало, ведь вместо дурацкой болтовни в перерыве можно было заняться чем-то действительно стоящим: пролистать новости и прочитать страницу-другую какого-нибудь приключенческого романа. Но было одно «но». Высокое, жилистое и не понимающее отказов «но». – Сходим куда-нибудь сегодня? – без лишних слов сразу предложил Хёнджин, усаживаясь напротив Феликса в столовой. – Нет, – на автомате ответил Ли, не поднимая взгляда на коллегу. Хван был хирургом. И как все хирурги, он был самонадеянным, амбициозным и не принимал отказов. Но хуже всего было то, что он не следовал правилам. Четвёртое правило гласило – всему своё время и место. Например, столовая была местом для обеда, а не разговоров, а больница – место, где был свой дресс-код и правила поведения. Белый халат, аккуратная причёска, отсутствие пирсинга и короткие, ничем не покрытые ногти. Хёнджин же был олицетворением бунтарства. Короткие выкрашенные в серый волосы с уложенной наверх чёлкой, «пробитая бровь», несколько проколов на хрящах и короткие чёрные ногти. Словно тот был не высококвалифицированным хирургом, а вокалистом в школьной рок-группе. – Ты всегда говоришь нет, – улыбнулся Хёнджин, демонстрируя «смайл» под верхней губой, в области верхней уздечки, – а ты возьми и сходи со мной. Вдруг понравится, м? Новый год на носу, а у тебя вид такой, словно ты не спишь целый месяц и лимоны килограммами ешь. Хочешь, развеселю? У Феликса было пятое правило. Не встречаться с людьми, нарушающими правила. И ещё одно, шестое – не встречаться с коллегами. Критериев для «идеального партнёра» было очень много. И Хёнджин не подходил ни под один из них. Феликсу был нужен спокойный, разумный человек, с которым жизнь шла бы размеренно и без сюрпризов. А главное – надёжный. Хёнджина же можно было описать словами – хаос и непостоянство. Тот часто менял причёски, красился, игнорировал замечания и делал только то, что ему нравилось. В целом– он был противоположностью тому, кого Феликс хотел бы себе в спутники жизни. Уж точно не легкомысленного и гуляющего болвана. А ни о какой надёжности и речи не шло. Седьмое правило гласило: никаких отношений, пока не встанешь на ноги. Феликс работал по специальности всего второй год, был на хорошем счету, но до повышения, по ощущениям, было как до Китая раком. Повышали обычно «своих». А Ликс своим не был от слова совсем. Не ходил в бар по пятницам, не брал дополнительных смен, чтобы помочь коллегам в выходные. Феликс, вообще, не играл по общепринятым правилам «начальник – подчинённый». Ибо это было против его же правил. – Ты вообще улыбаешься когда-нибудь? – не унимался Хёнджин. – Ага, когда ем в тишине, – вяло ответил ему Феликс, не поднимая взгляда от тарелки. Рыба была, как всегда, ничего, но из-за присутствия «коллеги» кусок в горло не лез. Хван без лишнего стеснения рассматривал Феликса, подперев подбородок рукой, и открыто наслаждался неудобством, которое он причинял нелюдимому работнику травматологического отделения. – Ты правда даже не улыбнёшься мне в канун Нового года? – притворно ахнул Хёнджин и растянул губы в широкой улыбке, – я себя хорошо вёл в этом году. Ни единой ошибки на операционном столе и десятки довольных пациентов. Мне даже конфеточки сегодня притащили. – Поздравляю, – выдохнул Феликс и отложил вилку. Эту битву против уже остывшей рыбы он проиграл. Ещё одна причина его ненависти к Новому году – по какой-то неведомой причине, уже второй год подряд, новогодняя ночь тридцать первого декабря выпала на его дежурство (Феликс подозревал, что это как-то связано с его отказом идти на корпоратив). Самая злоебучая ночь, когда какой-нибудь идиот обязательно выбьет себе хлопушкой глаз, неправильно закрепит фейерверк или ещё что похуже – всё на плечи Феликса. Ушибы, переломы, перевязка ран, остановка крови. Всё включено, только в дерьмовом смысле. Дежурство вплоть до двух часов ночи, пока не придёт весёлый, наверняка подвыпивший сменщик, которому в этом году определённо повезло больше. По крайней мере с графиком дежурств. Не то чтобы у Феликса были планы на эту ночь. Разве что лечь спать пораньше и уши берушами заткнуть поплотнее. Определённо что-то получше, чем всю грёбаную ночь разбираться с последствиями веселья каких-то легкомысленных празднующих. – Хочешь, составлю тебе компанию сегодня на дежурстве? Как Новогоднее свидание, – продолжил Хёнджин. – Можешь взять всё дежурство себе. – Могу взять тебя. – Что? – переспросил Феликс, от удивления подняв взгляд на Хвана. – Могу взять твой номер телефона, говорю. На всякий случай. Вдруг отрубишься ещё. Или завал будет. – Обойдёшься, – отрезал Феликс, – сам справлюсь. – Тогда возьми мой, – не сдавался (как и всегда!) Хёнджин, вкладывая свою визитку в пальцы Ликса (кто вообще сейчас пользуется визитками?), – если вдруг понадоблюсь – зови. – Обойдёшься, – повторил Ли и натянуто улыбнулся ему. Он спрятал визитку в карман халата. Выбрасывать при всех как минимум неприлично, а одно из правил гласило – всегда и везде вести себя порядочно и достойно, особенно на работе. И тот факт, что некоторые не понимали намёков и отказов в вежливой форме ни в коем случае не должны были помешать выполнению всех правил приличия. Желудок жалобно пробурчал – его законную порцию в него не закинули, а следующий приём пищи планировался аж в следующем году. От последнего вдруг стало довольно грустно. В кабинете его ждала гора бумажек, в коридоре пациенты, а в ближайшем будущем ночная смена и целая орава пострадавших из-за салюта и петард людей. В коридоре, недалеко от регистратуры, в расстёгнутом пуховике стояла та самая девушка со сломанными от любви рёбрами. Перед ней на одном колене стоял широкоплечий молодой человек и с аккуратностью хирурга вытягивал симметричный бантик на её ботинке. Он посмотрел на неё взглядом, полным любви и сожаления. – Перестань, ну же! – смущённо охала она, отгоняя своего парня ногой и пытаясь наклониться самой, – я сама могу завязать. На нас же люди смотрят! – У тебя ребро сломано, – поморщив брови, пробубнил он, – я всё ещё намерен донести тебя до машины на руках, – решительно произнёс парень. – Я так до свадьбы не доживу, честное слово, – негромко сказала она, закрывая лицо руками. А её парень, под шумный вздох (скорее смущённый, чем болезненный), подхватил свою даму сердца на руки так легко и заботливо, что даже у глубоко заёбанного жизнью Феликса что-то ёкнуло в груди, и остаток дня он провёл в довольно печальных размышлениях. Насчёт секса и свиданий у Феликса тоже были свои правила: на один раз, без продолжения, с резинкой, без поцелуев и лишних разговоров. В тиндере было много людей, которые подходили для одноразовых свиданий ради удовлетворения физиологических потребностей. Феликсу казалось, что его это более чем устраивало. А когда неприятно потянуло в груди при виде влюблённой до сломанных рёбер пары, то оказалось, что не совсем. Причина ненавидеть Новый год номер сто тридцать семь – новогодняя ночь делала Феликса на один процент сентиментальнее. Или же это происходило из-за колоссальной нагрузки и заёбанности (что, кстати, тоже было причиной ненавидеть тридцать, блядь, первое декабря). Не суть. Главное, что чёртова сцена проявления любви всё никак не выходила из головы весь, сука, новогодний вечер. Феликс давно не чувствовал зависти. В универе в группе он был одним из лучших, на работе звёзд с неба не хватал, но и в отстающих не был. Всё шло своим чередом и причин для зависти не было. До сломанных рёбер от крепких объятий. В мрачном расположении духа и острой нехватки любви в своей жизни на фоне тотального заёба Феликс вступил в Новый год. За окном раздавались первые салюты, а у него от усталости закрывались глаза, а рука от бесконечной писанины буквально отваливалась. Где-то там уже наверняка были его потенциальные пациенты с новогодними ожогами и увечьями, которые словно подарок, подоспеют прямо под новогоднюю больничную ёлку. Феликс глубоко вдохнул и звонко шлёпнул себя по щекам. Времени расклеиваться не было, ведь ещё одно правило гласило: положиться ты можешь только сам на себя. Спустя пятнадцать минут спокойствия, стали поступать первые пострадавшие. И каждые десять минут их становилось всё больше и больше. Феликс чувствовал острую нехватку рук и всячески проклинал чёртова врача общей практики, который должен был помогать ему в эту во всех смыслах «волшебную» ночь, но по счастливому стечению обстоятельств подхватил воспаление, мать его, хитрости. Ликс зашивался. Бедные медсёстры, которым повезло не больше, чем ему, подносили инструменты, чистые бинты, встречали и провожали пациентов, но помощников всё равно не хватало. Феликс смотрел в их уставше-охуевшие лица и видел в них отражения самого себя. Ночь обещала быть длинной. К «00:30» Ли остро почувствовал, как от нервов стали трястись руки. Он не успевал. Пострадавших было слишком много, а у него – всего две руки и десять пальцев. У некоторых пациентов было на один-два меньше. Чёртовы салюты, что были причиной большинства увечий, продолжали весело и приглушённо бить где-то за окном, повышая у Феликса градус ненависти к Новогодней ночи. В больнице были и другие врачи, но заняты они были совершенно противоположным – вливали в себя алкоголь и поглощали еду с новогоднего стола. Одна из причин, почему Ликс не сближался с местным персоналом, ведь понятие «снял халат – уже не врач» он понять никак не мог. Для других это была Новогодняя ночь и начало их заслуженных выходных, когда можно выпить и расслабиться. Для Феликса же – одна из самых ответственных ночей в году, когда он был по-настоящему нужен другим людям. И когда уже казалось, что конца и края этому безумию нет, одна из медсестёр, что находилась на грани нервного срыва, радостно сообщила: – Нам согласился помочь ещё один врач! И Феликс был готов к приходу хоть самого Господа Бога в больничном халате, но не к Хван Хёнджину в чёрной косухе и красном шарфе, обвёрнутом несколько раз вокруг шеи. – Я же сказал позвонить! – на выдохе произнёс он, быстро скидывая куртку на смотровое кресло и набрасывая чужой халат на плечи. Его серые волосы были немного влажные от снега, а щёки и нос красные от мороза. Он размотал шарф вокруг шеи, отправил его к куртке на кресло и кинул быстрый взгляд на часы. – Прорвёмся, – серьёзно пообещал он, похлопав Ликса по плечу. Феликс и был рад ответить что-нибудь язвительное и независимое. О том, что он чужую помощь в гробу видал, что такой, как Хёнджин сто процентов попросит подменить на дежурстве его в какой-нибудь особенно злоебучий день (хотя что может быть хуже, чем ночная смена в новогоднюю ночь?), и что вообще, он сам прекрасно справится. Это было по правилам: занимайся своими делами, не лезь в чужие и со своей ношей справляйся сам, чтобы потом вдруг не прилетела расплата. Только вот все слова независимости из головы вмиг улетучились, когда медсестра объявила «ещё один оторванный палец!». – Я займусь, – бросил Хёнджин и натянул чистые перчатки. – Разве тебя не потеряли на корпоративе? – не удержался Ликс, в быстром темпе перевязывая растянутую лодыжку маленькой девочке под тяжёлым взглядом её взволнованной мамы. – Я не хожу на корпоративы, – ровным и уверенным тоном ответил Хван, сосредоточенно накладывая повязку, – следующий. Феликс бросил на Хёнджина удивлённо-растерянный взгляд: мало того, что тот справился быстрее, так ещё и выглядел совершенно незнакомо. Собранный, серьёзный и на сто процентов профессионал своего дела. Повязку наложил ровно и туго. Не придраться. – Я знаю, что я очень горячий, когда работаю, но давай оставим это, когда твоя смена закончится, – как бы между делом бросил Хёнджин, принимая уже второго пациента, пока Феликс закреплял маленькой девочке эластичный бинт на ногу. Ликс шумно вздохнул и быстро отвернулся. На часах был уже второй час ночи. За окном не переставали бить салюты, но людей по ощущениям становилось меньше. С приходом Хёнджина нагрузка снизилась, лица медсестёр просияли (быть может, из-за присутствия Хвана), а руки Феликса и вовсе перестали трястись и оказание первой помощи при повреждении от попадания искр в глаз воспринял даже с неким воодушевлением. – Большое спасибо, – повторял взволнованный отец, пожимая руку Феликса уже на протяжении полминуты, – я всё никак не мог успокоить дочь, а кровь из её носа всё продолжала и продолжала идти, я думал, что сойду с ума. – Такое бывает, когда повреждается перегородка во время падения, – ответил ему Феликс, – всё будет нормально. – Спасибо, правда, спасибо, – всё повторял отец, держа на руках свою двухлетнюю дочь, с ватой в носу, с распухшей перегородкой, но довольную до жопы, что ей выдали леденец в форме ёлочки, которые Феликс держал как раз на такой случай. – Тебе правда нравится это, – сказал Хёнджин, стягивая смотровые перчатки, – прямо весь светишься. Ликс хотел что-то ответить, но слова были лишними – на часах уже было два часа ночи. Его смена подошла к концу. В дверь влетел растрёпанный, невысокого роста паренёк в мятом халате, быстро поздоровался со всеми и полетел мыть руки. Пришло его время принять на себя удар. – Господи, Феликс, ну и видок у тебя, – присвистнул он, – ты как будто людей резал, а не первую помощь оказывал. Феликс окинул себя усталым взглядом – ещё чуть-чуть и на халате было бы больше красного, чем белого. И не только красного. Несколько людей пару раз порывались опорожнить свой желудок на него. Благо обошлось, а пересказывать все оторванные пальцы (из которых можно было бы собрать одну полноценную руку) и пробитые из-за падения головы пересказывать уже не хотелось. – Вот же блядство, – выдохнул Ликс, – прачечная откроется только седьмого. – А сменный? – спросил его Хёнджин. В абсолютно, блядь, белом халате. Словно все капли крови и ещё что похуже облетали его стороной (и попадали напрямик на халат Ликса). – Уже в прачечной. Сука, мне третьего на смену. Вот же блядство, – прошипел он. Молодой человек с причёской взъерошенного воробья бросил на Феликса удивлённый взгляд. Не материться на рабочем месте тоже было одним из правил. Только вот в два часа ночи соблюдать его не было ни сил, ни желания. – Хочешь спиздим чужой халат? – как бы между делом предложил Хёнджин, отдавая свой белый и немятый халат парню-воробушку, у которого ещё вся смена была впереди, а его халат выглядел чуть лучше, чем у Феликса. – Хочешь... что? – Да ладно тебе. Многие квасить будут вплоть до седьмого числа. Никто и не заметит, – улыбнулся Хван, натягивая на плечи свою чёрную косуху и вновь превращаясь из собранного доктора в бунтаря и заводилу, который вертел все известные и неизвестные ему правила на одном интересном месте. И не успел Феликс возразить, что кража чужого халата – это точно против правил, как Хёнджин взял его за руку и с такой уже знакомой озорной улыбкой потянул его за собой. Эта безумно длинная новогодняя ночь всё никак не хотела заканчиваться. Феликс, у которого к двенадцати часам не оставалось сил, почувствовал, как уголки губ полезли наверх. Бегать по больнице было против правил. Но нарушить одно крошечное правило оказалось даже приятно. Но Хёнджину знать об этом было не обязательно, ведь где одно, там и все остальные. – Ты с ума сошёл? – зашипел Феликс, оглядываясь по сторонам. Хёнджин прямо, не сворачивая, тащил его к кабинету главврача. – Нас за такое уволят. – Не уволят, – с долей самодовольства хмыкнул Хёнджин, – я один из лучших хирургов, а ты единственный травматолог, – он оглянулся по сторонам и нажал на позолоченную длинную ручку с завитком. Та поддалась и дверь раскрылась. Удача, как и всегда, была на стороне Хвана. – У него в шкафу халатов десять, он всё равно ими не пользуется, – сказал Хёнджин и по-хозяйски прошёл в чужой кабинет, словно он уже принадлежал ему, – он всё равно не выходит к пациентам, так что одним халатом больше, одним меньше... Переживёт. Феликс быстро закрыл за собой дверь и шумно сглотнул. Проникновение в чужой кабинет было явным нарушением правил. Не говоря уже о том, в чей кабинет они попали. – Это хорошим не кончится, – сказал Феликс. Сердце его в груди быстро стучало. Он оглянулся по сторонам. В кабинете у главного он был всего несколько раз, во время поступления на работу и когда всех вызывали по делу о пропаже сильных обезболивающих. В кабинете обычно царила атмосфера строгости и холода, и сегодня не стало исключением. Никаких украшений, ёлочки или хотя бы гирлянды на окне. Только несколько закрытых бутылок с алкоголем на столе. – Какой у тебя размер? – спросил его Хёнджин. Он уже вовсю копался в гардеробной, гремел вешалками и в целом вёл себя до безобразия не скрытно. – Если ты сейчас готовишь какую-нибудь ультраостроумную шутку, то обещаю, я тебя ударю, – предельно серьёзным тоном ответил ему Феликс, но столкнувшись с ехидным взглядом, нехотя сказал, – эска у меня. Без комментариев. – Да я вообще нем как рыба, – хмыкнул Хван, – иди сюда, может этот подойдет. Феликс снял свой грязный, заляпанный хуй пойми чем халат, аккуратно свернул его в несколько раз и положил на край бархатного дивана. Отметил про себя, что главное — не забыть. – Идём, – мягко позвал его Хёнджин и обхватил за запястье, дёрнув на себя. Ликс, оказавшись к другому парню так непозволительно близко, шумно вздохнул и попытался отодвинуться. – Что за шутки!.. – Тихо! – прервал его Хван и быстро закрыл дверь в шкаф, прижав собой Феликса к стенке. Через долю секунды после этого, дверь в кабинет главврача отворилась. Ликс почувствовал чужие пальцы на своих губах. Он затаил дыхание и испуганно посмотрел на Хвана. Тот улыбался, не скрывая веселья, а в его глазах играли озорные нехорошие огоньки. Для Феликса не стало сюрпризом, что Хван Хёнджин буквально за пять минут создал проблему. Причём какую — быть застуканным в шкафу в новогоднюю ночь с другим парнем! Попахивало если не увольнением, то позором до конца жизни. – Давай попробуем не шуметь, – прошептал он совсем тихо, обдавая щеку Феликса своим горячим дыханием. В шкафу для одежды тесно, особенно вдвоём. В кабинете кто-то негромко переговаривался. Феликс пытался прислушаться, но шум от уханья сердца мешал сосредоточиться. В кабинете звонко чокнулись бокалами. За окном продолжали бить салюты, один за другим. Были слышны радостные крики. Все продолжали праздновать. Стало жарко. Феликс ощутил, как мало воздуха осталось. А расстояния между губами – ещё меньше. Хёнджин дышал медленно и глубоко, словно пытался успокоиться. А Ликс чувствовал себя опьянённым. За эту ночь он нарушил так много собственных правил, попал в дурацкую ситуацию, связался с Хван Хёнджином, а сердце всё равно весело прыгало в груди, заставляя его губы растягиваться в улыбке, пока никто не видит. Феликс быстро облизал губы, слегка касаясь кончиком языка пальцев Хвана. Тот крупно вздрогнул. Глаза, немного привыкшие к темноте, поймали чужой тёмный взгляд, который не сулил ничего хорошего. – Я тебя сейчас поцелую, – прошептал Хёнджин, а Феликс приподнял подбородок и первым коснулся чужих губ своими. Салюты за окном стали слышны вдвое громче. А быть может это в груди у Феликса что-то разрывалось и теплом растекалось по всему телу. Хёнджин крепко обхватил его за зад, прижимая к себе. Горячие руки стали скользить по всему телу, разгоняя жар и мурашки по коже. От чужого языка во рту было хорошо. Феликс не помнил, когда последний раз нормально целовался. Так, чтобы с головой накрывало. А от губ Хвана крыло так сильно, что возможности не утонуть в чувствах не оставалось. Металлическая серёжка на языке у Хёнджина была тёплой и такой приятной, что её хотелось задевать снова и снова. Нарушать правила оказалось чертовски приятно. В брюках стало моментально тесно. Общая усталость, накопленная за месяц беспрерывной работы, и длительное отсутствие секса и интимной близости сделали своё дело – тело Феликса реагировало однозначно, нарушая тем самым сразу несколько фундаментальных правил. Хван бесшумно двинулся, протиснув своё бедро между бёдер Ликса. А когда подался тазом вперёд, у Феликса заложило уши. Он крепко схватился за кожаную куртку Хёнджина пальцами и совсем приглушённо простонал. Тереться членом о чужое бедро было охуительно, а в замкнутом пространстве – ещё лучше. По телу пробегала приятная дрожь. Опасность быть обнаруженными заводила только сильнее. Губы зудели от поцелуев. Воздуха катастрофически не хватало. Феликс начал почти задыхаться, но Хван оторвался от губ и принялся ласкать шею, прикусывая влажную от испарины кожу зубами. – Боже, блядь, – тихо выдохнул Хван ему на ушко, – ты такой охуенно горячий там. Звуки салютов раздавались у Феликса уже в голове. Стало плевать на правила, на то, что будет завтра. А когда ладонь Хёнджина легла на пах Феликса и тот с нажимом провёл вдоль ствола пальцами – особенно. Феликс тихо выдохнул в чужой рот и поймал негромкий, мягкий смешок. – Хороший мальчик. От интимного шёпота Хвана по телу словно прокатилась горячая волна. Феликс подался бёдрами вперёд, открыто потираясь о чужую ладонь пахом. Было охуенно приятно. Голова кружилась, а по спине падали капли пота. Феликс мягко задел языком «смайл» под нижней губой Хвана. Тот горячо выдохнул и притянул ладонь Феликса к своему паху. Чужой член ощущался горячим и твёрдым. Ликс не был уверен, что сможет принять такой в себя с первого раза, но мысли об этом улетучились, когда Хёнджин, быстро облизав свои пальцы, ловко проник под резинку боксеров, обхватывая стоящий горячий член. Хван тяжело дышал. Он уткнулся мокрым лбом Феликсу в плечо, кусая губы и мелко вздрагивая от чужих настойчивых прикосновений. И всё закончилось так же неожиданно, как и началось. Дверь в кабинет звонко хлопнула. Парни синхронно дёрнулись. В кабинете была тишина. Они не двигались и старались не дышать несколько долгих секунд. У Феликса дрожали руки и всё тело заодно. Сердце в груди отбивало погребальный быстрый марш. Лёгкие болезненно стискивало, а член в трусах, раззадоренный, но не доведённый до конца, горел. – Чуть не попались, – шепнул Хёнджин и напоследок с нажимом провёл по члену Феликса так, что тот тихо простонал ему в рот, – в следующий раз я тебя так просто не отпущу. Ликс хотел что-нибудь ответить на это, но голова была совсем пустая и слов не находилось. И он почувствовал, как у него закружилась голова. Хёнджин сделал шаг из шкафа, оставив его без опоры, и земля постепенно стала уходить у него из-под ног. Уши заложило. И Феликс отрубился. *** Приходить в себя после обморока – занятие не из приятных. Из хороших новостей – он был в больнице, где его без помощи не оставили. Под ним был мягкий небольшой диванчик, под головой подушечка, а на лбу влажное полотенце. Всё по высшему разряду. Голова немного побаливала, но во всём теле чувствовалось порядком подзабытое чувство лёгкости. Феликс окинул кабинет быстрым взглядом: простой, в светлых тонах. Уже не главврача, что радовало. Один стол, шкаф с книгами, дипломы на стенах и диванчик. В углу стояла средних размеров ель, украшенная разноцветными игрушками. На окне висела гирлянда-штора золотистого цвета, а стол был завален толстыми справочниками и другими книгами. За окном уже было совсем тихо, но за дверью в коридор кто-то спорил на повышенных тонах. – Я нашёл его халат у меня в кабинете! – кричал знакомый голос, – Я должен спросить у него, какого чёрта он там делал. – Это я принёс его халат туда. Потому что вы закрыли прачечную до седьмого числа и вам разбираться со всем этим дерьмом, – резко отвечал ему Хёнджин. – Я сам спрошу у него, отойди! – рявкнул мужчина и Феликс с ужасом узнал по голосу главного врача. – Нельзя, он отсыпается после смены. Ему от переутомления стало плохо, – раздражённо бросил Хван, – по вашей милости. – Ах ты щенок!.. – охнул главврач, – ты снова рылся в моём кабинете, да? Вместе с ним? – Вы оставили его одного на дежурстве, в новогоднюю ночь, – перебил его Хёнджин, повысив голос, – от переутомления у него закружилась голова и пошла носом кровь. Чувствуете, чем пахнет? Судебным иском о переработке и халатном отношении к собственным сотрудникам. – Да как ты!... – А я выступлю свидетелем, – продолжил Хван, – а после такого, быть может, дедушка мороз исполнит моё новогоднее желание и у нас будет нормальный главный врач. Например, я. За дверью повисло гробовое молчание. Феликс боялся пошевелиться. Чёртова Новогодняя ночь и правда была особенной. А у Хёнджина определённо был талант сцепляться с подвыпившим начальством. – Вот и поболтали, – после продолжительного молчания закончил Хван. – Я тебя уволю, обещаю. Найду кого-нибудь на твоё место и выкину, – прошипел главврач ему в спину. – Удачи в Новом году! – с поддельным энтузиазмом почти пропел Хёнджин и быстро закрыл дверь за собой, возвращаясь в кабинет. Повисла тишина. Хван не двигался, прислонившись к двери и рвано дышал. Феликс боялся выдать своё пробуждение в такой момент. Но когда чужое дыхание выровнялось и хозяин кабинета оторвался от двери, Ликс зашуршал на диванчике, имитируя своё пробуждение. – Который час? – спросил Феликс, приподнимаясь на кровати. Он смотрел себе куда-то под ноги, не решаясь встретиться взглядом с Хёнджином. – Почти шесть утра, – мягким тоном ответил ему Хван. Его голос звучал ласково, совсем не так, как почти минуту назад. Феликс почувствовал, как по его телу пробежали приятные мурашки. – И ты не спал всю ночь? – Нет. Уже было поздно ложиться, у меня с утра операция. Нужно быть в форме. – А как я тут оказался? – У меня в кабинете? Я принёс тебя на руках. – Ты... – Да, я нёс тебя через всё отделение на руках. Нас видела целая куча народу, – довольно произнёс Хёнджин, наблюдая за побледневшим Феликсом. – Боже, какой позор, – выдохнул Ликс и нажимом потёр лицо руками. Говорят, первое впечатление самое правильное. Первое впечатление от Хёнджина было «не связывайся или вляпаешься в проблемы». Но главным поражением для Феликса оказалось то, что ему такие проблемы, как раз таки по душе. Воспоминания о том, что было до потери сознания, накатили быстро и безжалостно. – Боже, – простонал Феликс и закрыл лицо руками. Кончики ушей загорели. Хотелось провалиться сквозь землю, вотпрямщас. От чёртового смущения. И тут Феликса осенило. – Боже, нас точно уволят, пиздец. – Знаешь, ещё одно упоминание Бога и я начну ревновать, – мягко усмехнулся Хёнджин. Феликс поднял взгляд и увидел перед собой в очередной раз за вечер незнакомого человека. Без своей привычной одежды вроде джинсов с дырками и ошейников, без укладки «ёжиком» и в очках с прозрачной тонкой оправой Хёнджин выглядел максимально по-домашнему. На нём был голубой свитер с воротом и больничные белые штаны от формы. Светлые волосы лежали в лёгком беспорядке. Хван продолжал улыбаться и ждал ответа. А у Феликса ответа не находилось. У него, как говорится, челюсть отпала к полу и подобрать её никак не получалось. – Удивлён? – усмехнулся Хван. – Немного, – признался Феликс, – что ты можешь быть таким, ну... – Нормальным? – Не шипастым, – Ликс показал на шею, – ненормальный ты всегда, тебе уже ничего не поможет. Хёнджин негромко рассмеялся. – А ну-ка подвинься, – сказал он и перекинул через Феликса ногу, втискиваясь между спинкой дивана и парнем и полностью доказывая свою ненормальность. Руки Хвана по ощущениям и правда были какими-то волшебными. Недаром хирург. Ведь когда тот обнял Ликса за талию, у последнего все накопившиеся за пару секунд возмущения вмиг улетучились. От прикосновения тёплой груди к своей спине стало хорошо. Дурацкая улыбочка сама полезла на лицо Феликсу, словно ей хотелось выполнить план по улыбкам на год вперёд за один вечер. – Так нас не уволят, – как бы между делом уточнил Феликс. – Ты всё слышал, да? – мрачным тоном сказал Хван. Его плечи напряглись и Феликс подумал, что лучше и вовсе не стоило спрашивать его о таком. – Не парься, этот ублюдок нас не выкинет, даже если захочет. Все видели, что ты без сознания – это раз. Все слышали, что это из-за переработки – это два. И я нашёл кое-какие интересные бумаги у него в кабинете – это три. Так что скорее он, чем мы. – Ты рылся у него в кабинете? – шёпотом закричал Феликс и перевернулся на другой бок, чтобы лично посмотреть в глаза этому нарушителю правил номер один. Хёнджин небрежно передёрнул плечами и отмахнулся. – Не рылся, на столе лежали. Я только одолжил и отксерил, делов-то. Тем более он и правда оставил тебя одного. Это хуйня какая-то. Тебе такими темпами самому помощь понадобилась. – Ты это... Спасибо. За ночь и вообще. За меня раньше никто.. ну.. не заступался, – негромко сказал Феликс и почувствовал, как руки на талии стали сжимать его крепче. Хёнджин улыбнулся ему и ладонью мягко уложил чужую голову себе на плечо. – А я теперь буду, привыкай. Отдыхай, Ликс. Ты это заслужил. По груди разливалось приятное чувство умиротворения. Такое тёплое и ласковое, что на глаза невольно наворачивались слёзы. – У тебя операция с утра? – спросил Феликс. – Даже две, – Хёнджин поиграл пальцами перед своим лицом, – догадаешься какие? – Ужас, – скривился Феликс и засмеялся, – и ты всё равно вышел помочь мне? – Ага, – пожал плечами Хёнджин и мягко улыбнулся, – я же не мог бросить тебя одного. У Феликса ком в горле от ебаной усталости. У Феликса эмоциональный щит под угрозой из-за усталости. У Феликса, блядь, в груди ёбанный фейерверк из-за усталости. А ещё из-за Хёнджина. – Удивлён, что я к чему-то могу относиться серьёзно? – сказал он ласковым тоном, чуть склонив голову вбок. – Может быть, – ответил Феликс. – К тебе я всегда буду относиться серьёзно, Ликс. Чёртов ком в горле. Чёртовы слезящиеся глаза. Феликс быстро заморгал и закусил губу изнутри. От признания в груди что-то горячее порвалось и стало приятно растекаться по всему телу. Новогодняя ночь и правда ощущалась особенной. – Хочешь посмотреть, как я пришиваю пальцы завтра? – вдруг выдал Хёнджин, зарубая всю романтическую атмосферу на корню. – Нет! – вспыхнул Феликс, чувствуя прилив тошноты при слове палец. А потом подумал пару секунд и нехотя добавил, – ладно, хочу. – А потом, хочешь, сходим покушать? – Хочу. – Как свидание. – Ладно, – легко согласился Ликс. – А потом ко мне. – Не наглей, – весело хмыкнул Ликс, а после небольшой паузы продолжил, – поедем ко мне. На губах у Хёнджина расцвела улыбка. В его глазах отражался тёплый свет от огоньков гирлянды. Феликсу так сильно хотелось его поцеловать, но чёртова ночь длилась слишком долго, и глаза закрывались сами по себе. – Поспи немного, – мягко улыбнулся ему Хёнджин и ласково, словно маленького ребёнка, погладил по волосам. – А ты? – А я прослежу, чтобы тебя никто не разбудил. – Спасибо, – выдохнул Феликс и улыбнулся. Может быть, этот ваш Новый год не так уж и плох?