***
Участок городского пейзажа в несколько миль носил имя Квартал Призраков, потому что люди давно забросили это место. Это руины появились из-за одного из самых первых высокоопасных злодеев в Японии, по имени Сейсмик, чья способность контролировать землю и земную материю до сих пор остается одной из самых сильных зарегистрированных причуд стихий, которые когда-либо существовали. Квартал Призраков был местом последней его битвы. Это было невероятно тяжело и ужасно. Пугающе большое число жертв. Астрономический ущерб, нанесенный самому городу. И, из-за силы и характера сейсмических сил, вред природе также оказался необратимым. Земля была разрушена до основания. Геологи назвали это «тектонической аномалией», почва была настолько нестабильна, что любые попытки построить на ней что-либо приведут к катастрофе. Заброшенный городской пейзаж в нынешние дни был в основном перепрофилирован для образовательных целей - обучения героев или тестирования предметов поддержки - хотя, если Айзава правильно помнил, он также иногда использовался в качестве места съемок фильмов. И, по-видимому, считался чем-то вроде Святого Грааля для любителей городских исследований, потому он довольно хорошо охранялся, и попасть в него было сложно. Его класс отправился туда в рамках курса по минимизации сопутствующего ущерба. И его класс пострадал от очень мощной причуды, вызывающей страх. Айзава не мог придумать худшую для этого группу студентов, которые должны были пострадать от чего-то подобного. Его хорошо обученные, глубоко травмированные, до странного взаимозависимые проблемные дети. — Мы не можем войти все сразу, — объяснила ему Полночь. — Местность слишком нестабильна для большинства наших причуд или даже для нескольких человек, не говоря уже о том, что мы не хотим пугать детей больше, чем уже есть. Они очень, очень не хотели этого. И наименее вероятным человеком, который испугает студентов, остался Сотриголова, обладавший также идеальной причудой для данной ситуации. Итак, Айзава пошел один. Дети носили трекеры в ботинках во время полевых поездок — мера предосторожности, принятая после катастрофы в их тренировочном лагере. Мик дежурил возле монитора и говорил в коммуникатор, установленный в ухо Айзавы, направляя его к ним по одному. Зайти. Найти его учеников, по одному за раз. Обезвредить их, разбив капсулу усыпляющего газа Полночи, который может продержаться около получаса вдали от ее тела. Отправить местоположение, и другой учитель осторожно проберется к спящему ребенку и приведет его на базу за пределами Квартала Призраков, в то время как Айзава двигается к следующему. Простой план. Даже хороший. Была только одна часть, которая заставляла грудь Айзавы разрываться на части — по одному за раз. Он стоял у входа в Квартал. Выдох. — Ты слышишь меня, Стерка? — голос Мика в его ухе проверил связь. В каком-то смысле отрезвляюще. — Слышу тебя хорошо, — ответил он. Мужчина натянул очки на глаза, больше по привычке, чем по какой-то другой причине, а затем надел респиратор на нос и рот, чтобы самому не вдохнуть усыпляющий газ. — Вижу детей на мониторе, — произнес Мик. — К кому идем в первую очередь? Айзава проигнорировал свои судорожные реакции, часть его, которая вопила: «Ко всем, ко всем сразу, к всем 19 сразу». Дыши. Отдели личное. Будь рациональным. Он знал этих детей. Это была причина, по которой они послали его, а не Полночь. — Кто в движении, Мик? — спросил Айзава. — Прямо сейчас? — настала тишина, когда Мик смотрел на мониторы. На крошечные мигающие точки его испуганных, паникующих учеников. — В настоящее время двигаются Ашидо, Иида и Бакуго. «Рационально, Шота», — повторил он про себя. Голова, а не сердце. Никогда не сердце, в подобной ситуации, по крайней мере, пока. Подумай о каждом из детей, о местности, об угрозах. Кто был в наибольшей опасности? Он прислушивался к окружающему миру. Он не слышал никаких взрывов. — Сначала Иида, — высказал Айзава, а затем отправился туда, куда его вел голос Мика.***
Все Ииды бежали с удовольствием. Они бежали так, как будто бег был единственным, что их освобождало. Они бежали так, как будто каждый день с трудом заставляли себя двигаться на прогулке. Как будто они постоянно заставляли себя двигаться со скоростью других, пока не оторвутся от земли. Тенсей бегал со смехом, когда они все были в школе. Например, легкие шутки, нежное поддразнивание и беспроигрышные пари с низкими ставками (обычно втягивали ничего не подозревающих младшеклассников в обреченную пешую гонку). Тенья, как обнаружил Айзава в процессе обучения, бегал с выдохом. С выходящим из него напряжением. Как будто единственный раз, когда он не думал и не беспокоился о сотне разных вещей, был за секунду до начала бега. Сейчас же Тенья бежал не так. Это была запинающаяся, отчаянная походка человека, который точно знал, что он должен потерять, и был уверен, что в нескольких секундах от потери. Это было извращенно и болезненно, и не то, что Айзава когда-либо хотел увидеть в своем 15-летнем ученике. Айзаве удавалось поспевать за ним, но с трудом. Ему нужно было сделать это быстро. Урок, хорошо запомнившийся по смеющимся ставкам Тенсея — только дураки думали, что смогут победить Ииду в беге на выносливость, даже испуганного подростка Ииду. Или, может быть, особенно испуганного подростка Ииду. В конце концов, Тенья прибежал в кампус от самого USJ. — Иида, — попытался он. В конце концов, Яги был достаточно разумный под действием своего страха. Ответа не последовало. Глаза Ииды были расфокусированы и остекленели, устремляясь к несуществующим вещам, которые Айзава не мог видеть. — Иида Тенья, — попробовал он снова, надеясь, что более личный аспект имени поможет, что, возможно, шока от того, что его учитель был таким фамильярным, будет достаточно, чтобы заставить ребенка посмотреть и заметить его. Иида резко остановился, а затем использовал всю свою инерцию и впечатляющий поворот бедра, чтобы нанести сокрушительный удар в лицо, если бы Айзава был немного медленнее. К счастью, Айзава был не немного медленнее, а Иида паниковал настолько, что его прицел был не точен. Айзава нырнул под руку и выполнил хорошо отработанное движение — захват оружия вверх и вокруг руки, откат в сторону, выведение нападающего из равновесия. Иида упал и растянулся, еще одно свидетельство того, что, что бы он ни видел, это был не его учитель. Айзава направил другой конец своего оружия захвата, дабы связать ему ноги и держать его неподвижно. Он не был готов к тому, что Иида будет настолько оживлен, что начнет бороться с отчаянием, от которого затрещали кости. Он ударил обеими связанными ногами, и Айзава откинулся назад, чтобы избежать удара. — Прочь, — прорычал Иида, его голос дрогнул. Его глаза были дикими и расфокусированными, он явно что-то видел, но не что-то реальное. — Отпусти меня. Он боролся так, будто тонул в глубоком море. Как будто единственное, что могло заставить его снова вдохнуть глоток воздуха, это встать на ноги и продолжить бежать. Куда, Айзава не мог знать — он даже не знал, убегал ли он прочь или бежал навстречу. — Иида, ты находишься под влиянием причуды, — попытался Айзава еще раз, в отчаянной надежде, что это сработает в третий раз. Иида отреагировал, дергая и выкручивая руку, запутавшуюся в его шарфе, напрягая ее так, что Айзава знал, что это приведет к разрыву связок, если он не остановит это. Он вытряхнул одну из капсул усыпляющего газа в руку, защелкнул респиратор на шее вокруг носа и рта, а затем бросился вперед, чтобы обездвижить своего ученика, пока тот не успел нанести себе вред. Айзава положил одну руку на плечо Ииды, расколол капсулу и держал её, пока тот боролся, а газ в это время рассеивался по воздуху. И тогда Иида начал плакать. Глубокие, сотрясающие грудь рыдания вырывались из него в такт его слабеющим движениям в руках Айзавы, когда усыпляющий газ стал действовать. — Мне надо, — выдохнул Иида со слезами в голосе. — Мне надо попасть туда вовремя. Я не могу подвести его. Я не могу подвести их. Мне нужно попасть туда, или все… все будут… — он затих, борясь с отяжелевшими веками. — Ты пришел вовремя, Иида, — Айзава поймал себя на том, что бормочет ему это в ответ. — Ты сделал это. Все в порядке. Просто иди спать, а я позабочусь об остальном. — Я не могу… — Спи. В последний раз слабо дернувшись в руках своего учителя, Иида закрыл глаза, и его тело обмякло. Айзава осторожно снял с лица очки Ииды и положил их в передний карман его формы. Он включил передатчик. — Иида в безопасности, — отчитался он, — пошлите кого-нибудь за ним. — Эктоплазм уже в пути, Стерка, — сообщил Мик. — К кому мы идем следующим? Айзаве потребовалось время, чтобы снова сосредоточиться. Рационально, — напомнил он себе, — рационально. Айзава знал своих детей. Сначала он пошел к Ииде, потому что знал, что Иида никак не отреагирует на такой сильный страх, кроме как бегством. Он знал, что из всех его учеников Иида был одним из немногих, у кого был шанс выскользнуть из Квартала Призраков или столкнуться с одним из электрических ограждений по периметру. Айзава слушал. Он по-прежнему не слышал взрывов. Он знал своих детей. — Отведи меня к Токоями, — попросил он.***
Айзава увидел Темную Тень прежде, чем в поле зрения появился Токоями. Поднимаясь над осыпающейся стеной разрушенного здания, мечась взад и вперед, словно хорошо скоординированный пчелиный рой. Причуда была крупнее, чем обычно, но Айзава ожидал этого. Айзава также знал, что делала Темная Тень, когда его человек паниковал, а пасмурный день сегодня не делал ситуацию лучше. Он лишь удивился, почему они остаются такими неподвижными. Он перепрыгнул через стену, и ответ заставил его желудок сжаться. Токоями, должно быть, нашел какой-то электрический провод в обломках здания. Он использовал его, чтобы привязать свою правую руку от запястья до локтя к куску арматуры, который прогнулся сквозь фундамент. Всякий раз, когда Темная Тень достигал предела своего радиуса действия, Токоями наклонялся вперед и сжимал руку. Проволока впивалась в его кожу. Прямо под зазубриной на его запястье вяло кровоточил порез. Айзава сделал еще один неуверенный шаг вперед. При звуке его шагов Темная Тень завизжала и подлетела ближе, и Токоями отпрянул от него, прижимаясь ближе к осыпающейся стене. — Не подходите ближе! — закричал он, и голос его сломался, как разбитый стакан. — Держитесь от меня подальше, я сделаю вам больно. Айзава слегка присел, и Темная Тень с болезненным ревом пронеслась над ним. — Токоями… — Мистер Айзава, пожалуйста, отойдите, — Айзава на мгновение замер, не ожидая, что ребенок сможет его узнать. — Я сделаю вам больно, — снова сказал Токоями, на этот раз больше себе, чем Айзаве. — Я сделаю вам больно. Я всегда в конечном итоге причиняю кому-то боль. Я всегда делаю все хуже. Токоями был одним из самых сдержанных учеников Айзавы. Его драматизм, хотя и присутствовал — Айзаве еще предстояло встретить 15-летнего подростка без драматизма — был преуменьшен и обращен внутрь. Он молчал о своих эмоциях, запирая их глубоко внутри, но редко выражал потребность поделиться ими со всем окружающим миром, как, скажем, Киришима. Такой уровень паники и ненависти к себе был неизведанным. Айзава медленно сделал еще один шаг вперед. Темная тень полетела прямо вверх, и Токоями выгнулся дугой, когда был поражен конец их диапазона. Он сделал долгий, болезненный вдох. — Я не могу его контролировать. Я не могу его контролировать, — голос Токоями утих до бормотания, снова и снова, повторяя слова как мантру, чтобы не отставать от того, как он раскачивался взад и вперед. Он уткнулся клювом в колени. — Я сделаю вам больно. Я не могу его контролировать. Айзава посмотрел вверх, на то, как высоко над землей парила Темная Тень. Он измерил расстояние между собой и Токоями, вспомнив последний раз, когда они проверяли скорость отражения Темной Тени на тренировке причуд. Иногда даже для героев подполья лучшим вариантом действий был самый прямой. Айзава низко пригнулся и бросился вперед, капсула усыпляющего газа уже была у него в пальцах. Темная Тень нырнула к нему, его дикие, жаждущие крови глаза горели неистовым огнем. Токоями прижался ближе к своей связанной руке, «Нет» вырвалось из его горла, как будто это было что-то живое. Айзава расколол капсулу, бросил ее с точностью, свойственной всем его годам в качестве про-героя, а затем откатился в сторону, когда Темная Тень приблизилась к земле. Токоями дважды всхлипнул. Капсула все еще лежала на коленях, но с каждым вдохом газ глубже проникал в его легкие. Айзава уклонился от очередного удара Темной Тени, но она уже замедлялась — причуда Полночи сработала быстро. Токоями снова вдохнул, а затем начал раскачиваться. — Простите, — прошептал он. — Мне так жаль, сенсей. — Все в порядке, Токоями. Все хорошо, — Айзава наблюдал, как Темная Тень возвращается к нему. — Никто не пострадал. Ты молодец, ребенок. Токоями качнулся в оковах на руках, и Темная Тень почти вернулась к своему обычному размеру, прижимаясь к влажной щеке Токоями, словно странный маленький кот. — Мне жаль, — пробормотал ребенок еще раз, прежде чем полностью обмякнуть, его дыхание наконец выровнялось во сне. Айзава двигался. Проволока теперь принимала на себя слишком большую часть веса тела Токоями, заставляя его руку поворачиваться под неудобным углом, врезалась прямо в кожу. Он перерезал проволоку своим ножом одним плавным движением, а затем поймал ребенка, когда он упал на землю. Айзава мог прожить всю свою жизнь и не узнать, как слезы заставляли перья Токоями распушаться. Он нажал на свой коммуникатор, но Мик уже заговорил. — Отправляю кого-нибудь к нему, Стерка — У нас есть медик у ворот? — Ага, — ответил Мик, — и Исцеляющая Девочка наготове, как только мы доставим всех твоих птенчиков домой. — Ладно. Хорошо, — Айзава осторожно прижал раненую руку Токоями к груди. — Токоями, по крайней мере, понадобятся бинты. — Будет сделано. После последнего мгновения, проведенного рядом с Токоями, Айзава поднялся на ноги. Мик дал ему время подумать. Теперь двое в безопасности. — Бакуго следующий.***
Он знал, что может доверять Бакуго, что тот не начнет немедленно взрывать все. Бог свидетель, у его ученика была своя изрядная доля проблем, но контроль причуд не входил в их число. Айзава видел, как Бакуго пожимал плечами в ситуациях, которые традиционно приводили к потере контроля над причудами у детей его возраста — испуг, неожиданный удар, стресс, работа со слишком большим количеством сенсорной информации. Из того, что понял Айзава, Бакуго, по сути, провел все свое детство, сосредоточившись только на быстром контроле причуды и восприятии. Он знал, как сделать свои взрывы опасными, но это также означало, что он хорошо практиковался в том, чтобы делать свои взрывы безопасными. Итак, Айзава понимал, что у него будет достаточно времени, чтобы добраться до Ииды, его риска бегства и Токоями, чья причуда особенно плохо реагировала на повышенные негативные эмоции, прежде чем он возьмется за Бакуго. Как бы то ни было, такая причуда и такая нестабильная местность были верным путем к катастрофе, и Айзаве нужно было действовать быстро. Из наушника Мик сказал: — Он движется между тремя зданиями справа от тебя. В основном, на первых этажах. — Понял. Айзава вышел на середину улицы. Он отбросил скрытность в сторону. Сделал свои шаги тяжелыми и последовательными, пнул несколько камешков и мусора, пока шел вперед. Он остановился, тело расслабилось, чувства обострились. Готово. — Теперь ты можешь выходить, — позвал Айзава, и его голос отозвался эхом. — Давай. Я знаю, что ты прячешься. — Интересная стратегия, — пробормотал Мик, но Айзава проигнорировал его. — Выходи, Кацуки, — снова окликнул он, на этот раз добавив в свой голос лишь нотку насмешки. — Ты же знаешь, что здесь происходит, на каком-то уровне. Ты достаточно умен для этого. Выходи. Последовало долгое молчание. А затем из нижнего окна ближайшего к нему здания вылетел мальчик-подросток, развернув плечи, чтобы защитить шею и вытянутую руку, с искрами, вылетающими из его пальцев. С криком на его губах. Айзава развернулся к нему, Стирание ожило, и оружие захвата вылетело наружу. Искры погасли на кончиках пальцев Бакуго, но его движение не прекратилось. Он нырнул под ленточный белый материал и продолжил атаку. — Пошел ты! — взревел Бакуго надтреснутым голосом. Он попытался нанести удар в солнечное сплетение, от которого Айзава лишь увернулся. — Наконец-то решил сразиться со мной по-мужски, да? Вместо того, чтобы прятаться за углами и шептать дерьмовые угрозы, как какой-нибудь злодей из второсортного фильма? Научись новым словечкам, я уже раньше все это слышал. Шнырять по углам и шептать дерьмовые угрозы? Здания, между которыми бежал Бакуго, нависали над ними. Сердце Айзавы сжалось. От чего там убегал ребенок? Что излилось из его собственной головы, чтобы преследовать его по разрушенным коридорам? Бакуго отступил, готовясь к новой атаке, и Айзава впервые хорошо рассмотрел парня. Его лицо было измазано грязью и пеплом, воротник спортивной формы был разорван, но в остальном он казался блаженно невредимым, по крайней мере физически. Лицо Бакуго исказилось в диком рычании. Его зрачки были опасно расширены. Он смотрел в сторону Айзавы, но его взгляд не был прикован к лицу учителя. Это было так, как если бы он думал, что столкнулся лицом к лицу с противником значительно выше Айзавы. Вероятно, так и было. Бакуго протянул руки за спину, чтобы продвинуться вперед, но он все еще был подвержен Стиранию. Айзава наблюдал, как руки его ученика сжимаются и дрожат. — Что ты сделал с моей причудой, больной ублюдок? — выдавил он. — Это я, Бакуго, — сказал Айзава, — Сотриголова. Ты знаешь, что делает моя причуда. — Не вешай мне лапшу на уши, — прорычал Бакуго в ответ, и Айзава отказался от попытки заставить ребенка увидеть его. — Мне все равно, что ты со мной сделал. Я могу победить тебя в любом случае. А потом он снова напал. Неряшливо, за такой бой Айзава разорвал бы на части, если бы они были на тренировке, но сейчас нет. Сейчас он хочет, чтобы они так дрались. Айзава обхватил свое оружие захвата вокруг одного запястья, а затем развернул ребенка в удерживающий захват, его рука оказалась на груди Бакуго. Бакуго начал бороться, как дикий зверь, попавший в ловушку, и соответственно рычал. Айзава расколол капсулу усыпляющего газа на ладони и приложил ее к лицу ребенка, заставляя его вдохнуть. — Отпусти меня, — выдохнул Бакуго, продолжая дергаться, даже когда он замедлился. — Черт возьми, отпусти меня, я не позволю тебе снова забрать меня. Ты не заберешь меня снова. Нет, нет, черт, нет… Черт, Деку, не подходи… А потом ноги Бакуго подкосились, и он, расслабившись в объятиях своего учителя, уснул мертвым сном. Айзава с осторожностью хирурга, уложил его на землю. По крайней мере, теперь он знал, что преследовало Бакуго в этих зданиях. Низкий и знакомый голос Мика нарушил момент. — Это было грубо, Шо. — Кодовые имена во время операции, — автоматически поправил Айзава. Он должен оставаться Сотриголовой, прямо сейчас. Если бы он хоть на мгновение станет Шо Хизаши, он никогда не сможет пройти через это. — Понял, — сказал Мик, ведь знал его дилемму. — Отправил человека к нему. Куда дальше, Сотриголова? Он должен был продолжать идти.***
К счастью, некоторых из его учеников было проще усмирить. Оджиро и Хагакуре в какой-то момент объединились, нашли стабильное место с большей частью неповрежденных стен и создали впечатляющую, если лихорадочно собирать, оборону. Они, похоже, думали, что вернулись в USJ. Каждый из них по очереди толкал другого позади себя -отчаянные движения защиты. Учительская часть мозга Айзавы, которая, казалось, никогда не отключалась в эти часы, отметила, что во время упражнений нужно почаще соединять их в пары, поскольку «отвлекать противника лобовым, агрессивным боем, в то время как человеческое воплощение скрытности мозгует им сзади» было достойной полезной стратегией, даже если это было менее эффективно, поскольку они оба становятся медленнее и слабее от газа Полночи. Он старался не думать о том, что последнее, что они сделали перед сном - это подняли руки, стремясь защитить друг друга.***
Айзава также нашел вместе, как ни странно - Сато и Аояму, оба стояли на коленях в темном, грязном переулке. Они даже не заметили его приближения. Это было страшно само по себе. Сато пристально смотрел на стену на другой стороне переулка, трясясь, как заводная детская игрушка. Когда Айзава подошел ближе, он увидел рельефные линии на обеих обнаженных руках Сато, явные следы его собственных ногтей, царапающих кожу вверх и вниз. Однако он больше не мог этого делать, потому что Аояма переплел их пальцы и сжимал их. Сато продолжал тянуть, пытаясь вернуть ногти на руки, но Аояма с каждым разом сжимал все сильнее. — Non, non, mon ami , — повторял он снова и снова, лихорадочно и отчаянно. — Не надо. Остановись. Посмотри на меня, у нас все будет хорошо. Все будет хорошо. Айзава не почувствовал ничего, кроме облегчения, когда их глаза закрылись.***
Его первым сюрпризом было вот что: Ашидо сама явилась к нему, как летучая мышь из ада, начав атаку, которая превзошла по злобности Бакуго. Она станет по-настоящему впечатляющим бойцом ближнего боя, когда вырастет. Она уже и сейчас была поразительна, не уступая ему ни сантиметра, используя свои размеры и гибкость в полной мере. Айзаве пришлось согнуться пополам, чтобы избежать удара рукой, покрытой кислотой, направленный прямо в его лицо. Он бросил на нее свой шарф, и она уклонилась от него, танцуя будто на сцене. Взгляд Ашидо метнулся к его лицу, она была также испугана и потеряна, как и остальные его дети. — Не прикасайся ко мне, черт возьми, — прорычала она, как дикое и неуправляемое животное, а милой и солнечной девушки, которая беспокоила его из-за его пристрастий к кофе и учила своих одноклассников танцевать, в помине не было здесь. — Оставь меня в покое. Если ты дотронешься до меня своими гребаными руками, я отгрызу твои пальцы собственными зубами. А затем она снова атаковала его, наткнувшись прямиком на усыпляющий газ Айзавы, который тот кинул между ними. Он поймал ее своим оружием захвата, а не руками. Он осторожно положил ее на землю и попросил, чтобы именно Полночь пришла за ней.***
Затем он пошел к Яойорозу и проклял себя, когда увидел ее. Потому что это, должно было быть известно ему. Он должен был предвидеть это. Он должен был прийти к ней раньше. Она была почти истощена. Скрючившись в центре разрушенной комнаты и окруженная средствами первой помощи, аварийными припасами, бутылками с водой, радиоприемниками — всем, что могло понадобиться в спасательной операции, — она казалась намного меньше, чем была. Она прижала руки к груди, как будто ожидала чего-то большего. И тихонько плакала. Айзава сделал еще несколько шагов в комнату. Яойорозу не подняла глаз. Он присел на корточки, так что их глаза были на одном уровне. Он активировал стирание, прежде чем она смогла навредить себе еще больше. — Яойорозу, — тихо позвал он. Яойорозу вскинула голову. Она посмотрела на него с полным опустошением в глазах. — Мистер Айзава, — выдавила она, слезы неуклонно катились по ее щекам, — мне очень, очень жаль. — Ребенок, что ты… — Моих сил не хватит, чтобы дать все, — она посмотрела на предметы вокруг нее. Ее слезы капали на пол. — Этого так мало, Сенсей. Мне так жаль. Айзава достал капсулу из своего пояса и покатал ее на ладони. — Яойорозу, я обещаю тебе, — сказал он, — этого более чем достаточно. И он разломал капсулу. Она все еще плакала, когда упала на землю.***
Каминари был экспрессивным ребенком. Энергичный, легко читаемый, обычно улыбающийся. С его плохим настроением было уникально легко справиться среди его сверстников — грубое заверение, что Айзава знает, что он старается, и ценит это превыше всего, шанс попробовать еще раз, комплимент его настойчивости и прогрессу, а затем подтолкнуть его к друзьям, чтобы те обняли и прыгнули на него. Даже тогда Айзаве не часто приходилось это делать; Каминари тоже был довольно счастливым ребенком. Сейчас же Каминари плакал так сильно, что не мог пошевелиться. Забившийся в угол, прижав колени к груди и уткнувшись лбом в колени, ребенок плакал, сотрясая грудь тихими слезами. Его кулаки были вцеплены в волосы. Он не издавал ни звука — ни хныканья, ни причитаний, только отчаянные вздохи внутрь и рыдания. Маленькие желтые электрические разряды пробегали по его коже каждый раз, когда Айзава приближался. Айзава не окликнул его. Это, скорее всего, испугало бы его больше, чем что-либо еще, и последнее, что им обоим было нужно, это полный заряд электричества Каминари. Он уложил ребенка спать и слушал, как он успокаивает себя, как малыша, успокаивая его собственные рыдания, когда он задремал. Как будто он делал это тысячу раз до этого.***
Айзава вытащил перья из своих волос, его губы нахмурились, когда он это делал. Кода был настолько напуган, что инстинктивно воззвал к дикой природе, и животные отреагировали так, как будто он был одним из их детенышей. Айзава чертовски ненавидел голубей. — Ни слова, Мик, — прорычал он по связи, когда наклонился над Кодой, чтобы убедиться, что он не ранен. На его голове была небольшая шишка, вероятно, от падения во время отчаянной пробежки, но, к счастью, с ним все было в порядке. — Я не собирался ничего говорить, — произнес Мик, как гребаный лжец, которым он и был. — Точно, — фыркнул Айзава, намеренно холодно. Он проверил свой пояс, а затем снова включил связь. — Я возвращаюсь ко входу. Мне нужно больше капсул с газом, я пуст. Пусть Полночь знает. Увидимся через несколько… — Сотриголова, подожди, — вмешался Мик, его голос был настолько серьезным, что Айзава замер. — Я собираюсь дать тебе местоположение. Ты близко. Тебе нужно пойти и забрать Мидорию. — Я только что сказал тебе, — начал Айзава, — что мне нужно вернуться и взять еще… — Нет, Сотриголова, тебе нужно пойти и забрать Мидорию сейчас же. Кровь Айзавы похолодела. — Почему? — Потому что он очень высоко.***
В списке вещей, которые Айзава никогда в жизни не хотел видеть, Мидория Изуку, свесивший ноги с крыши здания, был в топ-10. Айзава осторожно, очень осторожно подошел ближе к поникшей спине своего ученика, его предательское гребаное сердце застряло в горле. Он заметил, как Мидория до побелевших костяшек вцепился в парапет стены, на которой он сидел. Он не мог напугать его. Он обязан был сделать все совершенно правильно. — Мидория, — рискнул он заговорить, — привет, проблемный ребенок. Не мог бы ты отойти от края для меня? Мидория несколько раз покачал ногами, как ребенок. — Привет, мистер Айзава, — сказал он странно ровным голосом. — Что вы здесь делаете? Айзава сделал еще один осторожный шаг вперед. — Я здесь, чтобы забрать тебя, Мидория. Отойди, прямо сейчас. Мидория наклонил голову, как будто он что-то слышал, но не Айзаву. Его глаза были ужасающе пустыми. — Какое-то время это было приятно, — сказал он тем же пустым, разговорным тоном. Как будто он не был у края гребаной крыши. — Что было приятно? — спросил Айзава, придвигаясь ближе. Заставь его говорить, заставь его говорить. Ему нужно было подойти ближе. — Быть чего-то стоящим, — ответил Мидория, и Айзава почувствовал, как глубоко внутри него что-то треснуло. — Что? — слово сорвалось с его губ почти без его согласия. Мидория пожал плечами. — Было приятно быть чего-то стоящим. Айзава двигался медленно, с хирургической точностью. — Это верно, Мидория. Ты очень важен для многих людей. Медленное, плавное покачивание головой. — Больше нет. — Это неправда, — боже, почему ребенок решил подняться так высоко? — Правда. Все в порядке, мистер Айзава, — он повернул голову к своему учителю, лицо все еще оставалось ужасно безразличным. Впервые за весь день Айзаве захотелось плачущего ребенка — он знал, что делать с плачущим Мидорией. — Вам не нужно лгать. Знаю, я пустое место. Я не имею значения. И никогда не имел — глупо было считать, что это может измениться. Затем парень наклонился — не назад, по факту лишь слегка вперед, но этого было достаточно, чтобы напомнить о том, что может наступить, из-за чего Айзава двинулся без лишней мысли в голове. Он использовал свой шарф для дополнительной безопасности и повалился вперед, обхватив Мидорию за талию и отбросив их обоих назад, подальше от края. Мидория обмяк в его руках. Нисколько не сопротивляясь как будто в нем исчезла любая надежда. — Я бы хотел, не быть никем, — тихо, почти шепотом произнес малыш. Не мольба, а просто утверждение. — Не быть никчемным. Мидория был слишком спокойным, когда Айзава взял его на руки и встал, неся его, как гораздо младшего ребенка. Его глаза все еще были широко раскрыты, пусты и пристально смотрели. — Почему я просто не могу быть лучше? — задал вопрос Мидория, когда Айзава начал возвращаться к воротам так быстро, как только мог. — Хотя бы слегка? Айзаве нужно было, чтобы все его дети были в безопасности. Ему нужно было быть рациональным. Будет ещё время, чтобы обработать все это позже.***
Яги выглядел еще хуже, чем когда Айзава ушел. Он свернулся калачиком на ступеньках автобуса, где ученики, которых уже забрали, спали, как дрожащая и охраняющая горгулья. Он вскинул голову, когда услышал приближение Айзавы, и вид Мидории в его объятиях с тем же успехом мог быть вспышкой молнии. Он дернулся вперед, протягивая руки к ним обоим с болезненным криком, вырвавшийся из его горла. — Мидория, — сказал он, затаив дыхание. — Он… Мидория… — С ним все в порядке, — коротко пояснил Айзава, потому что у него сейчас нет времени объяснять, что только что произошло, объяснять, что их ученик в настоящее время обмяк и смотрит так, как будто его душу высосали из него. — Вот, — сказал он вместо этого, — возьми его. И он уронил Мидорию на колени Яги. Руки Яги мгновенно обвились вокруг него, все его внимание переключилось на ребенка. Он провел руками по кудрям Мидории и крепко обнял его, наклонив при этом голову. Мидория, со своей стороны, казалось, очень хотел, чтобы его обнимали, как какую-то утешительную игрушку — он повернул лицо к груди Яги и закрыл глаза. — Юный Мидория, юный Мидория, мой мальчик, о, мой мальчик, я так беспокоился о тебе, — пробормотал Яги в тихом молебне, подпитываемым причудой страха. — Я так волновался. Я так рад, что ты в безопасности. Он качал их обоих взад и вперед, а затем перешел на английский, выпуская тихий поток бессмыслицы: — Little star, little prince, oh, my boy, sweetheart, son, precious thing, I thought I lost you, I thought I lost you… Рука Мидории сжалась в кулак на рубашке Яги, и его плечи начали дрожать. Айзава развернулся на каблуках и направился к Полночи. Ему нужно было больше усыпляющего газа. Ему нужно было вернуться туда.***
Затем Мик направил его к Серо и Шоджи, которые стояли спиной к спине в пустом дворе, яростно сражаясь с чем-то, чего он не мог видеть. Он слышал, как Серо рычал на их невидимых нападавших, что он «знает, что такие ублюдки, как они, делали с детьми с мутантными причудами», и Айзаве ничего так не хотелось, как сесть и заплакать, потому что почему так много людей были так жестоки к этим детям? Айзава наблюдал, как Серо и Шоджи заснули быстрее, чем остальные их одноклассники — они уже исчерпали себя, прежде чем начали вдыхать газ. Он указал их местоположение одному из своих коллег. Он побежал дальше.***
Джиро стояла, прислонившись спиной к стене, прижав дрожащий палец к губам — универсальный знак «молчи». — Вам нужно быть осторожным, сенсей, — прошептала она, когда он подошел к ней. — Они вас услышат. — Кто меня услышит, Джиро? — спросил Айзава, даже когда она отчаянно сигнализировала ему замолчать. — Они, — она указала пальцем, который не был у ее губ, на пустую остановку через дорогу от них. Айзава все же потише ответил: — Вижу, — хотя он этого не делал. — Хочешь, чтобы я заставил их уйти, Джиро? Медленно и даже неуверенно Джиро кивнула головой. Айзава разломил капсулу на ладони и поднес ее к ее носу. — Сделай глубокий вдох, — указал он, и она подчинилась — ничего похожего на язвительную бунтарку, которая обычно подвергала сомнению его команды. Она с легкостью упала, и Айзава поймал ее. Джиро была одним из его самых маленьких учеников и, возможно, самым худощавым. Она весила ничто в его руках.***
— Ты уверен, что они в этом здании, Мик? — спросил Айзава, осторожно идя по заброшенному жилому комплексу. — Да. Их двое, хотя они не вместе. Похоже, это разные квартиры. Я могу указать тебе номер каждой, но как только ты окажешься внутри, ты будешь предоставлен сам себе. Трекеры не настолько точны. — Я в любом случае заберу их. — Я знаю, что ты сможешь, Стерка. Поверни здесь. Первая дверь справа от тебя. Айзава спросил: — Кто из них? — Урарака. — Понял, — ответил Айзава, а затем открыл дверь и вошел. Он нашел Урараку на старой кухне. Она ходила взад и вперед, открывая шкафы, собирая консервы десятилетней давности и ставя их на стол. Она казалась устрашающе спокойной, двигаясь с точностью военного уровня. Собирая еду, проводя руками по задней стенке каждого шкафа, чтобы убедиться, что она ничего не пропустила. Она активировала свою причуду и поднялась в воздух на несколько сантиметров, дабы точно убедиться в этом. Айзава позволил усыпляющему концентрату начать заполнять комнату. Что-то в том, как она стояла, заставило его почувствовать, что подходить к ней — плохая идея, и он знал, что лучше не сомневаться в своих инстинктах. Урарака уставилась на кучу еды на покрытом пылью столе. — Этого будет недостаточно, — устало произнесла она. Она начала вдыхать газ и села на один из стульев, когда ее колени начали ослабевать. — Нам этого не хватит. Она отвела кулак и ударила по столу один раз, достаточно сильно, чтобы заставить Айзаву подпрыгнуть. — Этого не хватит, — повторила она, но на этот раз злее. Айзава остался в дверях, сердце билось необычно быстро. Это был такой тихий и взрослый страх. И такой неправильный на узких плечах Урараки. Она опустила голову на руки, запустив пальцы в волосы. Стресс, но давно засевший в мозгу. Страх, но знакомый. Айзава осторожно вошел в комнату и положил руку ей на затылок. Она наклонилась к нему, как будто знала, что он был там все это время. — Спи, ребенок, — прошептал Айзава, — и пусть взрослые беспокоятся об этом. Он сказал это так, как будто они жили в мире, где это могло быть правдой. Он сказал это, и, возможно, он говорил это, чтобы успокоить себя, так же, как он успокаивал ее.***
На факультете UA было общеизвестно, что Тодороки Шото что-то скрывает. Что-то ужасное, болезненное и слишком деликатное, чтобы говорить об этом, что также означало, что это было слишком личное, дабы требовать ответа. Они знали это, потому что Тодороки сам рассказал им об этом: замешательство в его широко раскрытых глазах, когда он столкнулся с похвалой; в его странных, вздрагивающих реакциях на обычные движения. То, как они с Мидорией за несколько недель превратились из едва знакомых в почти неразлучных друзей. Тодороки Шото был тихим и вежливым и прекрасно сдерживал свои эмоции, пока они не доходили до предела. Он был преданным учеником. Хорошим бойцом. Персонал даже замечал, как неуклюже он пытался научиться быть другом. Но все они знали, что было что-то не так. Теперь Айзава уставился на дверь шкафа для одежды в конце коридора в разрушенной, заброшенной квартире, и ему так хотелось, чтобы он сильнее настаивал на своем ответе, вместо того, чтобы позволить доверию медленно расцветать само по себе. Он протянул руку, взялся за ручку. Открыл дверь. Тодороки обеими руками зажал нос и рот, чтобы заглушить любой звук, который мог издавать, даже собственное дыхание. А его глаза были широко раскрытыми, дикими и очень, очень юными. Он залез в самую глубину шкафа, спрятался в себе, чтобы стать наименьшей возможной мишенью. Как будто он хотел полностью исчезнуть из реальности. Он дрожал. Когда свет упал на его лицо, он захныкал. — Черт, — выругался Айзава, а затем присел на корточки, сделав себя менее высокой, угрожающей фигурой. Он нащупал одну из капсул у себя на поясе. — Привет, Тодороки. Давай вытащим тебя отсюда, хорошо? Тодороки еще сильнее прижался к задней стене. Он поднял руки, чтобы закрыть лицо, как будто блокируя удар. — Он… — начал он тихим и приглушенным голосом, совсем не похожим на того Тодороки, которого Айзава учил каждый день, — он н-найдет меня. — Я не дам, — поклялся Айзава, уже составляя планы в голове, чтобы сделать это утверждение абсолютно правдивым. — Он не найдет тебя. Больше никогда. Он сломал капсулу, когда медленно выманивал Тодороки из хорошо изученного укрытия, вырезая еще одно обещание на внутренней стороне своих ребер.***
У Айзавы не было никаких сомнений в том, что Киришима видел мертвые тела, которых там сейчас не было. Стоя на коленях посреди улицы, уставившись в пустое место перед собой, он являл собой картину застывшего опустошения. Рука наполовину вытянута перед ним, нерешительная, трепещущая птица, желающая прикоснуться, но не желающая иметь дело с последствиями этого прикосновения. Он что-то бормотал себе под нос. — Давай, Эйджиро, ты все еще можешь спасти их. Ты все еще можете спасти их. Ну, знаешь там, компрессия грудной клетки, первая помощь, просто протяни руку и… Боже, перестань быть таким бесполезным, перестань быть таким слабым, просто протяни руку и… Его рука проплыла еще на сантиметр или около того вперед, прежде чем он отдернул ее, как будто она была обожжена, прижав её к груди. — Двигайся, Эйджиро, — сказал он, раскачиваясь взад и вперед. — Ну же, идиот, двигайся. Но он этого не сделал. Он подавился рыданием, и укрепление начало подниматься по его рукам. — Глупый, глупый… Ну же, ребята, пожалуйста, скажите что-нибудь. Черт. Черт. Я… Киришима рухнул на колени. Он прижал лоб к дороге. У Айзавы внезапно возник ужасающий мысленный образ того, как он запрокидывает голову и ударяет ею о бетон. Он без всякой мысли послал свое оружие захвата и остановил ребенка. Айзава знал, что лучше не пытаться говорить с Киришимой в этот момент. Казалось, что ни у кого из детей, которые были так глубоко погружены в иллюзию, не было сил видеть сквозь нее самостоятельно. Он вскрыл капсулу и дождался сна, чтобы отвлечь Киришиму от его видений.***
Его последний ученик сидел неподвижно и спокойно, словно скульптура, на крыльце того, что раньше было банком. Подбородок Асуи лежал на коленях, а мизинец был у нее во рту. Казалось, она задумчиво пережевывала его, устремив взгляд вдаль улицы. Ее дыхание было естественным. Она не дрожала. Айзава подошел к ней, медленно и уверенно. Его классный кремень. Твердая, спокойная и добрая. Надежная, даже в своем страхе. Он сел рядом с ней. — Привет, Асуи, — поздоровался он низким, размеренным и ровным голосом. Она медленно повернула голову, посмотрев ему в лицо. Асуи несколько раз моргнула, будто собираясь с мыслями. Она долго вглядывалась в Айзаву. И затем ее глаза начали наполняться слезами. — Я знала, что вы найдете меня, — сказала она. Ее голос звучал намного тише, чем обычно. — Я знала, что вы это сделаете. Это то, что ты должен делать, когда потерян и напуган, верно? Оставайтесь там, где ты есть, пока взрослый, которому ты можешь доверять, не придет и не найдет тебя. От этих слов или от всего произошедшего за день глаза Айзавы заслезились. Он встречал мать Асуи раньше. Она была невысокой, полной женщиной, которая прихрамывала и стригла волосы практичным бобом. У нее была каждая частичка прямолинейной доброты ее дочери и чувство терпения, которое могло прийти только от воспитания четверых детей. И она научила свою дочь, что, если она когда-нибудь потеряется, сохранять спокойствие и оставаться там, где она была, и ждать, пока кто-нибудь не придет, чтобы найти ее. Потому что кто-то всегда придет, чтобы найти ее. И Асуи усвоила этот урок так глубоко в своем сердце, что даже чистый, неестественный страх не мог заставить ее забыть его. — Вы нашли меня, сенсей, — проговорила Асуи, немного влажно, вокруг пальца, который она все еще жевала. — Да, Асуи, — ответил Айзава, — я нашел тебя. И затем он предложил ей руку. — Ты бы хотела сейчас вернуться домой? Асуи кивнула и вложила руку, которую она не жевала, в его. Юный, доверчивый жест, несмотря на то, что их руки были почти одинакового размера. — Да, пожалуйста, мистер Айзава. Все остальные в порядке? — слезы все еще безмятежно катились по ее лицу. — Да. Они все ждут нас. — Ох. Это хорошо, сенсей. Я о-очень рада. — Да. Я тоже. Они осторожно встали и направились ко входу.