В Бездне один путь - вниз

Мертвецы не могли разговаривать. Это было фактом, который он был готов подвергнуть сомнению, потому что ему показалось, что только что он слышал свое имя, произнесенное голосом, который он больше никогда не услышит. Когда человек умирает, могут ли атомы его голоса все еще существовать в информационном поле живых людей? Бо не дышал уже какое-то время, а в комнату просились тусклые лучи солнца, напоминая о том, что время не остановилось, и утро все-таки сменило ночь, навсегда оставившую в себе Бо Эбисса-Пирса. Солнце осветило пыль, поднявшуюся в воздух из-за опрокинутого шкафа с книгами, блеснуло на позолоченных пуговицах пиджака его школьной формы, и легло на его бледное и застывшее лицо, на которое, уже не известно, сколько времени, смотрел другой парень, опустившись рядом с ним на одно колено. — Де Вер? Про мертвых часто говорят немного поэтичные фразы о том, что кажется, будто они спят. Но о Бо нельзя было сказать подобного — он совсем не выглядел спящим. Страшная рана на его шее тоже отвлекала от подобных мыслей, пускай и не портила его завидной внешности. Он выглядел…мертвым. Люди не могли так «спать». — Де Вер? Ты слышишь это? Гул застрял в ушах, мешая сосредоточиться. Айзек взглянул на дверь, за которой поднялся какой-то шум и суета, и на его лице отразилось напряжение, которое только углубило морщины на его лбу. Его тревожные руки разомкнулись, разрушив замок из пальцев, и он неуверенно пошатнулся, мгновенно попытавшись найти опору в подоконнике за собой. Тот, кого он назвал коротким «де Вер», поднялся на ноги, и, тяжело вздохнув, одернул свой черный, тяжелый свитер кратким и строгим движением. Большие часы, стоявшие в углу комнаты, почему-то сейчас стали особенно отчетливо слышны, как если бы отсчитывали секунды до того, как произойдет что-то нехорошее. Он думал. Айзек точно знал, что его молчание было признаком задумчивости, а не игнорирования его слов. Не сказать, что он был обеспокоен этим шумом снаружи, но он, определенно, на него давил, потому что он разрушил тишину, в которой он царствовал, словно король. Он смотрел вперед, в сторону окна, своим неподвижным, стеклянным взглядом, и Айзек, проследив за ним, не обнаружил там ничего, кроме утра, жестоко опускающегося на город. Тогда-то он и понял, что де Вер уже точно знал, что произойдет в следующую секунду, иначе бы он посмотрел на дверь, за которой раздавались громкие возгласы и споры, чтобы увидеть, к.т.о. появится на пороге. Он не посмотрел в сторону двери даже в тот момент, когда она с грохотом раскрылась, ударившись ручкой о стену и впуская в комнату чужие голоса. Айзек обернулся, оторвавшись от подоконника и сделав шаг вперед, навстречу парню со светлыми, очень короткими волосами, который выглядел раздраженно и расстроенно одновременно, пытаясь убрать от себя руку девушки, что стояла возле двери и пыталась задержать его. — Туда нельзя никому входить, Алфи, — говорила ему она, упорно глядя куда-то за свое плечо, вероятно, в попытках избежать того, чтобы увидеть что-то, к чему она была не готова. Позади них было довольно много людей, что и создавали этот шум и суету до этого, которые, однако, резко стихли, стоило двери открыться. Все они пытались выглянуть из-за спин этих двоих и рассмотреть хоть что-то в этой комнате, однако из-за Айзека и большого дивана, что стоял за ним, никто бы и не смог ничего увидеть. — Да? — то ли раздраженно, то ли отчаянно воскликнул Алфи, вырывая свою руку из рук девушки.- Что насчет этих двоих? — он указал пальцем на Айзека и другого парня, что стоял позади него и который в этот момент перевел на него свои глаза, чуть заметно их сузив.- Здесь еще был Уиллард, так почему ты им ничего не сказала? — предъявил он девушке, вызывая этим волну очередных споров, и водоворот чужих голосов мигом заполонил пространство в комнате. — Мне нужно его увидеть, — дрогнувшим голосом нервно произнес Алфи, глядя на Айзека лишь потому, что он стоял прямо перед ним и, пускай не очень отличался телосложением, был значительно выше него.- Дай мне пройти… — Только не ты, — не слишком громко сказал де Вер, после чего шум снова стих и все вдруг посмотрели на него то ли в давящем ожидании, то ли не понимая, почему он сказал то, что сказал. Алфи это, кажется, сорвало крышу. Это стало последней каплей для зарождающегося с самой ночи хаоса, который все ждал удобного момента, чтобы обрушиться на всех, кто мог стать его свидетелем. Парень с короткими светлыми волосами, по виду находящийся на грани нервного срыва, кинулся в сторону де Вера или, если быть точнее, туда, где лежал Бо, но Айзек успел перехватить его, загораживая ему руками проход. Но Алфи не давал себя трогать, отбивая от себя его руки и даже срывая с пиджака Айзека блестящую брошь, вынудив его еще жестче и настойчивей просить его выйти. — Нет! Я должен взглянуть на него, дай мне пройти! Я должен…отойди от меня! Кто ты такой, чтобы запрещать мне?! Дайте мне увидеть его, дайте мне… Он кричал достаточно громко, чтобы все остальные так и не проронили ни слова от шока. Вся эта борьба и крики еще больше давили и делали ситуацию более реальной, чем вид бездыханного человека, от которого де Вер отошел с великим трудом, как если бы Бо вцепился своей бледной рукой в его голую, открытую от темных брюк лодыжку. Девушка, что до этого пыталась сдержать Алфи, закрыла рот руками, глядя на происходящее сквозь пелену слез, застывших в ее глазах. Высокий парень, стоявший позади нее — один из немногих, кто выглядел более менее спокойно — дотронулся рукой до ее плеча, попытавшись развернуть ее к себе, но она сопротивлялась, качая головой и что-то ему шепча, пока голос де Вера снова не привлек всеобщее внимание. — Выйди. Тебе нечего здесь делать. Алфи, перестав пытаться отбить от себя руки Айзека, замер, подняв свои ненормальные, практически безумные глаза на стоявшего перед ним юношу. Вся ненависть мира, кажется, была собрана сейчас в его глазах, направленных на него. — Будь ты проклят, де Вер, — выругался Алфи, ткнув в него пальцем. — Дай мне взглянуть на него, черт возьми… Я должен увидеть его! Десятки глаз, направленных на этих троих людей, излучающих абсолютно разные эмоции и энергию, все не сводили с них своих пристальных, но молчаливых взглядов. Никто не решался что-то сказать, даже те, кто переговаривался позади, и кто, вроде как, был достаточно смелым, чтобы что-то произнести, но недостаточно смелым для того, чтобы встать вперед, хотя риск увидеть человека, которого поэты описали бы «безмятежно спящим», был крайне мал из-за фигур этих троих, что загораживали вид, и дивана, который отделял слухи от навсегда меняющей все реальности. Все молчали. Часы пробили ровно шесть, заставляя несколько человек неприятно поежиться. Утро здесь всегда было тяжелым и немногословным. И сегодняшнее было еще одним таким же утром, в которое никому не хотелось произносить ни слова. Девушка, стоявшая впереди всех, с серьезным видом затаила дыхание, когда Алфи снова попытался прорваться через Айзека, который молча выставлял перед ним руки, с трудом удерживая себя от того, чтобы ничего не сказать. Он посмотрел на де Вера, как будто уточняя у него, что нужно было делать, но тот, вместо ответа, схватил Алфи за грудки и оттолкнул его к двери, что заставило всех отпрянуть назад, чтобы не стоять у них на пути. Де Вер продолжал наступать на него до тех пор, пока Алфи, поддавшись его натиску, не запнулся о порог, упав назад, прямо в середину расступившейся толпы. В его широко распахнутых глазах, в которых все еще присутствовали нотки безумия, застыл шок, смешанный с ужасом в одно целое. Так и замерев и не решаясь подняться с пола, он поднял голову на де Вера, который прохладно смотрел на него, держась за ручку двери. — Не приближайся, — проникновенно сказал ему последний, развернувшись и, не посмотрев ни на кого больше, резко закрыв за собой дверь, однако, не хлопнув ею, а сделав все достаточно бесшумно, будто чтобы не потревожить чей-то покой. Возможно, покой того, кто уже несколько часов, как должен был обрести его. Какое-то время в просторном и светлом коридоре царило полное молчание. Все взгляды были направлены на Алфи, который все еще сидел на полу, тяжело дыша и уставившись пустым взглядом на закрывшуюся перед его лицом дверь. Казалось, будто большинство из них что-то тщательно обдумывало, переглядываясь и обмениваясь невербальными сообщениями. Но эта тишина довольно быстро была разрушена, стоило лишь одному из них вслух заметить, что Алфи Эллингтон вел себя странно, вызывая цепочку согласных и не очень мнений, наперебой звучащих из всех углов. Девушка с пышными темными волосами, собранными в высокий хвост, которая стояла среди тех, кто находился ближе всего к закрытой двери, посмотрела на сидящего на полу Алфи через круглые, стильные очки и незаметно сфотографировала его на телефон, начав быстро что-то печатать, то и дело отрываясь от телефона и снова поглядывая на него заинтересованным взглядом. Ее действия заметил парень, что стоял в самом конце этой толпы, прислонившись спиной к стене. Он качнул головой, будто говоря сам с собой, усмехнулся, глядя на Алфи, а затем оглядел всех своим насмешливым взглядом, видя выражения шока и ужаса на их лицах. Он заметил, что только некоторым удавалось сохранять полное спокойствие и не впадать в истерию, пускай даже немую, которая была отчетлива видна в их глазах. — Пошли отсюда, — сказал группе парней, тоже стоявших в самом конце, их стройный, но широкоплечий приятель, крутя в пальцах сигарету. — Но я хочу посмотреть, что будет дальше, — возразил один их них, когда его друзья ‘по-пацански’ обвили его руками шею, убеждая его пойти с ними. Однако далеко им уйти не удалось. — Оставайтесь на своих местах, — строго сказал появившийся будто из ниоткуда мужчина, очень простой и даже «домашний» вид которого, как и многих из тех, кто стоял в коридоре, не соответствовал его серьезному и важному голосу. Он остановил одной рукой парня, который явно попытался улизнуть, и указал ему на свободное место у стены, одним взглядом говоря ему о том, что ему нужно было делать. Парень, закатив глаза, недовольно и медленно подошел к стене, прислонившись к ней спиной и сложив руки на груди. Мужчина тяжелой, но твердой походкой подошел к закрытой двери и, положив руку на ее ручку, обернулся, оглядев собравшихся перед ним подростков. — Вы пойдете в общежитие, как только сюда явятся ваши старосты, — произнес он, практически не шевеля губами. Его взгляд вдруг упал на девушку, что стояла у двери, опустив глаза и покусывая нижнюю губу. Он оглядел ее с ног до головы, сдвинув свои темные ровные брови к переносице. — И кто-нибудь, отведите мисс Вик в медпункт сейчас же. Но этого не потребовалось. ‘Мисс Вик’, теряя сознание, в эту же секунду упала перед ним, красиво раскинув руками, как если бы все это было лишь представлением в Елизаветинском театре.

***

Это было холодное утро. Холоднее него английское утро в середине февраля было, кажется, только в период Раннего Нового времени во время «Малого Ледникового периода», когда температура в целом всегда была на два градуса меньше, чем сейчас. Здесь, на севере промозглой Англии, он это четко ощущал каждый раз, когда опускал стекло окна машины, чтобы выбросить очередной окурок. В календаре должен был скоро появиться долгожданный март, от него всегда ожидалось потепление и немного щедрости от солнца, которое было особенно скупым в этом году. Но вместо этого, все, что он видел, проезжая мимо пустых, но живописных полей и спокойных, немного сказочных деревень, — это поблескивающий иней на зеленой потускневшей траве и на крышах машин, путешествовавших вместе с ним на самый север Англии, либо же всего острова, прямиком в мрачную Шотландию. Он долго размышлял над этим маленьким путешествием, и много раз отговаривал себя, ведь, по правде говоря, у него находилось довольно много причин не садиться сегодня утром за руль и не проделывать такой долгий путь из Лондона в Северный Йоркшир. Он вообще не помнил, когда в последний раз он ездил куда-то на своей машине, куда дорога занимала бы больше двух часов (не считая знаменитых лондонских пробок, в которых он провел столько времени, что вполне мог за месяц прочесть все 12 томов «Саги о Форсайтах»). Но все это вышло даже немного спонтанно. Он встал сегодня утром довольно рано, обнаружив, что ему не спится. Сделал себе кофе, открыл ноутбук, чтобы прочесть новости и письма от клиентов, а затем он долго смотрел в окно, так и прочтя ни одного письма и ни одной новости. Через полтора часа он был уже в Кембридже — остановился, чтобы заправить машину и позавтракать, и с тех пор, не делая больше остановок, через три часа он пересек границу Йоркшира, когда на часах было всего одиннадцать утра. Он не знал, можно ли это было назвать «возвращением», но внутри него что-то предательски дрогнуло, когда он проезжал по знакомым улицам, то и дело поглядывая на навигатор, ведь, как он помнил, некоторые центральные улицы были всегда закрыты для машин, которые «портили» их исторический вид, и только навигатор мог подсказать, по каким улицам все еще возможно было движение. Он не был здесь уже семь лет, с тех пор, как уехал отсюда в последний раз, думая, что однажды вернется, чтобы как можно лучше рассмотреть город и окрестности — за время работы у него так и не было возможности этого сделать. Но он так сюда и не вернулся. Не потому, что не хотел — скорее что-то всегда не давало ему этого сделать. То времени было недостаточно, то причины не подворачивалось правильной, то работа не позволяло, то просто… чувствовал, что дорога сюда была по каким-то причинам закрыта от него. Город он, как следует, так не рассмотрел, и даже сейчас, постоянно глядя на навигатор и дорогу, ему этого тоже так и не удалось сделать. Он подумал, что, перед тем, как уехать сегодня, он обязательно даст себе пару часов и пройдется по городу. Может быть, заглянет в кафедральный собор посмотреть на витражи. Может быть, проверит, работает ли все еще та маленькая кофейня на окраине города, где готовили самую вкусную выпечку. Вскоре он припарковался, и музыка в салоне машины автоматически выключилась, как только он дернул за ключ. Он снял с себя округлые аккуратные очки и протер двумя пальцами глаза, оглядев машины, припаркованные рядом с ним. Дорогие, до блеска отполированные, так и кричащие с гордостью о состоянии своих хозяев. Он не знал, вписывалась ли сюда его машина, но что-то ему подсказывало, что чужаков здесь всегда узнают, какой бы дорогой и начищенной ни была его машина. Выйдя на свежий воздух, он надел на себя бежевое длинное пальто, свесив с шеи такой же бежевый в красную и черную клетку шарф, и впервые поднял глаза, чтобы посмотреть на здание, которое могло бы возвышаться над ним как-то угрожающе, если бы оно не было ему так знакомо. Готическая архитектура никогда не пугала его, как и его темный вид. Как и восемь лет назад, когда он увидел это здание впервые, оно не пугало его и не говорило ему посторониться. Это было странное чувство. Чувство возвращения, которое не было долгожданным, но и в то же время не вызывало отчуждения, оно просто… было, существовало как факт и не переходило никуда глубже. — Доброе утро, — незнакомый ему мужчина в форме охранника открыл перед ним вторую входную дверь, поприветствовав его. — Вы… — Здравствуйте. У меня здесь встреча. — Я могу Вас проводить? — Не стоит, я знаю, где это, — с улыбкой ответил он, направившись к широкой лестнице, слабо освещаемой светом из окон. Здесь было необычайно пусто. И тихо. Откуда-то слышались какие-то неразборчивые взрослые голоса, но они все равно не создавали ощущение присутствия здесь каких-то еще людей. Это место редко можно было увидеть и ощутить таким. Даже ночью здесь царила совершенно особая атмосфера, которая, даже если ты был совершенно один в комнате, позволяла тебе почувствовать, что вокруг тебя было много людей и где-то что-то обязательно происходило. Особенно здесь. Особенно ночью. Поднимаясь на четвертый этаж, он увидел мужчину, стоящего у окна с папкой бумаг. Он выглядел молодым, вероятно, он был даже младше него, но излишняя строгость на его лице и в позе, в которой он стоял, явно добавляла ему несколько лет и заставляла его выглядеть чересчур недовольным чем-то. Его светлые, не совсем длинные волосы были заправлены за уши, и поэтому он мог видеть его профиль и сдвинутые к переносице брови. Он то и дело поглядывал на часы на своей руке, о чем-то говоря с полной маленькой женщиной, что стояла рядом. Он заметил гостя только тогда, когда они поравнялись, одарив его быстрым, немного безразличным взглядом, который, однако, вовсе не был грубым — скорее он говорил о том, что он был очень занят и у него не было времени разбираться в том, что за новое лицо он видел перед собой. Женщина же, в отличие от него, выглядела опешившей и пораженной, как если бы она увидела призрака или же восставшего из мертвых человека. Она какое-то время смотрела на него, не отводя глаз и держась рукой за оправу своих очков, и он решил улыбнуться ей, чтобы развеять все ее сомнения. — Так это все-таки Вы…- выдохнула она.- Но что Вы здесь?..Я не ожидала Вас увидеть! — Я тоже не знал, что Вы все еще работаете здесь. Доброе утро, — с улыбкой проговорил он, пожав ей руку и кивнув мужчине, руки которого были заняты. Мужчина сделал то же самое, слегка приподняв одну бровь, и затем вопросительно взглянул на женщину, которая все еще, кажется, не могла отойти от шока. — Вы…здесь просто так? Я не видела Вас столько лет! — продолжила она, не сводя глаз с гостя. — У меня встреча, — ответил он, указав рукой наверх, — на которую мне лучше поспешить, потому что я опаздываю. Дорогу на въезде в город опять ремонтируют? — со смешком протянул он, поднимаясь по лестнице. — Да…каждый год…- услышал он позади оторопевший голос женщины, которая не сразу, но все-таки принялась что-то рассказывать мужчине, что стоял рядом, о том, с кем она сейчас говорила. Дверь поддалась не сразу. Значит, новые лица были не единственным, что изменилось здесь за время его долгого отсутствия (если это можно было так назвать). Массивная темная дверь была непривычно тяжелой и открылась со скрипом, присущим дверям в старинных дворцах и поместьях. Темный кабинет, заставленный стеллажами с книгами и толстыми папками, поприветствовал его легким сквозняком. В глубине комнаты, перед единственным окном, которое не было закрыто шторами, стояла высокая, худая женщина, облаченная в черное платье, струящееся по ее фигуре, словно темная вода. Ее острые плечи закрывала такая же черная меховая шаль, скрепленная на ее груди маленькой золотой брошью, которую он увидел, когда она не спеша повернулась к нему. Ее длинные каштановые волосы с заметной, не стесняющейся сединой были, как и всегда, затянуты сзади в тугой низкий пучок, но несколько коротких прядей все равно падали на ее вытянутое лицо со впалыми щеками, которое у самых губ очерчивало множество тоненьких морщин. Они прибавились с того времени, когда он видел ее в последний раз. И их стало еще больше, стоило уголкам ее губ приподняться в сдержанной улыбке. — Я рада Вас видеть, доктор Флаймер. Он закрыл за собой дверь и прошел в кабинет, снимая с себя тяжелое пальто. На его лице появилась знакомая ей улыбка. За все эти годы она так и не изменилась, оставшись такой же теплой и мягкой, располагающей к себе красивым изгибом его губ. — Я тоже рад после всех этих лет. — Прошло не мало, верно? Присаживайтесь, — директриса разрушила свою строгую позу и указала ему на кресло, что стояло напротив ее стола. Он кивнул, свесил свое пальто с подлокотника, и сел в мягкое кресло, закидывая ногу на ногу и легким движением, расстегивая пуговицу на своем пиджаке глубокого винного цвета. Директриса села напротив него, положив сцепленные в замок руки на стол и окинула его внимательным взглядом, в котором томился неподдельный интерес. Дэклан Флаймер казался ей невероятным. Он изменился, как и любой мужчина поменялся бы к тому времени, когда ему исполнится тридцать. Не слишком сильно, чтобы не узнать, но и не слишком мало, чтобы не обратить внимание. Что-то в его силуэте, похоже, никогда не поменяется. Он был все таким же стройным и все таким же статным, как и в тот самый день, когда он впервые пересек порог ее кабинета. На его украшенном острыми скулами лице была все та же узнаваемая улыбка, которая невероятно располагала и притягивала любого, кому он улыбался. Это было его собственной магией — он никогда не улыбался широко или же «во все зубы», Дэклан лишь слабо приподнимал уголки своих губ, но каким-то образом он заставлял улыбаться все свое лицо, особенно тепло-карие глаза, которые в этот момент становились добрее и мягче. Что сразу же бросилось ей в глаза — это даже не копна его белых волос, точнее — ее отсутствие, ведь теперь светлые волосы Дэклана, собранные сзади в короткий строгий хвост, судя по всему еле касались плеч — а заметная «взрослость», которая исходила не только от всей его внешности, но и от его жестов, поведения, поз, и даже походки. Дэклан был парнем, когда директриса видела его в последний раз. Теперь он мужчина с глубоким взглядом, твердой, уверенной походкой, дорого и стильно одетый, из-за чего походивший на лучший пример лондонского денди. Сейчас директриса более, чем раньше, понимала, почему дети, с которыми он работал в Раундвью, принимали его, как одного из них. Он был единственным, кто удостоился такого отношения за все годы, что она управляла этой академией, и этот феномен до сих пор казался ей очень необычным и интересным. Они всегда считали его одним из них, одним из аристократического общества, несмотря на его социальное происхождение. И Дэклан действительно будто бы принадлежал двум мирам одновременно, не являясь чужаком ни в одном из них. В нем всегда было что-то, что заставляло всех думать, что он «свой». Именно поэтому она впервые за долгое время потрудилась найти чьи-то контакты и лично назначить эту встречу. — В Раундвью сегодня необычайно тихо, — с улыбкой заметил Дэклан. Строгое лицо директрисы дрогнуло в согласной улыбке. Она поправила свои очки, посмотрев в сторону окна. — В это время ни у одного курса нет свободного окна, насколько мне известно. Все на занятиях. — Тишина в этих стенах — очень странное явление. — Вы скучали? По этим стенам? — поинтересовалась директриса, посмотрев на Дэклана из-под своих очков. — Не знаю, как отвечать на Ваш вопрос, — замявшись, признался Флаймер.- Скорее это чувство благодарности, которое я всегда буду испытывать к этому месту. — Я понимаю Вас. У меня с этим местом отношения взаимной любви и ненависти вот уже больше тридцати лет, — издав тихий смешок, проговорила директриса. — Я думаю, каждый испытывает к Раундвью подобные чувства. — Но не Вы, — директриса хитро посмотрела на мужчину, приподняв один уголок губ, — верно, доктор Флаймер? — Прошу Вас, зовите меня, как и прежде — Дэклан, — положив ладонь на грудь, попросил Дэклан. — Как Вам удобно, Дэклан. Мне просто известно, что Вы защитили докторскую… — В области криминальной психологии, верно, — кивнул Дэклан, слабо улыбнувшись. — Впечатляюще. Чем еще Вы занимались после Раундвью, Дэклан? — Я проработал пару лет бизнес-психологом в Эдинбурге, а затем, когда мне наскучило и это, снова ушел в учебу, защитил докторскую, и после этого работал криминальным психологом в одном из следственных отделов Кембриджа, после чего меня перевели в Лондон. В перерывах я также был частным психологом, у меня есть несколько преданных клиентов, — коротко посмеявшись, проговорил Дэклан.- Но, думаю, Вам и так известно об этом. Как и о том, что я ушел из следственного отдела Лондона около четырех месяцев назад. Губы директрисы дрогнули в улыбке, по которой Флаймер сразу же понял, что попал в точку. Конечно же, она знала об этом. Разумеется, она спросила об этом не для того, чтобы узнать что-то новое. — Вам, должно быть, интересно, почему я позвала Вас сегодня сюда, — произнесла она, поправив руками свою меховую шаль. — Да, как раз собирался спросить об этом. — Я не буду долго тянуть — я хочу, чтобы Вы вернулись в Раундвью, Дэклан, — сказала она, и эти слова легли на плечи Дэклана ощутимой тяжестью, как если бы слова, и правда, имели какой-то вес. Вернуться в Раундвью. Это даже звучало странно. Разве в Раундвью возможно было вернуться, если однажды уже принял решение уйти из нее и от нее насовсем? «Из Раундвью невозможно уйти. Она не отпускает никого из нас», — вспомнил он слова Паркер, своей любимицы, которые она сказала ему перед своим выпуском. Тогда он не совсем понимал, что это могло значить. Он и сейчас не очень понимал всю ту горькую тоску, странную привязанность, и ностальгию, которая звучала в голосе Паркер, когда она произносила эту фразу, но что-то подобное явно дрогнуло в его сердце, когда директриса предложила ему эту абсурдную, странную, и ничем не оправданную возможность «вернуться». В этом явно был какой-то подвох, ведь директриса прекрасно понимала, что Дэклан, который уже «возвращался» в Раундвью, семь лет назад принял решение уйти не просто так. Это место уже давно стало его «пройденным этапом», хотя он соврал бы, если бы сказал, что оно не занимало особое место в его сердце. — Вы предлагаете мне вернуться в Раундвью? — переспросил Дэклан с выразительной усмешкой. — Я не предлагаю, я прошу об этом, и прекрасно пойму, если вы откажетесь, — сказала директриса, понимающе кивая, — однако, я буду благодарна, если бы Вы выслушали причины такой моей просьбы. Потому что я не прошу Вас возвращаться сюда насовсем — я понимаю, что Ваша жизнь ушла далеко вперед, да и Вы сами, не как я, не можете быть привязаны к одному месту надолго. Лишь на время, Дэклан. И немного в другой роли. — Вы меня заинтриговали. Что Вы имеете в виду? — Дэклан поставил руки на подлокотники кресла и внимательно посмотрел на женщину, лицо которой, когда она переставала улыбаться, становилось невероятно строгим, будто бы даже недовольным чем-то. Вот только Флаймер понимал, что дело было вовсе не в недовольстве. Он с самой первой минуты их разговора заметил, что она была чем-то озабочена, ведь такое выражение лица за несколько лет работы в Раундвью Дэклан видел у нее всего пару раз. — Вы слышали о мальчике, который скончался здесь почти три недели назад? — спросила директриса, открыв первый ящик своего стола. Недолго что-то с нем поискав, она достала оттуда довольно толстую папку на шнуровке, которую она быстро развязала своими длинными ногтями. Директриса вытащила из папки фотографию и протянула ее психологу. Дэклан нахмурился. Их разговор в одну секунду принял довольно мрачный оборот, и улыбка с его лица мгновенно пропала. Он потянулся вперед и взял фотографию одной рукой, встречаясь глазами с директрисой. — Да, это было во всех газетах и интернете, — медленно проговорил Дэклан, поворачивая фотографию на себя. Этой фотографией оказалась та, которую делали каждому студенту Раундвью перед началом нового учебного года. Они в основном использовались на портале академии, в личном кабинете каждого ученика и в альбомах старост, где отмечалась успеваемость. С этой фотографии на него смотрел миловидный парень с очень мягкими чертами лица, выразительным носом и глубокими зелеными глазами. На его лице было множество маленьких родинок, а одет он был в форменный голубой пиджак Раундвью, который делал его глаза ярче, а кожу еще бледнее, чем она, похоже, была на самом деле. Густые каштановые волосы, которые большими волнами спускались к его груди, Дэклан заметил в первую очередь — не каждой девушке могло так повезти с волосами, как этому парню. А еще он улыбался. Легко и красиво. Очень располагающе и по-доброму. — Его звали Бо Эбисс-Пирс. Он был сыном основателя корпорации «Пирс Индастрис», — сказала директриса, наблюдая за тем, как внимательно Дэклан рассматривал фотографию. — Бо, — повторил Дэклан с еле заметной улыбкой.- Ему подходит это имя. Очень красивый юноша. — И очень талантливый тоже. Свободно говорил на трех языках, был хорош в фехтовании и естественных науках… Очень любил танцы. — Занимался? — Наблюдал. Дэклан не соврал. Бо действительно оправдывал свое «красивое» французское имя. Его красота очень бросалась в глаза, была выразительной, но не навязчивой — напротив, на него хотелось смотреть, как на какую-то картину, написанную в период итальянского ренессанса, нежную, теплую, с множеством деталей, которые замечаешь только, если долго присматриваться. В каком-то смысле он даже завораживал, и это была всего лишь формальная фотография для сайта школа — Дэклан даже не представлял, какое впечатление на людей, должно быть, производил этот юноша в жизни. На этой мысли взгляд Дэклана из заинтересованного снова стал серьезным и даже немного мрачным, а брови сдвинулись к переносице, образуя между ними глубокую морщину. Он понимал, что дополнительную красоту этому юноше с фотографии придавала его смерть. Он больше никому вот так не улыбался, и не завораживал никого своей необычной внешностью. И этот голубой пиджак, который был символом его принадлежности к Раундвью, теперь покоился где-то в шкафах его родителей или же в других, более недоступных местах. Дэклан слышал о его смерти. Он знал, как он умер. «Студент престижной академии в Йорке был найден повешенным в гостиной главного кампуса всего за полгода до своего выпуска». — Он был найден повешенным? — Не совсем, — директриса снова раскрыла папку и достала оттуда несколько фотографий с места происшествия, также протянув их Дэклану, — когда его нашли, он лежал на полу, но на его шее были характерные глубокие раны от толстой веревки, которая была несколько раз обмотана вокруг нее… — Довольно…интересный выбор «материала», — признал Дэклан, рассматривая фотографии, на которых тоже был изображен Бо, но сейчас ему казалось, будто он совершенно не узнавал его. Бледный, даже серый, он лежал в беспомощной позе на полу, его волосы, хаотично рассыпавшиеся по полу, открывали его шею, раны и следы на которой четко говорили о том, что они были несовместимы с жизнью. — Соглашусь. Это произошло в гостиной на втором этаже. Смерть наступила ночью, между двумя и тремя часами, а нашли его трое его однокурсников около шести утра. Через полчаса после этого здесь уже была полиция. — Я не знал о деталях, но слышал, что недавно это дело раскрыли и признали самоубийством, — неуверенно проговорил Дэклан, не помня всего, что читал недавно об этом деле в интернете. Он мог ошибаться. Точнее, теперь ему действительно казалось, будто он ошибался. — Верно. Мы пытались не афишировать это дело, Вы знаете, как подобные дела отражаются на репутации академии, — проникновенно сказала директриса, кашлянув. — Но пресса была очень настойчивой, потому что это произошло в Раундвью, и это произошло с Бо Пирсом. В короткие сроки появилось очень много независимых расследований, репортеры буквально спали за воротами школы, также давя и на семью погибшего, что никому не нравилось. Из-за этого было принято решение, что полиция неформально признает это дело «самоубийством», к которому многие и склонялись, чтобы успокоить людей и семьи. Однако, дальше этого дело не продвинулось, и, как я понимаю, из неформальной версии сейчас она на пути к тому, чтобы стать формальной. — Я не понимаю. Раундвью попыталось закрыть дело, как она и всегда это делает, насколько мне известно, так почему же сейчас я слышу несогласие в Вашем голосе? — не понимал Дэклан. Он положил фотографии на стол и снова откинулся спиной в кресло, положив подбородок в свою руку. — Раундвью не пыталась закрыть дело в этот раз. На этом настаивала семья погибшего. — Что? — Вы все верно услышали. — Но почему? — Причины мне не известны, но из-за них смерть этого ученика теперь известна как «самоубийство», а Раундвью продолжает идти вперед, несмотря на то, что что-то явно бесповоротно изменилось, — задумчиво проговорила директриса, складывая руки на груди. Дэклан немного не улавливал. — Вы считаете, что…это не было самоубийство? — А что Вы сами считаете, Дэклан? После того, что я Вам сказала, и что Вы увидели? Я точно знаю, что Вы уже успели сформировать какое-то первичное мнение, — кивнув на лежащие на столе фотографии, спросила директриса. Дэклан помолчал немного, внимательно глядя ей в глаза и будто не решаясь ничего говорить, но затем все же перевел глаза на фотографии, убрав руку от своего рта. — Выбор «способа» и места попросту не дает мне с уверенностью подумать, что это было самоубийство. То, что его обнаружили так рано, да еще и ученики, тоже подозрительно. Гостиные запираются на ночь, насколько я помню, а в шесть утра ни у кого просто не будет причины прогуливаться в первом корпусе просто так. К тому же, следствие торопили, что, конечно, можно понять, учитывая, с каким контингентом людей приходится работать, но это также может быть подозрительно, если объективной причины на это не было, — проговорил Флаймер, снова поднимая глаза на женщину и обнаруживая, что все это время она смотрела на него, не спуская глаз. Между ними воцарилось молчание — давящее, тяжелое, и на удивление красноречивое. — Я не сомневалась, что Вы обратите внимание на место. — Самоубийцы склонны очень аккуратно подходить к выбору места своей кончины. Либо его смерть была самоманифестом, либо же… — Либо кто-то сделал это с ним, — наконец произнесла директриса, кладя свои ладони на стол. — Вы имеете в виду, кто-то из учеников? — Дэклан почему-то сразу уловил это в ее голосе. Совершенно абсурдная, дикая мысль, которая по какой-то причине казалась директрисе наиболее логичной, просто не укладывалась у Дэклана в голове. Эти дети были способны на многое, но были ли они способны на убийство? Не случайное, с которым Флаймеру уже приходилось иметь здесь дело, а преднамеренное, жестокое, хладнокровное убийство? Директриса не ответила, вместо этого лишь многозначительно посмотрев ему в глаза. — Учеников ведь явно опрашивали? — поинтересовался Дэклан. — Да. У всех есть алиби. — Этого просто не может быть. — Значит, кто-то врет, — согласилась директриса, покивав. — А Бо? У кого-то были явные, очевидные причины избавляться от него? Вражда в этих стенах может быть достаточно…суровой. Это совершенно не показатель, но неужели следствие не могло зацепиться хотя бы за это? — Вы же знаете, что я мало знаю о внутренней жизни здешних учеников, — директриса поправила очки на своем носу, выпрямив спину.- Но, насколько мне известно, очевидных врагов у этого мальчика не было. — Что насчет иерархии? Какое в ней место занимал Бо? — Не понимаю, о чем Вы, — с полуулыбкой произнесла директриса. Дэклан тоже хитро улыбнулся. — Бросьте. Мы оба прекрасно понимаем, что в Раундвью есть особая иерархия среди учеников, и каждый из них отчаянно борется за то, чтобы быть не в самом ее низу, который «верх» так же отчаянно давит. — В таком случае, мне об этом неизвестно, — произнесла женщина после недолгой паузы, глядя на красивую улыбку Дэклана, хитрость которого на лице просто зашкаливала. Флаймер не стал настаивать. Он знал, что она прекрасно понимала, о чем он говорил, и он так же знал, что никому из работников Раундвью не хотелось признавать наличие этой иерархии, ведь в 21 веке подобные «касты» в школах упорно истреблялись продвижением равенства и толерантности. Но Раундвью, как многие другие учебные заведения, которые изначально были созданы «для элиты», так и не научилась существовать в ногу со временем, потому что подобные принципы не были частью школьной системы, они были частью жизни этого общество, к которому принадлежали дети богатый родителей. Флаймер это понимал, поэтому, пускай ему и было смешно, что директриса отказывалась признавать наличие этой иерархии, не стал давить на нее, ведь ее признание ничего бы ему не дало. — Раундвью изменилась, Дэклан, — произнесла директриса после этого многословного молчания, указывая рукой на фотографии, лежащие перед психологом.- И если в моей школе есть крыса, мне нужно знать ее имя. Я не могу позволить этому месту и дальше рисковать безопасностью детей и своей репутацией, когда на нас обращены столько глаз со всей страны и не только. Мне нужно понимать, с чем я имею дело. Я многое не контролирую во внутренней жизни этого места, но такие вещи просто обязаны быть в моей власти. Я должна знать, кто сделал это с Бо Пирсом, и я считаю, что только Вы способны помочь мне в этом. — Вы хотите, чтобы я вычислил предполагаемого убийцу этого юноши? — уточнил Дэклан, прищурив глаза. — Я хочу пригласить Вас сюда формально как специалиста, который поможет детям справиться со стрессом, который они пережили от всего, что произошло за последнее время. Это будет идеальным прикрытием, которое позволит Вам узнать об этих детях все, что нужно, и понять ситуацию так, как только Вы можете ее понять. Я не прошу Вас играть в детектива и найти убийцу. В самом конце я просто хочу услышать Ваше честное мнение, что, по-Вашему, могло произойти и к кому мне стоит обратить пристальное внимание, чтобы обезопасить остальных. В свою очередь, я предоставлю Вам все материалы дела, которыми владею, и дам Вам полную автономию делать все, что посчитаете нужным, при этом никто, кроме меня и Вас, не будет знать истинную причину Вашего нахождения здесь, — сказала директриса, положив руку на толстую папку, что лежала рядом с ней, явно привлекая внимание Дэклана к ней. И ей это удалось. Флаймер действительно внимательно посмотрел на эту папку, в которой, как он понимал, хранились материалы дела, к которым у нее, на самом деле, не должно было быть доступа. — Я не понимаю… Почему Вы просто не наймёте детектива, вместо меня? — задал логичный вопрос Дэклан, взвесив все то, на что готова была пойти директриса, чтобы выяснить, кто приложил руку к гибели этого юноши. Совершенно понятно, что полиция не торопилась расследовать это дело, но ведь у этой женщины было намного больше власти, чем могло показаться на первый взгляд. — Я просто считаю, что Вы лучше любого сыщика, доктор Флаймер, — усмехнувшись, ответила она, взял со стола бокал с водой и осушив его на половину, пока Дэклан терпеливо выжидал ее объяснения.- Вы психолог, который лучше всех понимает устройство этой школы и законы, которыми живут эти ученики. Вы знаете, о чем они врут, что они скрывают, как они относятся друг к другу, их сильнейшие мотивации и причины апатии. Вы единственный человек на моей памяти, кому удалось стать частью этого места, ничего особенного для этого не делая, — призналась директриса.- Я убеждена, если Вы не узнаете, кто убил Бо Пирса, то никто этого не сделает, даже полиция. Они лишь будут топтаться на месте. Они не знают их. Не знают, на что они способны и почему. Они не сумеют без подсказок понять, что здесь произошло, а подсказки, как вы понимаете, никто им не будет давать. Вы же, с другой стороны, владеете этими подсказками. Ими является ваш прошлый опыт здесь. К тому же, насколько я помню, Вам уже приходилось иметь дело с убийствами в этих стенах. — Да, но даже тогда именно Лейтон Кроссвэлл блестяще выполнил всю работу, вычислив убийцу Трэя. Я лишь помог в заключительной части, — с усмешкой протянул Дэклан, проведя рукой по прилизанным волосам.- И все же, спасибо за такие слова. Я даже не ожидал, что Вы подумаете обо мне в такой ситуации. — Как я уже сказала, я пойму, если Вы найдете мое предложение абсурдным. Но я хочу, чтобы вы все обдумали. Я все же немного знаю Вас, Дэклан, и знаю, что глаза у Вас горят именно на такие вещи, ведь Вы в каком-то смысле находите их «интересными», — сделав ударение на последнее слово, сказала женщина с полуулыбкой. Дэклан закинул ногу на ногу, качая головой и, похоже, признавая поражение. — Вы правы. Меня действительно заинтересовал этот случай, — Флаймер снова взял в руки фотографию Бо, ту самую, на которой он, еще живой и ничего не подозревающий, с широко распахнутыми, блестящими глазами улыбался в камеру, завораживая своей красотой. — Я готова щедро заплатить за эту работу. Хотя мне известно о том, что Вы построили блестящую карьеру и деньги для Вас не аргумент. И не только карьеру, насколько я могу видеть, — произнесла она, опуская взгляд на левую руку Дэклана, на безымянном пальце которой красовалось золотое кольцо с тремя маленькими белыми камнями. Дэклан тоже опустил ничего не подозревающий взгляд на свою руку и, увидев кольцо, издал выразительный смешок, погладив его большим пальцем правой руки. — Мы помолвлены. Большего и не нужно, — пояснил он, и директриса, подняв глаза на его лицо, заметила, с какой теплой улыбкой он произносил эти слова.- К тому же, я бы не построил свою «блестящую», как Вы выразились, карьеру, если бы эта академия не дала мне такой престижный старт. После неё меня буквально на части разрывали. Это место…дало мне больше, чем я мог просить, — сказал Дэклан, снова посмотрев на кольцо на своем безымянном пальце.- Поэтому я не могу не помочь. Мне бы тоже не хотелось, чтобы кто-то был в опасности в этом месте. Эти дети способны на очень опрометчивые поступки, если они чувствуют себя не в безопасности. — Должно быть утомительно возвращаться сюда, — с улыбкой предположила директриса. — Не в первый раз, — спокойно проговорил Дэклан, одергивая свой дорогой пиджак.- Я готов приступить к работе на этой же неделе. Мой жених сейчас работает над открытием выставки в Америке, поэтому у меня нет объективных причин отказываться вернуться сюда на этот семестр. Мне очень поможет, если вы подготовите списки учеников, что учатся на последнем курсе, с указанием старост, и распорядитесь, чтобы все, в обязательном порядке побеседовали со мной один на один. — Я рада это слышать, Дэклан, и я распоряжусь, чтобы мисс Кравских обеспечила вас всем, чем нужно. Вам понадобиться вводить курс в расписание? Мне не хочется просить Вас тратить время на подготовку, — произнесла директриса, замявшись. — Да, я бы понаблюдал за ними, когда они собираются все вместе — иногда это намного информативнее, чем индивидуальные разговоры. За подготовку не переживайте, мне она не понадобиться, — мягко произнес Дэклан, специально улыбнувшись, чтобы это не прозвучало самонадеянно или же высокомерно. Исходя из его опыта, подготовиться к индивидуальным разговорам было гораздо сложнее, чем создать групповой курс по психологической поддержке. — Я очень надеюсь на Вас, Дэклан. Не воспринимайте это, как давление, просто вся эта ситуация вызывает у меня фрустрацию, — произнесла директриса, прислонив ладонь к своему виску. Дэклан только понимающе кивнул. В этом была вся она. Директриса Раундвью была, как и все это место, невероятно холодной, сдержанной, в чем-то даже жестокой. В ее школе при странных обстоятельствах погиб мальчик, и все, что она говорила, так это то, что все это вызывало у нее «фрустрацию». Истинная англичанка. Хотя Дэклан готов был признать, что спокойствие на ее лице пошатнулось с тех пор, как он видел ее в последний раз, и выглядела она достаточно взволнованно — Все в порядке, — улыбнулся Флаймер.- Я понимаю и сделаю все, что смогу. — Вот только…- вдруг произнесла директриса, которую будто бы только что посетила какая-то внезапная мысль.- Полагаю, Вы можете столкнуться с проблемой в лице мистера Полонски. — Кто он? — не понял Дэклан.- Какая необычная фамилия. — Димитрий Полонски. Он начал работать здесь уже после того, как Вы ушли. Полонски был ответственным за дисциплину, ассистентом Донны Кравских. В Раундвью необходимо было навести порядок, и он был идеальным кандидатом, — признала с ухмылкой директриса.- Его повысили до заведующего дисциплинарной частью, и он, кажется, почувствовал себя слишком комфортно в своей новой роли, и даже Донна сейчас не может его контролировать. — Он узурпировал власть? — спросил Дэклан с усмешкой. -Что-то вроде того, — продублировав эту усмешку, сказала директриса.- Он может начать вмешиваться в Ваши дела. Советую держать с ним дистанцию. Он очень умен. Дэклан покивал, подумав о том, что именно этого человека он и видел по пути в кабинет директрисы, когда столкнулся на лестнице с Кравских и мужчиной, который очень сдержанно и будто нехотя с ним поздоровался. Если он был русским или же любого другого славянского происхождения, то это объясняло его слабый, но все же заметный для ушей Дэклана акцент, который он отчетливо слышал в их разговоре с Кравских. — Если Вам что-то понадобится конкретно от меня, дайте мне знать, — сказала директриса, наблюдая за тем, как Дэклан поднялся с кресла, застегивая свой пиджак и беря в руки пальто. — Несомненно, — с улыбкой пообещал ей психолог, легко пожимая ее руку. — Вы не выглядели удивленным, Дэклан, — после недолгой паузы сказала она, глядя куда-то в пол, когда Флаймер, взявшись рукой за ручку двери, остановился, обернувшись, — когда я сказала, что подозреваю учеников этой школы в убийстве. — Меня…сложно удивить. — Я считаю, что эти дети еще не раз удивят Вас. — Я тоже почему-то в этом уверен. Но не волнуйтесь — сейчас у меня намного больше опыта, — заверил ее Дэклан, кивая на прощание и закрывая за собой дверь ее кабинета.