Last Christmas,
I gave you my heart
But the very next day, you gave it away
Пока сверстники частенько ныли о том, что «придётся праздновать со скучными предками» Мэтт частенько кривил лицо: он бы и рад провести время с семьей. Но с семьёй явно не по кровному родству, а с теми, с кем безумно хотелось проводить как можно больше времени, несмотря на плотное расписание даже в праздники — таковыми людьми он мог назвать несколько своих друзей, и, конечно, человека к которому он прямо сейчас направлялся — Адама. Именно Гонтье смог создать для младшего Уолста истинное понятие дома, хоть и жил черти пойми где, а характером хорошим не отличался никогда. Однако рядом с ним всегда тепло и спокойно, а стены дома хотелось украшать по собственному желанию. До переезда Мэтт никогда не был таким искренним и умиротворенным, как рядом с этим человеком с не очень хорошей репутацией. Наконец для младшего стала легка и понятна фраза о том, что для счастья много не надо.This year, to save me from tears
I'll give it to someone special
Лиловое небо затянуло дымкой серых облаков, с которых понемногу сыпался мягкий снег: на крашенные в чёрный волосы, на пушистую шапку, на тёмное пальто и на розоватый кончик носа. Деревья покрылись ледяной и снежной корочкой, оттого каждая, даже самая тоненькая и тёмная веточка блестела на недостижимой высоте. Широкие дорожки тротуара призывали не торопиться: вдоль нежно-розовых домов светились разноцветные огоньки гирлянд многочисленных лавок, неспешным шагом ходили люди — кто семьями, кто парами, а кто, как Мэтт — в дороге домой и совсем одни. Вдалеке виднелась макушка городской ёлки, а рядом пробегали дети в новогодних костюмах — бабочки, снежинки, ангелы, эльфы. От всего этого вида хотелось исключительно замедлить шаг и самому начать кружиться под медленно падающим в прохладном морозном воздухе снегом, забывая всë плохое или раздражающее. По городскому радио звучала ABBA — Happy New Year, потому Мэтт предпочëл снять наушники и повесить их на шею, прислушиваясь к легким помехам динамиков.Once bitten and twice shy
I keep my distance
But you still catch my eye
В воздухе приятно пахло еловыми веточками и снегом, что поселился среди горько-кислых иголочек. Хозяин пекарни, переодетый в ярко-красный костюм Санты-Клауса, поднялся на высокую стремянку, чтобы поправить венок из омелы над вывеской в виде кренделя. Его старший сын стоял внизу, покачивался в такт музыки и о чëм-то выразительно рассказывал светловолосой девушке с милыми оленьими рожками. Из-под широких копыт лошадей сыпался рыхлый снег, на их шее звенели крупные золотистые бубенцы на зелено-красной попоне. Навряд ли они здесь надолго — девушка инструктор притормозила сначала чёрного пони, а затем крупную рыжую лошадь около лавки с выпечкой. До площади недалеко, а поздравить знакомых с Рождеством было нужно. Мэтт подошел ближе к блестящей разноцветными бликами витрине, чуть снизу посмотрев на большую лошадь с бубенчиками на шее, но затем без опаски встал рядом. Он потëр покрасневшую от морозца щеку, после чего прищурился, рассматривая то, что было видно за стеклом. Поначалу Уолст засмотрелся на лежащие рядом друг с другом пышные «улитки» с корицей, но, увы, ни в одном кармане не оказалось ни мелочи, ни купюр, а бумажник остался дома. Можно было, конечно, дойти до дома и вернуться, но ему всё ещё нужно было купить пару вещей в местном супермаркете… О своих мыслях Мэтт сразу же забыл, едва почувствовал дыхание у самого уха. Он осторожно перевел взгляд вбок на огромный рыжий силуэт, когда, наконец, понял, что вышитый яркими нитками листок остролиста привлек внимание лошади. Та вытянула морду и, крутя ушами, осмелилась понюхать привлекательный объект, шумно фыркая. — Мэтт, у тебя пони доедает лямку рюкзака. Чем ты обмазался сегодня, что от копытных к тебе повышенное внимание? — голос сухой и с легкой долей иронии был до ужаса легко узнаваем, как и… запах духов с кокосом. Догадаться кто это было проще простого — Рид Генри, кто же ещё. Тот самый тихий гитарист с ярким макияжем, белыми волосами и красивой аккуратной горбинкой на носу. — Ой, — Мэтт обернулся, заставив рыжую лошадь резко вздëрнуть голову, выкатить глаза и издать напуганное ржание под звон бубенцов. Правда, отнять у упёртого чëрного челкастого пони уже пожеванную лямку рюкзака оказалось не так просто. — Рид, твою налево. — Я уже двадцать лет как Рид, парень. Брата своего нашел? Вы похожи, присмотрись, — Рид приветственно махнул девушке-инструктору, после чего осторожно потрепал чëрную гриву между ушей — очевидно, эти трое знакомы между собой. — С Рождеством, Мэтти. — Генри прикрыл глаза с ровными стрелками и красными тенями, после чего сделал крайне неспешный глоток какао из стакана. — Ой, иди ты… Мой брат уже двадцать четыре года как не пони. Да, с Рождеством тебя, Рид, — Мэтт негромко усмехнулся, после чего взял из рук Рида стакан и сделал с немого позволения того глоток. — Да я о том, что ты тоже выше пони не вырос, — скептично и с каменным выражением лица ответил Генри, слегка улыбнувшись и вернув себе стакан. — У тебя… Это в чем ты валялся, что у тебя мука на спине? — Рид опустил глаза на спину Мэтта и вытянул длинную узкую ладонь, чтобы стряхнуть муку с клетчатого пальто. — Да это от матери досталось, вот и получилось. Спасибо. Ты как там хоть? Я видел Сала на днях… Погоди, это у вас парные кольца? — Мэтт перехватил руку Рида, а сам сделал шаг в сторону, едва краем глаза засëк пони, который потянулся усатой мордашкой за понравившейся ему лямкой ещё разок. — Да, да, да, пять лет спустя мы всë-таки сошлись. — Рид беззлобно закатил глаза, после чего достал из сумки длинную ментоловую сигарету с зажигалкой, со второй попытки поджег конец и сделал первую затяжку, следом выдохнув ментолом младшему в лицо шутки ради. Генри, несмотря на их более-менее близкое общение, предпочитал отношения между собой и завсегдатаем клубешников с чëрно-белым ирокезом оставлять при себе. — О, ждал весь Норвуд. Поздравляю. На свидание бежишь, при параде? Вон даже покрасился, насколько я вижу, — Мэтт рассмеялся, после чего снова своровал у Рида картонный стаканчик и сделал пару глотков. Впрочем, Генри всегда как «при параде», чему удивляться. От этих двоих то правда было ожидаемо. Передружба-недолюбовь между гитаристами продолжалась несколько лет и, наконец, пришла к своему логическому завершению под самое Рождество. — Допустим, что так, — уклончиво ответил Рид всë с тем же непоколебимым спокойствием, после чего сделал долгую затяжку. — Ладно, если хочешь, пойдем со мной в пекарню. Но я тороплюсь, так что выбор за тобой, — Генри посмотрел на сигарету всё также равнодушно, но поджав губы — да, очевидно, он не подумал, что ему нужно зайти в пекарню, куда с сигаретами, вообще-то, не пускают. Хлеб, к тому же, имеет прекрасное свойство подобные запахи впитывать. — Нет, прости, я тоже тороплюсь. Адам хотел делать пирог с вишней, да и мне нужно колу на вечер купить, если её не разобрали дочиста. — Мэтт поправил шапку на голове и покачнулся с пяток на носок, после чего забросил рюкзак на оба плеча. — Поздно ты, конечно, малыш, опомнился. Ну, думаю, там хоть что-то да осталось на счастье твоим кошачьим мозгам размером с апельсинку. — Рид в ответ зажал в худых бледных пальцах сигарету, а другой ладонью потрепал Мэтта по голове. — Гонтье привет от меня передавай. Тебе подарок ко дню рождения будет, подождёшь пару дней. Тем более такая дата, восемнадцать лет… Уже замуж можно, ты в курсе? Растранжиришь Адама на белое платье или пойдешь как гот из могилы во всём черном? — Ой, блять, Рид Генри, отъебитесь со своими шуточками. Мне вся семья поочередно башку поотворачивает за такое. А я пожить ещё хочу, знаешь ли. Мы, увы, всë ещё в одном городе здесь с ними живем. — Ну вот доучишься до дизайнера, потом пройдешь курсы на тату-мастера и съедешь к чертовой бабушке куда-нибудь в Питерборо или Торонто. Мы к тебе с Салом ещё завалимся, может быть, парные татуировки сделать, кто знает, — Рид посмотрел куда-то в пустоту взглядом человека, который познал дзен. — Буду ждать. Пять процентов скидка голубкам от меня, — Мэтт, наконец, отошел подальше и толкнул Рида ладонью в плечо. — Удачи там, на свидании или куда ты жопу свою потащил. — И тебе того же, Мэтти, — Рид выдохнул дым подальше от лошадей, после чего выбросил с недовольством недокуренную сигарету и направился к широким деревянным дверям пекарни.Tell me baby
Do you recognize me?
Well it's been a year,
It doesn't surprise me
Последняя бутылка колы с витрины уже лежала в рюкзаке рядом с парой разносортных энергетиков и сахарной пудрой. Ради всего этого, конечно, пришлось попотеть в буквальном смысле и обойти не один магазинчик, но цель была достигнута как никогда вовремя. «Дуракам везёт» — сказал бы также без нужды обидеть Рид, потирая большим и указательным пальцем горбинку на носу, но везение Мэтта порой настигало в те моменты, когда уже можно было обойтись и без него. Зато в общих, обыденных вещах не везло до одури, будь то семья, коллектив или тема первой курсовой работы. На улице уже почти полностью стемнело, когда Уолст добрался до дома Адама. Он вытащил ключи из кармана пальто, поправил чёлку за ухо, а подол одëрнул со слегка напущенным видом, будто бы он шёл не к себе домой, уставший и мокрый, а на важную встречу. В окне первого этажа показались две пары светящихся желтых глаз соседских кошек, потому Мэтт, не удержавшись, подошёл ближе и постучал ногтями по подоконнику, привлекая внимание пушистых огромных британцев. Уолст поднялся по лестнице до нужной квартиры и аккуратно поправил синюю мишуру вокруг звонка, которую сам повесил с неделю назад, ещё до временного переезда на недельку назад к родителям. Блестящая фольга выбилась из-под скотча, да и звонок не работал уже лет пять как — помнится, он не работал и в тот раз, когда Мэтт пришел к Гонтье впервые. Ключи зазвенели в руке Уолста, а через пару секунд поддалась и дверь — он потянул ручку на себя и шмыгнул в квартиру, сбрасывая с себя сумку. Несмотря на всю предвзятость людей к таким, как Адам, его жилище было более чем обитаемым: дешёвая квартирка и мебелью из IKEA, бледно-пастельных цветов стены и даже все лампочки (о на удивление!) работали. Из плюсов, несомненно, было то, что жильё находилось недалеко от колледжа Мэтта, в отличие от дома родителей. Из минусов съёмной квартирки была, наверное, только прокуренность нескольких комнат старым хозяином: об этом говорил жёлтый налет на стенах и едва уловимый стойкий запах. Проблемой, правда, это не было — цена за съём значительно падала, а от желтизны на стенах неплохо отводили взгляд яркие украшения. Сам Адам, конечно, навряд ли стал бы лазить и развешивать гирлянды с мишурой, но вот сожители вынуждали друг друга своим присутствием — Мэтту хотелось поднять настроение Адаму, Адаму — Мэтта. Да и если сам не создашь себе новогоднее настроение, то сделать это будет некому. — Ну что, виновник торжества этого дома, как успехи? — Адам включил свет и вышел Мэтту навстречу с тёплой улыбкой. Уолст посмотрел на него снизу (хотя он и так всегда смотрит на него снизу), снимая ботинок с заевшим замком, после чего негромко фыркнул, посмеявшись. — Я не Иисус, Адам, мой день рождения через три дня, ты ошибся, — хохотнул Уолст, после чего выпрямился и повесил пальто, кинув Адаму легкий рюкзак. — У родителей мне не понравилось. Больше назад не хочу. Меня скалкой огрели, а на улице пони хотела съесть рюкзак. Да, кстати, колу достал, энергетики тоже… Пудру тоже. Как пирог? Ты уже начал? — Я уже почти закончил, пока ты бродил там. Через… — Гонтье опустил глаза на запястье с часами, после чего встряхнул рукой. — Семь минут до готовности. Так что ты очень вовремя, мелкий. — Он подмигнул, подхватив на руки тёмно-синий тканный рюкзак с массой значков и булавок. — Проходи давай, добро пожаловать домой. Мэтт со спокойствием вздохнул, закрыв глаза и одëрнув футболку ленивым движением. Хорошо бы пойти в душ и проспать минут пятнадцать, а потом заняться мелочёвкой по подготовке к празднику. Стаканчики разложить, подарок Адаму из-под кровати вытащить, салат какой накрошить, в конце концов. Ну, это потом. Адам для него был необычным человеком. Может быть просто потому что он с Мэттом почти всю его сознательную жизнь, может потому что осмелился пойти на уловки в отношении семьи Уолстов, всячески помогая Мэтту ещё с четырнадцати лет не поехать крышей. Со стороны их предыстория немного пугала из-за разницы в возрасте, росте, да и хотя бы просто потому что Адам тогда, давно, поступил радикально, предложив четырнадцатилетке «встречаться». Обмануть подростка на такое нетрудно, благо, Гонтье не имел плохих намерений — таким предложением он завоевал полное доверие Уолста и имел чуть больше влияния на ещё не заблудшую «овечку». Праздники — Мэтт рядом. Репетиции — Мэтт рядом. Проблемы в школе — Адам рядом. Проблемы с родителями — Адам поможет, поговорит и разрешит конфликт. Нет друзей — это вполне тоже мог решить Адам, позвав посмотреть вместе фильм или помогая с трудными предметами. Доверие постепенно перерастало в полное взаимопонимание и преданность, а из них и прямиком в глубокую и крепкую любовь. Самое главное, что Мэтт по итогу не сломался, не сдался, ничего не сделал с собой и теперь студент первого курса — а Гонтье для спокойствия ничего больше и не нужно. Для Мэтта, которому свет клином сходится всегда на одном человеке, Адам был самым подходящим вариантом: в меру строгий, в меру добрый. Уолст не умел распыляться, зато умел разрушать дистанцию до зависимости от одного человека в эмоциональном плане, как это долгое время бывало с родителями. Бесхребетный, мягкий и терпеливый к чему угодно он поздно осознал, что далеко не сам виноват в сотне проблем, а затем, ему же на счастье, ориентир сменился на рационального Адама. И нет для Мэтта лучше него, нет лучше ни друга, ни партнера, ни человека с его недостатками и положительными чертами. Адам прошёл хозяйской походкой на кухню, после чего открыл завязочки на рюкзаке Мэтта и вытащил на стол всë необходимое: энергетики сунул в холодильник рядом с колой, а у сахарной пудры отрезал верхушку упаковки и поставил в шкаф рядом с пакетиками чая и гвоздикой, которую Уолст обыкновенно бросал в кофе. Таймер на духовке зазвенел, оповещая о готовности пирога, а Адам стащил полотенце с батареи и вытащил на решетку конфорки готовый пирог с небольшими надрезами. — Надеюсь, ты не помрёшь от моей выпечки, мелкий, — хохотнул Гонтье, ставя чайник на огонь, а краем глаза поглядывал на Мэтта, который его чуть ли не на целую голову ниже — тепло и влюбленно, слегка поджав губы. — Не помру. Остынет и можно, наверное, пудрой сверху посыпать. Варенье я принес кислое, боюсь, от него у тебя больше шансов помереть, чем у меня, — Мэтт поднял руку и потащил на чайный пакетик, на котором стояла упаковка с пудрой. Заметив, что пакет подозрительно двигается, а Уолст этого не замечает в силу роста, Гонтье потянулся вперед, чтобы придержать, но вместо того только уронил, рассыпав горсточку пудры сверху на Мэтта. — Адам, твою налево! — Мэтт тут же чихнул и постарался убрать с глаз и ресниц пудру, тем самым растирая чёрные тени вместе с сахаром под гогот Гонтье, который уже убрал всë на место и осматривал полученный «ущерб». — Зато ты теперь тоже сладкий пирожок, — Адам стёр костяшкой влагу от смеха с глаз, а затем поднял ладонями возмущенного Мэтта за подбородок, чтобы стереть подушечками пальцев сахар. — Ты и без меня уже свои тени размазал. — Мужчина ткнул младшего в нос, после чего провёл пальцами по тонким бровям Уолста и немного наклонился к нему, чтобы аккуратно поцеловать. В силу белого порошка на тонких губах Мэтта, поцелуй вышел сладковатым и смазанным — как в дешёвых мелодрамах, зато, определенно, очень милым. Мэтт отвернулся от Адама, чихнул себе в запудренное плечо, и только после этого снова посмотрел на Гонтье слегка исподлобья, вздохнув. — Придурок. — Сам такой, мелкий. Иди мойся давай, я ванную освободил ещё часа два назад, так что мешать не буду от сахара отмываться. Кто знает, может тебя ночью ещё можно будет облизывать? — почти проурчал гортанно и ласково Гонтье, подталкивая Мэтта в сторону выхода из кухни. — Тебе чай или кофе? — Мой парень извращенец, — Мэтт дёрнул бровями и чуть закатил глаза с улыбкой. — Мне чай, только некрепкий. Отмываться пришлось довольно долго, под горячей водой и с уймой шампуня, чтобы вместе с сахаром не оставить на руках ещё и волосы. Футболку — в стирку, плечи с едва заметными веснушками — оттирать, пока всë не перестанет быть липким и, как ни странно, сладким. По итогу Мэтт перестал быть бледным вовсе, а едва он открыл дверь из ванной, из неё повалил едва заметный парок. — Хрен ведь отмоешься. Я как блядский леденец, — заверещал себе под нос с напущенным возмущением Уолст, подтягивая розовое махровое полотенце на узкие худые бёдра с едва заметными шрамами от порезов, замоленными ещё в церкви несколько лет назад. Адам тогда тем фактом был огорчен и обеспокоен, но до сих пор ласково называл их «кошачьими царапками». — Тебе чай готов, — Адам с усмешкой шумно вздохнул, поправив ладонями каштановые волосы за ухо и взяв в руки нож, чтобы разрезать уже посыпанный сахарной пудрой пирог. Получилось вполне сносно, с тем учетом, что Гонтье крайне редко выходил за рамки той минимальной еды, которой хватало просто на поддержание собственной жизнедеятельности. Но появился Мэтт — появилась и нужда заботиться, несмотря на все возражения младшего. — Спасибо. Я сворую твою футболку, если ты не против? — Мэтт заглянул на кухню, ухватившись руками за косяк двери и вопросительно глянул на Адама. То было мелочью абсолютно ненужной — Гонтье и так мало в чем ему отказывал, да и после их общей стирки чистых вещей было достаточно. К тому же, кому если не Мэтту носить в этом союзе одежду партнера? Адам хоть и худой, но к сожалению или к счастью, превосходил верещащее под ухом чудо, которое вечно хотелось накормить, чтобы ребра не выпирали. — Оставь мне только ту серую, мне её потом в ремонт отнести надо будет. — Адам махнул рукой в сторону гостиной, а сам склонился над пирогом и воткнул кончик ножа в самую середину, чтобы разрезать его на равные части. — Ворюга чужой одежды. — А ты сердец и девственности, так что знаешь, твоя футболка в аренде тут пустяк, — Мэтт высунулся снова из-за косяка и, продолжая шутку, показал Адаму язык. Выбор как-то невзначай пал на светло-красную футболку с полустертым принтом, черные шорты, а затем и на пульт от телевизора, который использовался раз в столетие. Обычно и правда смотреть было толком нечего, но сегодня Рождество, а значит по всем каналам будут крутить какие-нибудь музыкальные клипы, начиная от самых древних, заканчивая только-только вышедшими в прокат на телевидении. Мэтт подошел ближе к телевизору и нажал на пульте на кнопку включения. Каналы тут ни Мэтт, ни Адам не знали, но к счастью музыкальных было сразу несколько. И их вполне достаточно, чтобы создать необходимую предрождественскую атмосферу. — Чай остынет, мелочь, хватит там пялиться на пять пикселей из семидесятых, — Адам переложил один кусочек себе, а другой Мэтту на голубую тарелку. — Иду, не урчи, — Уолст тут же материализовался под рукой Гонтье, прижимаясь к нему боком в ожидании хотя бы коротких объятий. В ответ мужчине ничего и не оставалось кроме как положить нож на тарелку и прижать Мэтта к себе, целуя в лоб и мокрые волосы. Младший в ответ обвил худыми руками талию Адама, сминая под пальцами хлопковую футболку с лёгким запахом одеколона и чего-то кислого после готовки. — Потанцевать не хочешь, принцесса? Или так проголодался, что съешь сейчас и меня тоже? — Адам заправил иссиня-черные мокрые волосы Мэтту назад, чтобы не лезли в глаза, а после снова обнял за плечи и поцеловал в макушку. — Давай. Но я не умею. — Так я тоже не умею. Я последний раз танцевал с девчонками на дискотеке ммм… Ну не в твоём возрасте, постарше, конечно. — Ну за нами же никто не смотрит, так что какая разница, Адзи? — Мэтт чуть увереннее сжал ладонями талию Адама, после чего в миг оказался прямо перед ним. — Ладно-ладно, мелочь, твоя взяла. Как возьмемся? Как в вальсе или просто за руки? Ты у нас инициатор любой романтики, так что выбирай, — Гонтье положил сверху на руки Мэтта свои тёплые ладони, а носом коснулся носа младшего. — Давай как в вальсе, наверное… Так удобнее же, — Мэтт положил ладонь уже Гонтье на плечо, едва рука Адама легла ему на талию, а пальцами другой руки собрал их в замок. Мэтт первый сделал шажок в сторону, начав осторожно покачиваться в такт музыке и ведя за собой Адама. То выглядело, конечно, комично, хотя бы из-за их разницы в весе: если Гонтье выбьется из ритма, скорее всего в него назад не попадет и Уолст.Oh my love we've had
Our share of tears
Oh my friends we've had
Our hopes and fears
— Ты наступил мне на ногу, мелкий. — О, Боже, прости, я не хотел. — Меня можно называть просто Адамом, — Гонтье почти мурчал от нежности, когда в очередной раз подхватил Мэтта за талию и притянул к себе, носом проводя около уха и коротко целуя. Волосы Уолста уже немного подсохли, оттого на висках начали мило рушиться и топорщиться в стороны, щекоча щеку и шею Гонтье. Наконец порыв нежности Адама стал чуть сильнее и практически вынудил сделать несколько шагов в медленном танце так, чтобы за Мэттом оставалась лишь деревянная столешница с баночками от приправ. Ещё шаг — и Мэтт остаётся зажат полностью, ещё секунда и руки Адама облокачиваются на поверхность стола, блокируя Уолсту пути побега. Адам на конец может позволить себе аккуратный трепетный поцелуй, касаясь губ Мэтта едва-едва. — Танец окончен, правильно понимаю? — Мэтт и сам невольно вытягивается, поднимаясь на носочках, лишь бы не делать их дистанцию больше. — Правильно понимаешь. У тебя пирог ещё стоит, я кому нарезал? И чай уже остыл, мелкий засранец, — Адам кладет руки Мэтту на бока и поднимает того почти без труда, сажая на столешницу. Мэтт был крайне похож телосложением на свою мать: очень худой, угловатый, несмотря на окончание подросткового возраста и совсем небольшого роста — поднять его дело пары секунд. Адам кладет ладони по обеим сторонам от Мэтта, а лицом утыкается тому в шею, заставляя слегка поднять голову. Младший встряхивает теплые руки и запускает кончики пальцев в каштановые волосы Гонтье, целует макушку и гладит большими пальцами по вискам. Как-то незаметно его ладони переместились на плечи мужчины, с которых спадала вниз ткань мягкой большой футболки неаккуратными складками. — Ну прости, что мелкий. Я не виноват, что мы похожи на стереотипную гей-пару, где один не выше табуретки, а другой два метра с хвостиком шкаф. — Негромко засмеялся ему на ухо Мэтт, аккуратно сжимая пальцы у затылка Гонтье. — Когда я предложил встречаться, тебе было четырнадцать, я искренне полагал, что ты вырастешь и не будешь комплексовать за свой рост. Но в любом случае меня он ни капли не смущает. — Адам поднял голову с плеча Мэтта и коснулся губами его шеи, целуя сначала коротко, а затем чуть дальше раз за разом. — Ну я… Не очень комплексую. Просто не очень удобно целоваться. Шея потом болит, — Мэтт гладит Адама по волосам и ненароком задерживает дыхание, замирая в тот момент, когда его шеи касаются чуть влажные губы. — Зато тебя целовать очень удобно, знаешь. К тому же можно на плечо закинуть и унести запросто. Хороший плюс, — мужчина поднимает голову и выпрямляется, после чего целует Мэтта уже в губы, аккуратно забирая его ладони в свои.Oh my friend it's been
A long hard year
But now it's Christmas
Yes it's Christmas
Thank God it's Christmas
Мэтт в ответ лишь тихо усмехается, лукаво смотрит из под влажной чёлки и подлавливает мягкий поцелуй. Он усаживается поудобнее, легко отстраняется и забрасывает ноги на стол, после чего спрыгивает на пол. Гонтье смотрит на него с легко уловимой досадой, тихо цокая языком. Мэтт, как всегда, умудрялся улизнуть в самый подходящий для романтики и начать лезть в самый неподходящий. Уолсты, что поделать. Мэтт широко улыбнулся, сел на табуретку, расставив ноги и облокотившись на руку между ними, а сам мирно потягивал из большой фиолетовой кружки сладкий остывший чай с имбирём. Разумеется, он хорошо знал, что Адама такое только раззадорит, потому нарочно обратил внимание на вишнёвый пирог, стоящий прямо под носом. Вишня и правда была очень кислой, но Уолст не подал виду, с истинным усердием сдерживая смех и отделяя вилкой часть пирога, чтобы не пачкать руки. — Ты как обычно, — раздаётся теплый тон голоса над ухом Мэтта, когда Адам оказывается за его спиной. Гонтье наклоняется ниже и осторожно кусает парня за ухо, между чёрной серьгой-крестом и ещё не зажившим проколом хряща. Он легонько касается того же места губами, вдыхая запах иссиня-черных волос. — А я мог бы убрать пирог со стола и взять тебя прямо тут, м-м-м? — гортанно проворковал Гонтье, не касаясь Мэтта руками совсем, мол, думай сам, шучу я или нет.The moon and stars
Seem awful cold and bright
Let's hope the snow will
Make this Christmas right
Обыкновенно, конечно, инициатор подобных действ был не Адам. Мэтту ещё даже не исполнилось восемнадцать, потому к нему стоило быть лояльнее: гормоны, может, ещё и плещут, но и опыта не так уж много. Всегда можно легко передумать или испугаться — такой уж возраст, когда порой хочется, да колется. От нынешнего опыта зависит всё, что будет потом, а это и Адам знал не понаслышке. — Я не уверен в столе, в отличие от тебя, Адам. — Мэтт прикрыл глаза, но слегка повернул голову в сторону лица Гонтье, аккуратно собрав губами вишнёвое варенье в крайне демонстративном жесте. Ей богу, будто бы здесь им обоим по семнадцать, а думает о безопасности один младший. — Кайфолом Мэтти, — негромко засмеялся Адам, встряхивая головой, чтобы волосы не лезли в глаза. Конечно, Уолст прав — если серьёзно, что стол для подобного не место. Но и удержаться от шуток в подобной атмосфере было очень трудно им обоим. — Не у всех моих сверстников в двадцать семь такие мысли бывают, а ты тут, в свои семнадцать… — но это даже хорошо. И не соскучишься, и излишнего легкомыслия от Мэтта ждать не придётся. — Нет, ну если ты поддержишь, — тут же отпарировал в ответ Мэтт, подняв одну бровь и посмотрев уже более заинтересовано на Адама. — То может быть я не против. Напряжение в их взглядах постепенно перерастало в общие попытки не засмеяться: романтика никуда не делась, но они так и застыли, пробуя друг друга на терпение, пока тела перехватило оцепенение. — У меня нос не в вишне? — прервал напряжение Уолст, повернувшись к Адаму и убрав чёлку за ухо, полностью разряжая обстановку за пару секунд. Адаму, как проигравшему, ничего не оставалось, кроме как выпрямиться и со смехом хлопнуть себя по бёдрам ладонями. — Я тебя, заразу, ненавижу. — Адам прикрыл глаза рукой, рассмеявшись, но после отрезанно ответил, уже, кажется, ни капли не шутя. — Нет, не в вишне и даже не в сахарной пудре. — Гонтье сделал шажок в сторону и потянулся за пирогом, чтобы убрать его со стола. Следом на столешницу, к приправам и сушилке для посуды прибавилась тарелка с кусочком пирога для Мэтта. — Нет, ты, сейчас, блять, серьёзно? — Мэтт негромко ахнул и хлопнул по столу, слегка толкнув его от себя, проверяя на шаткость. — Он, конечно, крепко стоит, но не привинчен же к полу. Я не боюсь жёстких поверхностей, особенно после того раза на капоте… — Мэтт с лёгкой неуверенностью сжал передние зубы, посмотрев вверх. — Да, серьёзно, а что? Этот стол и не такое пережил, я тебя умоляю, Мэтти, — голос Адама ощутимо стих и понизился, когда он посмотрел на Мэтта из-за плеча. — Ты на стол сам сядешь или тебя снова посадить? — вот где-то тут кончились шутки, наряду с сарказмом в голосе Гонтье. — Я не… Я сам залезу. — Мэтт удивлённо поднял светлые брови, а затем поднялся со стула, неловко переступив с ноги на ногу. Отыграться, конечно, хотелось, но это можно было сделать и чуточку позже, правда? — Я до спальни. Мэтт вытянул мятую футболку из-под шорт, шагая чуть быстрее и рванее обычного. Включил светильник в спальне, забрался на кровать и потянулся на полку высоко над изголовьем — честно говоря, он не помнил, куда положил Адам «всё необходимое» после прошлого раза.My friend the world will share
This special night
Because it's Christmas
Yes it's Christmas
Thank God it's Christmas
For one night
Конечно, хранить такие вещи даже в спальне на видном месте никому из них в голову не пришло, и слава Богу. На глаза попалась бежевая коробка сухих салфеток, упаковка которых так и говорила про слёзы из-за очередной мелодрамы по телевизору, затем несколько недочитанных книг… Ящик. Ящик комода, точно. Искать долго не пришлось: вот тюбик, вот коробочка с блестящей лентой — Адам не был педантом, конечно, но по опыту предпочитал брать от удобства всё, если не ради себя, так ради партнёра так точно. Адам развязал верёвочки фартука на пояснице, сложил грубую тёмную ткань в несколько раз и убрал куда-то в столешницу. Стоило бы, конечно, прикрыть жалюзи, хоть они и жили не на первом этаже, но кухня хорошо обозревалась с улицы. Гонтье, правда, было откровенно плевать — пусть завидуют, завидуют их выстроенному за много лет счастью, их отношениям и просто тому, что именно им с Мэттом нету дела до чужой жизни. Для них, черт побери, тёплые ночи, для них светит ночью луна, чтобы дорогу было видно, для них сейчас видно розово-рыжую Венеру — они постарались. Они смогли. Остальное не важно.Thank God it's Christmas
Yeah thank God it's Christmas
Thank God it's Christmas
Can it be Christmas
Let it be Christmas every day
Адам умеет подбадривать и разрядить обстановку. Мэтт давно не стесняется, как раньше, краснея и одновременно стягивая с Гонтье футболку, но и совершенно отрешенным его в такие моменты не назовешь: то и дело чуть замирает, проверяет, всё ли делает так. Младший был суховат на сильные эмоции и совершенно не умел отключать голову даже в такой интимный момент, а Адаму, кажется, каждый раз только этого и не хватает. Уолсту бы не перепроверять каждое своё действие, а отрываться по полной программе и как угодно, пока ему всего-ничего без трёх дней восемнадцать. Ей Богу, Гонтье скоро будет казаться, что семнадцать здесь ему, а не младшему — кровь почти закипает, а в ушах стучит от прилива безграничной нежности. — Может будут пожелания, м-м-м? — он говорит низко, гортанно, с плещущимся наружу азартом и лёгким нетерпением. Он абсолютно расслаблен и легок в движениях, пока Мэтт, напротив, напряжен до приятной боли в мышцах. — Не сломать стол, Адам, моё единственное пожелание. — Мэтт прикрыл глаза с саркастичной усмешкой, слегка сжимая плечи Адама кончиками пальцев. Тот в свою очередь лишь весело-зло закатил глаза и прижал Мэтта ближе к себе за талию так, что младшему показалось, будто бы их выпирающие косточки таза определённо соприкоснулись.Oh my love we live
In troubled days
Oh my friend we have
The strangest ways
Ладони Мэтта легко касаются тёплого торса Адама, обводя контуры рёбер, мышц, слегка раздражая кожу внизу живота и совершенно не стесняясь спуститься ниже. Гонтье не подаёт виду, лишь обдает бледную шею дыханием и, заигрывая, оставляет ещё одно яркое пятно на чужой коже. От спонтанности решения было совершенно непонятно, как быстро действовать дальше: движения то чуть замедлялись, то становились напористее и уверенней, часто ещё и независимо друг от друга. Останавливался Мэтт — крепче и аккуратнее становились блуждающие по его телу ладони Адама; слегка тормозил Адам, вдыхая родной сладко-солёный запах, в то время как руки Мэтта без зазрения совести уже развязывали шнурки на его домашних штанах. На несколько секунд становится невыносимо душно и совершенно нечем дышать, когда Уолст снова приникает ближе, прижимаясь щекой к груди Адама. Он ведёт кончиком носа выше по ткани футболки, а затем аккуратно кусает в районе ключицы, оставляя след в форме полумесяца. Адам замирает, словно напуская спокойствие: краем глаза смотрит на снегопад, вслушивается с головой в песню, щадяще-тягуче гладит его по позвоночнику и поднимается выше, на плечи. Ладони Мэтта скользят ниже, задерживаясь на бёдрах Адама; большими пальцами он проводит по складкам косых мышцы живота и легким движением забирается под резинку серых штанов. — Напомни, откуда в вашей примерной семье такая похотливая малявка, как ты? — совершенно беззлобно спрашивает Гонтье у Мэтта на ухо, когда тот кладёт руку ему на шею и касается ее губами. — Не знаю, мне кажется, они чего-то недоговаривают. Или скрывают. — Уолст проходится языком по розоватому пятну и нарочито медленно, с наигранным вздохом выдыхает. Наконец затишье перед бурей как по щелчку заканчивается: Адам берёт Мэтта чуть ниже талии и одним движением сажает на стол, обхватывая его худые бёдра с мелкими белыми шрамами. Он наклоняется вперед, вжимает ноги Мэтта в прохладную твердую поверхность и нависает над ним так, что каштановые волосы падают вперёд.Oh my friends on this
One day of days
Thank God it's Christmas
Yes it's Christmas
Thank God it's Christmas
For one day
Мэтт неловко прижимает в этот момент руки к своей груди, не успевая ни за что ухватиться — лишь наклоняется вслед за Адамом назад, чувствуя, что лопатки касаются стола. Ему всё ещё крайне неловко, даже несмотря на то, что уши покраснели и явно говорят о том, что Уолст «на взводе». Футболка Адама оказалась на стуле рядом после пары неудачных попыток Мэтта помочь её снять: рост и длина рук не позволяли дотянуться в лежачем положении, а если продолжать смотреть на подёргивания Уолста руками в попытках присоединиться к весьма страстному моменту, можно умереть к чёртовой матери со смеху. В конце концов оба прыснули не в силах сдержаться, а Адам прижал Мэтта только сильнее, пока тот, испуская раздраженные ругательства, пытался барахтаться. — Ты как барахтающийся котёнок, твою мать. — Адам наконец убирает руку с груди Уолста, ставит обе ладони по бокам от него и подаётся корпусом вперёд, притягивая младшего ближе к себе за колени. — Тебя даже трогать иногда страшно, рассыпешься. — Зато тебя не очень страшно, знаешь, — Мэтт гладит предплечья Гонтье, оцарапывая их ногтями и особенно задерживаясь на татуировках. На самом деле эти двое подходили друг другу как нельзя кстати: Уолст был небольшим и худым, с выделяющимися лопатками и ребрами, Адам высоким и чуть более жилистым, чем младший. У Адама чуть-чуть несимметричная фигура, на шее крохотные порезы от бритвы, округлые плечи, а в ухе слегка блестит серебряной искоркой серьга. Он неаккуратно сложен, у него даже неровные зубы — но его улыбка оставалась всегда искренней, слегка саркастичной и запоминающейся, а силуэт надолго врезался в память. Другие могли искать в нём, впрочем, сколько угодно недостатков, даже Мэтт мог их сколько признавать, но потом не вспомнить совсем и полезть прохладной ночью целоваться или ложиться под бок, в шутку облапывать каждый сантиметр тела, пока не получит утешительно-предостерегающий укус куда-то в шею «чтобы успокоился».Thank God it's Christmas
Yes it's Christmas
Thank God it's Christmas
Wooh yeah
— Ты у меня в любом случае чудесный, — почти урчит в ответ Адам с полной грудью любви, в тот момент залезая под собственную футболку на теле Мэтта. Уолст, почти напротив, имел как будто бы незаконченное подростковое сложение и долговязые ноги, местами смазливые черты лица и едва холодные голубые глаза с небольшой жёлтой вкрапинкой. По мнению Адама, это существо заслуживает всего наилучшего: сладких поцелуев, как с сахарной пудрой, точь-в-точь как сегодня, проблема их была только в одном — губы Гонтье отдавали табачной горечью. Мэтт не отвечает: он впутывает пальцы в каштановые волосы и тянет Адама на себя, утаскивая в поспешный и немного незаконченный поцелуй, шумно дыша — от него ответ слишком очевиден, чтобы произносить его вслух. Пятками он упёрся в стол и уже почти не вздрогнул, когда колено Гонтье вклинилось между его ног. Сердце стучало уже где-то в ушах, и Уолст впервые задержал дыхание за этот вечер дольше обычного, не в силах выразить чувства иначе. Парень намотал короткий локон каштановых волос на кончик пальца, едва-едва заканчивая поцелуй и неловко закусив губу, когда довольно резким движением костяшки пальцев Адама спустились с его колена по внутренней стороне бедра до упора вниз. Адам наощупь нашаривает на стуле тюбик смазки и пару упаковок презервативов. Мэтт приподнимается на локтях, едва почувствовав небольшую свободу: он тут же лезет под руку, часто дыша, словно бы ему не хватало места все это время. — Я думаю, сегодня с подготовкой выбор очевиден, после твоих попыток сдёрнуть с меня футболку, невеста. — Адам по-доброму усмехается и кладет руки на ягодицы Мэтта. — Приподнимешь свой худой зад, м-м-м? — он широко улыбается, негромко фыркая себе под нос. — Ой да… А не надо было меня к столу прижимать, знаешь. Я бы справился, да и сейчас могу. Тоже мне, большая проблема, — Уолст показушно закатывает глаза, но после слегка приподнимает торс, позволяя Гонтье снять с себя штаны с нижним бельем. Кажется, надо иногда чаще оставаться в футболке — ощущения достаточно прикольные, если так подумать. — Как ты там говоришь, невеста… «Не урчи»? Так вот, расслабься, твои барахтанья на столе приведут только к лишним падениям. Или ты настолько горд, что к твоей заднице нельзя прикасаться? — Гонтье, иди в задни… налево, блять, — Мэтт практически взвыл от собственной оговорки, после чего закрыл лицо руками, бесшумно смеясь и поджимая колени с мелкими бытовыми синяками. — Теоретически, именно туда я и собрался, мелкий. Мне кажется, если мы дожили бы до старости, я однажды бы просто сдох от смеха из-за тебя и никакие сердечные капли меня бы уже не спасли. Прикинь, на могиле бы было написано что-то в духе… — Адам нахмурился, поджав губы, после чего открыл тюбик смазки и выдавил себе немного на пальцы. — «Сдох нахуй со смеху, потому что дед Мэттью опять бесится и смешно фырчит на всё живое». Или что-нибудь вроде «дед Мэттью случайно сел на кошку и залез на стену несмотря на свои семьдесят два года». Да, так определенно лучше. — Господи, я надеюсь до такого маразма мы не доживем, — Уолст немного жмурится, едва только в него проникает один палец, а в воздухе он улавливает слабый запах ароматизатора смазки: вообще, они предпочитали без излишеств, а Гонтье мог хоть каждый их секс шутить про крем или масло, но в тот раз выбора у Мэтта не было — дали тюбик по ошибке, а парня, покрасневшего до ушей, и след простыл. Деньги оставил на кассе, это главное. — Да брось, я бы тебя посылал за Вистарилом и виагрой, потому что ты младше меня почти на десять лет. И шутил бы, что мы молодожены. — Адам слегка наваливается вперед, чтобы коснуться губами колена Мэтта, пусть и двигать рукой уже было не так удобно. — Ага, растягивал бы я себя тоже сам, потому что у тебя болели бы суставы, дед Гонтье. Ты знал, что от передозировки виагрой падает зрение? — к первому пальцу добавляется второй и Мэтт ощутимо дёргает плечами от неожиданности. Он сильнее выдыхает, но всё ещё смотрит прямо перед собой, куда-то на рисунок бледно-красной футболки, не в силах сам сбросить напряжение и лёгкое оцепенение. Так обдавались порою последствия его воспитания: в его доме даже о воздержании не говорили, не то что о сексе, а по натуре скромному парнишке было трудновато даже шутить на такие темы в пятнадцать, пока многие одноклассники уже свешивали челюсти, смотря на девчонок и отказывались выходить к доске из-за резко нагрянувшего стояка.The moon and stars
Seem awful cold and bright
Let's hope the snow will
Make this Christmas right
Адам в ответ негромко усмехнулся, после чего прильнул своим лицом к лицу Мэтта, толкая его носом в щеку и зацеловывая искусанные губы. Он почти полностью закрыл глаза, чтобы его примеру невольно последовал и Уолст — не прошло и секунд десяти, как тот прикрыл пушистые светлые ресницы, а его грудь снова начала ритмично опускаться. — Надеюсь, я не буду страдать артритом, я как минимум не планирую бросать гитару в пыльный чулан, — ворчит он с необъятным трепетом, когда Мэтт неловко, по чистой случайности, во время поцелуя кусает его за губу. — И зрение таким путем терять как-то… В духе анекдотов из старого номера журнала «Плейбой». — Он аккуратно разводит пальцы, углубляя раз за разом движения внутрь и не торопясь — лучше позанудствовать сейчас, чем потом думать о наличии травм. Наконец оцепенение спадает почти полностью, и Мэтт опускается с уже покрасневших локтей на лопатки, растянув губы в слегка неровной усмешке. Он невольно дрожит каждый раз, когда пальцы Адама входят слишком глубоко или, напротив, выходят слишком сильно, но всё ещё отлично держится. Подобное, конечно, старался проворачивать он в одиночестве в ванной, или, на крайняк, сам, дабы избежать лишней неловкости. Да, пальцы Адама несколько крупнее, чем у Мэтта, но для Адама процесс — это просто подготовка, а голова Мэтта до сих пор забита всяким хламом, который явно мешал ему не только в повседневной жизни, но и в сексуальной. — В «Плейбое» нет анекдотов, позволь напомнить, — наконец отзывается он, положив руки себе на грудь и царапая чёрный лак на ногтях. — Отмер наконец. Я шучу. А ты проверял? — Снимался, не поверишь. Я тоже шучу, кстати. — Единственные твои обнаженные фотографии хранятся у твоей матушки в альбоме, где вас с Брэдом крестят, а так… Нет, ну мы обязательно сделаем, но не на мой «Полароид» уж точно. — Штаны-то дашь с себя снять или мне так и лежать, как мертвому? — Мэтт снова приподнимается на локтях и сдувает чёлку, запрявляя её за розоватое ухо с кучей проколов, когда Адам отстраняется и вытаскивает уголок сухой длинной салфетки из пачки, которая стояла у раковины. — Я сегодня побуду некрофилом? — Адам рассмеялся, протёр влажные, скользкие от смазки пальцы, после чего едва сдвинул брови. — Мне кажется, она пахнет не черникой, как написано на упаковке, а виноградом. Тебя опять наебали. — Да я тогда чуть не помер перед этой бабулечкой. Божий одуванчик меня не расслышала, но уточнять я этого уже не решился, — досадно фыркнул Мэтт. — Ага, «дайте мне пожалуйста вот ту смазку от такой-то фирмы без запаха, пожалуйста» — он вытянул кончик языка, изображая собственную неуверенную речь в тот момент. — Ага, а в прошлый раз тебя вообще выгнали, приняв без сатанинского макияжа за пиздюка. Вот что плохое зрение с людьми делает. Нет, ты и так явно не старше возраста выглядишь, еще и мелкий… Как я с тобой не присел ещё по статье о педофилии? — Адам нагнулся, дабы выбросить пахнущую непонятным виноградом-черникой салфетку, а затем подошел снова к столу и положил ладони Мэтту на колени. — Ну как, мы трахались впервые, когда мне было почти семнадцать, по моей инициативе и с обоюдным желанием. Так что за твоего сына меня принимают очень зазря. — Уолст поднимается в сидячее положение и спускает худые ноги со светлого дерева, чтобы дёрнуть Гонтье поближе к себе. Он забрасывает чужие лодыжки на поясницу и деловито поправляет свои волосы, чтобы не мешались. Мэтт проводит кончиками пальцев от груди Адама вниз, словно по необычной арфе, и только потом, дабы его снова не перехватили в поцелуй, снимает с мужчины домашние штаны до середины бедра, и лишь слегка приспускает нижнее бельё. — Подожди минутку, — Адам в этот момент слегка щурится и поджимает губы, делая вид, что ничьи прохладные руки сейчас не сжимают основание его члена в отместку непонятно за что. Он смотрит на прочный и довольно толстый волокнистый шнурок домашних штанов, перехватывает край ткани и тянет тонкий канатик на себя.Oh my love we've had
Our share of tears
Oh my friends we've had
Our hopes and fears
— Это твоя попытка в шибари, да? — Это попытка прибрать твои неугомонные руки. Попробуем? — Адам сложил шнурок в два раза, проверяя на прочность. Да, конечно, привязывать за него не стоит: воздушное волокно не оценит таких нагрузок. — Ну давай. Только она хлипенькая, не находишь? — Мэтт посмотрел на Адама из-под чёлки, тем временем как в ответ тот перехватил его запястья и сделал прочный морской узел. Гонтье не стал затягивать его слишком туго, но и закрепил не слишком свободно — ладони Мэтта крупные только в соотношении с его собственным телом, но не на деле. В следующую секунду Адам хватается за узелок, тянет вверх и вперёд, заводя за край стола. Завязать её вокруг той же ножки не получится, да и бесполезно — Мэтт прав, верёвка не железная. — Тогда я тебе могу просто связать руки и завести за голову. — Гонтье посмотрел на переплетение верёвок, после чего заправил его в петельку узла, чтобы не болтались. Так хвататься уже в разы удобнее: пальцы легко взялись за веревку, и Адам без труда запрокинул Мэтта назад на стол. Правда, удерживать руки на запястьях Мэтта он совершенно не стал: опустил ладони ему на внутреннюю сторону бёдер, между прочим поглаживая провоцирующе медленно — у Мэтта бёдра в целом самая чувствительная зона, а этим грешно не пользоваться. Потянул на себя, подхватывая легко и уверенно, нагибаясь над младшим. Осторожность приходит как-то с самого начала: ни одному из них не стоит напоминать, будь место их уединения машина, чулан на общей работе, постель или светлая кухня, что они всё ещё оба дышат и чувствуют, пусть и чуть-чуть по-разному. Слава Богу, прошло время, когда целовать Мэтта стоило аккуратнее, а после ночи ещё и одолжить пару баксов на какую-нибудь тональную основу, что кроет кожу аки штукатурка: сейчас разойтись может не только младший из своей лёгкой вредности, а вечера стали спокойнее и счастливее. И если у Мэтта ноги тряслись с утра, то причина этому был не страх возвращаться с кучей следов домой, а после секса. У них наступило спокойное время — время любви и уверенности в собственных силах. Мэтт в конце концов счёл идею с веревкой не очень удачной: волокно оказалось скользким, узел разошёлся и распался, но ему это во всех смыслах на руку — он вытянул худощавые ладони из связки и обхватил Адама ровно в тот момент, когда за напористым поцелуем последовал и первый слегка сбитый толчок. Уолст снова по случайности кусается, а пальцами хватается за спину Гонтье так, будто бы окончательно тонет где-то в своём безграничном сознании. — Не задерживай дыхание, мелкий. — напоминает ласково Адам, обняв Мэтта под спину и запустив ладони под ткань футболки. Определённо, Уолсту пора избавляться от этой привычки: в первый их раз на утро тот обнаружил мелкие полопавшиеся капилляры под глазами в виде крохотных звездочек — перенапряжение, видать, плохо сказалось. — И стесняться тоже не надо, пусть соседи послушают. Мэтт ему, конечно, и таким нравится: с растрепанными волосами, кончики которых слегка кудрявые от природы и каждый день досаждали этим своему обладателю, с бледной кожей, синяками под глазами и стопроцентной неловкостью. Но примерно настолько же Гонтье был приятен его голос — ломкий, неровный, сухой, сколько бы даже Уолст не распевался в воскресном хоре. — Слушай, я не умею стонать. Только после пневмонии могу похрипеть тебе на ухо, как несколько месяцев назад. — Он громко вдохнул, стиснув зубы, после чего сделал короткий выдох. Мэтт невольно сдвинул брови и чуть запрокинул голову, приоткрыв зацелованные покрасневшие губы, когда Адам вошёл чуть больше чем на полдлины. — Всё нормально? — Да-да-да, — ещё вдох и ещё несколько сантиметров, вот уже почти до упора. — Всё нормально, продолжай. — язвить уже силенок не хватило, а вот пройтись ногтями по лопаткам Адама — всегда пожалуйста. — Говори, если что. — Да я и так не молчу. Если тебе без стонов скучно, могу начать анекдоты травить, — бедра Уолста ощутимо задрожали, когда он попытался развести ноги шире удобства ради. Адам обхватил ладонями его икры и опустил вниз со стола, чтобы Мэтт не упирался в него пятками и не причинял ни одному из них неудобств. — Слушай, а ты родителям говорил, что… — снизу послышалось удовлетворенное шипение в ответ на более сильные толчки, а лодыжками Мэтт прижал Гонте как можно ближе к себе, не давая оторваться совсем. — Что ты со мной спишь вообще? — Да, конечно, — с его губ сорвался короткий стон на выдохе, но, очевидно, совершенно случайно: Мэтт не был сторонником подобного звукового сопровождения, поэтому с ним можно было решиться перепихнуться, кажется, даже на разведке — звуков он издавал предельно мало, за исключением дыхания. — Так встал в свой день рождения у них за столом среди родственников, поднял стакан с соком и сказал «я ебался со своим другом, кстати, ноги у меня даже спустя три часа трясутся как у последней сучки». — Кто тебя знает, возьми за идею. — Я хочу стонать от того, что во мне твой член, а не от того что меня добивают. Хочу напомнить, браки официально ещё запрещены. — Мэтт обхватил плечи Адама под руки и потянулся за поцелуем, закрыв глаза. — Будто бы они его тебе бы одобрили, невеста. — Гонтье в ответ касается своим лбом лба Мэтта и негромко стонет в нос, что слышно, кажется, одному только Уолсту, который нещадно вцепился ногтями ему в спину и сжал чужой таз бедрами. — Кстати, какое кольцо тебе если что взять? Серебро? Золото? Сколько бы лет не прошло до разрешения браков, они не только дождутся, но ещё и будут одними из первых в городе. И на кольца накопят: Адам бы даже устроился на подработку или вторую ставку, да и Мэтт, наверняка, не остался бы в стороне. Пара слов с обоих сторон — и оба окончательно сдадутся, смеясь. — Что-нибудь, что можно будет сожрать, больше толку будет. — Тьфу на тебя, а. Платину куплю, значит. В конце концов из-за «длинных рук кое-кого» приходиться расстаться и с футболкой. Без неё немного прохладно, а тело ощущалось гораздо более влажным: над губой и на спине блестели мельчайшие капли пота. Мэтт вжался сильнее в Адама в тот момент, когда его ладонь оказалась у Уолста на пояснице, а движения Гонтье стали более быстрыми и рваными. — Я тебе п-потом лично съем... кх, м-мозги за то, чтобы... кольца за т-такие деньги брать, Гонтье. — речь Мэтта уже ощутимо запиналась, а губы словно онемели: дыхания ему вот-вот перестанет хватать, несмотря на постоянные не очень целомудренные выдохи на ухо Адаму. — Не занудствуй. — Гонтье сдерживается от смеха еле-еле, но в конце концов просто решается «дать оплеуху» младшему немного нестандартно — сильнее сжав одной рукой его бедро до тех пор, пока это не станет ощутимее обыкновенного. У Мэтта не хватает сил даже зашипеть сквозь зубы в этот момент: он забыл про дыхание окончательно. — Я студент, ж-живущий на твоей шее, имею право. — Голова парня запрокидывается сильнее, а грудь то и дело опускается и поднимается, в попытках восстановить прежний ритм, чтобы не задохнуться. — То кольцо сожрать хочешь, то мозги, тебя, может, покормить, как мы закончим? — Адам в ответ на это слегка замедляется и скользит рукой по члену Мэтта вниз, по-прежнему смотря тому прямо в слегка остекленевшие бледно-голубые глаза. — Руки свои, блять! Мама, я п-проститутка за еду! — он поджимает лопатки как можно сильнее в неясной степени возмущения, а позже против собственной воли прогибается в пояснице и закусывает губу. Движения чужой руки ощущаются грубовато и даже немного больно, но в ответ раздается несколько долгожданных стонов, когда затылок Мэтта опускается на поверхность стола. — Да брось. Я просто помогу, — Адам аккуратно кусает уже покрасневший участок кожи на шее Мэтта, пока тот жмурится, сильнее толкаясь в чужие пальцы, уже не решаясь возражать — не до этого. Стонать имя Адама удивительно приятно: целых две гласные тому способствуют, а звучит даже вполне себе мелодично, несмотря на совершенно негибкий голос Мэттью. Наконец болезненное напряжение едва ли не до судорог в его мышцах исчезает, позволяя растянуться на столе и наощупь искать собственную футболку, чтобы парня поглотило стеснение. — Давай дуй первый в душ, проститутка тут нашлась. Я тебе пока чай подогрею. Мэтт кое-как поднялся со стола, сминая в руках ткань футболки. Он часто моргает и трёт кончик носа костяшкой пальца, даже не стирая тонкие дорожки слез от банального переизбытка чувств. В конце концов он приосанился, встряхнул плечами и, совершенно не заботясь пока ни о чем более, спрыгнул со стола. Ворча что-то себе под нос скорее даже с воркованием, нежели с недовольством, Мэтт прошагал по холодному полу до ванной комнаты с футболкой на плече. — С Рождеством, блять. — И тебя с Рождеством, — Адам снимает с батареи полотенце Мэтта и швыряет в него, широко улыбаясь и натягивая домашние штаны выше необходимого. — Жопа, кстати, с такого ракурса классная. — Иди ты знаешь куда? — С каждым разом твои посылы все интереснее, я не против.