Honestly

Он мог бы быть кем-то другим. Не собой, не этим заурядным работником лавки со сладостями, не таким серым, неловким, болезненно осторожным. Не тем, кто в каждом предложении находит местечко для слова «извините» и позволяет прохожим задевать себя плечами, хотя тротуары на его привычном маршруте довольно широкие, во всяком случае, оставляют место для маневра. Он мог бы быть, например, как тот господин за столиком в кофейне напротив, статным, в опрятной одежде по фигуре и красиво уложенными, выкрашенными в цвет тёмного шоколада волосами. Мог бы быть ещё вот как тот парень в свободной апельсиновой толстовке с ярким принтом «youaremyhope» и солнечными очками в последних числах декабря, когда ни о каком солнце и речи не идёт вот уже несколько дней к ряду. Чимину при виде него самому хочется надеть тёмные очки, честное слово, до того яркий, а уж когда улыбается, покупая киллограм ирисок наразвес, так вообще гейпаника приключается. Он мог бы быть кем-то другим, боже, да кем угодно, но он просто Пак Чимин, двадцать два года, неоконченное высшее, невыплоченный кредит, непрокрашенные корни, и вообще его полностью можно описать одним большим «НЕ». И это, наверное, даже хорошо, ну, вот это вот всё. Пак Чимин, он ведь оптимист до кончиков волос, любую трудность принимает как испытание и стремится преодолеть. В канун нового года, например, да и на праздниках можно взять побольше смен, пока остальные просят отгулы, как раз клиентов во всей этой предновогодней кутерьме больше получается, все хотят порадовать себя и домашних свежим шоколадом или конфетами ручной работы. Чимину вот, например, они ужасно нравятся, он даже иногда просится на кухню, чтобы посмотреть, как они готовятся. В магазинчике всегда умопомрачительно пахнет смесью специй, какао и карамельным сиропом, а ещё иногда, если у Чимина есть настроение (а это получается уже не иногда, а весьма часто), он выставляет перед дверью объявление с нарисованным мелками кофеным стаканчиком и подписью «сезонный напиток по суперцене». В целом же Чимин не имеет ни малейшего понятия о том, как радует посетителей своей тёплой улыбкой и постоянными пожеланиями удачи, хорошего дня и всего такого по списку, хотя у него это получается совсем не по списку, а очень даже искренне. Он мог бы быть кем-то другим, кто не так добр с пожилыми людьми, не так сердечно обращается с каждым клиентом, кто не запоминает имена и лица постоянных, и, в конце концов, кто не носит смешные безразмерные толстовки с надписями по типу «это жопыт» или «мама, я поел и в шапке», и все в таком духе. Мог бы быть не собой, но, наверное, ему особенно повезло с той частью личностного мировосприятия, при которой он даже мыслей не имеет о том, чтобы что-то в себе менять. В том смысле, что Чимин не то чтобы никуда не стремится, напротив. Он вот вылетел из университета, ещё и кредит на учёбу остался, и нет такого, чтобы сидел и думал — ну, значит, не моё. Он много работает для того, чтобы обеспечить себе второй шанс, и совершенно точно не хочет быть кем-то вроде того господина за столиком в кофейне напротив, или же того парня в апельсиновой толстовке и с пакетом сливочных ирисок. Можно сказать, он об этом даже не думает. Просто хорошо делает свою работу, исправно выплачивает взносы, покупает овощи и мясо по дороге в свою квартирку, доставшуюся по наследству от бабушки, и не думает о плохом. О том, что очередной новый год проведёт в одиночестве, приготовив праздничные закуски только для себя и ещё немного для пухлого кота Тапка. Так правда проще. Проще заходить в пустую квартиру, включать везде свет, чтобы чувствовать себя свободнее, и во время готовки отрезать для Тапка кусочки говядины. Говорят, это хорошо, когда вместо мыслей о плохом просто занимаешься своими делами. Говорят, такие люди, как Пак Чимин, очень мало плачут, даже если никто не видит, потому что и при людях они не носят масок, не притворяются, что у них все хорошо, а на самом деле так думают. Так что да, Пак Чимин мог бы быть кем-то другим, кто не справился бы в одиночестве большого города, загруженный подработками и ночами повторяющий конспекты, чтобы ничего не забыть и суметь восстановиться на факультете в следующем учебном году. Быстренько справляется с мясом, нарезает овощи и на скорую руку готовит тесто для карамельно-коричного бисквита по бабушкиному рецепту, при этом слегка пританцовывая по кухне в свое удовольствие. Он, конечно, не то чтобы танцор, но двигается плавно и красиво, без музыки, но следуя мелодии в своей голове, которую случайно вспомнил и не может никак забыть. Тапок вьется под ногами, выпрашивая ещё угощение, а потом и вовсе запрыгивает на столешницу. Чимин не против, просто сдвигает его ближе к краю и ставит под носом мисочку с кошачьим паштетом. Вообще, в этом доме для кота практически нет никаких запретов, но это ещё потому, что он сам по себе культурный. Вещи не портит, шерсть на одежде не оставляет, чистоплотный, опять же. Тапок беспородный, но с повадками аристократа. Можно сказать, что этот пушистый хвост даже больше уюта в доме создаёт, чем сам Чимин. Вот недавно, например, вытащил на середину гостиной коробку с гирляндами, чтобы напомнить хозяину о том, что вообще-то Новый год на носу. Чимин вспомнил и потратил вечер и половину ночи на то, чтобы развесить их везде, где можно было, а где нельзя — просто приклеить на прозрачный скотч. Теперь у них весь дом в золотом свете, можно даже лампочку не включать. Силуэт танцующего в полутьме парня, невысокого и гибкого, подсвечен мигающим светом и похож на сказку с растрепанными волосами, в которых запуталось золото. Весь дом в золотой пыли, а сам Чимин, иногда неловко покачивающийся, иногда плавно поводящий бёдрами, выглядит так, словно парит, а не стоит на ногах. На нем свободная домашняя одежда, он никуда не будет выходить в новогоднюю ночь, и никого не ждёт в гости. Но даже эти мягкие, уютные вещи до того вписываются, что сложно отвести взгляд. Вот и Намджун не может. Стоит, уткнувшись носом в оконное стекло, которое от его тяжёлого дыхания запотевает, и не может. Отвести. Взгляд. От этого принца из сказки. Намджун чувствует себя моральным уродом и чёртовым извращенцем, но все равно стоит и, блять, господи боже, смотрит, потому что на этого мальчика нельзя не смотреть. Потому что в его квартире нет штор, и все как на ладони — и небольшая, уютная гостиная, и часть кухни, где этот мальчик готовит говядину с овощами, кажется, даже разговаривая с большим полным котом. Намджуну правда неловко. Он часто моргает, зашторивает свое окно, чтобы не отвлекаться, но дом этого парня так близко напротив, и его сияющая гирляндами тёплая квартирка выглядит буквально волшебной. Он буквально заполняет пространство вокруг себя чем-то неосязаемо-магическим, и Намджуна туда тянет. И он… Нет, он не маньяк, не извращенец, не какой-то моральный урод… Он просто так очарован прямо сейчас, вы бы знали… Но это очарование сменяется беспокойством ровно в тот момент, когда Чимин переводит свой мягкий взгляд на окно и застывает, испуганный и поражённый. Намджун задергивает штору сразу же, как чувствует на себе чужой взгляд, пристыженный, перепуганный, растерянный. Этот мальчик не должен чувствовать себя так по его вине! Он может… Нет, он должен… Как стыдно, боже, как же ему стыдно… Чимин вздрагивает, когда слышит отрывистый и осторожный стук в дверь. Как только он его слышит, понимает, что все это время стоял посреди гостиной в той же позе, не двигаясь. Он не столько испугался… Хотя нет, он испугался. И ещё был растерян, потому что не то, чтобы он не знал, что из-за отсутствия штор его видно. Он снял их, чтобы постирать перед праздниками, и должен был повесить обратно уже завтра. Просто не думал, что кому-то придёт в голову так на него смотреть. Так пристально. Так открыто. Так восхищённо. На негнущихся ногах он подходит к двери, мягко отпихивая Тапок в сторону. — К-кто там?.. — можно сказать, что Чимин не очень узнает свой голос. Он звучит высоко и как-то жалобно. — Извините, — звучит взволнованно по другую сторону от двери. — Извините, меня зовут Ким Намджун, я ваш сосед из дома напротив, я не хотел вас напугать! — Не хотели? — подозрительно прищуривается Чимин. — А почему смотрели тогда? О непристойностях всяких думали, м? — в конце он старательно добавляет ноток строгости. Не то, чтобы Чимин верил в то, что кто-то может думать о нем непристойности… Но для пущего эффекта пришлось к слову. — Нет, нет конечно! — торопливо заверяют Чимина, повышая голос, чтобы было лучше слышно. — Просто вы очень красивый. — Шутите? — кривит губы Чимин. — Не смешно, всего доброго. — Нет! — от того, как отчаянно прозвучало это отрицание, Чимин даже вздрагивает. — Нет, что вы. Я не… Кхм, не шучу. И не издеваюсь. И я ничего не видел почти, только то, как вы кружились по кухне с миской салата. Вкусный, наверное. — Нуу, не прям чтобы вкусный, — неловко помявшись на месте, Пак тянется к замку, но тут же себя отдергивает. Невежливо, конечно, говорить с человеком через дверь, но мало ли, кто он такой? — Я бы сказал, скорее… Ну… — Не вкусный? Надо же, мне показалось, вы улыбнулись, когда его попробовали, — человек за дверью звучит задумчиво. — В любом случае, хорошего вам праздника! — Да… Но вы только больше не подсматривайте, — неуверенно просит Чимин. Потом, опомнившись: — А, ой, и вам. И вам хорошего Нового года. После недолгой паузы, когда Чимин уже думал, что человек ушёл, до него доносится очень тихое и какое-то по-особенному проникновенное: — Спасибо. Чимин мог бы быть кем-то другим. Не таким импульсивным, тонко чувстаующим себя и окружающих, не таким откровенно уязвимым и легковерным. Но он такой, какой есть, и поэтому в подъездной тишине звонко щёлкает дверной замок. Намджун смотрит на Чимина, стоящего на пороге и неловко переминающегося с ноги на ногу, с выражением глубокого шока на побледневшем лице. Одно дело видеть издалека, другое — на расстоянии вытянутой руки. — Мне кажется, ты меня заколдовал, — голос у Намджуна получается хриплым, он сам не замечает, как переходит на неформальный стиль общения. — Ч-что?.. — Не могу отвести взгляд. — Я… Я не думаю, что это… Я, — парень чувствует, что у него не очень получается в данную минуту связать вместе какие-то слова, потому он ерошит свои отросшие волосы и смотрит их-под чёлки немного виновато. — Меня Чимин зовут. Хотите салат? — Хочу, — ну что за вопросы, Чимин, этот парень сейчас умрёт от сердечного приступа прямо у тебя на пороге, честное слово. Намджун идёт за Паком вглубь его квартиры, как привязанный. Сразу чувствует запах коричной выпечки и лёгкий сливочный — от зажженной ароматной свечи. Чимин из тех людей, которые любят и умеют создавать вокруг себя уют. — Ты живёшь здесь один? — Намджун мимоходом рассматривает ровные стопочки книг и тетрадей на полках, выложенные буквально по цветам. — С Тапком, — отзывается Чимин откуда-то с кухни. — Тапочка, поздоровайся с гостем! Намджун не успевает удивиться, как к его ногам в чистых белых носочках вальяжной походкой подходит тот самый кот, которого он видел в окне, но не заметил вживую. — Ты правда назвал кота Тапком? — Я его не называл, — поправляет Чимин, гремя посудой. — Он приютный и был уже с именем, когда я его взял. — Оу… Ты не любишь оставаться один? — этот вопрос, слишком личный, слишком откровенный, звучит так мягко и заботливо, что Чимину хочется склонить голову и во всем сознаться. Но он не из таких. — Нет, — выплывает из-за угла с тарелками в одной руке и дымящимся блюдом в другой. — Просто он мило выглядел, и мы подружились, когда я ходил туда на волонтерскую работу. Он был очень ласковым котёнком, — как и ты. — Что на счёт вас? Есть животные? Или… — У моего брата аллергия на шерсть, — Намджун робко присаживается на одну из мягких подушечек, которые у Чимина перед столиком в гостиной. — Мы живём вместе с тех пор, как поступили в университет, и вот уже несколько лет после окончания. — Это очень здорово! — искренне произносит Чимин, тоже садясь и подталкивая к Намджуну блюдо с мясом и миску салата. — У меня не очень много всего… Я не ждал гостей, но скоро будет ещё бисквит, — на часах только восемь, и он совсем не переживает, что задерживает этого человека. В конце концов, ещё есть время, и он успеет туда, где планировал проводить Новый год. — Нет, что ты! — Намджун скромно накладывает себе маленькие кусочки. — Я и не думал, что ты захочешь меня пригласить… И я без ничего, прямо так пришёл, знал бы, взял бы что-нибудь из дома. — А… Ну, — Чимин выглядит растерянным и зачесывает чёлку ладонью. — Это ничего. Да и я… Я подумал про вас всякого… Все же вы не виноваты, что я без штор. — Можешь со мной на «ты», — тихонько предлагает Намджун. — Ну, вы старше… — Пожалуйста. — Ладно, — Чимин улыбается и набивает щеки овощами. Тапок трется о его коленку ухоженным боком, выгибает спину. — Тоже хочешь? — мягко спрашивает Пак. — Какой же ты обжора у меня, тебе сегодня уже больше нельзя. — Сколько ему? — Два года, — с гордостью произносит Чимин, позволяя коту забраться к себе на колени. — Большой мальчик. — А то! Видели бы… То есть, видел бы ты, каким он был маленьким, когда я его встретил, — прочесывая глажкую шерстку, прикрывает глаза. — Боялся без меня засыпать, а сейчас уже по привычке под бок подбивается. Ласковый он у меня. А можно мне тоже к тебе под бок?.. Пока они сидели, Чимин рассказал немного о своей жизни, об учёбе, которую из-за глупой случайности не закончил, о своем увлечении кулинарией и даже о семье, которая отправила его к бабушке на перевоспитание после неудачного каминг-аута. Бабушка перевоспритывать не стала, несмотря на возраст и во многом консервативные взгляды. Напротив, она привила Чимину мысль о том, что любить можно кого угодно, главное, чтобы человек был достойный. А потом оставила его совсем одного. Намджун тоже про себя рассказал. Про то, как они с братом поступили на один и тот же юридический факультет с разницей в один год, как потом окончили и поддерживали друг друга в поисках работы. И как потом поняли, что их такое положение дел не устраивает, потому решили основать пусть и небольшую, но собственную консультационную фирму. Рассказал ещё немного про странные истории, которые случались с ним во время обучения, и про то, как сам едва не вылетел. Чимин над этим просто и звонко смеётся, а Намджуну хорошо только от мысли, что он причина этого смеха. Он вообще из тех людей, которые по природе своей очень чувствительны и ранимы, хотя в обычной жизни так и не скажешь. Если бы можно было, он бы этого краснощекого мальчика прям так сразу в эти щеки расцеловал, но, вообще-то, нельзя. Можно только смотреть. Намджун смотрит Чимину прямо в глаза, смело и немного отчаянно. — У меня что-то на лице? — спрашивает Пак неуверенно. — Нет, — хрипло и очень тихо. — Просто ты все ещё очень красивый. Сейчас он ни за что не сознается, что впервые встретил Чимина год назад в круглосутке под домом. И потом уже видел его на улице, или когда проходил мимо кондитерской лавки, но не решался войти. Чимин Намджуна особо не замечал, потому что привык ходить, низко опустив голову и смотря себе под ноги. Но Намджун Чимина не заметить не мог. И сегодня, смотря на него из окна, он не думал ни о чем плохом или странном. Просто любовался. Как и сейчас. — Т-ты тоже, — робко отзывается, отводя взгляд. — То есть, я это не потому сказал, чтобы как бы в ответ… То есть… — Я понял, — Намджун мягко улыбается и протягивает руку, чтобы осторожно заправить Чимину за ушко одну из падающих на глаза прядей. Младший, прикрыв глаза, чуть подаётся головой следом. — Как же ты по ласке соскучился. Осознав, что произнес это вслух, Намджун хочет тут же провалиться сквозь землю, отводит взгляд и прикусывает губу. — Извини, я не должен был, — торопливо отдергивает руку. — Извини, я не подумал. Извини. — Да, — тихо, почти что одними губами произносит Чимин. — Очень. Соскучился. И это для него, на самом-то деле, уже за гранью добра и зла, для него это просто ну сумасшедшее откровение перед незнакомым, в сущности, человеком, но Чимин действительно уже слишком давно совсем один. И ему правда очень хочется почувствовать себя кем-то согретым. Хотя бы один раз, в эту новогоднюю ночь. — У тебя есть планы на ночь? — подсев поближе, Намджун протягивает руку и касается тыльной стороны ладошки Чимина самыми кончиками пальцев. — К одиннадцати я жду друзей, но ты… Мог бы ты… Словом, — он мнется, не зная, как лучше подобрать слова. А Чимин смотрит на него, широко раскрыв глаза, немного удивлённо, немного смущённо и самую каплю растерянно, как и немним раньше, сразу после того, как открыл ему дверь. — Я был бы рад видеть тебя тоже, если ты хочешь, и если у тебя нет планов, и если тебе не покажется это все странным, и если… — Новогодняя вечеринка? — Да, — Намджун резко выдыхает, смотря на парня виновато, как если бы «прости, что я такой неловкий». — Я не помешаю? — уточняет, краснея ещё больше. Потом, опустив взгляд, вспоминает, что выглядит совсем не празднично, по домашнему, в запачканной тестом и специями футболке и растянутых трениках. — Нет, конечно, я был бы рад, если бы ты, — снова сбивчиво начинает старший, вызывая на губах Пака очаровательную улыбку. — Я бы со всеми тебя познакомил, к тому же, их не так много, ну, друзей, и ещё немного со стороны брата, но это ничего, они все очень хорошие и тебе понравятся. Чимин убирает свою руку из-под чужой, улыбка становится грустной. — Не получится, извини. У меня другие планы. — А, ну, ничего, конечно, я и не думал, я просто, — Намджун сникает. — Просто предложил. — Спасибо за это. Намджун только чуть покачивает головой, не пытаясь скрывать, что расстроен. Он перемещает взгляд на свою тарелку, потом на часы. За разговорами совершенно незаметно прошли два часа, а ведь ему ещё нужно все подготовить к приходу друзей… — Мне пора, — неловко поднявшись, обходит низкий столик, спотыкается о собственную ногу и едва не опрокидывает стеллаж с книгами, пока Чимин грустно смотрит на него, прижав к себе ластящегося Тапка. — И-извини ещё раз, и если я тебя чем-то обидел… — Ничем. — Тогда с наступающим тебя, Чимин, — неловко, бочком отходит в коридор, видимо, ожидая, что хозяин пойдёт его провожать. Но хозяин выглядит совсем разбитым и только шелестит: — Дверь захлопни, пожалуйста. *** — Поверить не могу, — всплескивает руками Тэхён. — Боже, ну что ты за плантан такой несчастный, господи, всему учить нужно, честное слово! — Не ворчи, — отмахивается Намджун, заедая стресс супер острым раменом. — А я не ворчу, — назидательно поднимает палец вверх. — Не ворчу я. — Нет, хён, — Намджун шумно втягивает лапшу. — Ты ворчишь, и ещё как. Ну вот что со мной не так?.. — Всё так, — вздыхает Тэхён. — Просто не напирай, дай ему время. Это ты по нему уже год как сохнешь, а он-то тебя только вот сейчас узнал! И вообще, хватит налегать на эту гадость, у тебя что, жопа из железа?.. — Он такой малыш, хён, — в голосе Намджуна с каждой секундой все больше плаксивых ноток. — Ага, обнять и плакать, — передразнивает тон брата Тэхён. — Нагнуть и трахать, — поправляет Чонгук, который рубится в телефон где-то в углу комнаты и в детали обсуждения не особо вникает. — Хён, угомони свое чудовище! — вспыхивает Намджун, тыча палочками в сторону Чона. — Что это тебе за дело до моего чудовища? — сразу встаёт в позу Тэхён. — Вот придут твои оборванцы через… — проверяет часы, на которых без десяти одиннадцать. — Десять минут, вот ими и командуй! — Больно надо… — Ну, Джун-и, родной, может, у него правда планы? — смягчает тон Тэхён, видя, что его младший брат совсем раскис. — Ты же не знаешь… — Нет, знаю, — упрямо. — Он не выглядел так, как будто куда-то собирается, и сам сказал, что никого не ждёт. Он ведь отвечал мне, хён! И смотрел так… Господи, блять, я чуть кони не двинул от того, как он на меня смотрел. Думал уже… А он… — Так посмотри в окно, умник, — фыркает из своего угла Чонгук. — Сразу узнаешь, соврал он тебе, или нет. — Иди в жопу, чудик, — брякает Намджун, за что получает взгляд Тэхёна, полный неприкрытого осуждения. — Я не имел ввиду… Ай, блять, голубки хуевы! Чета Тэкук звонко смеётся, махнув рукой на попытки привести Намджуна в чувство. Если он хочет страдать, он будет страдать. Так уж повелось. Он допивает бульон и, вздохнув, косит глазом в сторону ящика шампанского. — Ээээ, нет, — Тэхён снова поднимает указательный палец. — Ты можешь заедать свое горе, но запивать — не в мою смену! — Ну хё-о-о-о-он… — В жопу себе хёнкни, — остаётся непреклонным старший. — Сегодня ты не утопчешься в кудасай, так и знай. По крайней мере, не до двенадцати. — К тому же, кое-кто обещал Хосок-хёну поход на городскую ёлку, — добавляет Чонгук. — Сами идите. — Не будь букой, — мягко просит Тэхён. — В самом деле, сходи, ты развеселишься! Боже, Джун-и, ты год делал мне мозг с этим мальчишкой, мол, он то, он сё, вот сейчас за час до Нового года сожрал тарелку рамена с соплями! Нет, я не спорю, с соплями то оно вкуснее… Но ради бога, ты должен перестать его идеализировать! — Я его не… — робкая попытка возразить. — Ты его да, — веско припечатывает Чонгук как раз в тот момент, когда раздаётся звонок в дверь. — О, а вот и твои бандерлоги, — притворно вздыхает Тэхён, но глазки-то засверкали. Вообще, братья Ким любят компанию друзей друг друга, сколько бы ни ворчали. — Гук-и, откроешь? А ты, Джун-а, брось мне это сейчас же, пока я тебя самого с лапшой не сварил. Тоже мне, завтра на свежую голову… — переводит взгляд на ящик с шампанским. — Ээээ, кхм. Послезавтра на свежую голову пойдёшь и позовешь своего этого Чимина на свидание. Окей? — Окей, — нехотя соглашается Намджун, у которого на душе кошки скребут, но все равно от такой, пусть и своеобразной, но все же поддержки, становятся легче. — Погнали на эту вашу ёлку. *** Но на пороге не бандерлоги. На пороге Пак Чимин, прижимающий к себе небольшой пищевой контейнер, в лёгкой для зимы куртке и привычно-простеньких, но чистых и выглаженных вещах. А глаза у него… В тот момент, когда к двери подходит Намджун, отпихивая в сторону Чонгука, тот Намджун, у которого губы в остром соусе и на футболке пятно, тот самый, у которого взгляд вымотанный и недружелюбный, так вот, когда этот самый Намджун подходит к двери, у Чимина в глазах происходит настоящая катастрофа. Он почти плачет. Но раньше, чем Намджун вообще успевает что-то понять, не говоря уже о том, чтобы что-то сделать, все происходит слишком быстро. Подъезд заполняется голосами, и совсем скоро у порога их с Тэхёном квартиры появляется слишком много народу, просто ужасная, пугающая Чимина полупьяная толпа из трех человек, и плюс чета Тэкук, заинтересованно выглядывающая из-за Намджунова плеча. — Ну что за блядский холод, — стучит зубами парень в апельсиновой толстовке с надписью «uaremyhope», которого Чимин не сразу, но узнает. — Юнги-я, если я отморожу себе сосиску из-за того, что ты залупился на такси, клянусь, съем твою коллекцию винтажных пластинок, заварив неправильным способом твою коллекцию гребаного чая. — Ехал бы, — флегматично пожимает плечами этот самый Юнги-я, отпихивая плечом Чимина и скидывая обувь в коридоре. — Кто ж мешал. — Девочки, не ссорьтесь, — нараспев произносит третий, очень статный мужчина на фоне этих двоих. — О, бандерлоги-оборванцы, — растягивает губы в улыбке Гринча Тэхён. — И… А ты?.. — выразительно смотрит на Чимина, который уже явно успел пожалеть, что пришёл. — Эт-то… — Намджун хаотично машет рукой, чтобы привлечь к себе внимание. — Джун-и, ну что за дела! — продолжает линию наиграного возмущения Хосок. — Время одиннадцать, а ты не собратый, не мытый, вон, воняешь… Лапшой? Не суть, иди мой жопку, детка, а то не успеем на ёлку и забрать подарок. — Это… — потуги Намджуна тонут в общем гомоне, который активизирует своим присутствием Хосок. Набрав в лёгкие побольше воздуха и видя, что Пак буквально мелкими шажками отступает к лестнице с полными шока глазами, в которых, Намджун уверен, в какой-то момент действительно стояли слезы, он почти рявкает: — А ну-ка ебальники на ноль, это Чимин пришёл, — фух, произнес. — Ааа… — понимающе выдыхают все остальные разом, пока Намджун худо-бедно налаживает зрительный контакт с самым ярким крашем всей своей жизни. — Блять, простите, — искренне выдаёт Хосок, опуская голову и прикладывая ладонь к груди. — Был груб, сквернословил. Не повторится. — Ебаа… — философски выдаёт Юнги, окидывая напрягшегося ещё больше Чимина изучающим взглядом. — И правда, очень милый мальчик, — улыбается совсем не конспиративный Сокджин. — Здравствуйте, — смирившись со своим позором, Чимин изображает поклон в девяносто градусов и протягивает контейнер. — Это бисквит. Вам. — Нам? — это Тэхён и его некстати вылупившийся скептицизм. — Мне, — это Намджун и его некстати вылупившийся комплекс собственника. — Ну так чо, отменяется елка? — это Хосок и его некстати вылупившаяся пунктуальность. — ТэТэ, Юнги, давайте, жопы в руки и внаружу, — это Чонгук, вовремя просекший ситуацию и дернувший этих двоих, потому что один ещё не обувался, а второй успел разуться. — Покажем хёну ёлку, а то он съест сосиску Юнги или как там было… В общем, живо. В этот момент, возможно, Намджун думает о том, что у него не друзья, а семья цыган, которые в считанные секунды съебались с подтанцовкой так же быстро, как и появились. И вот он с Чимином один на один. — Что случилось? — протягивает руку и почти касается мокрой щеки, но Чимин отклоняется, потому что все ещё помнит про «как же ты по ласке соскучился». — Чимин, я могу помочь? — Нет-нет, — быстро мотает головой. Не говорить же, что он просто испугался, увидев Намджуна злым, и слезы сами выступили на глазах. Такой уж он, ничего не поделать. — Это от холода. Вот, возьми, — снова протягивает контейнер. — Бисквита много получилось для меня одного. — Спасибо, Чимин, — Намджун с улыбкой принимает угощение и отходит немного в сторону. — Проходи. У меня для тебя подарок есть. — Для меня? — Да, для тебя, — не говорить же ему, что этот подарок почти месяц выбирал и как раз под Новый год хотел рискнуть и познакомиться. Они проходят в квартиру, и Чимин не может не обратить внимание на то, как все красиво украшено еловыми веточками, гирляндами и большими золотыми игрушками. — Это Тэхён делает, мой брат, — поясняет Намджун. — Я далёк от таких вещей, но он каждый год превращает наш дом в новогоднюю ёлку. И, кстати, ты извини моих друзей, они иногда бывают довольно шумными. — Это ничего, — заверяет Чимин. — А кстати… По тому, как они говорили, мне показалось, как будто они меня… Ну, знают? Вероятно, Чимин не ожидал, что после этих слов Намджун зальется краской и примет максимально уязвимый вид. — Д-да?.. Тебе так показалось?.. Ну конечно, ему показалось, он же не дурак, особенно после сокджиновой фразы «и правда, очень милый мальчик»! Это катастрофа. Чимин смотрит спокойно и немного заинтересованно. Видимо, растерянность Намджуна придаёт ему уверенности. — Понимаешь, тут такое дело, — Ким отворачивается к шкафу, открывает створку, долко там копается. — Ты только не пугайся, пожалуйста. Ничего такого. Я… Ничего такого. Ты можешь отказаться. И вообще. Ничего такого. В общем, — наконец, найдя нужную вещь, робко протягивает её своему гостю. Это оказывается обыкновенный белый конверт без надписей и каких-либо знаков. — Вот. Открой. Чимин с опаской берет в руки конверт, бережно распаковывает, пока Намджун продолжает сбивчивую речь. — Я не силен в таких вещах, Тэхён советовал бантик, или хотя бы упаковочную бумагу, мы даже купили трех видов, могу дать тебе посмотреть. Ну, я подумал, что лучше так вот. Я не очень в этом всём понимаю, ну, в романтике и этой вот эстетике, так что извини, и скажи, пожалуйста, честно, если тебе не понравится… — Намджун. — Нет, правда, я не знаю, насколько угадал. Понимаешь, Чимин, я в тебя уже давно… Ну, это. В тебя. Честно. Поэтому извини, и не злись. — То есть, ты… — Чимин щурится, замирая с не до конца раскрытым конвертом, сжатым вспотевшими пальцами. — Да, я. Я увидел тебя месяцев десять назад в продуктовом неподалёку, ты покупал молоко и кукурузные хлопья. Клянусь тебе, я тогда чуть богу душу не отдал, Хосока за этими ирисками отправлял, и Тэхёна ты, наверное, видел… Тот господин за столиком в кофейне напротив, статный, в опрятной одежде по фигуре и красиво уложенными, выкрашенными в цвет тёмного шоколада волосами. — Видел. — Только не пугайся, очень тебя прошу! — у Намджуна от эмоционального всплеска сердце бьётся где-то под языком. — Я тебя не обижу. И ты не обязан отвечать, честное слово. Можешь забрать подарок и уйти прямо сейчас, или просто уйти, без подарка, но лучше конечно с ним, с подарком… Ну я… Я правда… Ох, боже. — Ты десять месяцев за мной наблюдал? — Нет! То есть… Это так плохо звучит, боже, я не следил, я… Я не какой-то там сталкер, я просто не знал, как к тебе подойти. Вдруг ты натурал, или у тебя кто-то есть, или ты просто незаинтересован… — У меня никого нет. — Да, я уже понял, — Намджун стирает выступивший на висках пот. — Так, откроешь? Чимин, опомнившись, достаёт из конверта небольшую глянцевую карту и вопросительно смотрит на мужчину. — Это абонемент в танцевальную студию, — мягко объясняет Намджун. — Там Хосок-хён инструктор, тебя никто не обидит. Вот, тут три месяца оплаченных занятий, но можно будет продлить, если понравится… — Это… Мне? — Ну, да, — Намджун выглядит смущенным и одновременно обрадованным тем, что Чимин смотрит теперь на него глазами, блестящими от радости. — Нравится? Чимину нравится. Он, по правде говоря, о таком мог только мечтать, потому что зарплаты едва хватало на нормальную еду и выплату кредита. Кстати об этом… — Спасибо тебе большое, но я не могу это принять, — Чимин с сожалением кладёт конверт с картой на полку и отступает. — Это, наверное, очень дорого. Надеюсь, можно будет вернуть сумму. Он понимает, что Намджун наверняка может себе это позволить… Но причина, по которой он отказался приходить изначально, и по которой чувствует себя неловко сейчас, именно в его уровне жизни и достатке, точнее, в большой разнице между ним и Намджуном. У Намджуна даже дом в три раза больше Чиминова, и сама квартира в новостройке, и вообще… — Ну… Я специально для тебя, и, вообще-то, это не очень и дорого, — Намджун берет конверт и снова протягивает. — Возьми. Пожалуйста. — Это действительно слишком для меня, извини. Намджун вздыхает, опустив руку, склонив голову в жесте полного поражения. — Так, значит, ты не сходишь со мной на свидание? — не столько спрашивает, сколько утверждает. Чимин честно не знает, как себя вести. Намджун не первый человек, который так добр к нему, но первый, к которому Чимин тоже чувствует что-то в ответ, пусть это и просто симпатия. И ему правда хочется согласиться, и он мог бы… Если бы был кем-то другим. Не собой. Не человеком, для которого очень важно ни от кого не зависеть, потому что вот например родители постоянно напоминают об этом, как о невыплоченном долге, или единственный, уже бывший парень, который пару раз сводил Чимина в ресторан, а потом попросил отработать в постели. И вот теперь Намджун, который дарит абонемент в танцклуб, который, судя по количеству выкупленных занятий, не одну сотню тысяч вон стоит. И это при том, что у Чимина финансовое положение… Ну, плачевное, получается, если сам себе на новый год он смог подарить только печенье из кондитерской лавки, где работает, заплатив за него чуть ли не больше, чем за триста грамм говядины. И, в принципе, кроме него самого никто и не виноват. Многие люди успешно добиваются всего сами, без помощи родителей и прочих бонусов жизни. Чимин мог бы быть, как кто-то другой. — Извини, надеюсь, тебе понравится бисквит, — торопливо произносит, пятясь к двери. — Увидимся… Потом, как-нибудь… Извини ещё раз. Ну уж нет. — Ну уж нет, — озвучивает свои мысли Намджун. — Что не так? Студия не понравилась? Или… дело во мне? — он не звучит агрессивно, скорее устало. Вымотанно. — Скоро двенадцать… Твои друзья вернутся, — пробует сменить тему Чимин. — Ещё сорок минут, и я хочу послушать, что ты мне скажешь. Вероятно, именно в этот момент, чувствуя, что в глазах печёт, Чимин понимает, что не выдерживает. — Ну, что ты? — Намджун опасливо приближается почти вплотную и, видя, что его не отталкивают, бережно стирает чужие слезы подушечками больших пальцев. — Ну, все, тшш, — осторожно приобнимает, позволяя ткнуться носом в свое плечо. — Давай, поплачь, если нужно, все равно скоро год закончится. Ну, вот так. Нужна салфетка? — У-у, — что означает, очевидно, нет. — Как скажешь, — вздыхает Намджун, робко поглаживая по спине. — Ну, расскажешь мне, почему глазки на мокром месте? Можно жаловаться и ныть, я никому не скажу. Вдруг всплывают в голове слова Тэхёна про обнять и плакать. Как в воду глядел, собака. — У-у. — Ладно, просто постоим вот так. Намджун понятия не имеет, как успокаивать плачущих людей. Точно не так, как его успокаивала недавно чета Тэкук. Чимин порывисто дышит и потихоньку успокаивается сам. Просто одежду Намджуна сминает пальчиками, как будто держится за него, и это почему-то приятно. Почему-то не хочется, чтобы это заканчивалось, а Чимин стоит так, черт возьми, близко… У Намджуна сердце по прежнему бьется где-то на уровне глотки, и он понятия не имеет, что с этим делать. А потом Чимин отстраняется только лицом, заглядывая в чужие глаза, в которых только беспокойство и забота, и обо всем рассказывает. Коротко, в общих чертах, но рассказывает. А Намджун улыбается. Значит, дело не в нем. Значит, у них все же будет свидание. *** Он мог бы быть кем-то другим. Не собой, не таким робким, но внимательным человеком, который всегда замечал, что Чимин ходит в одной и той же одежде. Не таким малодушным, который боялся к нему подойти, но все-все замечал. И ему не нужно было следить, или преследовать, он не такой человек. Он просто замечал. В редкие встречи в общем дворе их домов, или же в магазине, или на проспекте перед кондитерской лавкой. Он мог бы не быть собой. Но тогда, наверное, сейчас он не сидел бы на диване, прижавшись своими губами, у которых в уголках все ещё есть остатки острого соуса, к мягким губам Чимина. Наверное, тогда у него под кожей не бежали бы электрические разряды, и подушечки пальцев не оглаживали бы мягко чужие ладошки и предплечья, не решаясь притянуть к себе ближе. И ничего ему взамен не нужно. Чимина в этом убедить, на самом деле, очень легко. Он уже почти что убеждён, осталось парочку раз показать на практике, что за заботу и любовь ему не нужно ничего платить. Просто отвечать взаимностью. А хёны в новогоднюю ночь так и не вернулись, наверное, отметили у кого-то другого, чтобы не мешать. И правильно сделали. Сейчас Намджун такого стресса в дополнение ко всему прочему просто не выдержал бы. Не говоря уже о том, как глубоко под землю хочет провалиться Намджун, когда Чимин отрывается и кончиками пальцев вытирает соус с уголков его губ. — Остро, — смущённо поясняет. Тогда Намджун вспоминает, что действительно не мылся и выглядит более чем неопрятно. — Я, — подрывается с дивана в сторону душевой. — Я сейчас, пять минут. Нет, две. Я быстро, никуда не уходи. Чимин не отвечает, поэтому Намджун медленно подходит к нему, все ещё стдящему на диване, и садится перед ним на корточки. — Хочешь уйти? — Нет, — неуверенно. — Не уходи, пожалуйста. Смотри, — поднимает руку с часами. — Без пятнадцати двенадцать. Вон там в углу шампанское, открой, пока я приму душ, ладно? — Ладно, — уже твёрже и с улыбкой. — Я очень, — Намджун склоняет голову, упираясь лбом в лоб Чимина и прикрывая глаза. — Очень хочу встретить Новый год с тобой. И чтобы ты принял мой подарок. И чтобы ты меня поцеловал. Выполнимо? — Я… — Подумай, пожалуйста, — сжимает тёплые ладошки. — Ладно? У Чимина покраснели и немного опухли глаза, растрепались тщательно причесанные перед выходом волосы, и улыбается он совсем ошалело, не очень веря, что к нему действительно могут так относиться. Намджун действительно принимает душ в рекордные сроки, а потом открывает бутылку шампанского, с которой не справился Чимин, в последние минуты перед Новым годом. У Намджуна из окна видно город, видно праздничный салют и даже стоящую на ближайшем бульваре ёлку. Чимин смотрит на фейерверк с таким выражением лица, словно видит его впервые и безумно восхищён, а Намджун стоит чуть позади и украдкой пробует, как пахнут у этого принца из сказки волосы. А они пахнут корицей, наверное, потому, что так пахнет у него дома. Намджуну нравится. У него самого волосы после душа мокрые и пахнут пряничным шампунем, который притащил Тэхён для создания праздничного настроения. — Ты мой лучший подарок, — шёпотом произносит старший и оставляет за ушком Чимина мягкий поцелуй. Тот крупно вздрагивает, вжимает шею. — Ты хо… — Ничего, чего бы ты не хотел, — заверяет Намджун, просто и без подтекста прижимаясь сзади. — Я просто погрею тебя, вот так. Хёны не приходят и к утру. Только Тэхён тихонько приползает ближе к полудню, стараясь не шуметь, и на полупальцах проходит через гостиную, где на диване, запутавшись ногами и руками, сбросив на пол пледы и подушки, кое-кто сладко спит. *** Он мог бы быть кем-то другим. Не таким непримиримым оптимистом, не таким отчаянно доверчивым и болезненно хрупким, особенно в танцклассе, когда исполняет контемп. Не таким старательным, не уязвимо откровенным в своих мыслях и чувствах, не таким щедрым на прикосновения в те дни, когда Намджун особенно в них нуждается. Он мог бы быть кем-то другим, боже, да кем угодно, но он просто Пак Чимин, двадцать пять лет, оконченное высшее, натуральный цвет волос и хобби в виде готовки имбирных пряников для праздничных дней. И это, наверное, даже хорошо, ну, вот это вот всё. Пак Чимин, он ведь оптимист до кончиков волос, любую трудность принимает как испытание и стремится преодолеть. В его квартире больше не бывает пусто, и теперь он с удовольствием готовит каждый раз для двоих, совмещая в этом свою любовь к готовке и потребность о ком-то заботиться. Наверное, они оба могли бы быть совсем другими. Или сделать себя другими, чтобы легче было проходить через все в одиночку. Может быть, в какой-то момент Чимин, отчаявшись, так бы и поступил. Если бы Намджун не был в него так безумно влюблен. До сих пор.