В поисках Гармонии

Покои главного советника сотрясались от выстрелов десятков катапульт. Шел восьмой час осады. За это время магический купол, накрывающий величественный замок Гамми изрядно истончился, но все еще отражал вражеские снаряды. И по оценкам магов, если люди продолжат или, не приведи Великая Медведица, усилят атаку, то колдовская защита рухнет в течение тридцати минут. Но советника такие прогнозы отнюдь не приводили в отчаяние, нет. Сейчас большее негодование он испытывал по отношению к чернильнице, которая то и дело норовила пуститься в пляс по мраморному полу, поддавшись причудливо-дикому, оглушительному аккомпанементу пусть и примитивного, но все же грозного метательного оружия. Также порядком досаждала известковая пыль - сущее наказание для чувствительного титулованного носа - пудрой ложившаяся на аккуратно выводимые им слова: «… Что есть свет? И что есть тьма? Две противоположности. Первозданные, своевольные, всеобъемлющие. Они есть смятение и безмятежность, есть борьба и подчинение, есть начало и конец. Лишь в балансе этих сил возможно отыскать ключ к истинным чудесам созидания. Немногим больше тьмы, и все вокруг безжизненно, пустынно и черно, а больше стало света, так вся материя пылает в белом вихре, оставляя за собой стерильное, кристальное пространство. Гармония необходима, иначе мироздание разлетится мириадами осколков под ногами царствующего безумия, и ничто и никто не в силах будет вновь собрать их. Сохранение баланса – непременная обязанность, попирание которой ознаменуется вечным хаосом. Жаль, что поняли мы эту простую истину слишком поздно и собственными руками уничтожили то, что многие сотни лет оберегало, развивало и укрепляло наши народы…» Перо остановилось. Писарь силился подобрать верные слова. Неужели тебе нечего сказать? Или, может быть, красноречие покинуло дорогого советника вместе с благородством? Я лишь хочу… Что? Оправдаться? Нет. Послать опять какого-нибудь глупца с чистым сердцем в лапы зверя? Нет! Тогда чего ты хочешь?! Хочу! Хочу все исправить… На стол скользнули очки в серебряной оправе. Советник выдохнул, потирая уставшие глаза. Он всегда был уверен в себе, в своих решениях. И люди, и Гамми ценили его за мудрость, рассудительность, честность и за верность, с которой он служил обоим народам. Но даже такой достойный медведь, как советник, не был защищен от ошибки. Ошибки, из-за которой сейчас осыпались стены замка, из-за которой друзья станут врагами на многие сотни лет, из-за которой на эти земли пришло горе, война и смерть. Если бы советник только мог, он бы не раздумывая отдал свою жизнь, лишь бы предотвратить весь этот кошмар. Но что сделано, то сделано. И раз прошлого изменить нельзя, то у будущего все еще есть надежда, поэтому от каждого написанного им сейчас слова зависит, придет ли мир в жизнь будущих поколений или же советник никогда не найдет себе покоя ни в одном из миров, терзаемый угрызениями совести до скончания времен. Медлить более нельзя, вражеские снаряды отчаянно призывали к действию, и он продолжил: «…Гамми и люди всегда жили в мире. Мы с уважением относились к традициям и укладу жизни собрата, делились знаниями друг с другом, а при первой необходимости протягивали лапу помощи человеку, зная, что в темные времена сможем опереться на его плечо. Союз наш был нерушим, а дружба крепка. Но, как оказалось, ничто не может длиться вечно. Жажда власти и наживы проникла в наше сердце, а голову затуманил пустой триумф. Гордыня и алчность завели нас в гиблое болото, из которого я вижу теперь только один путь… » Удар. Сильная дрожь пробежала по богато обставленной комнате. Советник вновь придержал неугомонную емкость с чернилами, пожелавшую теперь излить свое содержимое на отполированную поверхность стола. Времени почти не осталось, лихорадочно подумал он, рукавом роскошного парчового одеяния смахивая известковую пыль с плотных листов бумаги, и вновь было взялся за перо, как дверь без стука распахнулась. На пороге стоял юный медведь, совсем недавно сменивший удобный костюм на военное обмундирование, которое было ему явно не по размеру. - Ваше сиятельство, - обратился он к советнику. – Вам поручено немедленно явиться в главный зал для подготовки первых кораблей к отправке. Мне приказано сопровождать вас. Но советник лишь с грустью посмотрел на посланца и продолжил скрипеть пером. - Ваше сиятельство! – воин приблизился, но ответа не последовало. - Если вы не подчинитесь, - отчеканил юноша более резко, чем позволяло ему положение, - я вынужден буду применить силу. - И предупредительно положил лапу на эфес меча. Осознав, что его слова не возымели должного действия, и советник даже и не думает прекращать свою писанину, воин решил зайти с другой стороны. - Советник, прошу вас, - рука коснулась титулованного плеча, обтянутого дорогой тканью синего цвета. – Наш народ нуждается в помощи. В вашей помощи! Не видите себя как предатель. По телу под кожаной перчаткой будто пробежал разряд, заставивший перо в который раз за последний час принять горизонтальное положение, а его сиятельство одарить посланца горестным взглядом. - Я не предатель, мой мальчик, - еле слышно ответил он. - Теперь нет. В тот момент юный воин готов был поклясться, что в глазах некогда сдержанного и хладнокровного советника заблестели слезы, готовые вот-вот проложить дорожки по мягкой, слегка тронутой сединой, бурой шерсти. Но советник не был бы советником, если бы не мог контролировать свои эмоции и быстро одерживать над ними верх. - Свои обязанности я знаю, - уже более холодно и отчужденно произнес он, возвращая к жизни свой обычный тон. - Спущусь через пару минут. Если Великий Совет начнет спрашивать, разрешаю ссылаться на мое неповиновение. Сам же ступай, внизу ты нужнее, - и он вновь принялся за бумагу. Получив такого рода приказ, юному мишке ничего не оставалось, кроме как приступить к его выполнению, и он направился к выходу из покоев. Только его лапа коснулась посеребренной ручки, как по комнате в опасном танце пронеслись ударная волна и ужасающий грохот. Это был первый снаряд, которому удалось пробить волшебную защиту, а заодно и восточную стену покоев, даже в пылевой дымке представлявшую теперь жалкое зрелище, как, впрочем, и внутренне убранство. И лишь пресловутая чернильница была все также прекрасна. Обескровленная, она теперь вовсю переливалась на солнце всеми цветами радуги, которые до этого терялись в глубине хранимой ею синей жидкости, столь схожей по цвету с платьем советника.