В поисках Гармонии

Молодой человек держал свой путь через лес в сторону замка Данвин. Под ним был верный гнедой конь, и в тишине тёплого весеннего дня было слышно, как размеренно побрякивают застёжки седельных сумок от его неспешной поступи, да как где-то высоко щебечут птицы, наверное, ведя нехитрые разговоры о своей вольной жизни. По правде говоря, путник немного завидовал этим небольшим пернатым существам: никто не был властен над ними, разве что природа диктовала им свои порою не очень справедливые законы, обрушая на их маленькие головки бедствия в виде хищников или же погодных напастей. Что ж, совсем немного за свободу и отсутствие длинного списка обязанностей. Руки юноши, облаченные в старые, заношенные перчатки почти не держали поводья, а стремена то и дела норовили избавиться от грубых пыльных сапог наездника, так что сейчас лишь годы тренировок, подкреплённые большим умом резвого друга, спасали его от болезненной встречи с прогретой землей. И такая неосмотрительность со стороны нашего героя вполне объяснима. Вот уже без малого полтора месяца он странствовал без отдыха по чужим просторам ради ему одному известной цели. Неважно останавливался ли юноша в доме доброго крестьянина, главы немалого семейства, охотливого до новых историй, или же на постоялом дворе, где такой же путник, как и он, после кружечки, другой начинал длинный, утомительный и не всегда внятный рассказ о своих весьма сомнительных приключениях в надежде разжиться парочкой сказочек от своей жертвы - везде человеческое любопытство наталкивалось на холодность и сухость его скупых ответов. За гостеприимство и радушие в ночной дождливый час молодой человек охотнее платил золотом, чем словами, что только еще больше разжигало интерес к его таинственной персоне. Всего то и было о нем известно, что зовут его Джоном, что направляется он в королевство Данвин по особому поручению к его величеству королю Грегору. «А вот по какому именно – это уже не вашего ума дела, добрый господин», - был его излюбленный ответ. И чем ближе он подбирался к замку, тем более замкнутым и отстранённым становился, ну а последняя неделя далась юноше особенно тяжело. Останавливаясь на ночлег в какой-нибудь захудалой таверне, за ужином он выбирал самый дальний и темный угол, и почти не притронувшись к вполне сносной еде, весь вечер сидел и наблюдал за угостившимся местным элем веселым людом. И только по пустому, отстранённому взгляду карих глаз особенно наблюдательный посетитель – к счастью для Джона таковых не находилось - мог догадаться, что мысли путешественника пребывают далеко от этого веселья, а одинокая, скрываемая полумраком помещения слеза, растворившаяся в складках теплого шаперона, явственно говорила, что мысли эти отнюдь не радостные. - Нет, не время сырость разводить, - шмыгнув носом, сказал он про себя, - это время отдыха, и оно только мое! Моя передышка, и делить ее ни с совестью, ни с крестьянами, ни с кем бы то ни было еще я не желаю! Благо грозный взгляд юноши и парочка золотых очевидно дали понять хозяину заведения, чтобы Джона никто не смел беспокоить. - Надеюсь, так и будет, - подумал он. – В собеседнике я не нуждаюсь, в любви на одну ночь тем более, - и отхлебнув немного из кружки, стал изучать посетителей таверны. По правде говоря, это было его излюбленное занятие, ведь в душе Джон был рад находиться среди людей, которые своей суетой и радостным гомоном развевали его тяжелые думы. Окидывая теплое и уютное помещение усталым взглядом, молодой человек получал истинное удовольствие от наблюдения за их трапезой под тихое потрескивание поленьев, непринужденными разговорами, оживленными, но бестолковыми спорами и немного неуклюжими танцами. Ну сами посудите, какой грацией может быть наделено движение порядком захмелевшего, грузного кузнеца, которого природа явно обделила чувством ритма. Но в оправдание танцора мы скажем, что он старался изо всех сил, чем порадовал отдыхающих и привел в восторг проезжих музыкантов, специально для него повторивших шутовскую плясовую аж три раза подряд. Вдруг взгляд юноши привлекло резкое движение у порога таверны. - А вон там, кажется, назревает драка – пронеслось в голове Джона. – Посмотрим, что из этого выйдет. Он окончательно, или как говорится, душой и телом, вернулся под старую крышу придорожной увеселительной, полностью охваченный разворачивающимся на его глазах историей. И действительно, у противоположной стены, кучерявый паренек, запнувшийся о чью-то ногу, облил похлебкой и без того нуждающиеся в стирке штаны только что ввалившегося громилы. Весь пунцовый от гнева и мокрый от супа он уже было собирался впечатать в стену этого, этого… У автора не хватает смелости перенести все те не очень лестные замечания, волею судьбы вырвавшиеся из обрамлённых бородой уст крепыша в адрес неуклюжего парнишки, поэтому мы просто скажем – этого криворукого молокососа. Все равно звучит грубо, но поверьте, читатель, автор сделал все, что мог, чтобы ваши уши и психика не пострадали. Так вот, только эта скала занесла руку над съежившимся от страха нарушителем спокойствия, как на яростные глаза, сулившие неприятности и обильный град тумаков тому, кто попадется их хозяину, легли крохотные и мягкие ладошки, а затем последовал и вовсе неуместный для кровопролития вопрос: «Угадай кто?». Обладательницей тонкого голоса и фарфоровых ручек оказалась приятная невысокая девушка с черными, как смоль, волосами и глазами цвета весенней зелени, наверняка слывшая первой красавицей в деревне. Своим таким простым, но таким неожиданным вопросом ей удалось растопить сердце крепыша, обуздать его буйный нрав - все же женщина должна иметь немного власти над будущим мужем как никак – и примирить почти родственников, ведь кучерявый юнец, обязавшийся к следующему утру привести испачканные одежды в порядок, пришелся невесте кузеном. Так легко был исчерпан сей конфликт, а его участники в знак примирения похлопали друг друга по спине и предались всеобщей атмосфере веселья, царившей здесь. Ну правда, не драться же почти родственникам. - Милая история, – размышлял Джон, смачивая горло горьковатым напитком. – Жаль, что все ссоры так просто не разрешаются. Что ж, в этом месте не так уж и плохо, и люди, вроде, не очень жестоки. Хорошо, но изливать им свою душу я не стану, – вновь начал он беседу сам с собой, когда очередной путник, собиравшийся присоединиться к нему, был вовремя подхвачен под руку владельцем заведения и спроважен к какой-то шумной компании, сидевшей в противоположном конце зала. – А этот малый, как его, Мартин, неплохо справляется со своими обязанностями. Немного золота, и он охотно готов примерить маску моей стражи. Похвально, – улыбнулся юноша. - С такими талантами он далеко пойдет. Не удивлюсь, если король в свое время дарует ему баронский титул. Люди, способные играть требующиеся роли, всегда в цене, - Джон вновь окинул взглядом шумный зал. – И вы, собравшиеся под этой старой крышей, играйте для меня, живите и играйте! Вы так естественны и так веселы! Играйте, прошу вас! – на его лице отразилась грустная улыбка. - А я посмотрю. Джон вздохнул и опустил взгляд на свечу, маяком освещающую бескрайние волны стола, округлое побережье тарелки и хлебный архипелаг. Теплый, еле подрагивающий свет мягко обволакивал его юное, но уставшее лицо, очерчивая правильные черты: высокий, без морщинок, лоб, полноватые для мужчины губы, покрытые паутинкой трещинок – прикосновение стремительного ветра, прямой островатый нос и карие изучающие глаза над темными отпечатками бессонных ночей. - Только не заставляйте и меня быть участником этого фарса, прошу. Не трогайте, не подходите, - он выдохнул и вновь обратился тяжелым взором к этому ужасно правдивому представлению, называемому жизнью. - Просто будьте рядом, и дайте немного отдохнуть перед боем. Так Джон и сидел почти каждый вечер в окружении неизвестных ему людей, которым он, конечно, не мог доверять, но чье присутствие дарило ему ощущение некой безопасности и тепла, что неизмеримо лучше тишины и мрака спальни, неизменно подталкивающих его измученное сознание к пропасти безумия. Но как бы ни хотелось продлить ему эти спокойные часы, сон все равно брал свое, так что за полночь изрядно нагулявшиеся торговцы и крестьяне разбредались по домам и тихо-тихо ложились в теплую постель, чтобы не нарваться на поток сквернословий и причитаний со стороны любимых женушек. Правда с утра, каким бы аккуратным и старательным не был муж на его голову все-таки обрушалась гневная тирада о вреде пьянства, а дом заполнялся едкими и колкими упреками в разврате, лжи и транжирстве. Зеваки, которым посчастливилось проходить в это время мимо одного из таких домов, рассказывали, что собственными глазами видели деревянную утварь, как будто без посторонней помощи вылетавшую из окон сельского жилища, за которой в такой же необъяснимый полет отправились сапог, котелок и орущий кот, и все это магическое действо сопровождалось гневными, нечленораздельными и очевидно колдовскими криками, несущими в себе великую силу, поскольку после такого рода заговора провинившийся супруг пару недель, да что там, месяц не помышлял о добром, горьковатом напитке, так несправедливо запертом в погребах придорожной таверны. Жаль, конечно, что современная магия действует не очень долго, но вот травница Беатрис, живущая на восточной окраине деревни может помочь разжиться парочкой чудодейственных порошков как раз для таких случаев. Но это уже совсем другая история. Проводя взглядом последнего, порядком захмелевшего посетителя, Джон под пожелания приятного отдыха от засыпающего на ходу хозяина в несвежей рубахе неохотно отправлялся в отведенную комнату. Темнота небольшого помещения вряд ли могла быть развеяна сальной свечой, которую он держал в руке, но даже так можно было рассмотреть очертания скудного убранства душной спальни. Кровать, табурет, дощатый стол, на котором одиноко стоял кувшин с водой, пара старых сундуков, да в общем то и все. Так обычно и выглядели все лучшие гостевые, где он успел переждать холодные и темные ночные часы за свое долгое путешествие. Но с некоторых пор ночи стали особенно мрачными, являя на свет ожесточенную борьбу фантазий и истощенного рассудка. С каждым днем, с каждой оставленной позади милей, силы все быстрее покидали гибкое, худощавое тело юноши, оставляя после себя лишь ноющую боль. Но в этом не было никакой загадки. Всякий раз, когда усталый организм брал над Джоном верх, требуя заслуженного отдыха, разум подвергался мучительной пытке – под покровом темноты снился ему один и тот же ужасный сон. Поначалу парень отмахивался от него, как от незначительной неприятности, связанной с переменой места и трудностями путешествия, потом стал с ним яростно бороться, прикупив у местных лекарей сонных отваров и успокоительных снадобий, но в итоге сдался, не сумев одолеть полуночных терзаний, и решил залечить душевные раны по прибытии в Данвин, где, как говаривали добрые люди, жил чародей-самоучка, разбирающийся в природе сновидений. Всю прошлую ночь бедняга вновь провёл в кошмарах, навеянных какой-то страшной битвой, раз за разом снился ему кровопролитный бой, вот и сейчас несомый жеребцом в тени раскидистых деревьев Джон вновь невольно становился его свидетелем. Сцены сражения всполохами осеняли его болезненное сознание, но никогда не показывали ему больше того, что он уже видел, из раза в раз вплетая в драгоценные часы отдыха порядком надоевший сюжет. И снова вспышка! Рыцари при свете дня шли по широкому ущелью – единственной дороге, ведущей к замку, одного взгляда на который хватало, чтобы приписать его к владениям темных сил. Его неприступные стены казались молодому человеку смутно знакомыми, какое-то необъяснимое чувство заставляло сердце биться быстрее при виде его высоких темных башен, испещренных темными глазницами окон, и массивного, но не лишенного изящества подъемного моста. Чувство. Ноющее, разрывающее сердце. Неужели тоска? – думал Джон. - Нет, невозможно, я никогда здесь не бывал. А может это просто глупая привычка, выработанная слишком буйным воображением под пристальным взором луны за последние недели? Он не знал ответа на этот вопрос, как не знал и причину, побудившую войско штурмовать крепость. Но долго терзаться неведеньем ему не пришлось: очередной яркий всполох вытеснил из сознания предыдущую сцену, меняя декорации в этой кошмарной и порядком надоевшей постановке, финал которой он знал наперед. Теперь перед карими глазами во всей своей красе предстало небольшое войско. Доспехи из светлого закаленного металла ярко блестели на солнце, надежно защищая рыцарей и коней от вражеского меча, а пестрые стяги, напоминающие сказочных птиц, колыхались на ветру – единственная отдушина для взора в столь мрачном месте. Во взгляде каждого воина читалась уверенность в тяжелом сражении и готовность стоять до конца. Сколько раз Джон видел эти благородные, мужественные лица, казалось, что он знал этих людей целую вечность, от того еще больнее ему было смотреть на их стройные ряды, неумолимо идущие на гибель. Вспышка! Впереди на вороном коне ехал предводитель, справа от него – юнец в несколько более скромном обмундировании - верный оруженосец. Чуть поодаль командиры флангов, за ними пешие шеренги, а замыкала шествие конница. Они шли в полном молчании: не было слышно ни окриков командиров, ни шуток местного заводилы, ни просто той пустой болтовни, за которой принято коротать длительные походы. Лишь изредка конное ржание прерывало размеренный шаг и лязг холодного металла, отражаясь от неприступных сизых склонов многократным эхом. Люди ценили это затишье перед боем, который, мог стать для них последним, но даже если суждено пролить им кровь у этой черной крепости, то прольют они ее не зря, и эта мысль воодушевляла воинов продолжить путь и сделать все возможное, но вырвать победу из лап врага. - Но зачем? Зачем вы идете к этим темным стенам?! - каждую ночь кричал Джон, умоляя их повернуть назад. Пока не поздно. Но его голос никто не слышал, он был лишь сторонним наблюдателем, не более. Все, что мог сделать юноша так это только смотреть, смотреть пока разум окончательно не изменит ему, пока реальность не рухнет обломками к его ногам. Очередная стальная вспышка залила его глаза нестерпимым сапфировым светом, давая понять, что скоро все закончится. До замка оставалась четверть мили, как вдруг из рва его окружающего на поле битвы полился темно-синий туман. Войско остановилось. Туман клубился, разрастался, съедая небо кусочек за кусочком, пока не поглотил солнце. Беспросветная мгла опустилась на землю. По рядам прошёлся прерывистый шёпот. Джон снова закричал, что есть мочи, одно единственное слово, слово, которое могло спасти столько жизней: «Отступайте! Отступайте!», и подбежал к военачальнику, намереваясь схватить узду его черного коня. Напрасно. Как и всегда руки юноши прошли сквозь черную, взмыленную морду, нисколько не навредив животному. Видно, до скончания веков суждено ему призраком бродить по вехам этого сражения не в силах его предотвратить. - Ваша светлость, воины готовы, – сообщил командующему верный помощник. - Разрешите начать штурм? - Нет, Теодор. Ждём.  Вдруг тишину пронзили нечеловеческие крики, а земля затряслась. - Все, он вновь проиграл эту битву, как и прошлой ночью, - назойливо раздавалось в голове Джона, - как и все прошедшие ночи. Они уже здесь. Из тумана на людей неслись мерзкие чудовища - дети запретной магии и кровожадного ума. Чужеродные для природы существа представляли собой химер: крепкое туловище медведя, сильные львиные лапы, голова волка с белесыми клыками, длинный, игольчатый, чешуйчатый хвост, способный разбить череп жертвы, как яичную скорлупку.  - В атаку! – прокричал командир. И армия под неистовый рев врага и звук походных горнов бросилась в бой. Вспышка! Чернильное марево сбивало с толку, казалось, оно заполнило глаза и отяготило голову. А монстры, скрываемые этим пологом, были повсюду. Они, ведомые алой жаждой, не ведали ни жалости, ни состраданья, сражая людей и разрывая плотные шеренги. Их острые когти пронзали доспехи, словно те были из бумаги, и вонзались в теплую человеческую плоть. Повсюду крики, кровь и почти кромешная тьма, а в воздухе запах серы. Сумрак не позволяет увидеть что-то дальше собственных рук, от этого сердце бьется все быстрее, затмевая посторонние шумы: человек каждый клеточкой чувствует смертельную опасность, но не в силах дать ей достойный отпор. Как можно отразить удар, если не знаешь с какой стороны он будет нанесен?! Вспышка! Туман понемногу стал рассеиваться. Вокруг груды тел, ноги последнего рыцаря скользят в крови. Он тяжело дышит, его взгляд обезумел, еще немного и он рухнет без памяти. Вдруг совсем рядом послышались тяжелые хрипы. - Теодор, - одними губами промолвил командир и, припадая на правую ногу, подошел к товарищу. Скинув с него тушу химеры, уцелевший увидел исполосованную грудь оруженосца. - Тише, тише, - воин приподнял раненого, – все будет хорошо. - Ступайте, ваше светлость, – прошептал Теодор, каждое слово которому давалось с трудом, в его тусклом взгляде отражались последние лучи солнца, – вы наша последняя надежда. Его глаза закрылись, а тело обмякло. Командир, сжимая кулаки до дрожи в руках, поднялся и кинул полный ненависти взгляд на высокую крепость. Забыв о больной ноге, он двинулся вперед, на замок, раскрашенный закатом в багряный цвет, чей подъемный мост неожиданно для рыцаря с грохотом опустился. Внутренности каменного чертога исторгли на белый свет темную фигуру. Паря над гладкой поверхностью дерева, отделяющей ее от водной пропасти, она остановилась, как будто чего-то выжидая. Они остались один на один, разделенные смехотворным расстоянием в пятьдесят футов. - Все должно решиться. Сейчас! Все звуки, запахи, чувства ушли на второй план, не осталось ничего, кроме мести. И само время будто тоже остановилось, страшась увидеть финал этого противостояния. Только Рыцарь, Тень и пустота. Перехватив поудобней меч и превозмогая боль, мужчина закричал и ринулся на врага. Но не успел он сделать и пяти шагов, как упал на колени, пронзенный необычной стрелой. Вдох. Сотворенная из воздуха и пепла, она рассекла пространство с драконьей скоростью, оставляя в нем пыльный след траектории своего полёта, а ее черный магический наконечник, раня не только тело, но и душу, не был остановлен ни доспехами, ни кольчугой. Выдох. Солнце закатилось за горизонт, приглашая свою прекрасную, белую сестру покрыть серебром эти рдяные, измученные земли, над которыми раздался недобрый, трескучий смех. Вспышка! Джон резко проснулся от нового кошмара, чуть не навернувшись с лошади. Уже много раз он переживал эту сцену, но к страху невозможно привыкнуть. Сдавленно дыша, он ощутил вполне реальную боль у самого сердца, от которой на молодых глазах навернулись слёзы. Вдох, выдох и снова вдох. Через несколько минут юноша все-таки пришел в себя, сбрасывая сонную пелену. Вокруг все тот же спокойный мир, который никогда и не видел этого наваждения. Его конь все также везёт своего хозяина через лес, узорчатая тень от крон многолетних деревьев все также укрывает пыльную дорогу пестрым кружевом, и где-то высоко над головой, в бесконечно яркой синеве неба, все также радостно поют птицы. 

***

Густо брёл по лесу в самых разбитых чувствах. Его жизнь кончена, творческая жила иссякла, а друзья отвернулись от него в самый неподходящий момент, если вообще существуют подходящие и не очень моменты для отступничества. Никто, никто не понимал его искусства, и никто не придёт посмотреть на его новый шедевр — картину, которую с полной уверенностью можно назвать вершиной его художественной деятельности... - Нет, ну что за день?! – хмуро размышлял вслух сине-серый мишка, отчего казалось, что его мех выглядит еще более мрачным. Как маленькая дождевая тучка, плыл он среди вековых деревьев все сильнее вгоняя себя в тоску, и даже солнечная шапочка - неизменный атрибут гардероба Гамми, увы, не спасала положение. – Только ты готов услышать овации и похвалы, понежиться в лучах славы, как у всех вдруг появляются неотложные дела. Ах, несправедливо, дружище Густо, - с силой выдохнул художник. - Чертовски несправедливо! Но ведь и Гамми можно было понять. Колдун в кои то веки нашел время и решил навести порядок в библиотеке, расставляя в алфавитном порядке все знания, накопленные предками. Солнышко практиковалась с принцессой в стрельбе из лука. Вы, конечно же, скажете, что это пустая трата времени для юных леди, чем вызовете только гнев с их стороны, и возможно в ближайшее время станете для воинственных особ живой мишенью. Ворчун, как он сам говорил, в отличии от всех остальных по-настоящему был занят делом, а не всякой ерундой, и возился с починкой очередной пришедшей в негодность ловушки. Бабушка, сделавшая вид, что пропустила нахальные обвинения неисправимого грубияна мимо ушей, трудилась над приготовлением сока. Ну а Толстун с Малышом, чтобы на весь день не перейти в подчинение бурому мишке со скверным характером и неопределимой тягой к ремонту, еще спозаранку отправились в Зубастый лес, первый - за приключениями, второй - на поиски новых удобрений для своего огородика, и оба - навестить малочисленный народ говорящих деревьев и совсем новый, крошечный ягодник драгоценных разноцветных плодов, чтобы подготовить обитателей сей засушливой местности к наступлению лета. Даже Арчи, извечный спутник творца, на время оставил своего друга и улетел по своим птичьим делам, обещая возвратиться к ужину. - Нет, нет, Густо, ты не прав! – рассуждал вслух Гамми. - Друзья заняты, а ты, между прочим, мог бы им помочь. Сказав это, он развернулся и даже успел сделать пару шагов в сторону Долины, как его дружеские намеренья, не успев появиться на свет, захлебнулись в белой и обильной пене водопада мыслей и идей, столь сильно похожего на тот самый грохочущий поток воды, рядом с которым жил неутомимый Густо. - Но с другой стороны, - он остановился, на мгновение задумавшись, и пошел в обратном направление. Когда Густо вел сам с собой такого рода споры, на него невозможно было смотреть без улыбки. Мишка то и дело взмахивал руками, хмурился, потирал подбородок, вскрикивал. Ну что сказать, творческая натура, охваченная противоречиями. – С другой стороны… Да! Почему бы и … – он просиял и тут же сник. - Нет, нет! – снова резко остановился. - Плохо, никуда не годиться! – прокричал он, схватившись за голову, - это просто … Но не успел Густо поделиться мыслью о собственной никчёмности на ниве творчества с растениями, располагавшимися поблизости, как его гениальную голову посетила не менее гениальная идея - обыденная вещь для истинно деятельной личности. Вот оно! – В широко открытых глазах мишки вспыхнул безумный огонек решимости, его рот приоткрылся, а уголки губ стремительно поползли вверх. - Поэзия! Конечно! Густо был вне себя от счастья, сейчас он любил весь мир со всеми его недостатками и готов был делиться этой любовью со всеми, кто жив, и кто когда-то только появиться на этот лучезарный, прекрасный свет, вдыхая ее в свои творения, чтобы однажды эта любовь вновь разлилась в чьем-нибудь сердце, исцеляя его и зажигая, ибо спасенное, доброе, пылающее сердце способно творить настоящие чудеса. -Ну, как же я раньше не додумался! – Гамми слегка хлопнул себя по лбу и бодро зашагал в сторону своего жилища. - Я сочиню балладу, восхваляющую трудолюбие и терпение моих друзей, дабы воодушевить будущие поколения Гамми на самозабвенную работу. Замечательно! Густо, ты просто гений! Я уже чувствую, как муза благоволит мне и одаривает меня своим вниманием и вдохновением, - натерпелось ему добраться как можно быстрей до мастерской и приступить к работе. Полностью отдаваясь размышлениям о предстоящей творческой деятельности, молодой мишка, предвкушавший рождение на свет непревзойденного шедевра, не замечал, что последние пару минут за ним наблюдает пара темно-серых, льдистых глаз. Их обладатель, как хищник, стерегущий свою жертву, выжидал наилучшего момента для нападения, того самого опьяняюще сладкого мгновения триумфа, когда добыча благодаря своей беспечности ли, глупости ли совершит ошибку и закричит о своей беззащитности. - Ну как же ей возможно отказать? Такой манящей, до одури притягательной. На! Вот она, твоя награда за старания и череду поражений! Только протяни руку и схвати. - Нашептывает врождённый инстинкт убийцы. - Но не забывай, эта игра для двоих, поэтому действуй быстро, хладнокровно, чуть замешкаешься - удача отвернется от тебя, оставив на прощание горький поцелуй. Серым туманом досады он разольётся по сердцу, да так, что еще не скоро отыщется удовольствие способное его иссушить. И он, внимая этой сладкой и тягучей как мед речи, взял то, что хотел. Ловушка сработала удачно – и на этот раз терпение охотника было вознаграждено.