Адский марафон. Майлз давно готов был поклясться, что оказался бы абсолютным победителем в каком-нибудь шоу вроде «Фактора страха» после забегов по «Маунт-Мэссив». И ему оставалось лишь благодарить судьбу, что последнее наиболее близкое знакомство с Крисом... что после этого самого знакомства ему, Майлзу, не пришлось много бегать. Он успел загреметь в канализацию, он ползал в тени и крался по узким тоннелям, как спасающаяся от змеи крыса. К счастью, местные «змеи» зачастую не могли просочиться в те щели, которые штурмовал репортер.
Из коллекторов он выбрался мокрым и замерзшим. Влага стесняла и без того с трудом дающиеся ослабленному телу движения. Однако ледяная вода притупила боль. «Спать», — с тоской и горечью думал Апшер, созерцая почти средневековые тоннели, в которые он попал теперь. Тут и там бегали или сидели, дрожа, больные. Большинство из них выглядели даже агрессивнее, чем предыдущие встречные, и парню оставалось лишь стискивать зубы и мириться с мыслью, что отдых грядет нескоро. Он только продолжал скрываться за углом и выбирать самые узкие и неприметные ходы, чтобы продвинуться дальше. На пути он встретил небуйного мужика, что-то говорившего о «мертвом докторе» и «живых пациентах». Он видел и настоящую камеру пыток. А новое место, в которое попал Майлз, выглядело перенаселенным в сравнении с теми, где он был раньше.
Лазарет. Десяток кажущихся огромными коек, скрытых за шторами, казались исполинскими. Из-за каждой грязно-белой занавески слышалось хриплое дыхание и беспокойное бормотание, горячечный голодный бред спящего рассудка. Раньше парень не был в психбольницах, но он мог поклясться, что если бы не обилие крови и потрохов на полу и каталках, лазарет выглядел бы достаточно типично в случае лечебниц для умалишенных.
Тревога и недоброе предчувствие сдавливали дух где-то в районе солнечного сплетения. Всхлипнув, по привычке засняв происходящее и подобрав новую пачку документов (к ужасу Майлза она лежала рядом с койкой, на которой валялся труп охранника или еще какого-то местного служащего: окровавленный, изуродованный и лишенный даже мяса на нижней половине тела), журналист двинулся к открытой вентиляционной трубе. Сам Апшер удивлялся, откуда он берет силы для бесконечных физических нагрузок. И почему его до сих пор слушаются ноги, несмотря на чудовищную боль в заднем проходе, пояснице, бедрах, всем теле...
Шахта вела в ярко освещенную комнатушку, где сидел привязанный псих. Он качался из стороны в сторону, отбрасывая жуткую косую тень, а углы помещения были завалены каким-то хламом и человеческими останками.
— С богом, — беззвучно прошептал репортер и спрыгнул — прямо в кучу отодранной от чьей-то тушки плоти. Мясо отвратительно и громко чавкнуло, и поскользнувшийся Майлз с охом припал на четвереньки. Тот, кто издалека напоминал безмозглую амебу, вдруг зашатался, выгнулся и заорал нечеловеческим голосом. Грохот ножек металлического стула по бетону и скандированное «МЯ-СА! МЯ-СА!» вызвали слишком бурную реакцию: несколько до этого купавшихся в кошмарах о Вальридере пациентов повскакивали и ринулись на зов, с плеча врезавшись в дверь. До того скомкавшийся в груди дух Апшера ухнул в пятки, и несчастная жертва плотоядных тварей, до боли закусив губу и натужно сопя, рванула к забаррикадированному железным шкафчиком выходу. «Ну давай!» — орало все нутро Майлза, а он бился о шкафчик, способный спасти его от очередной ужасной участи. Но психи не унимались: они ломились в двери и орали, горланили, что дикие бешеные собаки, жаждущие сочной плоти и молодой крови. Репортер отпрянул от баррикады, спешно оценивая результат. «Долго не протянет, боже, не протянет же!» — паника застряла где-то в глотке, сбивая дыхание юноши. Он начал метаться, вбиваясь в каждый угол, способный его защитить. Спасительной оказалась дверь, ведущая почти в опустошенную психическими буйствами комнату. Майлз нервно захлопнул створку, обнаружив еще один стеллаж, который поддавался еще тяжелее, чем первый. Временно обезопасив себя, Майлз рванул, что есть мочи, по коридору. «Дальше, куда угодно, Господи, куда-нибудь…» — что мантру повторял репортер, судорожно шаря глазами по пространству, которое сменялось быстро и хаотично. С жаждой и плотоядным желанием кидались на него жители психиатрической лечебницы. Юноша шарахался, врезался в стены и тут же менял траекторию. Областью метаний оказался запутанный коридор, полный дверей и пациентов. Но Майлзу оставалось только бежать. И бежать туда, где меньше всего шансов наткнуться на тупик.
Сказано — сделано. Беготня, как предсказывалось, все же окончилась тупиком. Неизвестно, правда, шел ли Крис уже за ним или нет, но общая какофония блеяния душевнобольных не унималась. Неизвестно, какое святое провидение заставило Майлза взглянуть вверх, но там оказалась вентиляция! И открытая, ко всему прочему! Поблагодарив все небесные силы, какие ему помогли сейчас, репортер ловко нырнул в люк, приподнявшись на ватных руках. Ох уж этот адреналин, какие чудесные перевоплощения он творит с людскими телами! Спрятавшись в тени вентиляционного лабиринта и убедившись, что «хвост» погони оставил его в покое, Апшер позволил себе немного отдышаться. Развалившись в тесном металлическом пространстве, юноша едва-едва дышал спертым и грязным воздухом, пропитанным пылью и кровью. Но отдых продлился недолго.
Поднявшись, репортер принялся вновь нарушать своими действиями затхлое сумасшествие и сломленную волю, витающую в воздухе. А что делать, его буйный молодой ум страстно желал выжить, тело жаждало свободы и лечения, а душа требовала справедливости. Все это в слепом сумасшедшем азарте, который испытывают разве что любители играть в русскую рулетку, толкало Майлза дальше. Он думал, что к выходу. А на самом деле…
Путешествие по вентиляции закончилось очередным выходом неизвестно куда. «Боже! Господи, кажется, я видел там кровавые следы… Там были кровавые следы, твою мать!» — взрастала в покосившемся от пережитого сознании Майлза паника, когда он покидал шахту, окропленную кровью (его или нет, репортер уже с трудом определял). Но он понимал: если поддаться этому семени Дьявола, все полетит в тартарары. Путь через узкий лабиринт освещала система ночного виденья боевой подруги — видеокамеры. Репортер только собирался спуститься вниз, как тут… Дверной засов скромно скрипнул, а по темному помещению, в которое намеревался нырнуть рысью Апшер, кто-то прошел. Этот некто вздохнул и тоном обычного офисного рабочего, шедшего на ланч, пролепетал:
— Э-э-эх. Надо было сначала эту ногу отрезать. Непрофессионально как-то! — сокрушался он. Репортер совсем притих, вжимаясь в стенки вентиляции. «Назад?» — Майлз обернулся, но кровавые следы, вновь показавшиеся ему на глаза и напомнившие Криса, быстро заставили отказаться от этой мысли. «Нет… Что ж. В умных книжках написано: выживает тот, кто движется».
Майлз выскочил из своего убежища, уверенно приземлившись на ноги. Кафельный пол неприятно хлопнул под ногами, и Апшер нервно оглянулся, боясь привлечь лишнее внимание. А раньше репортер желал славы, тщеславно полагая, что связи и знакомства помогут пробраться везде… Обернулся. И не зря! К нему повернулся мужчина, изрядно разгневанный уже тем, что кто-то потревожил его уютное царство. Истошно завопив, некто с тесаком рванул с места прямо на Майлза. Между ними было метров десять расстояния, но очередной бешеный больной преодолевал его с немыслимой скоростью. Охнув, парень вновь понесся прочь от угрозы, сжимая несчастную камеру — как единственное подтверждение тому, что он еще жив. Помещения сменялись спешно. Репортер не успевал цепляться взглядом за мебель, не успевал запомнить свой путь, не мыслил даже возможности останавливаться. Дверь!
Майлз обернулся. Обреченный немного отстал от полного адреналина юноши, и загнанный в угол репортер почувствовал возможность оторваться от охотника. Дверь поддалась ему, открылась. Майлз неосторожно хлопнул ею. И тут же принялся осматриваться. Он увидел кровати. Множество кроватей стояли в каком-то невообразимом хаосе. В общем, как и все в этой больнице. Репортер не нашел другого выхода, кроме как спрятаться под одной из них. Страшные иллюзии вдруг всплыли в голове несчастного: в детстве все боялись монстров под кроватью или в шкафу. Как мерзко ощущать тот факт, что ты попал к ним домой… И медленно становишься одним из них.
Недолго Апшеру пришлось наслаждаться относительной безопасностью: дверь палаты, в которой он находился (Майлз решил, что раз здесь кровати, это все-таки палата) скрипнула, и внутрь, жадно принюхиваясь, вошел преследователь.
— Я найду тебя, щенок… — прорычал тот. Надорванный голос выдавал измождение.
— Эй, что за шум? — послышался в отдалении какой-то необычайно внятный и бодрый возглас. Псих, пришедший в поисках репортера в покои, неожиданно чертыхнулся и рванул куда-то прочь. Громыхнула задетая буйным кровать.
«Что происходит?» — думал репортер. Он боялся даже выглянуть из своего укрытия. После изматывающей погони он, натянутый словно струна, с большим недоверием относился к этому напряженному затишью. Как будто должно было произойти что-то худшее… во много крат ужаснее всего, что случалось до этого. Майлз зажмурился, собираясь с силами. Сквозь темноту — он готов был поклясться — снова прорезался едва слышный скрип двери…
«Раз, два, три… четыре…», — считал журналист мгновения своей передышки. И тут, на недосказанном в мыслях «пять», в нос пахнуло горечью, а прямо над ухом раздалось:
— Эй, ку-кусики!
Апшер подскочил, больно ударившись спиной о перекладины кровати. От неожиданности он даже не успел ничего решить, как сухощавые жилистые пальцы вцепились в его локоть и потащили наружу по гладкому кафелю. Бедного журналиста заколотила судорога ужаса; тело вновь выжимало все свои резервы, готовясь к новому рывку.
— Ох, да не трясись, дружок. Все в норме.
Во все глаза Майлз уставился на того, кто так тихо подкрался и так внезапно нарушил сомнительный покой. Этот странный человек выглядел столь же опасно, как и прочие представители «Маунт-Мэссив», отличался недюжинной силой, ростом и — как видно — пребывал в летах. А еще либо являлся врачом, либо мнил себя им…
— Что?.. — единственное, что смог выдавить из себя журналист.
— Все в норме, говорю! Я тебя тут везде ищу. Ох и шуму ты наделал! Пойдем, отдохнешь.
Иссушенный «доктор», напрягая свои четко прорисовывающиеся под тонкой кожей мускулы, бескомпромиссно швырнул Апшера на кресло-каталку, заодно пристегивая руки.
— Что? Зачем? Отпустите меня! — запротестовал парень, взывая к сознанию этого явно разумного существа. Он и сам вдруг как будто «отрезвел» после кровавого марева прошлых стычек.
— Ну нет. Ты не дрыгайся, все равно далеко не убежишь. Эти парни, знаешь… их так трудно заставить лежать в кровати… Пациенты! — из горла Доктора вырвался короткий смешок. Наклонившись к Майлзу, он положил тому ладонь на плечо.
— Рик Трагер. Приятно, польщен.
Довольно посапывая, спаситель (или новый мучитель?) повез репортера… куда-то. Не имея никаких иных вариантов, Апшер только крутил головой по сторонам, выхватывая мельчайшие подробности действительности. Какой-то орущий псих; прикованный к кровати; порезанный мужчина, жмущийся в углу и прижимающий к себе культю отпиленной ноги, широкие двери выхода на улицу… «Выход!» Майлз лишь на миг успел обрадоваться, но добрый доктор лишь отшутился, предложив парню прогуляться. И тот нервно сглотнул, сжимая связанные руки на словах «Нет? Ну как хочешь!»
Чем дальше Трагер вез его, тем ужаснее становилась картина. Повсюду Майлз видел целые лужи крови, — но и ничего более. Не было больше никаких ошметков тел, только пугающая и живописная чистота. Даже запах здесь был иной: не тот, затхлый и болезненный, а стерильный, неживой.
Прибыли в процедурную. Ричард забрал у репортера камеру (во время поездки она лежала на коленях у Майлза), покрутил в руках:
— Что это у тебя тут? Домашнее видео? Не против, я посмотрю на досуге? Нам предстоит до-олгий разговор… — беззаботный, но притом хриплый и холодный голос Доктора заставлял кровь стыть в жилах. Апшер неуютно поежился, провожая взглядом любимую подругу, которую теперь поставили на тумбочку. Тут и там лежали корытца с различными медицинскими инструментами. Шкафчик с медикаментами одиноко стоял в углу. На полу у стены покоилась емкость, где в бурой воде плавали какие-то скальпели, напильники и зажимы…
— Что вам нужно? — отрешенно спросил Майлз.
— Мне? Ничегошеньки. А вот тебе не помешает помощь квалифицированного специалиста и отдых, дружок! — ухмыльнувшись в марлевую повязку, Трагер отошел в сторону, начиная смешивать содержимое каких-то ампул. Репортер осторожно потянул ремни на подлокотниках, коими были связаны его руки, но поняв, что вырваться не представляется возможным — даже не стал пытаться дальше. Вскоре подоспел и Доктор. Баночку с лекарством присоединили к масочному ингалятору.
— А теперь сделай глубокий вдо-ох… — ворковал Ричард, когда как Майлз протестующе мотал головой.
— Нет… зачем? — бормотал он, недоверчиво и испуганно глядя на этого не агрессивного, но определенно странного мужчину.
— Чтобы я смог сделать все остальное. Ну угомонись, не будь сопляком! — воскликнув это, Трагер, видно, потерял терпение. Схватив своего пациента за голову и зафиксировав ее, он прислонил маску к нижней части лица парня. Тот какое-то время пытался сдерживаться, но сдался. Измученное сознание быстро успокоилось, дыхание утихло. И в кои-то веки, пусть даже не по своей воле, Майлз Апшер провалился в глубокий спокойный сон.
Проснулся он в помещении, больше напоминающем операционную. Комната выглядела почти целой, в ней не замечалось явных следов разорения. Единственным прискорбным фактом во всем происходящем можно было назвать лишь то, что Майлз по-прежнему оставался привязанным, правда, уже не к креслу, а к каталке. Камера стояла в другом конце комнаты, рядом с умывальником. Аж на сердце полегчало.
— Привет, дружок! — раздалось тут за спиной. Апшер в который раз вздрогнул при звуке этого голоса. «Как долго этот маньяк здесь находился?» — промелькнуло в голове, пока парень пытался вывернуть шею так, чтобы видеть собеседника. Трагер снова что-то подготавливал.
— Ты прости, но шмотки у тебя — дерьмо полное. Так что я тебя переодел. Ну, знаешь, одна из этих смирительных рубашек… все равно больше ничего нет.
«И правда», — отметил Майлз, опуская взгляд на собственное туловище. Впрочем, он и сам был согласен, что лучше пижама для душевнобольных, чем порванная, промокшая и смердящая кровью одежда, привлекающая запахом всякого ближайшего психа.
— Я тут немного приглядывался к тебе… Досталось же тебе, милый-милый Майлз. Ох и досталось же! Признайся, попал к нашему большому парню?
Трагер ухмыльнулся, пододвинув к каталке табурет, который оказался таким же инвалидом, как и все вокруг. Трехногий предмет мебели натужно скрипел под худощавым тельцем «доброго доктора». Майлз напряженно всматривался в пространство перед собой, нервно сглатывая от каждого движения мужчины. Но на этот раз его пальцев коснулась лишь вата, пропитанная спиртом. Жжение заставило репортера вздрогнуть и приподняться, рассматривая занятие Ричарда. Но последний всего лишь обрабатывал сорванные в очередной погоне ногти. Такая забота резала глаз и пугала не меньше, чем цветной красный шарик в монохромном фильме семидесятых годов.
— Надо тебя подлатать. Знаешь, я вообще не люблю хаос и беспорядок… Все должно быть там, где ему место. Все должно быть порядочно и правильно. Но знаешь, что..?
Репортер вновь напрягся, когда сам воздух провис под тяжестью паузы. Нет ничего страшнее сумасшедшего. Но более прочего страшен изувеченный чистый и острый ум…
Трагер поднялся, выкидывая окровавленную ватку в приспособленную под это посуду. Теперь в его руках оказался какой-то тюбик, назначение которого несчастный Апшер представлял слабо. А само воображение рисовало исключительно ужасные картины дальнейшего развития событий. Паника нарастала. Страх становился ощутимым. Ричард развернулся к Майлзу, открывая крышку лекарства. Три сплошных ремня на каталке сдерживали Апшера от нежелательных действий. Такие часто применяют в психбольницах и тех отделениях больниц общего направления, где много лежачих больных. Майлз уже понимал, что им будут крутить, как хотят… Доктор принялся переворачивать тело пациента под этими ремнями, но юноша отчаянно сопротивлялся. А что толку? Тщедушное тельце докторишки приобретало удивительную силу, когда он начинал злиться. Трагер рванул Майлза, и тот уже оказался на животе.
— Эй, дружок! Кончай дергаться! Ты сам себе мешаешь… — мужчина ухмылялся, приподнимая подол смирительной рубашки. Апшер напрягался, стискивая ноги настолько, настолько было возможно. Но такой маневр лишь рассмешил Ричарда.
— Ты серьезно думаешь после всего, что с тобой было, что тебе поможет твой буйный протестантский дух? И что? Думаешь, твои напряженные круглые ягодички испугают меня? Ха. Ха..! — Трагер качал головой, тихо посмеиваясь. Кожа на его лице складывалась в нелепые складочки, кривя улыбку неестественным образом. Он выдавил какой-то гель, измазав им руку, облаченную в голубую резиновую перчатку. В общем-то, скользкая резина действительно с легкостью проскользнула между напряженных ягодиц. Апшер задохнулся в ощущениях, тыкаясь лицом в холодную поверхность каталки. Ему претила сама мысль о том, что придется испытать очередной ужас, его недюжинная воля и инстинкт самосохранения трещали по швам. Но…
— Все, несчастный. Ну что, лужу не наделал? — Трагер противненько хихикал, а репортер с удивлением для себя отметил, что ему действительно стало легче. Разорванный анус теперь не жгло, а прохладная мазь обезболила все, что наделали предыдущие мучители. Майлз был даже благодарен Доктору и совсем без сопротивления перевернулся обратно.
Теперь Ричард принялся с благоговением расстегивать смирительную рубашку. На возмущение Майлза мужчина парировал, что его порванный бок сам себя не обработает, а зашитую рану надо мазать лекарством каждые полчаса. Но репортера это нисколько не убедило. А кого бы убедило, лежи ты перед психопатом со скальпелем и странной мазью в чем мать родила? Но Доктор был непреклонен. Он раздел парнишку, напевая какую-то мелодичную песенку и вовсе не боясь, что его услышат. Ричард вновь выдавил мазь, размазывая белесую жидкость по израненному месту с какой-то необъяснимой нежностью. Апшеру становилось все легче и легче, но он кряхтел, сопел, дергался и всеми силами старался выскользнуть из западни… И тут общее действо и суматоха вдруг замерли.
— О-о-о-о, это будут такие чудесные кадры… Готов поклясться, что у твоей мамочки есть ты маленький и голенький в ванночке. А на каталке-то нет!
Трагер схватился за камеру и принялся снимать обнаженное, еще не изуродованное тело, что привело репортера в неистовство.
— Хватит издеваться надо мной! — наконец подал голос Майлз. Он вперился в лицо Ричарда непонимающим, полным ужаса и отвращения взглядом. Возникало ощущение, что из фильма ужасов он попал в тупую и абсурдную пародию. — Что вам нужно?! Объясните мне, что здесь происходит, или отпустите…
— Ох, дружок, — вздохнул Трагер, устанавливая камеру на шкафчике так, чтобы она оставалась направлена на нового пациента. — Я хочу помочь тебе. Ты здесь натерпелся, нужна глубокая терапия и релаксация… я стараюсь — а ты мне ни слова благодарности!
Разведя жилистые руки в стороны, Доктор снова отошел к шкафчику с лекарствами. Поправив марлевую повязку и задумчиво прочистив горло, он замурлыкал под нос:
— Давай поглядим, что может нам помочь… а! Вот! Думаю, это сможет тебя расслабить.
— Я не хочу расслабляться… — в отчаянье рычал Майлз, разглядывая ремни и пытаясь найти в креплениях хоть какое-то уязвимое место.
— Не спорь с врачом, ему виднее!
И тут журналист едва успел отреагировать на то, что хриплый голос вновь раздался над самым ухом, как его ногу обхватили крепкие пальцы, и в вену на бедре вонзилась игла шприца. Апшер тихо вскрикнул, замерев (не хотел, чтобы из-за попыток вырваться острая сталь осталась в теле или порвала сосуд), а после задрожал. Нервная система сдавала.
— Ну, вот видишь, как комарик, — едко процедил Трагер, отстраняясь и удовлетворенно наблюдая, как откидывается юноша. Анастетик, в котором было растворено лекарство, вызывал слабую немоту. Но это лишь пока! Гнев и спровоцированное яркими эмоциями повышенное давление репортера способствовало лучшему и скорейшему усвоению препарата. Шоу должно было начаться.
— Знаешь, даже жаль, что ты пришел в это заведение, — медленно и томно затянул Доктор. — У тебя такая нежная тонкая кожа, такое ухоженное тело. Скажи, у тебя есть подружка? Или ты дружишь только с местными мальчиками? — Ричард ухмыльнулся в повязку, почти ласково похлопав репортера по бедру. Шероховатая кожа, скользящая вблизи от половых органов, вызывала странные тягучие ощущения. Майлз засопел громче, буравя лицо своего мучителя покрасневшими от длительной нехватки сна глазами.
— Впрочем, можешь не отвечать, — жест доброй воли. Пальцы Трагера очертили паховую впадину возле левого бедра, прошлись по лобку, обводя по контуру лежащий член. — Я знаю, что могу тебе предложить. И что ты не сможешь отказаться — тоже знаю.
Апшер отторгающе зажмурился, ощутив, что его гениталии вновь оказываются в плену чьих-то рук и извращенных желаний. Но его тело отзывалось на домогательства слишком благосклонно, что шло вразрез с мыслями репортера по поводу происходящего.
«Что этот урод мне вколол?» — думал он, невольно дергаясь и приоткрывая рот в стремлении заглотить больше воздуха. Сердце бешено колотилось, как при лихорадке, тело наливалось жаром, и вся нервная система возбудилась, реагируя на мельчайший раздражитель.
— Я же сказал, что это поможет, — с ликованием проворковал Трагер, сжимая затвердевший член и бросая взгляд на камеру. Врач явно думал о том, что с этой позиции открывается отличный вид. «Ах, по мне плачет киноиндустрия!» — вот это мог бы прочесть в глазах безумного доктора любой здравомыслящий прохожий. Но таковых здесь больше не осталось: прелестный пациент на кушетке уже медленно сучил ногами и стонал, подчинившись воздействию наркотика. Рик мог гордиться собой. Именно его профессиональный подход помог журналисту естественным образом проявить свою сексуальную энергию.
— Ну все, дорогуша. Теперь придется потерпеть.
Майлз ощутил какой-то страх остаться брошенным, когда добрый доктор неожиданно исчез и выскользнул из помещения. Все тело репортера ныло и вынуждало брыкаться уже не в стремлении вырваться, а просто перевернуться, освободить руки, сделать что угодно — лишь бы подрочить или потереться возбужденным органом обо что угодно.
— Тра-а-аге-е-ер!!! — завопил Майлз, едва не срываясь на рыдания. Из глубин хирургического отделения ему вторили другие пациенты. Перенапряжение снова доводило парня до истеричного смеха, перемешанного со всхлипами. Если Рик Трагер преследовал цель причислить репортера к психопатам «Маунт-Мэссив», то на данный момент у него это отлично получалось.
— Бегу! — послышалось откуда-то издалека, и сходящий с ума Апшер с нетерпением отрешенно замотал головой. Он вздрогнул и засопел, снова выворачиваясь в направлении звука, когда дверь операционной скрипнула. Но по кафелю зашаркали не одна, а две пары ног.
— Посмотри, кого я тебе привел! Майлз, это Джонни. Джонни — Майлз.
Расфокусировавшийся взгляд репортера с трудом выхватил на фоне блеклых размытых пятен интерьера не менее блеклую фигуру. Бледный худой блондин, сгорбившись, стоял под рукой Доктора, придерживающего его за плечо. На бедрах болтались грязно-голубые брюки медбрата, на одной из повисших плетьми рук виднелся прикрытый ватой и пластырем катетер. Увидев стоящий член Майлза, Джонни странно приоткрыл рот.
— Приятного вам знакомства, мальчики, — промурлыкал Трагер, подталкивая гостя к Апшеру. Сам же он засуетился вокруг каталки, ослабляя ремни.
Джонни тут же ткнулся лицом в тело репортера и зашарил по нему, как слепой котенок. А Майлзу, как бы ему ни претила сия мысль, эти толчки и неуверенные и сбивчивые движения по коже уже доставляли удовольствие. Он выгибался и дрожал уже от того, что пальцы Трагера едва и случайно дотрагивались до него. Ремни быстро опали по краям каталки. Репортер пытался встать, но каждая попытка завершалась нелепыми движениями и угрозой свалиться.
Рик оставался в восторге. Как только оковы спали с пленника, новоиспеченная игрушка лишь продолжила радовать своими реакциями Доктора. Трагеру они действительно напоминали каких-то котят. Эти двое так же стонали и ползали друг по другу, задевая чувствительные точки. Хаотичное удовольствие — так это можно охарактеризовать. Трагер во всем этом празднестве безволия чувствовал себя режиссером.
— Знаешь, дружок, как-то раз я одному такому же неплохому парню, как ты, удалил мозжечок! Первые пару минут он точно так же двигался, пока не сдох. Так весело было…
— Заткнись, сука… — почти что прорычал репортер, отстраняя от себя Джона, натягивая его волосы на себя. Блондин захрипел, цепляясь за обнаженные ноги юноши ногтями. Боль быстро переросла в наслаждение, и это испугало Майлза еще больше. Наркотик, чертов наркотик не позволял его сознанию расшевелиться, не отпускал из своих теплых морфиевых объятий. Чем больше несчастный Джон ползал вокруг репортера, тем более крутые обороты набирала в голове похоть. Майлз боялся поддаться. Боялся потерять остатки разума. Просто боялся.
Однако руки Джона нашли набухший сочный член, что стоял, как кол, не иначе. Майлз застонал, откинув голову и впиваясь пальцами в виски медбрата. Где-то на заднем плане прозвучал возглас Доктора: «Ох, горячо!» И это оказалось последней каплей. Майлз надавил на затылок Джона, чтобы тот коснулся губами головки. Предварительно репортер, естественно, сел на кушетку. Джон старался так, словно это будет последние лакомство в его жизни. Странно, но за все это мучительно тянущееся время мужчина не проронил ни слова, а взгляд его был затянут какой-то пеленой.
Руки медбрата блуждали по ногам репортера, а после помогали в ублажении желания. Майлз стискивал пальцами край своего ложа, правда, удовольствию предстояло длиться недолго. Скользкий кафельный пол и кушетка на колесиках сделали свое дело, и последняя откатилась к стене, а репортер ощутимо ударился спиной и затылком, охнув. Джона это не остановило, и он вцепился в причинное место с новой хваткой.
Апшера не интересовало, что безумный хирург сотворил с бывшим медбратом. У нежданного, но появившегося так кстати гостя было что-то со слюноотделением, из-за чего ласки казались грязно-влажными. С пошлым хлюпаньем рот отпускал и вбирал раскрасневшуюся плоть, горячие руки блондина сотрясала мелкая дрожь, — а репортер страстно сопел, иногда запрокидывая голову от остро накатывающего удовольствия. Лекарство хорошо выполняло свою задачу: очень скоро, когда кулак Джонни с особой силой сомкнулся вокруг чувствительно набухшего члена, Майлз с громким пронзительным стоном кончил. Экстаз отпустил так же быстро, как и накатил, оставив после себя лишь голод и недовольство.
— Чего?.. — хрипло зашипел журналист, широко распахнутыми глазами наблюдая за тем, как Трагер оттаскивает Джона, безвольно опустившего руки и без сопротивления скользящего по кафелю. Бессмысленный взгляд блондина по-прежнему был устремлен на нервно-возбужденно подрагивающий пенис.
— Терпение, приятель. Ты ж у нас не искушенный еще в этих делишках. А я тебе помогу.
Ядовито ухмыльнувшись, Доктор стянул с медбрата штаны, демонстрируя возбужденное и податливое тело. Небольшой ровный член смотрел вверх. Бедра дернулись и разошлись в стороны при соприкосновении с прохладным воздухом.
— Ты не волнуйся, он и так был педиком. Пришлось заняться им после того, как парочка психов из изолятора поиграла с ним. Парню нанесли тяжело оперируемую черепно-мозговую травму…
Майлз замер, шаря взглядом то по ядовитой ухмылке Трагера, с которой он смаковал созданную своими же руками столь сочную ситуацию, то по находящемуся в бессознательном состоянии, бесстыдно ведущему себя Джону. Странно сказать, но парня возбуждали и объектив камеры, направленный на него, перемещающегося к Джону, и обильное слюноотделение последнего, и едкие смешки откуда-то из-за угла. Это было аморально. Но трезвость ума покидала репортера. Или уже давно покинула.
Майлз добирался до тела податливого брата по несчастью быстро, чуть не поскользнувшись на кафельном полу. Ричард тут же отпрянул, чтобы «не мешать же молодым!». Репортер налетел на Джона, как разъяренный зверь, опрокинув медбрата навзничь. Тот охнул, но тут же принялся беспорядочно ерзать и сучить ногами. Апшер раздосадовано отстранился в безрезультатных попытках угомонить непослушные конечности.
— А ты его переверни! Переверни-переверни, давай. Я так со столькими девками тут делал… И не только девками. Эх, молодежь, ничего не умеете! — забесновался Трагер, а репортер лишь огрызнулся. Но совету последовал. Ему стоило не больших трудов это действие, — и вот, несчастный Джон уже прижат грудиной к полу, а ноги широко разведены в стороны. Соприкосновение горячей кожи и не менее горячего члена с холодным кафелем вызвало стон, тело блондина било мелкой дрожью. «Ой, а задом как соблазнительно дергает..!» — отметил сей факт Трагер, заливаясь смехом. Ну, в общем-то, факт он нисколько не преувеличил, и это вводило репортера в неистовство. Уже совершенно не помня себя, он устроился позади Джона, нависая над медбратом. Секунда, в которую все затихло… И в следующую пространство разорвал протяжный и «такой сладкий», как отметил Трагер, стон блондина. Майлз замер от неожиданности и накатившего удовольствия, но скоро начал движение.
Ритм нарастал по мере того, как репортер все больше забывался в экстазе. Это все было похоже на сюрреализм: нереальность, гипертрофированная похоть и жестокость — и ничего более. Отсутствие мыслей и чувств, механическое движение и унижение, коим упивался Ричард. Майлз словно отрывался на абсолютно невинном в его бедах человеке, вымещая на нем все то, что творили с репортером в «Маунт-Мэссив». Он двигался с остервенением, вбиваясь в бедра блондина. Тот орал, вопил, скользя ладонями по кафельному полу не в силах подняться. В какой-то момент контуженный набрался сил, вырвался из цепких рук Апшера, которые оставили синяки на коже, и рванул к стене. Майлз зашипел, поймав пальцами лишь воздух перед собой. Трагер ехидно засмеялся.
— Ну что же ты, Джонни? Майлз, как тебе не стыдно, ты даже не подготовил его… Эй, парень, — повернулся он уже к блондину, — иди-ка сюда.
Поставив камеру на шкафчик, Рик подошел к скулящему в углу Джону и поднял того за локоть. Тут же медбрата уложили грудью на ближайший стол, заломав руки (широкая и жилистая ладонь Доктора прекрасно справлялась с худыми запястьями юноши). Джонни нервно засопел, вновь начав елозить на месте.
— Эй, дружок! — Трагер повернул голову к страдающему в стороне Майлзу. — Тащи-ка сюда вазелин. Вон он стоит… да, да… правее! Да!
Тяжело дыша от возбуждения и с трудом борясь с собственным телом, репортер все же отыскал небольшую баночку. Док тут же выхватил ее из влажных от пота ладоней, быстро накладывая приличное количество мази прямо на рефлекторно сжавшийся сфинктер. Репортер жадно впился взглядом в раскрытый перед Трагером зад; Рик под стоны своей жертвы уже начал вбивать смазку в анус, готовя его для обезумевшего журналиста.
— Видишь… сам-то ты не додумался бы! — Доктор хмыкнул, отстранившись и подтолкнув Майлза к Джонни. Дрожь ужаса и блаженства прокралась вдоль позвоночника, когда вокруг болезненно возбужденного члена сомкнулись скользкие от вазелина пальцы. Трагер сам направил плоть, сам же вставил внутрь, уверенно толкнув ягодицы Апшера и одарив их напоследок звонким шлепком. — Нравится? Хорошие мальчики. Эй, не сломайте только ничего мне тут!
Предупреждение оказалось резонным: ошалевший от счастья Майлз, задыхаясь, снова начал вбиваться в предоставленное ему тело. Но на сей раз Джонни не пытался вырваться, только подергивался и протяжно стонал. Все это действо подгонял Рик, то прихватывавший репортера за шею, то скользящий пальцами у того между ягодиц. Едва восстановившееся тело накачанного наркотиками парня реагировало на прикосновения к старым ранам благосклонно, и из груди вырывалось страстное рычание. Репортер не мог думать, но абсолютно точно он был почти счастлив — впервые за все время пребывания в «Маунт-Мэссив». И это болезненное состояние взбешенных эмоций, приятные физические ощущения — все заставляло забыть о цели, о прошлых провалах, о потенциальной опасности со стороны безумного доктора, чьи холодные руки профессионала так приятно раздражали горящую кожу.
Силясь выпалить что-то грязное и довольное, Апшер лишь невнятно забурчал, сбивая дыхание. Нижнюю часть тела свело судорогой оргазма, показавшегося парню в тот момент чем-то невообразимо прекрасным. В блаженстве он отпал от Джона, привалившись спиной на грудь Трагера. Медбрат тихо сопел, переминаясь. Из покрасневшего ануса сочилась сперма.
— Ты не находишь это красивым, Майлз? Хочешь еще? — голос Рика из едкого превратился в какой-то садистски-урчащий, однако первого оттенка журналист не уловил. Он только закивал, и в ответ на это его усадили на кушетку. Джонни тоже был водружен на нее — сверху. Несчастный псих выглядел утомленным и страдающим, движения его бедер наглядно демонстрировали недостаток ласк внизу.
— Приголубь нашего друга, парень. А я пока помогу тебе…
Сказано — сделано. Майлз ухватился за тело Джонни и начал сползать вниз под медбрата. Последний, в общем-то, оставался неподвижен и не мешал смене дислокации. Как только Майлз оказался лицом близ средоточия Джона, он остановился. Замер. Его бедра удобно лежали на кушетке, а ноги, сгибаясь в колене, переходили в другую плоскость. Хорошо устроился.
Несчастный Джон вздрогнул, когда чужие губы осмелели и принялись с причмокиванием ублажать возбужденный член. Изо рта тут же полились похабные стоны, а пальцы смяли край кушетки. «Как котята..!» — вновь подал голос мужчина с камерой, который шнырял из стороны в сторону, медленно переводя фокус. А Майлз старался. Его возбуждение нарастало по мере того, как более громким казался собрат по несчастью. Ну как, по несчастью… в нынешнем состоянии репортера сложно было оценить его «недовольство» ситуацией. Действо уносило умы парней далеко за грань разумного поведения (а одного из них и уносить-то особо далеко не надо было), — и вот уже Джон в исступлении дергает бедрами, а Апшер хрипит и стонет, сжимая в невозможности удовлетворить свое желание пальчики ног. И он уже совсем забыл об обещании столь опасно притихшего Ричарда заняться им… А зря.
Трагер, тем временем, не отнимая у камеры зрелища, шарил руками по своим судочкам-шкафчикам в поисках чего-то. И извлек катетер. Катетер представлял из себя маленькую длинную трубку, которая требуется в медицине для многих операций, но данный экземпляр ранее помогал своему хозяину сливать мочу, покуда тот был не в силах подняться с постели. Такой катетер с легкостью входил в мочевой канал, не травмируя, но раздражая его. Ричард тихо подкрался к репортеру и медбрату, — да и тех сложно было отвлечь. Майлз с большим облегчением охнул, когда жилистые руки охватили стоящий колом член, и вцепился с таким остервенением в зад Джона, что тот цепной реакцией вскрикнул, получив очередные черные синяки. Ричард выдавил ухмылку, начиная надрачивать орган репортера, дабы затуманить отрезвившееся с перепугу сознание. Достиг нужного эффекта Трагер быстро, и когда Апшер вновь забылся в своих игрищах, врач зафиксировал ноги парня своим телом и удобно зажал ладонью член. Конечно, репортер совершенно не ожидал подвоха, пока острое жгучее ощущение не пронзило его самое чувствительное место на теле. Майлз чуть не подскочил, но Трагер держал его хорошо, да и нависший сверху Джон помешал особенно ярко отреагировать.
— Вытащи! Что это?! — завопил человек, который захлебывался собственной слюной и явно никогда не лежал в больницах после серьезных операций. Но Трагер, хихикая, не унимался и продолжал пропихивать катетер все глубже. А после вынимал… и вновь вводил.
— Входит. Выхо-о-о-о-о-одит. Входит! И выхо-о-о-о-одит… — изгалялся Ричард, а Майлз беспорядочно сучил ногами и всхлипывал, насколько возможно выгибаясь в спине. В какой-то момент жгучее ощущение стало особенно острым, и репортер сжал губы, едва не стиснув челюсти. Если бы медбрат осознавал, что ему вот-вот откусят причинное место, испугался бы. Но вместо того тело дало естественный сигнал и произошла разрядка. Майлз от неожиданности захлебнулся. Семя пошло носом, неприятно забивая дыхательные пути, репортер замотал головой, забрыкался, отплевываясь. Его сердце забилась часто, организм пребывал в истерике.
На счастье Апшера, вскоре после оргазма Джонни Трагер вытащил пластиковую трубку из уретры, вынудив Майлза сжаться и схватиться за свои гениталии. Самым ужасным для репортера во всей этой ситуации было то, что совершенное над ним насилие отрезвило ум, но лишь сильнее раздразнило тело.
— Ну что ты страдаешь и прикрываешься, как маленький, — неодобрительно протянул Трагер. По ляжкам обоих парней пришлось по шлепку; для медбрата оный был приказом. Повернув голову и устремив мутный взгляд на Доктора, Джон опустился задом на бедра Майлза, видно, потерявшись в пространстве и чужих командах.
— Не сиди сиднем, дружок, — прошипел Рик, недобро морщась. — Нашему гостю не очень понравилась предыдущая процедура. Может, придется по вкусу нечто уже знакомое и понятное?
Вновь схватив член неуверенно протестующего репортера, Трагер бесцеремонно ткнул тем в анус Джонни. Последний, почувствовав привычные прикосновения, тут же впустил в себя чужую плоть, удовлетворенно заверещав. С нечеловеческим остервенением сумасшедший начал трахать партнера, упершись ладонями в деревянные от напряжения колени. Каталка едва ли не ездила взад-вперед под совокупляющимися мужчинами, но Доктор придерживал ее рукой, со странным азартом в глазах созерцая происходящее.
Снова охваченный неконтролируемым возбуждением, Майлз перестал видеть. Его плоть болела от слишком тяжелой, неестественной нагрузки на нервную систему и резких движений бешено скачущего на нем медбрата. Жар и скручивающаяся тяжесть внизу давали понять, что скоро из него снова выжмут все соки. Который это был раз? Третий? В тени сознания Апшер надеялся, что последний. Он устал, когда как Джонни, казалось, не иссякал, как и порождающий извращенные идеи энтузиазм Трагера.
— Хватит… — в какой-то момент вырвалось из глотки репортера, бездумно шарящего пальцами по взмыленному телу блондина. Ладони, за неимением возможности ощупать все, то и дело натыкались на влажный член.
— Что-что? Я не расслышал? — подал голос Трагер. Что-то в стороне лязгнуло сталью.
— Хватит! — всхлипнул Майлз, жмурясь и поджимая ноги в потугах замедлить остервеневшего Джона.
— Ха-ха. Слышал, Джонни? — Голос Доктора казался сочувствующим. — Нам придется прерваться. Даже жаль…
Апшер с облегчением вздохнул, когда тело парня вжали в бедра, почти остановив эти бесконечные движения и ерзания. Ноющий член стиснули мышцы сфинкера; медбрат жалобно застонал, и ему вторил репортер. А потом…
Джонни неожиданно сильно напрягся, одарив Майлза необычайно интенсивными ощущениями. Но вдруг мышцы начали стискиваться еще и еще, истошно, беспорядочно — потом неожиданно расслабились, выталкивая изнутри измученную плоть. Секундой до того что-то неприятно хрустнуло, — медбрат истошно завопил, выплевывая из себя какие-то нечленораздельные звуки, прерывисто задергался; кожу репортера обдало теплой влагой, а на живот что-то шлепнулось и скатилось вниз. В ужасе открыв глаза, Майлз увидел перед собой дергающееся в конвульсиях тело Джонни, удерживаемого Трагером за волосы. Между ног у него остался кровоточащий обрубок, толчками извергающий из себя потоки алой жижи.
— Теперь ты доволен, парниша? — садистские нотки дребезжали в голосе Доктора, подобно торжественному звону бокалов в праздничном хаосе. Злорадно скалясь, он поднял большие окровавленные ножницы, которыми и совершил экзекуцию, и на глазах у задыхающегося в шоковой агонии парня начал вонзать их в грудь и живот уже обмершего медбрата. Кровь забрызгивала руки и лицо Майлза. Он трясся, не в силах выдавить из себя ни звука. В промежности Джонни растеклось бело-красно-желтое месиво...
***
Привалившись спиной к стенке остановившегося лифта, Апшер истерично хихикал. По щекам текли слезы. Кисти рук сводила тупая боль. В щели между внешней решеткой лифта и его верхней панелью висело передавленное тело безумного доктора, на полу валялись его сатанинские ножницы. Парень очень хорошо запомнил их лязг с того самого момента, как Трагер отрезал яйца Джонни. Потом — пальцы, но уже ему, Майлзу. А теперь все кончилось. Репортер испытывал непередаваемое ликование уже от того, что хоть кто-то из его мучителей наконец сдох. Нет, теперь Майлз был уверен: не он последнее, самое слабое звено в цепи этих ужасных событий.
Утирая с лица месиво из слез и соплей, он прижал к груди заляпанный кровью блокнот, в котором окровавленным ногтем вывел:
«Как выжать сок из Трагера:
Шаг 1: Сжать».
Конец.
