DeathbyRomi — Crash
Сгорбившись, Чайльд сидит на кухонном диванчике и курит одну за одной. Руки у него всё ещё трясутся, на потерянное выражение лица больно смотреть, но Кэйа всё равно смотрит — боль позволяет чувствовать себя живым. Кем-то бóльшим, чем странное существо, потерявшееся в истории собственных болезней. — Почему я не могу его просто выпилить, — цедит Чайльд сквозь зубы и с отвращением швыряет в пепельницу чадящий, обгоревший до фильтра окурок. — Грохнуть и прикопать в поле, чтобы землю больше не марал. — Жаль, Альбедо от его смерти легче не станет, — говорит Кэйа и, хлебнув горького кофе из маленькой чашки, снова откидывается на диване. — А ты бы как поступил? — Чайльд поворачивается к нему, но с лица сразу переводит взгляд на грудь под влажной футболкой, и Кэйа физически чувствует, как его рот наполняется слюной. — Что бы с ним сделал? — Ничего. — Да он же конченый! — взрывается Чайльд. Совершенно не умеет хранить тайны. — Себя так по-ублюдски даже с врагами не ведут! А он… он… Трясясь от злости, Чайльд затыкается в опасной близости от врачебной тайны. Кэйа вздыхает, берёт из открытой пачки сигарету, щёлкает зажигалкой. — Лет на десять раньше, — он глубоко затягивается, медленно выпускает дым через ноздри, — я бы показал ему, что даже бессмертному не так-то легко выбраться из середины айсберга. Проморозил бы его до самого нутра и позаботился о том, чтобы было больно. Заставил бы пожалеть. — Ты, типа, стал пацифистом? — разочарованно спрашивает Чайльд, сжав его колено. — Завязал с прошлым? Всё из-за таблеток и болтовни с Чжун Ли? Кэйа отрицательно качает головой, и от того, как его губы медленно раздвигаются в оскале, Чайльд начинает возбуждённо ёрзать. — Я научился уважать чужой выбор. — Но Альбедо сам понимает, что этот выбор полное говно! — Понимает. — Тогда почему?! — Чайльд ложится ему на грудь, берёт его лицо в ладони, поворачивает к себе, в упор смотрит в глаза. — Он бы мог и сам! Просто подумай, какой он сильный! Да Дориан в подмётки ему не годится! — Потому что любовь не брак по расчёту. — Кэйа тушит окурок в пепельнице, пытается выдохнуть дым в сторону, но Чайльд ловит его ртом. — Выбираешь не ты. Соври, что с тобой так не было. — Было, конечно, — обиженно бурчит Чайльд и, повозившись, притирается к Кэйе теснее. — Моей первой любовью был человек, который на меня и не посмотрел бы. Он даже мой вызов на дуэль не принял! — И ты всё ещё его любишь, — тихо говорит Кэйа. — Конечно. — Чайльд утыкается ему в шею, пряча дрожащий вздох, обнимает за плечи. То, что он по-прежнему возбуждён, придаёт разговору по душам очарования. — Но это не значит, что я не люблю тебя, если ты так подумал! — Я не подумал, — успокаивает Кэйа. В склонности затрахивать печали они с Чайльдом удивительно совпадают, и это… наверное, хорошо, хотя и не очень здорóво. Но кто здесь здоров? — Но он, — Чайльд приподнимается на локте и резко двигает бёдрами; Кэйа задыхается, обхватывает ногами его талию, — никогда не пытался растоптать мои чувства, понимаешь?! — Тебе повезло. — Кэйа сжимает его челюсть, просовывает большой палец между зубов. — Нельзя пережить боль за другого, как бы нам ни хотелось. Мы можем только быть рядом, чтобы помочь, когда понадобится. Это сложнее, чем кого-то убить. Чем дольше Чайльд слушает, тем безумнее становится его взгляд и твёрже член. — Разве мы страдали недостаточно? — неразборчиво рычит он, прикусывая Кэйе палец, больно, но не до крови. — Почему и он должен страдать? Почему должны страдать невинные души?! Ответа на свой экзистенциальный вопрос он не ждёт, притягивает Кэйю к себе, целует взасос. С его языка течёт жидкая слюна, и подбородки у обоих сразу становятся мокрыми. Задыхаясь от жадности, Кэйа вертится под ним, пытается расстегнуть ширинку, но Чайльд не даёт ему перерыва, трахает его зад через джинсы так яростно, что есть все шансы кончить раньше прямого контакта. С трудом, но всё же Кэйа ухитряется стащить пояс чуть ниже ягодиц, и Чайльду этого хватает, чтобы запихать член до упора. — И ты, — тоном маньяка продолжает Чайльд, прижимая лобком его яйца так, что почти невозможно терпеть, — что бы ты ни натворил, я никому не позволю… никому… Кэйа со стоном сползает под него, чтобы впустить ещё глубже, наконец отпускает его челюсть, только чтобы обеими руками шлёпнуть по заднице. Вскрикнув, Чайльд вгрызается ему в губы и начинает трахать так размашисто, что Кэйа без разгона падает в оргазм, и почти без передышки — в ещё один. Сперма размазывается по животу под задравшейся футболкой, но Кэйе всё равно мало. Жестоко стиснув волосы Чайльда в кулаке, впиваясь ногтями ему в поясницу, он вскрикивает на каждом толчке, и это так напоминает секс, который нравился ему до. До всего, что сделало его таким, как сейчас, отняло вкус к жизни, пусть и не самой счастливой. Почти насухую член Чайльда кажется ещё больше, и от этого Кэйю ведёт, пусть он и не способен кончить ещё раз — пока. Он не хочет, чтобы это прекращалось, но когда Чайльд содрогается всем телом и засаживает ему со всего маху, Кэйю уносит — уже не физически. Эмоции плещут через край, и ему хочется ещё, больше, чтобы его трахали без перерыва, передавая друг другу, а лучше со всех сторон сразу, залили спермой… — Бля, — выдыхает Чайльд и падает на него, толкается ещё раз. Кэйа тихо стонет от удовольствия и дискомфорта, который грозит перерасти в характерную боль в заднице. Впрочем, с ней тоже связаны приятные воспоминания. — По ходу, не рассчитал… — Мне понравилось, — улыбается Кэйа и наконец отпускает его волосы, нежно встрёпывает на затылке, пропускает через пальцы. — Жду не дождусь, когда ты меня выебешь, — шепчет Чайльд, касаясь влажными губами его плеча, — натянешь на член так, чтобы я заорал. Хочу валяться в постели и ныть, что у меня жопа болит. Кэйа отчаянно трётся о его живот. Стояк пока не настолько крепкий для воплощения чайльдовских фантазий, но ещё неделя — и можно попробовать. — И ещё чтобы ты меня трахнул в горло, пока я трахаю Альбедо, или он меня… — продолжает Чайльд. Его голос становится всё тише, глаза слипаются. — Я думал, так бывает только от эссенции, но у меня… тобой… вами… передозировка… всё время хо… хочу… Не договорив, он сладко зевает и расслабляется. Прижимаясь щекой к растрёпанным рыжим вихрам, Кэйа поглаживает Чайльда по лопаткам и слушает его дыхание. Ему самому не спится, пока Альбедо без присмотра. Ещё немного, и нужно будет вернуться в спальню. У спящего Чайльда зрачки мечутся под веками, пальцы и губы подрагивают. Вспомнит ли он, что видел, кошмары или собственное прошлое — и что для него страшнее? Как бы то ни было, когда Кэйа целует его в лоб, Чайльд улыбается во сне. ~Combichrist — Throat Full of Glass
Когда он садится в автобус до Гандхарвы, погода омерзительная — словно сам город напоминает, что не ждал в гости и не обрадуется возвращению. Не очень-то и хотелось. Унылейшее место. Скорее бы вернуться в Фонтейн, где в заплёванных барах и душных кальянных никто не спросит, что у тебя между ног. Где у Дориана снова будет всё, что он пожелает, и так, как ему нравится. Запахнув куртку, он занимает своё место в конце салона, прижимается виском к стеклу. Отсюда хорошо видно Драконий Хребет и вершину горы, окутанную вихрем и вуалью снежной дымки. Даже сейчас Дориана дёргает от мысли, что она наблюдает. Знает, где он и чем занят, — и ей всё равно. Её пристальный изучающий взгляд — первое, что Дориан запомнил. Подвешенный на трубочках капельниц в сосуде, полном питательной жидкости, делающий первые шаги и униженно падающий на прожжённый зельями деревянный пол, кашляющий от тошноты в попытках принять пищу или постигающий простые и сложные навыки, он всегда чувствовал на себе взгляд матери — и страх, ничем не объяснимый, не поддающийся логике, которую он постигал с положенным усердием. В день, когда мать подала ему руку такого же жалкого, мокрого, шатающегося существа, каким в первый день жизни был он сам, Дориан (тогда ещё не имевший имени) понял, что не оправдал надежд. Не оправдал их и следующий безымянный. Три дня Дориан пытался поговорить с ним, накормить или хотя бы уложить на подстилку, но его подопечный лишь ползал кругами, ударяясь о стены, а в мутных глазах не появлялось ни проблеска сознания. На четвёртый день, когда Дориан проснулся, комната опустела. Эксперимент повторялся раз за разом. Заходя в лабораторию, Дориан обнаруживал в огромных сосудах с оживляющим раствором всё новых и новых созданий матери, и у каждого было его лицо, его волосы, его тело. Тем, кто умирал сразу или почти сразу, Дориан завидовал. Они не успевали понять, что их ждёт. Чаще всего сознания у них было не больше, чем у веток, которые Дориан ломал, спускаясь к подножью горы, и потом грел у камина, чтобы понюхать смолу. От смолы в комнате меньше пахло разложением. Мать злилась, читая записки Дориана в вверенном ему журнале, указывала на ошибки, но раз за разом Дориан их повторял — не специально. Он старался стать лучше, старался добраться до недостижимого идеала, к которому мать стремилась год за годом, пока не узнал — разум гения безграничен и непостижим. Так было написано в исследовательской книге матери рядом с заметкой о гибели очередного экземпляра. «Два по-прежнему не развивается» гласила карандашная приписка. Два. Она называла его Два. На несколько лет наступило затишье. Мать уезжала и приезжала, а Дориан работал: делал срисовки, расставлял книги, переписывал статьи, сортировал заметки — и читал описания экспериментов. Он не хотел знать, но должен был. После него умерло двадцать восемь, ещё троих он не видел. До было около сотни — мать вела записи нерегулярно, — и никого удачнее, чем он. Об этом упоминалось с сожалением. День, когда мать встретила его улыбкой, ознаменовал удачу в алхимических исканиях. Сначала Дориан подумал, что в крошечные оконца под потолком чудом проникло солнце, — и лишь потом увидел парящего в пробирке золотого дракона, такого крошечного, что мог бы уместиться в ладонях. — Посмотри! — воскликнула мать, подтолкнув Дориана в спину. — Наконец! Альбедо. Венец творения, торжество алхимии над самой жизнью! Разве он не прекрасен? Истинный гений, величайший разум, светоч… — Светоч, — заворожённо повторил Дориан. Тот, кто не отправится в утиль вскоре после рождения. Тот, кто останется с ним. Тот, к кому можно будет привязаться. Может быть. Когда-нибудь потом. Но, даже не признаваясь себе, Дориан привязался к нему с первого взгляда, — а значит, должен был спасти, вытащить из плена лаборатории. Его живучесть и гений Альбедо — разве не подходящий союз, чтобы справиться с любыми трудностями? Чем дальше, тем правдоподобнее казался план побега. А потом был другой дракон, чёрный как мрак и уродливый как изнанка благородных стремлений, — и конец всем надеждам. Когда автобус поворачивает на шоссе до Сумеру и проклятая гора скрывается за старыми деревьями, Дориан открывает чат, смотрит на фото Альбедо в галерее аватаров. Все старые. Жаль, не успел сделать с ним селфи. Остались только мутноватые снимки со скрытой камеры в номере отеля и чёрно-белое видео. Лучше, чем ничего. Смахнув галерею, Дориан открывает чат, выбирает лучшие фото из разорённой квартиры. Добавлять подписи нет смысла — Альбедо всегда лучше воспринимал язык изображений. Конечно, он поймёт посыл. Дориан приложил к этому все усилия. Выбрав лучшие фото, Дориан отправляет сообщение и добавляет контакт в чёрный список. Если Альбедо пожелает встретиться, действительно пожелает, ему придётся постараться. А пока — пока он отвержен. Только гений способен по-настоящему оценить боль предательства. ~ Многочисленные книги по современной медицине, которые Альбедо поглощал при любой возможности, утверждают, что млекопитающие (и люди, размножающиеся сходным образом) инстинктивно ощущают комфорт и безопасность при нахождении в позе эмбриона. Сопутствующие условия, такие, как тепло и давление, имитирующее тесноту утробы, усиливают положительный эффект. Лёжа с закрытыми глазами, Альбедо думает, как удивительно работают гены, если чувство комфорта передалось даже тому, кто никогда не находился в утробе. Ещё большее чудо — что он снова лежит в постели Кэйи, в полутёмной спальне, на языке привкус ягодной терпкости и мяты, а каждая клетка тела напитана теплом. Какое-то время Альбедо нежится в приятных ощущениях, но чем дальше, тем сильнее нарастает тревога. Воспоминания отрывочны, и ни одно из них не наводит на мысль, где сейчас Дориан. Где Кэйа. И где Чайльд. Они уехали вместе. Что, если Дориан… Альбедо пытается откинуть одеяло, но оно слишком плотно обмоталось вокруг. Не желая тратить время на поиски краёв, он выбирается ползком, осматривает спальню. На столике лежит только телефон Кэйи, и Альбедо босиком спешит в коридор, заглядывает во все двери. Телефон обнаруживается в ванной, пахнущий каким-то средством для чистки, хотя Альбедо не помнит, чтобы протирал его. Весь день отпечатался в памяти как перемешанные фрагменты паззла. Что, если… Нет, только не это! Альбедо торопливо осматривает пальцы, щупает лопатки, заглядывает в зеркало, но никаких признаков, что дракон вырывался наружу, не заметно. — Альбедо? — окликает Кэйа с кухни. Выметнувшись из ванной, Альбедо пробегает по коридору — и застывает в дверях. Кэйа с улыбкой прикладывает палец к губам: Чайльд спит на нём, обняв под мышками и неловко устроив длинные ноги на подлокотнике. У Альбедо чуть колени не подкашиваются от облегчения. — Думал, услышу, когда ты встанешь, — шепчет Кэйа и манит его ближе. Альбедо притыкается рядом, на самом краешке сиденья, осторожно гладит Чайльда по голове. — Давно проснулся, тихоня? — Только что. Когда мы приехали? — Часа три назад, — Кэйа перестаёт улыбаться, и Альбедо делается не по себе. — Помнишь что-нибудь? — Кофейню, тот парк над Гаванью, как Чайльд увёз Дориана в отель… — Вспомнив об изначальной причине своего беспокойства, Альбедо наконец открывает чат. — Когда он вернулся? — Скоро. — От того, как пальцы Кэйи крадутся между лопаток к затылку, зарываются в волосы, касаются кожи, у Альбедо начинает быстрее биться сердце. Так хочется пристроиться рядом с Чайльдом, прижаться к ним обоим и вернуться в блаженное забытьё. — Что случилось? — Я должен узнать, где Дориан. Ему было нехорошо. — Альбедо торопливо прокручивает список, состоящий в основном из каналов о всевозможных новостях науки и искусства; местами в хаос познания вклиниваются сообщения от знакомых. Первое и единственное послание от Дориана — серия изображений. Альбедо несколько раз растерянно жмёт на строку ввода, прежде чем понимает: абонент запретил отправлять сообщения. Что на фото, Альбедо разбирает не сразу. Несколько раз он пролистывает короткую галерею из стороны в сторону в попытках опознать место съёмки. Кран, из которого льётся вода, какой-то дым на фоне вешалки с одеждой, убогие стены вокруг кровати без постельного белья… — Что там? — спрашивает Кэйа, и только тогда Альбедо понимает, как напряжена каждая мышца. — Он написал? — Ты видел это место? — сдаётся Альбедо и поворачивает к нему экран. — Я должен знать, где оно? Взглянув на фото, Кэйа поднимает взгляд. — Это твоя квартира. Он там? — Вода включена… что, если ему плохо? — Альбедо поднимается, но Чайльд хватает его за руку, тянет к себе. — Детка, — сонно бормочет он, — как ты? — Боюсь, с Дорианом что-то случилось, — торопливо перебивает Альбедо, но как бы он ни спешил, вырвать руку выше его сил. Он так соскучился по Чайльду, по его прикосновениям, хотя они виделись совсем недавно. — Он заблокировал чат, там только фото из моей квартиры… я даже не узнал её без картин… Чайльд открывает глаза так резко, будто его ударило током. — Какого хера он делает в твоей квартире?! Растерявшись ещё сильнее, Альбедо пожимает плечами. — Что бы он там ни делал, я должен поехать проверить… — Мы едем с тобой! — Чайльд вскакивает, так и не выпустив его руку. — Кэйа! — Только сменю фу… — Некогда! — рявкает Чайльд и, сдёрнув его с дивана, тащит обоих в коридор. — Он что угодно мог натворить! — Там нет ничего опасного… — бормочет Альбедо, но Чайльд закутывает его в первую попавшуюся куртку Кэйи, подхватывает на руки и несёт к лифту. Закрыв дверь, Кэйа нагоняет их и нажимает кнопку первого этажа. — Куда мы так спешим? Я мог бы переодеться… — Вся твоя одежда испачкалась. — Чайльд прижимается лбом к его лбу. — Заедем к тебе, возьмём что-нибудь на смену. Не пойдёшь ведь ты в клинику в пижаме? — Испачкалась?.. — заторможенно переспрашивает Альбедо. Куски воспоминаний всё ещё не стыкуются. — Чем? Чайльд быстро целует его в губы, потом в нос, и этого достаточно, чтобы потерять мысль. Всё равно тревога за Дориана вытесняет всё остальное. Выскочив в зябкую ночь, Чайльд усаживает Альбедо в припаркованную на обочине машину — побитую, с затемнёнными стёклами и тесным салоном. — С твоей что-то случилось?.. — Пришлось отдать в сервис. Покатаюсь пару дней на старушке. Жизнь её потрепала, но мотор ещё будь здоров! Кэйа втискивается рядом и раздражённо шипит — колени упираются в переднее сиденье. Всё в салоне выглядит старым, потёртым от чисток, обивка салона пропахла сигаретным дымом, но мотор и правда заводится с первой попытки. Вялый от необъяснимой усталости, Альбедо клонится вбок, и Кэйа притягивает его ближе, устраивает у себя на груди. Его сердце бьётся часто-часто; прикрыв глаза, Альбедо надеется, что это из-за неожиданной пробежки. Он так устал бояться потерь, приступов и болезней. — Отдохни, — шепчет Кэйа, целует его в макушку, и пустой как бездонная яма сон крадёт ещё один кусок времени, не оставив в памяти и следа.