Чулан со швабрами

Впервые Нацумэ попал в чулан со швабрами в самом начале учёбы в старших классах — его туда затащил один из ёкаев, которые в большом количестве водились в стенах школы в Яцухаре. Старое её здание сменило много назначений — от додзё в эпоху Мэйдзи до госпиталя во время Второй Мировой — это место видело много смертей и притягивало духов как магнит. Тот ёкай был не особо сильным, но до жути зловредным. Он толкал учеников на лестнице — одна девочка упала, сломав руку, да так неудачно, что лучевая кость пропорола кожу, обнажая окровавленные острые края, — ронял на них книги в библиотеке, срывал краны. Разбитые коленки и носы, испорченные одежда и учебники, слёзы — всё это только раззадоривало ёкая. А уж когда он понял, что один из людишек может его видеть, то больше не отлипал от него. Очередная попытка Нацумэ убежать от преследований провалилась, стоило по ошибке свернуть в тупик, где было всего две двери: в туалет и в чулан. Пара секунд ушла на осознание, что он в ловушке, а потом его сбило с ног и поволокло куда-то. Хлопнула дверь, и Нацумэ остался лежать в темноте: в позвоночник впивался край полки, лицо уткнулось в вонючую тряпку. Стоило ему попробовать подняться, как послышался гаденький смех и в него полетели бутылки с бытовой химией, какие-то щётки, посыпался порошок. Нацумэ пытался ударить противника, но его кулаки встречали лишь воздух. Кое-как ему всё же удалось подняться на ноги, но дверь была заперта и не поддавалась. Тогда он попытался позвать на помощь, не особо веря, что кто-то его услышит во время урока. Вот только стоило открыть рот, как за язык ухватились склизкие пальцы. Нацумэ тут же стиснул зубы, кусая руку, по вкусу напоминающую мыло с хлоркой. Ёкай заверещал и вцепился ему в лицо, силясь расцарапать или выдавить глаза. Пара минут борьбы — и Нацумэ, весь в ссадинах и белый от порошка, вывалился из тесного чулана прямо в объятия Танумы. Тот всего лишь шёл за картами в учительскую, но, услышав возню, решил проверить и спугнул ёкая. Танума в итоге получил выговор, не вернувшись на урок: вместо этого они с Нацумэ отчищали форму последнего и придумывали легенду ссадин для Токо-сан. Зато именно тогда сломался лёд между будущими друзьями, каждый из которых всегда держался особняком.

***

Второе посещение чулана со швабрами оказалось куда приятнее. Но три вещи остались неизменными: теснота, ёкаи и Танума. Перед летними каникулами во втором классе старшей школы общим голосованием вновь решили устроить ночную проверку смелости. Как-то Нишимура по дороге домой поделился с друзьями идеей: чтобы создать атмосферу, можно самим сыграть ёкаев. В итоге они вчетвером сказали, что уезжают на рыбалку, а сами пришли в день проверки раньше остальных. Китамото решил хватать из-под лестницы мокрыми руками за щиколотки поднимающихся. Нишимура собирался с фонариком появляться из-за шкафчиков с обувью, завывая «Где моя сменка?». Тануме и Нацумэ достались роли «самураев». Они надели юкаты, достали бутафорские катаны и, когда на лестнице кто-то появлялся, устраивали сражение с вспарыванием живота. Чаще всего зрители, визжа, убегали в середине поединка, но иногда находились особенно смелые. Тогда «победитель» утаскивал «труп врага» в чулан, хлопая соседней дверью, чтобы замести следы. Внутри Танума и Нацумэ изо всех сил давились смехом, стараясь не заржать в голос и не выдать себя. Особенно трудно было сдерживаться, когда храбрецы с воплями «Они исчезли!» выбегали из пустого туалета. В один такой раз Танума, хрюкая и теряя равновесие, ухватился за Нацумэ и уткнулся носом ему в ключицы. Тот пошатнулся под чужим весом, врезаясь спиной в хлипкие полки, с которых от удара свалилось несколько полупустых бутылей. Нацумэ притянул к себе Тануму, чтобы не дать упасть, и растерянно замер: его смущали эти нечаянные объятия, где за невинным дружеским прикосновением тянулось что-то большее, но сил разорвать их не находилось. А потом Танума сделал немыслимое: поднял голову и поцеловал. Его губы были чуть обветренными и немного влажными, словно он их только что облизал, нервничая и решаясь на этот шаг, а ещё они двигались едва ощутимо, посылая по лицу и шее лёгкие мурашки. Нацумэ почувствовал и другие, ледяной крошкой ссыпавшиеся вниз по спине, напрягся и попытался высвободиться. Танума послушно выпрямился, но руки с плеч не убрал. — Ты мне нравишься, Такаши, — прошептал он. Нацумэ вздрогнул — Танума впервые назвал его по имени. Пожалуй, его впервые назвал по имени не родственник. Он обрадовался, что темнота скрывает румянец: ему было стыдно и приятно одновременно. Нацумэ соврал бы, сказав, что ничто не предвещало, — он замечал, что Танума выделяет его из остальной компании. И сам делал в ответ то же самое: поначалу из-за общей способности, но потом по иной причине, более личной. Зато, сказав, что удивлён, Нацумэ ничуть не покривил бы душой. Признание оказалось полной неожиданностью, да и обстановка, в которой оно было сделано, тоже. — Я не знаю, что ответить. Едва выдохнув эти слова, Нацумэ покраснел и опустил голову — в его бедро упиралось что-то твёрдое. Он понимал, что эрекция Танумы была вызвана их близостью и страхом из-за его молчания. Да и сам чувствовал возбуждение от прикосновения к чужому тел и от первого скомканного поцелуя — его член сейчас точно так же упирался в чужое бедро. Нужно было что-то решать, но что? Нацумэ никогда не был обычным и успел познать предательство раньше любви, потому боялся принять чужие чувства и открыть свои в ответ. Но ведь именно в Яцухаре ему показали, что такое нормальная семья и нормальные друзья. Что он не один против мира духов и мира людей. Что он тоже может быть кому-то дорог и важен. Так, может, рискнуть ещё раз? Вместо ответа на признание, Нацумэ вернул подаренный минутой ранее поцелуй, чувствуя облегчённый выдох Танумы. Оба не знали, как реализовать своё желание, — у одного был опыт только с девчонками, у второго не было никакого. Ничего интимнее рваных поцелуев и неумелых прикосновений не случилось. Но Тануме, который изрядно понервничал, хватило и этого. Он кончил, всё так же вжимаясь в бедро Нацумэ, под аккомпанемент приглушённых голосов из коридора. А потом снова сделал немыслимое. Нацумэ замер, когда тот распахнул его юкату и приспустил трусы. Он подумал, что может обжечь Тануму, обхватившего прохладными пальцами его член. Нацумэ не знал, куда деться от смущения, когда тот дрочил ему, как себе, доводя до разрядки. Но оно потонуло в волнах удовольствия; даже хватило наглости пару раз толкнуться в ладонь Танумы и снова поцеловать его.

***

Был ещё третий и много других разов, когда Нацумэ оказывался в чулане со швабрами. Он стал их с Танумой спасением от тонких сёдзи дома и холода на улице. А ещё от ревности Нянко-сэнсэя, хотя тот и называл её гневом. Эта тесная каморка видела почти всю их страсть. Когда вам семнадцать, вы живёте с родителями, в округе ни единого лав-отеля, а на улице лежит снег — не будешь выбирать, где трахаться. — Давай вместе поступим в Киодай? И снимем квартиру? — сказал как-то Танума. Нацумэ, делавший ему минет, поперхнулся. — Чего? — откашлявшись, посмотрел он снизу вверх. — Мы не потянем. — Она может быть совсем крошечной, — Танума задохнулся, когда губы Нацумэ снова коснулись головки. — После этого чулана нам ничего не страшно.