Лучший из лучших

Колчек подскочил на кровати, вскрикнул и резко распахнул глаза, вырываясь из ухватистых лап неприятного сноведения. На дворе стояла глубокая ночь: в тёмной комнате царила тишина, теперь прерываемая лишь сбитым судорожным мужским дыханием. Джейсон чувствовал, как пот, немного щекоча кожу, стекал с его лица. От пота он промок полностью, ведь сейчас, когда одеяло лежало в стороне, будучи откинутым, корпус обдало неприятным полуночным холодом. Домашняя футболка прилипла к влажному телу, повторяя все изгибы часто вздымающейся груди. Джейсон смотрел на край своей кровати, окутанный простынёй серого цвета, и с облегчением понимал, что это был просто сон. Очередной страшный сон. Интересно, какой за неделю? А за последний год? Обстановка в комнате была привычной, что успокаивало встревоженного Колчека. Взгляд упал на разбросанную по полу грязную одежду, затем на приоткрытое окно с обыденным пейзажем и знакомыми шторами, на гору пустых скомканных банок из под пива около двери. Да, это определённо была комната Джейсона. С осознанием этого он мог вздохнуть спокойно. В коридоре за дверью послышались шаги, а за тем аккуратный стук в дверь. Блять, всё-таки разбудил. — Джейсон, у тебя всё нормально? — даже в сонном состоянии Салим звучал собранно, очень вежливо. — Я слышал, как ты кричал. — Да заходи уже, чё через дверь пиздеть. — Колчек потянулся к своей куртке на полу, желая достать из кармана сигареты. Осман приоткрыл дверь и заглянул внутрь, как бы проверяя реакцию сожителя в попытке убедиться, действительно ли ему можно войти, и лишь после этого зашёл в комнату. В нос ударил неприятный запах затхлого грязного белья, прокуренных поверхностей и чего-то пропадшего. Источником последнего оказалась тарелка со сгнившими остатками запечённой курицы, судя по всему, недоеденной ещё неделю назад. Салим давно перестал обращать внимание на бардак в этой комнате. — Блять, где сигареты? — возмутился Колчек, обнаружив в кармане куртки только зажигалку. И на то, что Джейсон благополучно игнорировал все его просьбы не курить в квартире. Иракец молча подошёл к кровати, наклонился и достал из-под неё чёрную пачку American spirit, название которой даже чересчур подходило Колчеку. Как он вообще мог курить такие крепкие сигареты? — О, спасибо, приятель. — бывший морпех заметно повеселел, выхватывая из ладони Османа искомую вещь. Он несколько раз щёлкнул зажигалкой, держа её дрожащими руками, и закурил, выдыхая дым тонкой струёй, — Так-то лучше. Джейсон отвернулся и нарочно уставился в окно, лишь бы не задеть взглядом Салима. — Ты не ответил на мой вопрос. — Всё путём, просто страшный сон. — не желая затрагивать больную тему, бросил Колчек, — Мне не пять лет, чтобы ссать в кровать и звать папочку на помощь. Не знаю, нахера ты вообще пришёл. Осман понимал, что Джейсону не пять, а уже тридцать один. А также он отчётливо понимал, что посттравматическое расстройство его друга за последний год после военных событий, выходящих за рамки понимания человечества, стремительно прогрессировало день за днём. После встречи с вампирами под землёй, когда, казалось, опасность была позади, твари всё равно настигли их. В живых остались только Джейсон и Салим. Последний был вынужден оставить товарища в трудную минуту, ведь дома его ждал взволнованный сын. Выбора не было, но Осман до сих пор сожалел о том, что всё случилось именно так. Колчеку пришлось пройти через всё самому: после шестичасового допроса и того, как военный привёл себя в порядок, потратив время на сон и еду, его в срочном порядке отправили на психологическое обследование за счёт министерства обороны США. Расстройство специалист диагнозировал не сразу, а спустя некоторое время еженедельных консультаций, спустя три месяца. Именно с того момента Джейсон перестал быть морпехом силовой разведки и старшим лейтенантом — печатная надпись "негоден" в его досье перечеркнула все планы на жизнь и надежды на будущее. За это время Салим с Колчеком успели связаться, как и хотели с момента расставания, и Джейсон решил навестить Османа в Лондоне, куда тот перебрался вслед за сыном, бросив службу. Внутренние страхи одинокого старческого будущего, признаться честно, не давали Салиму покоя, поэтому он решил находиться с Зейном хотя бы в одной стране, чтобы у отпрыска было меньше отговорок от посещения отцовской квартиры. Где-то в глубине души Осман понимал, что ему нужно сконцентрироваться на своей жизни, ведь сын давно вырос: его занимала учёба в университете, подработка и, в конце концов, быт в отдельной квартире, в которой он, скорее всего, поселился с девушкой. Иракец долго привыкал к жизни в другой стране и совершенно незнакомой культуре, но когда приехавший в гости Джейсон со своей белозубой широкой улыбкой заявил, что мог бы остаться здесь, в Лондоне, всё как будто в миг стало легче. Решение это было принято совершенно спонтанно, и вот теперь уже целый год они жили вместе, чтобы Колчеку не пришлось тратиться на отдельную квартиру. Он поселился в комнате, которая изначально была предназначена для Зейна, на случай, если сын когда-нибудь захотел бы погостить у отца. — Ты кричал во сне, Джейсон. — более непористо ответил Салим, — Тебе будет лучше, если ты доверишь свои кошмары кому-то близкому, а не только своему терапевту. — Да откуда ты, блять, знаешь, что мне будет лучше? — тут же завёлся Колчек, вытаскивая сигарету изо рта, — Если бы я хотел облегчить себе жизнь, то давно рассказал! Дым от сигареты почти сиял в свете луны из окна. Джейсон резко затянулся, зашёлся тихим кашлем. Осман знал, что его упрямый сожитель будет противиться и плеваться желчью, потому был готов к такому исходу. — Да и я не уверен, что тебе можно доверять такое — вдруг начнёшь пиздеть чё-то про Шайтана и прочую религиозную хуйню? — Колчек наконец-то взглянул на Салима, слегка приподняв одну бровь вверх. — Мне Аллах не поможет. Или в кого ты там веришь? Иракец глубоко вздохнул. — Я, конечно, убеждённый мусульманин, но не настолько, чтобы навязывать свою веру американцу христианину. — спокойно проговорил Осман и слегка ухмыльнулся, отвечая взглядом почти чёрных глаз на взгляд сидящего напротив, — Католику или протестанту... Или в кого ты там веришь? Колчек залился непринуждённым смехом, иногда прерываясь на сухой кашель. Поддаваясь веселью Джейсона, Салим не смог сдержать широкой улыбки. Каждый звенящий смешок Колчека лился бальзамом на сердце, наполняя мирную жизнь военного до мозга костей радостью и верой в благополучное будущее. Привыкать к обычной жизни было сложно, но вместе они справлялись, как казалось Осману. Не без проблем, не без помощи Аллаха, но справлялись. — Боже, храни блядскую Америку! — притворным победным тоном выкрикнул Джейсон, поднимая сжатый кулак вверх, — Подъёб засчитан, умник. В комнате повисла пауза. Колчек потушил об язык прилично сгоревшую сигарету и кинул её куда-то в сторону окна — та ударилась о стену и приземлилась на пол, оказавшись в компании нескольких десятков таких же бычков. Джейсон изменился. Самодовольство, наглость и грубость никуда не делись, ведь без них Колчек не был бы Колчеком, но его эмоциональный фон действительно поменялся: он часто выглядел подавленным и уставшим. В бывшем морпехе почти не осталось интереса ни к чему, кроме алкоголя и сигарет. Он часто уходил в свои мысли, пугался громких неожиданных звуков и не читал новости. Средства массовой информации пестрели заголовками о войне, которая продолжалась до сих пор. Джейсона раздражало любое упоминание и того, что произошло с ними под землёй. Но Салим понимал, что это нормально для человека с ПТСР, так как перечитал уйму информации об этом заболевании, когда Колчек соизволил озвучить ему свой диагноз. — Джейсон. — Осман нарушил тишину, стараясь говорить как можно спокойнее и аккуратнее, — Могу я узнать, что тебе снилось? Улыбка в тот же момент испарилась с лица бывшего морпеха, словно её там и не было. Иракец ожидал лицезреть привычную реакцию. Ожидал, что обладатель комнаты покроет его трёхэтажным матом, раз тот не понимает с первого раза, и прикажет убираться. Ожидал любого проявления негодования, но не того, что произошло в итоге. — Ты ведь всё равно не отъебёшься, да? —спросил Колчек и съежился, будто желая спрятаться или уменьшиться в размерах: поджал ноги под себя, правой рукой обнял собственную талию, а левую облокотил на колено, поднеся сжатую в кулак ладонь ко рту, — Раз уж ты так хочешь быть моим "близким", то окей, хуй с ним. Но если ты пизданёшь чё-то, что мне не понравится — пойдёшь отсюда нахуй, понял? — В список того, что тебе не понравится, входит упоминание Аллаха и мусульманской культуры в целом? — Да завали ты уже, блять. — Мгм... — одобрительно кивнул Салим, соглашаясь с установленными условиями, — Конечно, я всё понял. Он мягко улыбнулся уголками губ, когда Джейсон презрительно прыснул в ответ на его последнюю фразу. В какой-то мере Осман умилялся такому количеству грубых слов и напускной агрессии, но был совершенно не против, если Колчеку от этого становилась легче делиться с ним своими переживаниями. "Если стал наковальней — терпи, а если стал молотом — бей." — гласила одна арабская пословица, и Салим подчинялся данной мудрости, ведь жизненный опыт предков ещё никогда его не подводил. — Я не желаю тебе зла, Джейсон. Всё в точности наоборот. — Интересно, ведь сейчас у меня в руках нет винтовки. — горько усмехнулся Колчек. Бывшему лейтенанту было сложно собраться с мыслями. Он чувствовал на себе внимательный взгляд тёмных глаз Османа и не мог смириться с этим ощущением, ведь вместе с ним испарялась вся спесь и желание поставить этого ёбаного иракца на место, окутывая себя грубостью и едкими шутками. За всеми словами товарища чувствовалось понимание и... Сочувствие? Этот факт с треском разрушал эмоциональную оборону, оставляя Джейсона без своей излюбленной защитной реакции, а он без неё словно жук без хитинового покрова — такой же мягкотелый, практически неспособный к жизни. — Мне снились ребята. — подал голос Колчек, и Салим без уточнений понял, о каких "ребятах" идёт речь, — Их смерть. Я ничего не смог сделать. В памяти всплыл насыщенно-красный цвет гибели его бывших товарищей по команде: кровь, плоть, лопнувшие сосуды в глазах. Вспомнились былые времена. Живой Никки, который много раз сжимал его в дружеских объятиях и прикрывал в бою, а затем Рейчел со своим властным отношением к морпехам, которую любил Кей, и самодовольный напыщенный Эрик. Они были почти спасены. — Снилась твоя смерть. — голос Джейсона предательски дрогнул, брови сошлись к переносице, — Мне пиздец как жаль, Салим. Я пытался спасти тебя, понял? — Я понимаю, что это... — ответил Осман, откликаясь на своё имя, но сидящий напротив резко прервал его. — Слышишь, я пытался! Этих тварей было, блять, слишком много, просто дохуя! — по измотанному напряжением лицу Колчека покатилась слеза, — Каждая из них мечтала откусить тебе пару конечностей или того хуже, я просто не мог справиться в одиночку! А потом... Блять! Осознав, что произошло, Джейсон стыдливо отвернулся, накрывая рукой глаза с влажными ресницами. Его лицо покраснело то ли от стыда, то ли от быстро смазанных слёз. Слабак. Сраный идиот, конченый придурок! Разве мог бывший старший лейтенант, имевший идеальное личное дело и прозвище "лучший из лучших", хладнокровно убивавший людей, не жалея врагов ни на йоту, сидеть и реветь перед человеком, родом из страны, до сих пор находящейся в военном конфликте с его Родиной? Колчек отлично представлял, буквально ощущал презрение, с которым на него смотрел иракец. Наверняка Осман откровенно посмеётся над его ничтожностью, жалея, что вообще отреагировал на очередной ночной кошмар своего сожителя. Повисла тишина. Тягучая, как будто липкая, не дающая шанса на малейший ошибочный звук. За всю свою жизнь Салим никогда не был в такой глубокой растерянности и чувствовал стыд из-за того, что не знал, как именно действовать в этой ситуации. Представлять плачущего Колчека было сложно и не нужно, поэтому иракца никогда не посещали подобные мысли. Конечно, он понимал, что у всех людей есть эмоции, но видеть своего вечно саркастичного и агрессивного товарища в слезах было непривычно. Сколько же боли он терпел всё это время? Джейсон чувствовал вину из-за такого идиотского проявления своей слабости. Бывший лейтенант не планировал плакать даже перед своей грёбаной смертью, перед смертью близких ему людей, но сейчас пустил слезу из-за какого-то ночного кошмара... Это звучало до безумия стыдно и глупо. Открыть глаза и оторвать от лица вспотевшую ладонь казались невыполнимыми действиями, ведь тогда пришлось бы взглянуть на подозрительно затихшего Салима. В голове внезапно всплыло воспоминание: повсюду грязь и глубокие пещеры, кишащие вампирами, тёплая рука на плече. "Придёт время, и ты будешь нуждаться во мне больше, чем я в тебе." Желая провалиться сквозь землю, Колчек признал, что Осман был прав. — Кажется, ты обещал держать меня за руку. — будто само собой вылетело вместе с нервным смешком. Раз позориться — так позориться до конца. Позже он обязательно пожалеет об этом. — Ты не будешь против? — как всегда тактично уточнил иракец, получив в ответ отрицательное, разочарованное в себе мотание головой. Джейсон протянул вперёд свободную руку, ожидая ощутить прикосновение в ответ, но вместо этого почувствовал, как чужие ладони сомкнулись за его спиной. Оказавшись прижатым к тёплому крепкому телу, Колчек открыл глаза. Взгляд упал на мужское плечо, затем на ворот домашней тёмно-зелёной футболки. Салим пах ненавязчивым ароматом какого-то кондиционера для стирки, гелем для бритья и, почему-то, свежим хлебом. Наверное, купил его сегодня утром. В объятиях Османа было спокойно, уже совсем не тревожно и даже не стыдно. — Это не твоя вина, Джейсон. — полушёпот прозвучал где-то чуть выше уха, — Ты сделал всё правильно. Главное, что теперь ты в безопасности. Слёзы вновь подступили к глазам, а через секунду полелись по щекам, тут же впитываясь в чужую футболку. Колчек одновременно обожал и ненавидел почти мистическую проницательность и  способность иракца к умению подбирать нужные слова в нужный момент. Руки Колчека обхватили мужскую спину в ответ, и это стало спусковым крючком; это означало полную открытость и доверие со стороны Джейсона, его злополучную слабость, которую тот наконец решился показать хоть одному человеку. Салим слегка поглаживал плачущего по затылку, тихо напевая на арабском что-то, по звучанию напоминающее колыбельную, и Колчеку больше не было страшно за проявление своих искренних эмоций. На следующий день в комнате Джейсона над кроватью появился позолоченный амулет Хамса, подвешенный за гвоздик на такую же золотистую цепочку. В мусульманских традициях значением данного оберега считалось притяжение к обладателю удачи и благополучия, способность излечивать любые болезни. Салим понимал, что кафиры едва ли могли рассчитывать на помощь Аллаха, да и использование амулетов среди мусульман зачастую расценивалось как многобожие, но ему просто хотелось верить в то, что он смог внести хоть какой-то вклад в пусть не скорое, но возможное выздоровление Колчека.