Лучший из лучших

Вспоминать арабские колыбельные, исполняя их вполголоса, пришлось недолго: приятный слуху баритон Салима очень успокаивал, поэтому Колчек уснул довольно быстро, не проворочавшись с бока на бок и десяти минут. Сам иракец не смог заснуть даже тогда, когда время перевалило за двенадцать часов ночи. Мужчина молча лежал рядом со спящим другом, улавливая периодические проявления его ночной миоклонии. При каждом вздрагивании Джейсона Осман тянулся к нему, чтобы положить руку на плечо, запястье или талию в попытке успокоить и сохранить чужой сон. Если уж не собственный, то пусть хотя бы чей-то отдых будет эффективным. Вспоминая о предстоящем рабочем дне, Салим всё же решил, что лучше бы ему тоже как можно скорее лечь и вздремнуть по меньшей мере пару часов. Он неохотно встал, дошёл до ванной комнаты, открывая дверь и нажимая на выключатель света аккуратно, так, чтобы ни в коем случае не разбудить видящего десятый сон. С надеждой найти оставшиеся таблетки снотворного иракец открыл ящик тумбочки под раковиной, затем расстегнул небольшую сумочку с медикаментами и наконец извлёк заветную баночку, но в ней, как назло, ничего не осталось. Совершенно рефлекторно мужчина повернулся к мусорному ведру, чтобы выкинуть бесполезный пластик, как вдруг его взору предстало полотенце, испачканное красными разводами. О том, что это была кровь, размытая водой, Осман догадался сразу: отставил в сторону банку из-под таблеток, достал кусок ткани и внимательно разглядел, чтобы убедиться в своей правоте. На дне мусорки обнаружилось слегка окровавленное лезвие. Неужели с Джейсоном что-то случилось? Почему он не рассказал? Возможно, брился и порезался, а полотенце с лезвием выкинул машинально, разозлившись. Ничего страшного. Или... Нет! Этого просто не могло быть. В ту ночь иракец всё-таки не смог уснуть, ведь голова битком заполнилась тревожными мыслями, перетирающими разум в гниющую труху. Салим думал. Очень много думал, гадал и искал причины, не решаясь спросить прямо, целых два мучительных месяца. Осень плавно подходила в концу; ноябрь принёс с собой холода, подарил Лондону туманные утра и дождливые дни. Не то, чтобы мужчине не нравилась такая погода, просто он до сих пор к ней не привык, зачастую вспоминая без устали палящее иракское солнце, шепчущий под ногами песок. Он бы никогда не вернулся в родную страну. Там, далеко позади, было невыносимо сухо и жарко, душно, а здесь — холодно и сыро до самых костей, но так живо. Так свободно. Здесь хорошо Зейну, хорошо Джейсону, а значит хорошо и Салиму. Осман переживал за Колчека, по-прежнему на слишком долгое время закрывающегося в ванной. Настораживающие находки, в итоге специально оставшиеся нетронутыми, дабы не выдать заставшего их, не давали покоя. Мужчина знал, что при психических расстройствах люди могут наносить себе увечья, поэтому не мог не задумываться о таком варианте, пусть и надеясь, что правда окажется иной. Он старался уделять своему другу больше внимания, оказывать помощь и бесконечно наблюдать, исследуя реакции, жесты — все малейшие детали чужой души, проявляющиеся наружно. Пусть сожитель на первый взгляд и вёл себя достаточно непринуждённо, Салима не покидало ощущение приближающегося плохого события. Будто наступала некая катастрофа, которая должна была разрушить не совсем стабильное, но всё же спокойствие, царившее в доме. Не зря отец говорил, что сердце видит раньше глаз. И, о, Аллах, лучше бы предок рода Османов ошибался. Однажды вечером у Джейсона зазвонил телефон. Вибрация средства связи нарушила почти идеальную тишину на кухне, заставив металлический корпус биться о поверхность стола. Иракец, который сидел неподалёку, вздрогнул от неожиданности и оторвался от чтения книги. Колчек, занятый старательным поиском чего-нибудь съедобного в холодильнике, даже не обернулся в сторону инородного звука. — Джейсон, тебе звонят. — аккуратно подхватив устройство, мужчина протянул его в сторону обладателя. — И чё? — небрежно бросил бывший лейтенант и усмехнулся, извлекая из холодильной камеры небольшую банку пива, — У меня тут перекус, вообще-то. Ответь и пошли куда подальше, если ничего важного. Удивляясь внезапному доверию, Салим взглянул на экран телефона, где был отображён неизвестный набор цифр. Палец скользнул по гладкому стеклу, смахивая зелёный кружочек вправо. — Да? — Кхм, эм... — на другом конце раздался нервный хмык. На пару секунд повисло молчание, будто звонящий пытался собраться с мыслями, а затем довольно бодро полилась женская речь,  — Привет, Джей. Как-то совсем у тебя голос поменялся за прошедшие годы! Долго не отвечал так, до сих пор не записал мой номер? — Здравствуйте. Извините, это не Джейсон. — Осману пришлось прервать беспечный поток слов, пока он не услышал что-то, предназначенное не для его ушей, — Хотите, чтобы я передал ему трубку? — Ой! — смущённо осеклась девушка, — Неловко вышло. Да, давайте! Теперь прилично заинтересовавшись словами друга, американец оставил уже вскрытую тару с алкоголем и поспешил перехватить телефон в свои руки. Губы обронили строгое, даже почти официальное приветствие. — Наконец-то, это ты! — на миг затаив дыхание, бывший морпех ощутил раздавшийся резкой болью в груди мышечный спазм сердца, — Я почти успела обидеться, понял? Какого хрена меня нет в списке твоих контактов? Ещё и самостоятельно ответить не соизволил! — И тебе привет, Грейс. — всё, что смог выдавить из себя мужчина, узнавая резкость выражений своей сестры. Судя по дикому щемящему чувству ностальгии, она совсем не изменилась: осталась такой же бойкой, шумной и энергичной девчонкой, какой была в двенадцать лет, когда Джейсон видел её в последний раз. Потом служба в армии, война и грёбаный подземный храм с чудовищами — ничего необычного. За все годы, прошедшие вдали друг от друга, дочь семьи Колчеков нехило подросла. Посредством нехитрых вычислений лейтенанту удалось выяснить, что в последний день рождения ей исполнилось двадцать пять. А он ведь даже не поздравил сестру с таким знаменательным днём... И со всеми предыдущими праздниками тоже. — Ладно, я прощу тебе данный казус. — самодовольно хмыкнула девушка, громко усмехаясь в микрофон телефона, — В конце концов, у меня тоже не было твоего номера довольно долгое время, пока мама насильно не всучила его мне. — Ты позвонила мне спустя несколько блядских лет, чтобы пиздеть о ней? — раздражение являлось совсем не той эмоцией, которую мужчина должен был проявить в подобной ситуации, но лишь одно упоминание их непутёвой мамаши вызывало желание сбросить вызов и швырнуть устройство в стену, чтобы избавиться от ещё одного источника отголосков прошлого. Но, хуй знает, к сожалению или к счастью, сама Грейс была этим самым отголоском; была прямым участником не самых приятных событий жизни, которого Колчек любил. Где-то глубоко в сознании он знал о неизбежности семейного воссоединения, но разве можно было хоть как-то ментально подготовить себя к такому пугающему событию, когда порой бывшего военного корёжило от внезапных рокочущих звуков или простого вида сырого мяса? — Мне тоже не очень понравился её внезапный охуительный интерес к моей персоне, знаешь ли, — судя по лёгкому шипению в трубке, девушка выдохнула изо рта сигаретный дым, — Именно поэтому я звоню тебе отнюдь не просто так. — А я уж подумал, что ты соскучилась по своему любимому старшему брату. — желая ударить себя по голове, чтобы вправить дурной мозг, съязвил Джейсон. Яркие оттенки чувств, которые он испытывал, безнадёжно смешались между собой, превращаясь в мерзкое коричнево-серое мессиво. Он не должен был говорить такое! Не должен был говорить с единственным родным человеком так нагло и грубо, по крайней мере, уж точно не после того, что сделал тринадцать лет назад. — Ты бы поменьше выёбывался, любимый старший брат! — сестра, не оставшись в долгу, едко плюнула ответом прямо в душу. Яблоко от яблони, похоже, упало слишком близко, к самым корням, — Даже к своему тридцати одному году не научился выбирать выражения, придурок. А я надеялась, что жизнь вне нашего персонального дурдома сделала тебя серьёзнее. — Блять, извини. — совсем не обижаясь на бессовестно брошенное оскорбление и злой женский тон, хмуро ответил былой лейтенант, испытывая, скорее, острое чувство вины, — Я реально идиот. Морпех ненавидел весь грёбаный человеческий род и природу, которая решила, что наделить представителей homo sapiens разумом — отличная идея. От возможности мыслить появлялись одни проблемы, наваливаясь друг на друга, словно костяшки в домино. Иногда мужчина радовался своей необразованности, ужасаясь тому, как же тяжело, должно быть, жилось Грейс или Салиму: сообразительные, умные бедняги! К сожалению, отсутствие высокого интеллектуального развития не спасало от базовых навыков извилин внутри людских черепушек, ведь такие вещи, как память и психика по-прежнему существовали. Джейсон без угрызений совести избавился бы от них при первой же возможности, даже оставшись овощем на всю жизнь, только бы не лицезреть сейчас того, что было в прошлом. Перед глазами словно материализовались, перемещаясь во времени, те самые давние события: серая, грязная, маленькая и душная квартира, почти невыносимая боль в мышцах и более нестерпимая только в сердце, тусклый, словно непонимающий взгляд матери, контрастирующий с полными слёз глазами сестры. Вещей с собой было немного, всего-то пара футболок, штанов и потрёпанная разрисованная кепка, а надежд на светлое будущее — ещё меньше. Зато в армии был более строгий режим, иллюзия порядка, общности и братства. Не хватало только Грейс. Девочка была разбита, умоляла брата передумать и не оставлять её наедине с матерью, но Колчек проебался. И этот проёб, пожалуй, был самой ужасной ошибкой в его жизни. Не считая собственного рождения, конечно, но тут просчиталась, скорее, его матушка. — Как ты там, мелкая? — тон Джейсона смягчился, формируя нежный акцент на последнем слове. Морпех никогда не был особенно силён в проявлении заботы, так что данный факт можно было считать успехом. До жути не хватало знания о состоянии родной сестры, новостей о её новой взрослой жизни. Мужчина только сейчас понял, насколько сильно ему не хватало внимания единственного любимого члена семьи за все прошедшие в неведении годы. — Только давай без этого, ладно? — эмоциональная игра голосом всегда была особенностью Грейс, которая выдавала её с потрохами. Брату показалось, что девушка, нахмурившись, смутилась и немного успокоилась, — У тебя будет шанс потрепаться со мной о жизни, не переживай. Я же сказала, что звоню по делу. — С тобой что-то случилось? — волнение американца моментально окутало пространство вокруг, пропитывая его насквозь, словно кусок ткани, и, кажется, задело Салима, который вновь оторвался от чтения. Брюнет аккуратно выглянул из-за книжных страниц, оценивая ситуацию. Колчек выглядел обеспокоенным и судорожно теребил пальцами край домашней футболки. Кто эта девушка? Кем она приходилась его другу? Почему Осман никогда не слышал о ней? В голове мужчины появлялось всё большее количество вопросов, но он терпеливо ждал подходящего момента, чтобы спокойно задать их в нужном порядке. — Да уж, блять, случилось. Но не со мной. — процедил в ухо женский голос из телефона, — Отец умер, Джей. Неделю назад, его нашли соседи. Ты же знаешь, мама ни за что бы сама к нему не пошла. Сердце пропустило несколько глухих ударов и, кажется, вовсе выпало из грудной клетки, больно ударяясь о рёбра. Джейсон часто вспоминал о своём родителе, видел его в ночных кошмарах и обсуждал на сеансах психотерапии, но никогда не задумывался о его смерти. Отец и мать как будто бы всегда существовали где-то на заднем плане жизни морпеха, словно всегда должны были существовать. Мужчина и вовсе забыл, что они тоже люди, а не монстры, испоганившие собственный быт, быт своих детей. — Спился? — холодное предположение, опирающееся на здравый смысл. Глава семейства Колчеков пил всю свою ничтожную жизнь, поэтому лейтенант совершенно не удивился бы, если тот умер от цирроза печени или от рака желудочно-кишечного тракта. — Естественно. — глубоко вздохнув, ответила сестра, — Сердце не выдержало. Да и старый он был уже. Диалог прервался на задумчивое молчание. Джейсон знал, почему в связи с произошедшим чувствовал облегчение и сошедшую с души огромную каменную глыбу, но совершенно не понимал, откуда взялась ещё одна тяжесть, сменившая былую. Откуда взялась боль? Мужчина всегда считал, что этот конченый ублюдок, который по воли судьбы стал его отцом, заслуживал смерти за каждый глоток крепкого алкоголя, за каждый удар, остававшийся синяком на коже, за каждое бессовестно брошенное грубое и мерзкое слово. В конце концов, за все психические и физические травмы, нанесённые их семье. Так откуда в, казалось бы, почти иссохшем сердце бывшего лейтенанта взялась тоска по ненавистному человеку? — Нужны деньги на похороны. И ты нужен тут, дома. — последнее сказанное девушкой слово Колчек предпочёл бы вычленить из её речи, разобрать на буквы и растворить их в воздухе, стереть со страниц алфавита, — Пожалуйста, приезжай, Джей. — Приеду. — сухо ответил мужчина и, потеряв весь настрой на разговор, сбросил вызов, не попрощавшись. Наверное, это было слишком жестоко по отношению к сестре. Вот же идиот. Салим не решался подать голос изнуряюще долгие несколько минут, казавшиеся вечностью. Он сидел молча, понимая, что произошло то самое — плохое, страшное, о чём он подозревал, чего ждал с тревогой на сердце. Телефон стукнулся корпусом об угол стола, а затем стеклом о пол, когда Колчек небрежно выпустил предмет из ладони, слегка откинув в сторону. Плевать на сохранность. Если понадобится, то купит новый, а если не купит — может и к лучшему. Мужчина развернулся к другу стыдливо, нарочно медлительно, словно нашкодивший ребёнок, понимающий, что его ждёт суровое наказание. Осман не был его родителем и не собирался устраивать никаких расправ, его не стоило бояться, но Джейсон был напуган. Был напуган внезапной лавиной эмоций, осыпавшейся на него. В его голове уже давно поселился страх утомить иракца бесконечной чередой негативных событий, которую он тянул за собой, словно цепные кандалы с чугунным шаром на конце, словно проклятье. В жизни Колчека было огромное количество шансов отдать себя в объятия смерти, избавить близких людей от лишних страданий. Зачастую гибель была лишь на шаг позади: холодным дыханием опаляла шею, такими же ледяными когтистыми пальцами хватала за части тела, царапая почти игриво. Шрамы остались до сих пор. Почему же непутёвый военный просто, блять, не умер? — Джейсон, произошло что-то серьёзное? — наконец спросил Салим, вглядываясь в чужие светло-карие глаза, застеленные пеленой растерянности, горя и злополучного страха. — Это просто... — промямлил бывший лейтенант, и его взгляд метнулся вниз, прямо к ламинату под ногами, — Это пиздец, понимаешь? — Что такое, daw' eayniun? — как на духу выпалил Осман, снова используя слишком интимное и нежное слово в обращении к сожителю, вскочил со стула и оказался напротив мужчины, — Не удерживай других от того, чему следуешь сам, прошу тебя. Расскажи мне. Чувствуя тёплые пальцы чужой ладони, аккуратно цепляющие его руку, морпех размяк и, конечно же, сдался, не осмелившись отстраниться. Для этого понадобилось бы чересчур много моральных сил, а на сегодняшний день они заканчивались. — Мне звонила младшая сестра. Сказала, что наш отец наконец-то умер. Недавно. — глотая, претерпевая вот-вот норовившие политься слёзы, сквозь зубы процедил Джейсон, тут же оборвав попытку Салима вставить своё слово, — Я знаю, что ты хочешь сказать, поэтому не надо. Дослушай. Папаша был полным дерьмом, ясно? Как человек, как родитель — дерьмо! Я, сестра и мать пережили много всякой отвратительной хуйни, которую он вытворял! Не смей жалеть его, а уж тем более, блять, соболезновать мне! Крепко вцепившись в мужские предплечья, к счастью, закрытые тканью кофты, иначе на коже обязательно остались бы отметины от ногтей, Колчек повысил голос, потерял контроль над ситуацией. Шрамы на ногах и животе, казалось, снова налились кровью, дали знать о себе раздражающим зудом. Лейтенант с гораздо большим желанием содрал бы кожу со всех своих имеющихся на теле ран, чем вскрыл древнюю застоявшуюся душевную язву, не дающую покоя уже долгие годы. Но, к сожалению, жизнь распорядилась иначе. — Я понял, Джейсон, не волнуйся. — ровным голосом размеренно заверил иракец, но нахмуренные напряжённые брови выдавали почти идеально замаскированную нервозность, — Понимаю, что сложно не волноваться сейчас, но я рядом. И я готов разделить с тобой всю боль, если в этом есть необходимость. — Тебя ждёт охуеть какая тяжёлая и долгая история, Салим. — оторвав руки от чужого корпуса, прошипел морпех и сделал несколько неуклюжих шагов назад, нечаянно упёрся спиной в стену, ощущая себя беззащитным зверем, загнанным в угол. — В нашем распоряжении достаточно много времени. — парировал Осман, заставляя товарища вновь отогнать все сомнения в сторону и погрузиться в глубокую пучину детских тревожных воспоминаний.