Новая Сойка. Из реальности в книгу.

      Раздаётся чей-то оглушительный крик. Я стою, не в силах пошевелиться. Глаза полные страха и слез, все еще прикованы к мертвому телу. Шок. Все звуки вокруг слились в какую-то бессвязную кашу. Я не знаю, что мне делать. Все плывет перед глазами, то ли от слез, то ли из-за чего-то еще. Мне приходится моргнуть не один раз, но окружающая среда все еще похожа на мутное пятно. Через секунду я вообще не могу различить предметы. Чувствую, как земля уходит из под ног. Я не пытаюсь схватиться за перила, чтобы удержаться. Просто позволяю своему телу упасть на белый ковер из снега. Пустота проникает в сознания, а я даже не пытаюсь этому сопротивляться. Какая теперь разница? Я потеряла смысл, мне больше не за кого бороться. ***       Прихожу в себя в госпитале, а точнее в мед корпусе. Сразу же поднимаюсь с кровати. Голова предательски звенит, а в руке видна иголка с трубкой, по которой течет что-то мутное из капельницы. Я освобождаю руку от иголки и прочих проводков. С трудом поднявшись и покачивась в разные стороны, как последняя пьяница, я направляюсь к двери. Дергаю за ручку. Заперто. С каких это пор мою палату стали запирать? Есть только одно разумное объяснение, палат, да и, скорее всего, весь дом перестали быть моими. Беззвучно ступая, возвращаюсь в кровать, и, надо сказать, во время. Слышу, как щелкает дверной замок. Машинально оглядываюсь в поисках того, что поможет обороняться, но комната пуста. Я совершенно не представляю, кто сейчас войдет в эту комнату, но в любом случае, я должна быть готова к встрече. Прижимаюсь вплотную к спинке кровати, подобрав по себя ноги.       Через секунду дверь открывается, и в комнату входят два миротворца, правда, у них на голове нет шлемов, а на рукаве чуть выше локтя, где должен быть герб Капитолия, теперь черная заплатка. Они осматривают комнату внимательными взглядами и, убедившись, что все в порядке, стучат в дверь. Она снова открывается из-за нее показываются прямые седые волосы, а после и их обладательница. Она медленно входит и, присев на стул рядом с моей кроватью, кивает миротворцам, и те уходят. - Здравствуй, Давина, - в словах Койн слышится неприкрытая радость. Интересно, что смогло ей так поднять настроение, наверняка младенцем позавтракала, вот и ходит довольная, как мартовская кошка. - Как ты себя чувствуешь?       Смотрю в одну точку, делая вид, что кроме меня в комнате никого нет. - Давина, - она чуть повышает тон, явно недовольная, что ее игнорируют. Не торопясь поднимаю взгляд, пытаясь заметить на ее лице хоть какие-то признаки человечности, но ничего подобного, лишь холодное безразличие. - Что вам нужно? - хотелось сказать эту фразу громко и с вызовом, но вышел лишь шепот. - Я хотела узнать, как твое самочувствие, - Ну конечно же, ее величество решило лично проверить не сдохла ли девчонка, которая вечно мешается под ногами. Она выжидающе смотрит, наверное, ожидая ответа. Но после минуты молчания тяжело вздыхает, поджав при этом губы. - Что же, понимаю, тебе тяжело, - замечаю с каким наигранным пониманием она это произносит, - Но я просто хотела тебе сообщить, что Финника похоронили в его родном Дистрикте, как полагается сов семи почестями. - Что? - неожиданно ко мне вернулся и голос и способность связать несколько слов в предложение. - Похороны состоялись без меня? - Мне тяжело это говорить, - она прочистила горло, - Но мы не смогли отложить похороны, сейчас есть дела куда важнее... - Важнее? Что за чушь?! За одни сутки ничего бы не изменилось. Неужели, нельзя было подождать? Я была обязана присутствовать. - Сожалею, но ты даже не родственник... - Слова будто нож, распоров острым лезвием кожу, глубоко вонзились в сердце.        Я ему никто. Он мне никто. Мы чужие люди. - Так нельзя! - я подалась вперед, а Койн словно получила пощечину, вскочив со стула, она скрылась за спинами враче, которые так внезапно обступили меня со всех сторон. Я попыталась сказать, что все в порядке, но они приняли это как признак сопротивления, кто-то сказал, что мне нужно успокоительное. Я побледнела. Только не успокоительное. Не за что не вернусь в ужасный мир воспоминаний. - Не нужно ничего колоть, я в порядке, - я, как могла, пыталась вразумить враче словами, мольбами, криками, но никто и не думал меня слушать. Руку пронзила острая боль, и я поняла, что сопротивляться больше нет смысла.       Силы быстро покинули меня. Глаза сомкнулись, но я все еще была в сознании, все еще могла расслышать, что происходило вокруг. Среди невнятных слов в пол голоса. Я смогла услышать лишь один. - Как только придет в себя, приведи ее ко мне в кабинет.       Это были последние слова, потом меня настигла тишина, и темнота поглотила меня. ***       Взрыв. Звон в ушах. Тишина. Подсознание будто нарочно раз за разом прокручивает самое ужасное воспоминание. Каждый раз я словно умираю вместе с ним. И даже желая по скорей проснуться, разум не хочет отпускать меня из пучины мучений.       Проснувшись в холодном поту, я была не удивлена ощутив мокрое пятно на подушки. Сон теперь стал как самый страшный кошмар.       Тусклый свет исходящий от настольной лампы, которая каким-то волшебным образом появилась здесь, не мог осветить дальние углы комнаты. Услышав звук замочной скважины, я даже не сдвинулась с места. Вошедший встал возле моей кровати, словно ожидая, когда я обернусь. Игнорирую пристальный взгляд, я продолжила смотреть перед собой, делая вид, что не замечаю ничего вокруг. Гость кашлянул и, не дождавшись от меня никакой реакции, буркнул, что президент Койн ждет меня в своем кабинете. Сделав пару шагов назад, он добавил, что за мной зайдут через десять минут и предупредил, чтобы я переоделась.       Только после того, как послышался хлопок двери, я позволила себе оглядеться. Как оказалось, незнакомец оставил мне сменную одежду. Не торопясь вытащив ноги из под одеяла, я свесила их с кровати. Только сейчас я осознала насколько мне все равно. Плевать, что со мной будет дальше, плевать на Койн и на остальных. Я с каким-то безмятежным спокойствием принимала тот факт, что мне не хочется жить. Безразличие...       Оно страшнее вражды, страшнее ненависти, страшнее любви, потому что не знаешь, как к нему относиться. Оно непонятно, оно непредсказуемо, оно убивает.       В кабинете витал знакомый притворно сладкий аромат из далекого детства. Я никак не могла понять, что же источает этот дурманящий запах, пока глаза в поисках Койн не наткнулись на массивную вазу, стоящую на полу и до верху набитую розами всевозможных цветов. Видимо, президент увидела, что привлекло мое внимание и поспешила объяснить: - У вашего отца была безумная страсть к цветам, особенно к розам. После его смерти в особняке остались огромные оранжереи наполненные этими дивными растениями. Я подумала, что негоже такой красоте пропадать зря, - мне следовало бы отпустить в ее сторону какую-нибудь колкость, а может быть даже нагрубить, ведь она не имеет никакого права трогать ничего в этом доме, но вместо этого я подняла на нее полный безразличия взгляд и задала единственный уместный в этой ситуации вопрос. - Что вы хотели? - улыбка, которая до этого озаряла ее покрытое мелкими морщинами лицо, сползла уступив место ледяному спокойствию. - У меня к тебе очень серьезный разговор. Как ты уже поняла вы проиграли войну. - Не было никакой войны, - бесцветным голосом вмешалась я, - Вы напали на безоружных людей, на обычный народ. Это не война, это порабощение. - Ну, дорогая, не стоит все стоит так утрировать. - Твой народ считает нас освободителями. Мы отменили Голодные игры, установили равноправие, недовольно разве что раз одетые капитолийцы, которые не привыкли работать. А тебя теперь ненавидит каждый, ведь...- она сделала много значительную паузу, наслаждалась своим триумфом, - все думают, что это ты отдала приказ сбросить бомбы на мирных жителей, дабы спасти свою шкуру. Ты теперь преступница, а преступников мы должны держать в тюрьме. Но я хочу тебе дать шанс все исправить. Ведь каждый заслуживает прощения, - она расплылась в упоительной улыбке, а у меня к горлу подкатил приступ тошноты, - Я могу убедить всех, что ты не причастна к бомбежке, но тогда мне придется представить людям козла отпущения, - она помедлила, посмотрев на меня, - Того, кого народ сможет обвинить во всех своих бедах. Людям нужен этот человек, чтобы избавиться от прошлого и начать новую жизнь. Ты, разумеется, предстанешь невинной и обманутой девочкой и сможешь прожить остаток жизни со своим женихом, взамен от тебя лишь требуется передать все полномочия мне и..., - она растянула гласную, словно та была сделана из резины, - Прилюдно казнить мерзавца, чтобы с его смертью люди похоронили все плохое и шагнули в новую эпоху.       Она рассуждают так, будто уже давно спланировала все до мелочей, будто это и не она вовсе отдала приказ сбросить эти злосчастные бомбы, будто все, что она когда-либо делала и собирается сделать, было не для ее собственной выгоды, а для благополучия народа. - И кого же вы видите в образе мерзавца? - Мы долго думали над тем, кто де лучше подходит на эту кандидатуру... - Так кто же?! - не выдержала я, слегка повысив голос. - Генерала Джеймса Говарда, - я догадывалась, что виноватого, в случае чего, будут искать среди главнокомандующих, а так как всем заправлял Джеймс, я реально оценивала, какой опасности он подвергается себя, но вот понимал ли он? - Вы хотите, чтобы его казнили на глазах у всех? - лишний раз убедилась в расчет лживости и хладнокровности Койн. - Я хочу, чтобы это сделала именно ты, как знак верности Капитолийскому народу и всему Панему, - "и мне" - мысленно добавила я за нее, - Затем, вы объявите, что передаете все полномочия и сможите уйти в заслуженный отдых, подальше от политики. Вам выделят дом в любом из дистриктов, в котором вы захотите или же вы сможете остаться здесь, в этом особняке. Я не буду возражать.       Как все-таки мелочны и скупы люди. Они наивно полагают, что все в этом мире можно купить за деньги, а все вопросы можно решить с помощью власти.       Койн нужна не справедливость, а власть. Ей плевать на благополучие народа. В данный момент ее волнует лишь собственная выгода. - Я дам тебе время на раздумья до завтра, - перебирая бумажки, проговорила она. - Я согласна, - выпалила я без раздумий, - она медленно отложила бумаги и подняла на меня широко распахнутые глаза. Буквально несколько секунд она сверлила меня взглядом, а затем одобрительно кивнула. - Мудрое решение, мисс Сноу, - в комнату вошел тот же мужчина, что и привел меня сюда, - Обо всех деталях вам сообщат позже.       Ничего не ответив, я развернулась и направилась к выходу. ***       Говорят, у скорби есть пять стадий. Первая - отрицание. Потом приходит агрессия. Затем следуют торги. Следом накрывает депрессия. Для большинства последняя стадия скорби - применение, но для меня скорбь - это пожизненный приговор без права на помилование. Я никогда не прощу.       На глаза выступают непрошеные слезы. От обиды и беспомощности я только сильнее сжимаю лук в руках. Скоро все закончится, скоро все пройдет.       Какой-то человек кивает мне и сообщает, что пора выходить.       Время предстать перед голодной публикой, жаждущей свежей плоти. Не знаю когда в моей голове зародилась эта сумасшедшая идея, может быть с самого начала, а может быть несколько минут назад. Я не придавала этому особого значения, да и вообще не думала о том, что за наказание может последовать за столь жестокое деяние. Мне плевать. Живем одни днем, верно? Да и чего мне бояться все мои близкие мертвы, у меня никого не осталось, а что может быть страшнее, чем потеря дорогих тебе людей?       Выхожу из тени в глаза бьет яркий свет. Несколько секунд держу их закрытыми, чтобы привыкнуть, затем медленно открываю и оглядываю публику. Многие из присутствующих мне знакомы. Люди из тринадцатого и несколько человек, которые не так давно работали на моего отца. Вот Эффи, которая закусила губу, рядом Гейл, он пытается поймать мой взгляд, но тщетно, с ним сидят старые друзья из тринадцатого Хэймитч, Боггс, Крэссида, Плутарх. А вот и знаменитость, сама Сойка-Пересмешница почтила нас своим визитом, ее руку крепко сжимает Пит. Надо же, просто идеальная пара. Джоанна, сидящая рядом о чем-то шепчет Битти, но завидев меня, сразу же прекращает. Комок досады и горечи подкатывает к горлу. Среди них мог сидеть и Финник. Я, наконец, оглядываю, так называемую "сцену", на которой и будут происходить все действия. Повсюду "понатыканы" камеры. Джеймс едва дышит, его тело привязали к столбу: руки задраны высоко над головой, а ноги крепко связаны у основания столба. Какая ирония, но эта картина напоминает мне момент из библии, тот самый, когда распяли Христа. Я подхожу ближе, не предавая значения, что шепотом толпы почти стих. Бедняга, я не представляю, что ему пришлось пережить из-за меня. Он ели шевелит губами, шепча одно слово, я пытаюсь прислушаться, он повторяет его словно молитву. Прости. - Дамы и господа, - раздаётся за спиной ядовито-сладкий голос Койн, - Мы собрались здесь, чтобы... - Она с таким упоением говорила свою речь, будто для ее ушей это была самая приятная музыка. Даже сейчас, даже здесь, она упивается своей победой, она наслаждайтесь страданием остальных. Сомневаюсь, что инициатива заделать казнь публичной исходила от кого-то другого. Не в силах вынести этого позора, я поднимаю руку, привлекая внимание всех остальных и заставляя Койн притормозить с пламенными речами. - Я полагаю, что всем присутствующим известна причина, по которой мы здесь собрались. Вы хотите правосудия, но при этом собираетесь казнить невиновного, разве это не парадокс? - Полковник Говард виновен, вы сами подтвердили это своими показаниями, - ее взгляд так и кричит: "сейчас же замолчи, или я перегрызу тебе горло". - Да, я подтвердила, но лишь потому что вы обещали мне свободу. - Вранье, - воскликнула она, вскочив со стула. - Разве? Но раз уж, я нарушила свою часть сделки, значит я должна рассказать, кто на самом деле сбросил те бомбы. - Довольно, увидите ее! - ко мне направились два человека, но я тут же прицелилась в них из лука. - Забавно, да? Вы сами дали мне оружие, - на лице проскользнула легкая улыбка, хотя я прекрасно понимала, что повода для веселья у меня совершено нет. - Схватите ее, - она уже в открытую кричала, готова поспорить, ее лицо сейчас похоже на помидор. - Ну смелее, прежде чем вы схватите меня, я убью кого-то из вас, уж поверьте, я не промахнусь, у меня был лучший учитель во всем Панеме, верно Китнисс? - мужчины переглянулись и отступили назад, - Никто не хочет рисковать шкурой, ради вашей прихоти, Альма. Но раз уж вы все-таки не можете меня схватить, может быть тогда выслушаете мою версию? Обещаю, я сдам оружие, как только все услышат правду, - по толпе пронесся легкий шепот, молчание затянулось. - Валяй, - крикнул кто-то, по голосу я сразу же узнала Хэймитча. - Как мило с вашей стороны, - я с слегка расслабилась, но лук не опустила, - все из присутствующих думают о том, какая я дрянь: убила столько людей и сейчас пытаюсь спихнуть вину на других, но я не отдавала приказ и Джеймс этого не делал. Наверное, вы сочтете, что я сошла с ума, но никто их Капитолийцев этого не делал. - Получается, это сделали повстанцы? - кажется, Хэймитч выступает в роли предводителя, а вот Койн ведет себя подозрительно тихо, - Но ведь это чушь! Зачем нам убивать своих же людей? - Логичный вопрос, так что, президент Койн, ответите нам? - Чушь. Никто из моих людей этого не делал, и все прекрасно видели, мисс Сноу, что на планолете, который сбросил бомбы был логотип Капитолия. - Вы правы, ваши люди здесь не причем. Приказ отдали лично вы. Хотите знать, что за вторая база? Что за непонятный объект, на котором хранится куча оружия и боеприпасов, про который вы не знали? Это мой особняк. - Ты завралась, Давина, в твоем особняке нет никакой базы, здесь небольшой склад оружия не более. - Вот именно. Второй базы нет, это обман. Джеймс знал, что среди окружения Сноу есть предатели, поэтому пустил слух про вторую базу. Он предварительно спрятал часть оружия в особняке. - Как это относится к бомбам? - перебил меня Хэймитч. - Ни так давно вы захватили нашу базу во Втором Дистрикте, а это значит что доступа к планолетам у нас не было, да и бомбы которые были сброшены не наша работа, ведь так, Бити? Это ведь те самые бомбы, которые вы разрабатывали с Гейлом, вот только после его отъезда, тебе пришлось делать всю работу самому, поэтому они вышли не такими мощными, как вы изначально планировали.       По щекам скатывались слезинки, оставляя влажные дорожки. - Из-за вас погибли Финник и Прим. Вы хотели, чтобы я наказала виновного? Хотели публичной казни? Что же, я с удовольствием исполню ваше желание.       Натянула тетиву, я, почти не целясь, выпустила стрелу. Она пролетела, рассевая воздух и вошла в плоть. Рванный вздох и мертвое тело Альмы Койн уже лежит на полу. Среди сидящих началась суматоха, кто-то стремился убраться прочь, кто-то хотел помочь президенту. Я просто стояла и смотрела. Кажется, люди позабыли о моем существовании.       Сердце болезненно сжалось, увидев толпу, окружившую мертвое тело. В память врезалось воспоминание о смерти отца. Его тоже убили прилюдно, люди вели себя так же: бежали, сломя голову или пытались помочь покойнику, а я так же стояла и наблюдала. Сердце болезненно сжалось. Почему мне не легче? Я ведь отомстила? Койн поплатилась за смерть всех близких мне людей, но отчего такое чувство, что я умерла вместе с ней? Почему нет облегчения? Слезы нахлынули огромной волной. Пелена застилала глаза. Почему досада и обида, как яд разливаются по крови?       Меня подхватывали под руки и поволокли прочь, ноги, тащились по полу словно тряпичные. Наплевать, куда и зачем меня тащат. Будь, что будет. *** Сцена была написана под песню: Feist - Fire In The Water (для большего эффекта советую читать под нее)       Говорят, у скорби есть пять стадий. Первая - отрицание. Потом приходит агрессия. Затем следуют торги. Следом идут депрессия и примирение. Но скорбь беспощадно. Как только ты думаешь, что освободился, то понимаешь, у тебя даже не было на это шанса.       Не знаю сколько дней, а может и недель меня держали взаперти, кололи успокоительное. Мне было все равно. Единственным развлечением были сны. Они перестали меня пугать. Теперь они были желанны. В них я видела Финника живым и здоровым. Подсознание больше не терзало меня ужасными сценами его смерти. Он приходил ко мне, разговаривал, лишь потом Китнисс рассказала мне, что это всего лишь действие морфлия. Да, меня подсадили на морфлий. Стала ли я наркоманкой? Думаю нет, но мне давали его каждый раз, когда я просила. Он помогал расслабиться и уснуть, избавится от воспоминаний. Он стал моим единственным другом в этой пустой и холодной палате.       Я перестала различать где реальность, а где сны, и когда Китнисс пришла ко мне в первые после всего произошедшего, я не могла поверить, что это на самом деле она. Мы разговаривала несколько часов. Она рассказывала про свою жизнь, про Пита и Хэймитча, старательно избегая всего, что связано с Финником, но когда я все таки решилась спросить про него, она обещала свозить меня к нему на могилу. Я не настаивала, ведь у нее теперь своя жизнь, но с тех пор каждый день она приходила и рассказывала, как прошел день.       Врачи понемногу уменьшали дозу морфлия, это заметно сказывалось на моем здоровье. Я стала часто болеть, приступы ярости и нервные срывы. Однажды, они решили не давать мне его вообще взамен пообещали свозить к Финнику. Я старалась, как могла, но истерики продолжались. Мне было тяжело отвыкнуть от лекарства. Спустя несколько дней без срывов, Китнисс выполнила обещание.       Меня привезли к нему. Мраморная плита в человеческий рост и высеченная фигура парня. Он казался таким живым, вот вот протянет руки и заключит меня в крепкие объятия, но сколько я не стояла, прислонившись щекой к холодному камню, он так и не ожил. Это не пошло мне на пользу. Из-за поездки я сильнее замкнулась в себе, теперь мне как никогда хотелось увидеть его, но врачи и слушать не хотели. Я осталась одна. Теперь даже во сне он не приходил. Китнисс продолжала посещать меня каждый день. Я не могла понять, какое ей есть дело до меня, когда у самой была семья.       Позже я узнала, что провела в изоляции больше года, точнее мне рассказал Гейл, он был вторым посетителем после Китнисс. Заходил реже, примерно раз в неделю, объясняя это огромной нагрузкой на работе, я его не винила.       Со временем, желание употреблять морфлий ослабло, но желание увидеть Финника все еще не покидало. Сегодня ночью он приходил ко мне. Мы купались в озере рядом с Тринадцатым Дистриктом. Проснувшись на утро, я твердо знала, что хочу. Гейл пришел как обычно к обеду. Я знала, он не откажет мне в просьбе съездить к тому самому месту, и я была права.       Сейчас я стою над тем самым обрывом. Озеро пересохло. Ирония, правда? Нет Финника и всё связанно с ним как будто исчезло. Слезы душат, но я не подаю виду. Неподалеку стоит Гейл, я попросила оставить меня одну, но он не захотел. Оглядывая пустой обрыв, я представляю, как его за подняла вода, вспоминаю, как Финник толкнул меня, как сам прыгнул следом, как мы поругались и как помирились.       Странно, но именно после того, как я искупалась здесь, я взглянула на его другими глазами, я перестала бояться, я полюбила. А теперь это озеро пусто, будто мое сердце я делаю несколько шагов и приближаюсь к самому краю. Может быть я поступаю не правильно, но у меня не осталось сил, я не знаю ради чего жить. Острые камни зловеще смотрят из самой глубины оврага.       Я поворачиваюсь спиной и окликаю Гейла. Он улыбается, но увидев глаза опухшие от слез, делает пару шагов мне на встречу. - Прости, - шепчу я, расправив руки в стороны, как птица.       Я падаю. Несколько секунду блаженного полета, несколько секунд свободы, я вспоминаю, как падала в озеро, когда меня столкнул Финник. Сейчас я не хочу кричать, мне хорошо. Все обрывается. Я чувствую покой.