***
Предчувствия Сириуса не обманули, старик Мерфи опять оказался до отвращения прав. В гостиной, точно на пути к вожделенному серванту, сидела Мэг и с каким-то тоскливым выражением лица разглядывала ненавистный гобелен. Тусклый огонек сигареты в пепельнице был почти не виден, скрытый длинным столбиком пепла, словно ее зажгли и забыли. И пепельница была почти полной. Сколько можно рассматривать эту старую тряпку? — Maman весьма бы гордилась тем, что интерес к истории семьи Блэков распространяется за пределы магической Британии, — едко протянул Сириус. Мэг неторопливо пожала плечами, потянулась к пепельнице и коротко зашипела — истлевшая сигарета обожгла пальцы. — Episkey, — нетерпеливо бросил Сириус. Девушка благодарно кивнула. — Не насмотрелась вчера? — Знаешь, можно долго рассказывать о чем-то словами. А здесь несколько прожженых имён и даты после тире у тех, у кого их быть не должно. И слова уже не нужны… Сириус поспешно отвернулся к стене с гобеленом. Уж о чём-о чём, а об этом говорить не хотелось. Взгляд против воли скользнул по золотому шитью. Орион 1929-1979 И следом выжженная дыра и... Регулус 1962-1979 — Ты правда думаешь, что отец умер от тоски? — вырвалось случайно. Сириус тут же проклял собственную несдержанность. Блэки не показывают слабость. — Откуда же мне знать, — голос девушки шелестел еле слышно. Сириус нутром, второй своей сущностью чувствовал, как в спину упёрся ее взгляд. Наверное, полный жалости. Сириус с независимым видом расправил плечи. — Ты не можешь знать, да. Отец всегда и во всем был согласен с матерью. Каблук в нашем доме решал всё. — Неудивительно, — еле заметно усмехнулась Мэг и легко поднялась из низкого кресла. Теперь она оказалась совсем близко. Как-то отвлечённо Сириус отметил, что она ему чуть выше плеча, странно, он запомнил ее тогда совсем невысокой. — Почему? — Смотри, — девушка провела пальцами по золотой ветви, — Вальбурга Блэк, в девичестве тоже Блэк, на четыре года старше мужа. Она была Блэк всю жизнь и оказалась старшей в семье основной линии… Это накладывает отпечаток. — Не то слово, — Сириус дёрнул ставший тесным воротник. — Отец никогда, никогда ей не перечил. Не уверен, что у него когда-либо было свое мнение. А матушка считала, что нет большей чести, чем служение Волдеморту. Так о чем тут тосковать? — О сыне. О сыновьях. Представь себе только, один совсем потерян, — Мэг осторожно расправила нити, торчащие в опаленном крае, — а второй… — рука девушки осторожно переместилась на вышитые цифры. — Отец сам виноват, что вырастил идиота, который не смог ни понять, что хорошо и что плохо, ни защитить себя. Они оба виноваты. И говорю тебе, своего мнения, своих чувств у него никогда не было, а maman только гордилась тем, что младший остался Блэком до конца. А насчёт того, что первый потерян — я всегда был позором семьи. К этому привыкли ещё с моего распределения не в Слизерин. Там было смешно говорить о какой-то родительской любви. — Вот как? — Мэг резко повернулась. Пламя свечей почти не отражалось в расширившихся в полумраке зрачках, особенно темных на бескровном лице. Сириус кивнул. — Когда отец умер… Я ведь приходил в этот дом. Матушка со мной говорила сквозь зубы и всячески давала понять, что это разочарование во мне его добило. Только вот мы оба прекрасно знали, что это не так, и это ее бесило больше всего, что случилось что-то с семьёй, и она не может в этом обвинить меня. Я просил ее сообщить о времени похорон — и ее, и Нарциссу, и даже Андромеду — думал, Нарси не мне, так ей скажет. И никто, никто мне ничего не сказал. Когда я осознал, что меня никто не позовет, то понял, что надо было сразу идти к семейному склепу, и пусть бы там просидел день, два, три, но отца бы проводил — но было уже поздно. А матушка — она всем запретила что-либо мне говорить, велела сделать всё возможное, чтобы я на похоронах не появился, ведь это была его последняя воля… — А это было так? — А как иначе, — отрезал Сириус. — Тебе не понять, с тобой никогда не рвали отношения максимально демонстративно, в надежде, что тебе будет как можно больнее. Тебе никогда не цедили сквозь зубы, какое ты разочарование семьи и что лучше бы тебе такому не появляться на свет. Это явно было лишним. Впрочем, плевать. Взрослый мужчина, которого не пустили попрощаться, смог это пережить. Но как ещё объяснить ей, что именно чувствовал задолго до этого еще ребенок, которому каждый раз сообщали, что он разочаровал, по-настоящему, всей своей жизнью разочаровал родителей… — Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему, — задумчиво протянула Мэг, растирая недавний ожог — видимо, Episkey сработал не до конца. — Вот-вот, хорошо сказано. Это не объяснить… — Это не я сказала, — фыркнула Мэг в ответ, — и это не более, чем красивая псевдомудрая фраза для начала немаленького романа. Это неправда. Даже удивительно иногда, как сходны бывают эти несчастные семьи. — Наша семья не была несчастной, — Сириус задумчиво поскреб щетину на щеке и снова уставился на гобелен. — Вернее, не так. Она определенно не была счастливой, но несчастными людей делает страдание. У нас никто не страдал. Мать ненавидела меня за то, что я не оправдал ее ожиданий. Я ненавидел ее за то, что она пыталась мне навязать. Поэтому я сбежал из дома, и все вздохнули с облегчением. — А ты действительно ненавидел? — Мэг настойчиво потянула Сириуса за плечо, заставляя посмотреть в глаза. — Только вот не надо моралей про уважение и почитание родителей. Можешь считать меня чудовищем, — Сириус резко отвернулся, скрестив руки на груди. Последняя фраза далась намного сложнее, чем он ожидал. Мэг молчала. Хотелось повернуться, посмотреть ей в глаза, но почему-то Сириус боялся того, что может там увидеть. Тишина становилась все более неуютной. — Знаешь… За спиной раздался металлический щелчок, но против ожидания дымом не запахло. Сириус медленно обернулся, совершенно по-маггловски засунув руки в карманы брюк. В свое время, когда maman в очередной раз орала на него, он впервые опробовал этот жест — и эффект был моментальным, мать за секунду дошла до белого каления без каких-либо слов с его стороны. С тех пор руки в карманах с большими пальцами в шлевках всегда давали ощущение, что он выслушает и справится. — Знаешь, — продолжила Мэг, вглядываясь в пламя, — я не просто так говорила, что несчастные семьи могут быть больше похожи между собой, чем счастливые. Я, — девушка чуть поджала губы и словно кивнула своим мыслям, — я понимаю, о чем ты говоришь. Моя мать тоже всегда подчеркивала, что я — ее главное разочарование в жизни, что я не оправдала ее ожиданий. И ненавидела меня за это. — Не оправдала? Разочарование? Да когда ты успела, твоя мать же умерла лет пятнадцать назад… — Ну-у, — Мэг невесело усмехнулась, — она же так рассчитывала, что я стану ее билетом замуж за Люциуса. Не сложилось… Сколько всего я слышала от нее, как я ее потом ненавидела. И, знаешь, ненавидела за то, что никак не могла и уже не смогу доказать, объяснить, что я была достойна ее любви, что мне была нужна ее любовь… Много, много позже я поняла, что моя ненависть к ней была о том, что мне ее так не хватало… Мэг снова щёлкнула зажигалкой, уставившись на огонь. Сириус проскользнул к серванту, плеснул огневиски — чуть-чуть, на палец — и содовой почти до краев. Пить, как ни странно, хотелось больше, чем выпить. — Будешь? — Спасибо, нет, и тебе не советую, — Мэг отрицательно помотала головой, потрясла пустой пачкой и с досадой смяла ее в кулаке. — Кто бы говорил, — беззлобно хмыкнул в ответ Сириус. — Зачем тебе это? — кивнул он на ее руку. — Что именно? — не сразу поняла Мэг. — Ах, это, — криво усмехнулась она, — там, где я училась, были очень интересные условия проживания, Дурмстранг — школа военного типа. Кормили нас так себе, но в пайке у нас всегда были сигареты, это были своеобразные деньги, на них можно было выменять то, что тебе нужно. Сначала я меняла на еду, а потом меня научили, что они сами гораздо эффективнее притупляют голод. Леон, когда узнал, впервые на меня орал по-взрослому. — И тебя не впечатлило? Мне казалось, ты во всём его слушаешься. — Он мудрее, действительно, мудрее. У него было много времени и боли, чтобы стать таким, — спокойно ответила Мэг. — Слушаюсь, если понимаю, чего он хочет. Или если он говорит просто ему поверить. Я ему верю. А здесь, — девушка швырнула пустую пачку в камин, — я ему объяснила… — Мэг бросила на Сириуса долгий оценивающий взгляд и вздохнула, — объяснила, что не в голоде даже дело. Помнишь у Андерсена про девочку со спичками? Сириус медленно кивнул. Имя ничего ему не говорило, но это можно было уточнить позже. Мэг это, видимо, заметила. — Рождественская сказка, я прочитала ее, когда мамы уже не было, а Антонин сидел в Азкабане. Про нищенку, которая замерзала под Рождество и жгла одну за одной спички, которые должна была продать, чтобы в этом маленьком огоньке ей привиделась бабушка, которая умерла раньше и которая единственная ее любила… Когда мне было особенно тоскливо, в огне найденной где-то зажигалки я представляла маму… И продолжала ее ненавидеть за то, что ее нет рядом, — резко закончила Мэг и развернулась к гобелену. Сириус видел, как поднялись на вдохе и замерли в напряжении плечи Мэг. Когда так делала мать, то это значило, что сейчас будут демонстративные рыдания с целью вызвать муки совести у того, кто довел ее до подобного состояния. Чаще всего это был он сам, но иногда жертвой становился и отец. В последнем случае мать не просто получала свое, но ещё и какую-нибудь неприлично дорогую безделушку «сверху». Только не это… Мэг медленно, с усилием воли опустила плечи. — Скажи, — сказала она, помолчав, — а брата ты тоже ненавидел? — Он-то тут причем? — поперхнулся Сириус. — Ты все время называешь его болваном, идиотом… — А как ещё можно назвать человека, который позволил отдать себя в рабство Волдеморту? Он всегда был образцовым сыночком, всегда старался угодить родителям, был воплощением их чаяний и надежд, и куда его это привело? — Тебя это задевало, — это был не вопрос. — Нет, просто… — Сириус задумался над ответом, — хорошо, да, задевало, что он такой идиот, что он не замечает очевидного… — Ладно, допустим. Но вот скажи мне, если бы вдруг вы встретились в бою, друг против друга, что бы ты делал? — Откуда я знаю… Хорошо, что не встретились… — Знаешь, а я раньше всегда боялась встретить его в бою… — голос девушки был еле слышен, словно она говорила сама с собой. Сириус хотел было уточнить, кого именно, и вдруг понял — не только его семью разделила война… — Дядю? — так же тихо уточнил он. — Да. Я не представляла, как можно, как вообще возможно сражаться с этим человеком. Который учил меня читать. Который катал меня на абраксанах — я же до сих пор как сейчас помню это синее-синее небо, и солнце, и ветер в лицо, и надёжные руки, которые не отпустят. Который научил, что единственное, чего действительно надо бояться — это своего страха, потому что всё остальное либо можно, либо нельзя изменить, а страх мешает изменить то, что изменить можно, — последнюю фразу Мэг произнесла, изобразив рукой в воздухе замысловатую фигуру. — А теперь я поняла для себя, что делать, если мы встретимся как противники, — и мне стало легче. Теперь я боюсь другого… — И что же ты будешь делать? — Сириус удивился, насколько нужен ему ответ на этот вопрос. У него в свое время ответа не было. — Если рядом со мной будет кто-то, кому он будет угрожать, буду сражаться. Если один на один — опущу палочку. Ну не смогу я причинить ему вред за себя. — И чего ты боишься теперь? — Что мне придется его о чём-то просить. Нельзя просить о чём-то и не простить при этом. Это не честно. — И почему ты так открыто мне об этом говоришь? Мэг как-то очень мягко улыбнулась. — Потому что ты такого никогда не скажешь. Ни мне, ни кому-то ещё, ни себе самому. А иногда бывает нужно быть честным с самим собой. Пусть и чужими словами. Сириус молча крутил остатки содовой в стакане. — Пожалуй, пора спать, — Мэг кивнула туда, где в темном углу висели часы, и поймала взгляд Сириуса. Глаза девушки казались в полумраке гостиной очень темными. — Спокойной ночи… — Мэг надолго замолчала, затем тряхнула головой, — и спасибо за честность. Сириуса не покидало ощущение, что за этим что-то последует, но девушка только кивнула и исчезла за дверью. Немного подождав, чтобы избежать случайного неудобного столкновения, Сириус отправился в свою комнату. К удивлению, заснул он почти сразу. И ему снилось синее-синее небо, и солнце, и ветер в лицо…Глава 19. О родителях и прочих родственниках
23 апреля 2023 г. в 22:05
Сириус со вздохом перевернулся на бок.
Уснуть не получалось. Подушка была слишком жёсткой, одеяло — слишком тяжёлым. Кровать противно скрипела где-то в ногах при каждом движении. От стен пахло той особой затхлостью, которая появляется в старых домах, долго стоявших без свежего воздуха. И без хозяев.
Сириус скривился. Дом был словно брошенный детьми неухоженный старик, ноющий о собственной покинутости и в то же время вызывающий отвращение своим брюзжанием. Как и приросший к нему сумасшедший эльф, слоняющийся из угла в угол и сыплющий проклятиями.
В который раз Сириус проклял так некстати нагрянувших гостей. Нет, к ним самим претензий у него не было, но то, что удалось так легко разбередить этой девчонке… Суета прибытия Гарри с друзьями позволила задвинуть всё куда-то вглубь, на время перестать думать. До ночи.
Это, определенно, повод. Иначе заснуть так и не получится. В конце концов, таким нервным, как вчера, бывает не каждый вечер.
Сириус спустил ноги с кровати, привычно поморщился, ощутив холод пола босыми ступнями, и на секунду задумался, решая, стоит ли менять пижаму на что-то более приличное. Наконец, согласившись про себя, что по всем законам Мерфи он обязательно с кем-нибудь столкнется, он решительно протянул руку за рубашкой.