Похмелье

У всех похмелье проявляется по-разному. Стид, например, беззвучно застонал, накрывшись подушкой, и уткнулся носом в матрас — в голове то ли скакали пьяные олени, то ли куча не менее пьяных Калико Джеков затеяли игру в кокосы. Рядом раздалась громкая матерная тирада, а после — звук падающего тела. Стид приподнял подушку и повернул голову, пытаясь разлепить глаза: те превратились в маленькие щелки и открываться нормально отказывались. По крайней мере, этих амбразурок хватило на то, чтобы при должном усердии рассмотреть пытающегося встать Эдварда. — …и ебаную бога в душу мать! — закончил Эд свою тираду и пополз, плюнув на прямоходящесть, к тазу (откуда он взялся в комнате, Стид не помнил), где его и вывернуло. Стид подавил солидарно поднявшуюся в нем тошноту, сурово матюкнулся на оленей-Джеков (те, конечно, послали его и чуть не заставили обоссаться) и приподнялся на локте. Открыл рот, желая спросить что-то вроде: «Дорогой, у тебя все в порядке? Может, тебе стоит прилечь?» — но язык и губы тоже объявили бунт, и потому изо рта вырвалось только: — Ты пля? — Бля-а-а-а, — ответил Эд. Это было довольно ясно и без последующего раскрытия темы: — Нахуя мы так набухались? В этот момент дверь каюты распахнулась, громко стукнув о стену, и в проеме появился злой как тысяча чертей Иззи с подносом, на котором стояли: графин с непонятного цвета жидкостью, вызывающе одинокий стакан и почему-то блюдо с мандаринами. Мандарины оставались невыясненными — про жидкость ака самый лучший рецепт от похмелья Черной Бороды за авторством Израэля Хэндса всем было известно. Иззи громко шваркнул поднос на стол: знал, что у Эдварда голова после бухла не болит. Стид застонал и снова накрылся подушкой, не увидев злорадной улыбки. Впрочем, свежий с кислинкой запах мандаринов заставил его почти сразу же из-под подушки вынырнуть и даже спустить ноги на пол. Голова при этом оставалась лежать — она была такой тяжелой, что, казалось Стиду, он в жизни больше не сможет принять вертикальное положение. — Из, ты гений, — почти нормальным голосом провозгласил Эд, морщась от противного вкуса жидкости. — С Новым годом, босс, — проскрипел Иззи, отвратительно бодрый в это отвратительно жаркое утро (все потому, что он не пил ночью, — понял Стид). — Боннет, а тебе — мандарины, — еще менее довольно продолжил Хэндс, и, скривившись совершенно, пояснил: — от головы помогают. Если бы у Иззи спросили, зачем он вдруг решил позаботиться и о втором так называемом капитане, он бы ответил… Нет, погодите, он бы не ответил, он бы просто заколол такого смельчака. Но про себя он бы ответил, чуть оправдываясь, что если Боннет сдохнет, то Эдвард снова будет в неадеквате, а, значит, надо заботиться и об этом идиоте. В глубине его души (так глубоко, что он сам не подозревал о существовании у себя таких марианских впадин) мерзенько хихикала правда, которая гласила: «Иззи Хэндс просто хотел позаботиться о ком-то в это теплое, но пасмурное новогоднее утро, потому что надеялся на то, что в Новом году его оценят по достоинству и он сможет позволить себе быть более открытым». Ну, или чудесная благодать снизошла на него — кто ж знал. В любом случае, этой благодати хватило на то, чтобы Иззи взял с блюда пару мандаринов и притащил к кровати — но на моменте передачи их из рук в руки она закончилась, и Иззи ткнул их Стиду прямо в лицо. Мандаринки были мелкие, с чуть зеленой кожуркой, но пахли просто одуряюще, так что Стид прижался к ним носом и жадно задышал. Оленеджеки в голове очень сильно удивились и поутихли — по крайней мере, кокосы стали врезаться в черепную коробку в несколько раз реже. Стид забрал мандарин, почистил его и проглотил одну восхитительно свежую и сочную дольку. Только тут он осознал, что вообще-то хотел еще и пить — но кто мог бы вменять ему в вину подобное невнимание к собственным нуждам, когда он в одиночку героически сражался с армией чего-то в собственной голове? — Спасибо, Иззи, — сказал Стид почти членораздельно, — с Новым годом! Иззи вытаращился на него, открыл рот, закрыл рот, прищурился, снова открыл рот. Эдвард, наблюдавший всю эту пантомиму, заржал в голос и попытался скрыть это за приступом кашля (очень неразумно, потому что жидкость хоть и была чудесной, но лимит действия имела). Стид, не дождавшись ответа, почти ровно улыбнулся и продолжил: — А ты не будешь мандаринку? Может, съедим на брудершафт? Иззи поперхнулся: — Ка-акой шафт?! — И пискнул сдавленно, почти вылетая за дверь: — У меня это… аллергия! Может, в глубине души ему и хотелось, чтобы его оценили по достоинству, но к таким резким переменам он не был готов.