Клуб «Ненужных людей»

✦

      Пустая банка от энергетика летит в урну, а кривая ручка на двери «улыбается», приглашая войти внутрь. Джисон не должен быть здесь, ему не стоит поддаваться на уговоры этой проклятой ручки и тянуть её вниз. Ему нужно домой, вернуться, обнять маму за худые плечи, да прощение попросить. Опять. Она простит, конечно. Опять. И он этим же вечером пойдёт и напьётся. Опять. Стоит вспомнить все часы слёз этой бедной женщины, как тело снова уменьшается в размерах, и сомнения затихают, оставляя после себя звенящую тишину в голове.       «Родители не должны хоронить своих детей, Сони», — каждый раз причитала женщина, сидя у изголовья больничной койки, а сын лишь глаза закатывал от очередных нравоучений. Сам всё понимал, просто остановиться не мог. — Чё прилип? — Джисон вздрогнул от басовитого голоса за спиной и отпустил, наконец, холодный металл.       Он представил, как сейчас развернётся, а там его встретит двухметровый «шкаф» и обязательно с татуировками на лице и толстенной цепью на шее. По мнению парня именно такие отбросы и ходят на подобные сборища. Именно так воображение рисовало образ владельца этого грубого низкого голоса. Но стоило повернуть голову, как страх и волнение сменились, сначала, недоумением, а затем и облегчением. В двух шагах стоял вполне себе обычный невысокий подросток: выжженный химией маллет, тонкие кольца в ушах, мятая белая футболка и самые обычные застиранные голубые джинсы. Ничего страшного в этих кукольных глазах и милом личике не было, но стоило этому мелкому ещё раз открыть рот, как Джисон снова обомлел: — Алло? Ты заходишь или нет? — Д-да. — Ну так вперёд и с песней.       Но Джисон шагнул не вперёд, а в сторону, пропуская незнакомца. Желание вернуться домой снова отбивало свой ритм в висках. Вечер был довольно прохладным, но ему было чертовски жарко: ладони взмокли и, скорее всего, это из-за волнения. Если он всё же сделает шаг вперёд, ему непременно придётся встретиться с людьми, а он этого не выносит. Боится, как маленький и от чужих взглядов сжимается.       Мимо прошёл ещё кто-то.       Джисон ступеньки разглядывал, стирая пот с ладоней о грубую джинсовую ткань, и пропустил недоумевающий взгляд. Он сейчас не здесь, а где-то далеко в своём собственном безопасном мирке, а вот в реальном…       В реальном мире много чего не должно происходить. Например, дети не должны расстраивать своих родителей, родители не должны забирать своих детей из полицейского участка.       Хан Джисон уже не ребёнок, ему немного-немало двадцать пять, но эта цифра в паспорте не мешает ему раз за разом расстраивать маму. Та, наверное, со счёта сбилась сколько ночей она провела у телефона в поисках сына, сколько раз она с первыми лучами солнца срывалась в больницы, благодаря Бога, что не в морг. Слёзы и разговоры не помогали, а домашний арест её взрослое чадо считало за шутку. Последней каплей стало заключение под стражу и суд. Мама не должна была слышать от судьи, как же хуёво она воспитала своего ребёнка, тем более, что по закону Хан Джисон уже давно не ребёнок, но всё же… Этим старикам только волю дай своё никчёмное мнение высказать. Три месяца исправительных работ и обязательное посещение «АА» — вот наказание для того самого «ребёнка», который разбил витрину магазина и устроил там погром.       Снова показался тот блондин, но уже с сигаретой в зубах. В немой компании послышался щелчок зажигалки и протяжный выдох. — Хочешь? — Не, спасибо.       Джисон подумал, что это из-за пристрастия к сигаретам у мелкого такой голос, но ведь он сам когда-то курил и довольно долго, и с его голосовыми связками никотин никаких метаморфоз не совершил. Тем временем, мелкий звонким щелчком отправил тлеющий бычок в урну. «Там ещё 3 тяги было…». — Заходить будешь? — Не знаю, — тяжело выдохнул Хан, отвечая, скорее, самому себе.       Он стоял тут добрых полчаса и никак не мог решиться переступить через порог. Блондин опустился на корточки и покачал головой. — Я тоже боялся, — странно, но парень улыбался, и Джисон без стеснения разглядывал эту улыбку.       Он мог бы её повторить просто из вежливости, но ему вообще не до улыбок было. Он заебался. По утрам он надевал позорную синюю робу, как раз под цвет своих волос, и выполнял всё, что требовал надзиратель. Парки становились чище, улицы освобождались от гор мусора и бутылок, детские площадки больше не «украшали» использованные шприцы. Джисон делал доброе дело, но принудительно и это его страшно заёбывало. Он сам был из того числа людей, которые игнорировали урны и могли оставить пустую пивную банку прямо на лавочке. Раньше было похуй, да и сейчас, если честно, тоже. Так устроена жизнь — одни косячат, а другие исправляют эти косяки. Но главный косяк Джисона — проблему с алкоголем, ему предстояло решить самостоятельно. И так считала не только его мама, но и прокурор, и государственный адвокат и судья.       Незнакомец, видимо, тоже заебался слушать тишину и недовольно цокнув, он снова скрылся за дверью.       На улице было тихо. Промзона, где располагался тот самый клуб «АА», была тем ещё отшибом. Сюда никто не заходил просто так и вот по ступеням снова кто-то поднимается, явно же не простой прохожий. Джисон снова прячет глаза, утыкаясь в трещины в бетоне, а чьи-то ноги в белых кроссовках, останавливаются напротив. Парень никогда и не мечтал быть центром Вселенной, но именно так он себя и ощущает, поднимая взгляд и замечая пристальное внимание к себе. Уже второй раз за день его осматривают, как выставочную собаку, но если тот блондин смотрел с каким-то презрением, то этот парень смотрит по-доброму, словно они старые знакомые и вот, наконец-то, встретились у чёрта на рогах. — Чего не заходишь? — голос такой мягкий, немного высокий и Джисон прочищает свои голосовые связки, чтобы звучать хотя бы не странно. — Я… Я ещё постою. — Мы сейчас начнём, — рука с часами взмыла вверх. — Пошли давай, — и вот эти сильные руки с особой нежностью ложатся на плечи, направляя Хана к приоткрытой двери. — Занимай любое место, — куда-то в затылок прилетает тихая фраза и Джисон немного успокаивается.       Ему больше не жарко, ладони уже сухие, а ноги слушаются и уверенно шагают в центр огромного помещения. Он отчётливо слышит эхо своих шагов и чужой топот за спиной. Его всё ещё ведут, укрывая плечи, но этого уже не требуется. Хану не пять лет, так что он поворачивается, тихо благодарит провожатого и с тенью волнения оглядывается.       Само помещение больше напоминает заброшенный и богом забытый мясокомбинат, а не идеальное место, чтобы мирно сидеть на неудобном стуле в «дружном» кругу и слушать жизненные перипетии других незнакомцев. Их тут, кстати, трое, помимо доброго типа в белых кроссовках. Его Хан мысленно обозвал «Вожаком», ну потому что вёл же его он, прямо-таки подталкивал к неизбежному, от чего хотелось сбежать. Стульев девять и стоят они так ровненько, что душа, которая привыкла жить в творческом беспорядке, тихо сплюнула.       Вожак усаживается между знакомым блондином и незнакомым, но тоже блондином. — Садись, чего замер? — снова уши Джисона ласкает приятный голос.       Если бы можно было этот голос объяснить иначе, то это был бы плед из самой мягкой шерсти, в который Джисон сейчас большим удовольствием закутался бы. С ним редко кто говорит, да и в числе «говорящих» таких приятных голосов не найти. Хану банально стало тепло и спокойно.       Парень падает рядом с третьим присутствующим. Он выглядит как нечто нереальное и ему явно место не здесь, а где-нибудь в музее на выставке «Самые красивые люди мира». Джисон даже рот приоткрывает, но тут же вспоминает свой главный комплекс и губы смыкаются. — Остальные где? Знает кто? — нежный голос обращается ко всем сразу, но реакции ноль. А Джисон бы ответил, не стал игнорировать такой приятный тембр, но ответа он не знал, увы. — Ладно, подождём ещё, а пока, — вот на этом моменте Джисон прочувствовал все неудобства стула: пришлось вжаться, ведь Вожак сейчас смотрел прямо на него и глаза его большие и добрые будто гипнотизировали, но без злого умысла. На Хана никто так не смотрел и вот он пугается, но не до смерти. — Расскажу правила для новеньких.       В помещении слишком много свободного пространства, поэтому эхо гуляет повсюду; вот все и слышат, как этот самый новенький шумно сглатывает и теперь четыре пары глаз смотрят на него одного.       Некомфортно. — Приходим каждый день, имён не называем, говорим, — с каждым загнутым пальцем нежный прежде голос не то грубеет, не то слышится иначе — громче и настойчивее. Джисон снова сжимается и подумывает сбежать домой, чтобы в ногах у матери извиваться, но хули толку? Не она же судья. Вот у того жирного старика надо было в ногах ползать и вымаливать пощады. — Самое главное — никакого алкоголя. Всё понятно? — А… Эм… А что говорить?        Джисону трудно. Он мыслями дома, а телом — тут, вот его и разрывает, вот и в буквах путается бедный парень. — Всё…       Всё. Всё в этот момент обрывается и Джисон уже готов встать и уйти, потому что не на такие встречи анонимных алкоголиков он рассчитывал. Ладно приходить сюда каждый божий день, ладно имён не называть — пережил бы, но говорить, да ещё и всё? Ну нет, не сегодня и даже не завтра. Хан отлично справляется с ролью носильщика своего дерьма, и ему не нужно тут выкладывать всё это и по полочкам раскладывать.       Обойдутся. — Всё, чем захочешь поделиться, всё, что беспокоит, триггерит… — парень снова успокаивает одним лишь бархатным голосом. — Всё.       Всё, отлегло, жить можно и посидеть тут ещё, оказывается, тоже можно.        Джисон внимательно рассматривает лица напротив. Вожак выглядит, как самый обычный добрый парень с рекламного плаката: типичная стрижка с выбритыми висками и затылком, натуральные тёмно-каштановые волосы, прикид тоже обычный: серая рубашка, джинсы и клёвые белые кроссы — мечта Джисона. А ещё у этого неземного добряка немного подведены глаза и серьга в ухе — этим он и отличается от простого скучного ботана. Есть в нём что-то бунтарское, остались ещё черти и Джисон их зачем-то видит. — Так, — парень отворачивается от Хана и поворачивает голову к одному из сидящих рядом. — Кот, начнёшь? Ждать остальных не будем.       Остальных… Интересно, сколько их? Джисон к этим-то ещё не привык, а что будет, если завтра тут целый табор новых лиц соберётся? Всё же придётся бежать, определённо.       Кот — второй блондин — тянется на стуле, откидывает с глаз длинную солнечную чёлку и лениво, немного наиграно, зевает — отрабатывая своё «имя» на все сто. Он тоже одет просто: джинсовый комбинезон с широкими штанинами и самые простые кеды.       Его Джисон бы назвал «Ангелом», потому что и волосы светлые и глаза тоже. Издали не разобрать линзы это, или у парня катаракта, но Хан мысленно ставит на первое, ну, потому что грустно, если у Ангела действительно патология. — Кот? Говорим, ну… — просит Вожак, но ангельскому Коту похуй. Он лишь руки к груди подгребает и ноги вперёд вытягивает. Молчит. — Ладно… Феликс? — парень поворачивается теперь к другому блондину, а Джисон от первого всё глаз оторвать не может: пытается понять видит тот хоть что-то или, блять, реально слепой?       Сбоку слышно, как «Мистер само совершенство» смеётся в кулак. Но и это не отвлекает его от Ангела напротив. — Я не пью, всё нормально, — от дальних стен и высокого потолка отскакивает бас первого знакомого незнакомца.       Феликс? Глаза Хана теперь прилипают к этому парню. Серьги в ушах, знакомые футболка и джинсы, а ещё… «Веснушки? Разве у корейцев могут быть веснушки?». Хан впервые такое видит и уже забывает про слепого, теперь ему интересно рассматривать эти пятнышки. — Дома спокойно, никто не пьёт, — на последних словах названный Феликсом как-то странно делает акцент, и Вожак, видимо главный в этом цирке, почему-то его благодарит. — Ну, а у тебя, Принц, как дела?       Тут Джисона выносит. «Принц? Серьёзно? А почему не Король?». Никто бы не посмел оспорить, потому что выглядит сидящий рядом правда как Король этого мира. Даже осанка его неприлично-идеальная выдаёт его голубую кровь. — Держусь из последних сил, — Принц улыбается лукаво и смотрит не прямо, а куда-то вбок, куда-то на Ангела и долго так смотрит, что и Джисон, проследив за его взглядом, тоже смотрит в этом же направлении. Коту сероглазому снова похуй. «Может и правда он плохо видит?». — А у тебя, Крис, как дела? — Стабильно, спасибо, но… — Я рад, — перебивает его Принц. «Мда, манерами до Короля он явно не дотягивает». — Про последние силы это шутка?       Джисон глазами бегает от одного задумчивого лица, к другому — глупо улыбающемуся. Феликс тоже следит, Кот без изменений — тотальное безразличие. По первому впечатлению он похож на человека, который просто ещё раз зевнёт, если сейчас внезапно потолок обвалится. — Вся моя жизнь — одна сплошная шутка, но мне, почему-то не смешно.       На это Феликс громко цокает и закатывает глаза. Джисон бы также сделал, но боится, а то вдруг ударят. Про то, что бить друг друга нельзя, Вожак не упомянул. — Что-то случилось? — Всё и ничего, — ещё один ответ в стиле Шекспира. — А у тебя что-нибудь случилось, Крис?       Джисон не понимает, реально разобрать не может, что между этими двумя происходит. Но и другим он тоже не завидует, потому что слушать эти дебаты «ни о чём» занятие утомительное, и по реакции Феликса можно понять, что это не первые «дебаты». Хан для уверенности смотрит на реакцию второго блондина, но тому всё так же плевать на всё и всех. Невольно в голову пробирается мысль, что этот парень не плохо видит, а плохо слышит. — Ничего интересного. — Я рад, — снова встревает Принц и до Хана доходит, что этот парень, примерно одного с ним возраста, а может и чуть старше, тоже не рад здесь быть, и только поэтому разговаривает в подобном тоне и с нотками сарказма.       Феликсу, видимо, тоже, ну а сероглазому… Стабильно плевать. Одному Крису это всё и нужно и это чертовски грустно. Доброе ведь дело парень делает, тратит своё время на них — накосячивших алкоголиков, а в ответ не благодарность, а неприкрытая злоба.       Джисон не такой. Он не будет глаза закатывать, отворачиваться или вообще мучить тишиной. Он, конечно, не так себе представлял это всё, по фильмам готовился к этому сборищу, думал вставать нужно будет как в школе и говорить: «привет, меня зовут Хан Джисон и я алкоголик», потом слушать вялые хлопки и в конце «вечеринки» дружно (или нет) пить кофе с другими зависимыми. Правда, алкоголиком Хан себя не считал, а определял себя, как личность чувствительную и падкую на всякую гадость, но точно не зависимую от этой гадости. Все же пьют? Все, бывает, палку перегибают, ну и что? Где они эти все? Почему тут только они втроём и калека по зрению?       Джисон правда считал, практически был уверен, что на такие собрания приходят только максимально пропитые, отпетые и маргинальные. Он поэтому балисонг с собой взял на всякий случай, и тот теперь в заднем кармане горел, как и щёки. — К тебе обращаются, — Принц пихает его локтём и как-то слишком уж старательно это делает, что Джисон позорно валится со стула, и так и остаётся сидеть на полу хлопать растерянно глазами, а Феликс одновременно хлопает в ладоши, и глаза кукольные щурит от смеха. От жуткого смеха, на минуточку, который вибрирует в ушах неприлично громко и долго. — Принц, — голос Криса теперь совсем не мягкий, а неожиданно грубый. — Руки. — Красивые, правда? — парень поджимает губы и вытягивает конечности вперёд. «Красивые», — думает Джисон. — Ветки ебаные, — смеётся Феликс за что тоже получает замечание от главного. «Видимо, ругаться матом тут тоже не принято». — Прости, отвлёкся на твою грязь на лице, — Принц не говорит, он буквально поёт, но, увы, вовсе не песни. — Повторишь? — Хван… — парень с веснушками подрывается, но не подходит, просто стоит и кулаки сжимает. — Феликс, — мягкий голос Криса вообще не работает и Джисону снова обидно по-человечески за старшего.       Да, неглубокие морщины на лбу намекают, что этот парень явно старше.       «Никакого уважения». — Крис, — тем же тоном передразнивает Феликс. — Хван Хёнджин, — вклинивается брюнет и переводит взгляд на ахуевающего Джисона. Тот себя с пола всё подобрать не может, а теперь тяжёлые тёмные, почти чёрные глаза прибивают к бетону окончательно. — Заноза в заднице у всех здесь присутствующих, приятно познакомиться, — он тянет свою красивую руку и Джисон жмёт под недовольное шипение Феликса. — Жопу поднимай, простудишься, — шепчет напоследок парень, прежде чем выпрямиться, а после грациозно и пиздецки эстетично заправить длинные чёрные пряди за уши. — Напомню, что имён мы не называем, это не обязательно, — теперь шипит Крис и Джисону снова его жаль.        Нет, ну он реально как мамочка, которую не слушаются дети и это бесит, жутко бесит. Пусть это лишь первое впечатление, но оно ведь зачастую оказывается верным. — Напомню, что я та ещё заноза. — Хван награждает ядовитым взглядом Феликса, который всё ещё стоит, словно тоже сбежать хочет, и посмеивается: — Шутка про ветки засчитана, мне понравилось. — Придурок, — цедит блондин и косится на слепого-немого-глухого.       «Что, блять, у них за переглядки?».       Сколько это представление уже длится? Десять минут? Двадцать? Тот, кого назвали Котом всё это время просидел в одной позе глядя в пол намеренно игнорируя этот цирк. На чужие взгляды ему тоже по барабану. — Оба, пожалуйста, заткнулись, — просьба Криса звучит вовсе не грубо, но недовольство у двоих присутствующих всё же рисуется на лицах. — Новенький, представься, пожалуйста.       Вот и настал «звёздный час» Джисона, но у него в голове отнюдь не звёзды, а слёзы мамы, потому что вспомнилось как она одна зовёт его ласково Сони несмотря на всё дерьмо, что он ей дарит без повода. Может так и представиться?       Первая мысль ведь всегда верная? — С-Сони… Можете звать меня так, — ладони снова липкие и снова парню чертовски жарко. — Звать тебя никто и никуда не собирается, — улыбается Принц. — Язва ебаная, — опять встревает Феликс и у Хана дежавю. — Приятно познакомиться, Сони.       Тяжело, очень тяжело дышит Крис и Джисон понимает его, наверное, лучше всех. Вот поэтому-то бутылка ему лучшая компания, а не человек. С людьми сложно; они все разные и среди них по-настоящему хороший человек — редкость.       Принц молчит, Феликс тоже, Крис лишь продолжает дышать сквозь зубы, но не по-злому, с разочарованием скорее и Хану снова хочется сказать, нет, даже прокричать: «понимаю».       Пока Джисон сидел и старшему сочувствовал, он пропустил момент, как Ангел пялился на него, глазами в душу хотел пробраться, не иначе и — о чудо! — Джисон ощущает на себе чей-то взгляд и — о боже! — их взгляды встречаются. Ничего ангельского Джисон больше не видит.       Мрачно. — Эй, сердце океана, к тебе обращаются, — снова Принц пихает куда-то под рёбра. — Давай ты сам слушать будешь, а? — Ч-что? — приходится оторваться от серых глаз и теперь смотреть на тёплые шоколадные глаза Криса. — Расскажешь о себе? Новенькие, обычно, что-то говорят почему тут оказались. — Но это необязательно, — подсказывает Хёнджин, и скидывает невидимый груз с плеч Хана. — Я… Я просто напился и уснул в магазине, — этого должно быть достаточно: коротко и понятно, но и Крис, и Феликс, и Кот — всё продолжают пытать взглядом, очевидно ожидая продолжения.       И снова Джисону хочется сжаться в комочек и закатиться под какой-нибудь пыльный шкаф. Хан оборачивается в поисках заветного предмета мебели ровно в тот момент, когда дверь с шумом хлопает. Похуй стало на пыльный шкаф, потому что медленно и верно к их кругу приближался настоящий, живой «шкаф».       Вошедший так звенел цепями, которые свисали с ремня, что каждый звук Джисон чувствовал толчком в грудь, словно собственное сердце пыталось избить его изнутри. Незнакомец кивает всем присутствующим, падает рядом с Феликсом, и только потом поднимает глаза на карикатурную статую в виде замершего Джисона. Парень снова рот закрывает, чуть наклоняется вперёд, приветствуя новенького. — А остальные где? — улыбается опоздавший, и поправляет косой пробор. Рот Джисона, ну честное слово, сам опять открывается, потому что эти волосы… Они настоящее серебро, как и цепи на шее, и на ремне, и на запястье…       «Типичный бэдбой», думает Хан, и снова вспоминает про нож-бабочку в заднем кармане. — А извинения где? — напирает Крис. — А хорошее настроение где? — парень снова поправляет передние пряди.       Звон цепей и блеск волос — вот, чем заняты мысли Хана. Он не слышит язвительных комментариев Принца, не видит, что ненаглядный Ангел опять рассматривает его с особым пристрастием, он и носа своего не видит, потому что страшно и в глазах рябь самая настоящая. Именно такие парни зажимали его в школе, а подобными тяжёлыми цепями били под колени. Страшно, жуть, как страшно. Но сероволосый мягко улыбается, смеётся по-доброму и установка Джисона рушится в пух и прах, а потом тот снимает кожаную куртку, Джисон видит «пятилитровые банки» и снова вспоминает похожие сильные руки на своей шее. — Боже, незабудка, у тебя со слухом проблемы? — Хана опять толкают, но уже не так сильно. — Сядь, вон, к Серому, пусть он тебе на ушко нашёптывает.       По помещению снова разлетаются громкие недовольства Феликса; Крис опять просит Принца держать руки при себе; Кот продолжает спокойно рассматривать новенького, а вот «Серый» бровями играет и щёки к глазам поднимает — улыбается так мило, что и Джисон улыбается ему в ответ.       «Может и не плохой он вовсе?».       Хан вообще в людях не разбирается — видит кого-то и просто боится и совсем неважно крупный этот «кто-то» или, как Феликс — маленький и хрупкий — страшно одинаково. Привык. — Я… Я просто задумался. — Я бы на твоём месте задумался отсесть от хрустального подальше, — прыскает бэдбой и показывает самую, блять, милую улыбку, что Хан когда-либо видел.       «Извини, Крис, тебе достаётся серебро, а вот этому серебряному парню — золото».       Своей улыбкой сероволосый прогнал страх куда подальше. — Как ты можешь давать советы о том, в чём ты полный ноль? — А как животное смогло выучить корейский? — «Шкаф» не перестаёт удивлять своими эмоциями.        Теперь Джисон слышит его смех и он такой красивый, такой донельзя успокаивающий, что Хан сдаётся.       «Видимо, придётся у старшего и в номинации «самый мягкий голос» первенство отобрать». — Я тоже удивлён, что у тебя получилось, Бинни… — Принц, без имён! — Крис тоже сдался и рявкнул, а Джисон не ожидая подобного, подпрыгнул на месте.       Эти двое оба кажутся хорошими и даже «безопасными», но привычки берут своё. — Принц? — тот, кого назвали Бинни, поворачивается к Крису, состроив самую милую недоумевающую мордашку. — Он пол сменил? Он больше не Принцесса?       Феликс теперь старается скрывать смех ладонями и чуть не давится от приступа, но сильная рука приходит на помощь — хлопает по спине, да так сильно, что слышно каждый удар, словно бой в колокол. — Если ты его добьёшь, то я заплачу тебе, — снова язвит Хван и тут же глаза в сторону отводит.        Джисон встревать не хочет, хотя прибил бы сейчас Принца, вот честное слово, но он лишь молча наблюдает за каждым и видит, что Коту, например, уже не похуй. Хану казалось, что на него эти глаза из чистого жемчуга смотрели с какой-то злобой. Он ошибался. На Принца сейчас обращён весь ангельский гнев.       «Или у него косоглазие и это всё-таки мне?». — Перестали! Все, пожалуйста, помолчите!       И все замолчали. Даже Хёнджин.       Джисон мельком пробегает глазами по лицу каждого и понять не может, как все эти люди здесь оказались. Никто не выглядит, как типичный алкоголик: один — здоровый, как бык; второй — красивый; блондины так же похожи друг на друга, как и на алкоголиков. Они все тут не зависимые. А Джисон? Он как раз подходит. Жизнь его одна сплошная зависимость — порнуха, бытовуха, нытьё мамы и личное самобичевание, и как итог — стресс и алкоголь.       Нельзя сказать, что это он сам виноват — с детства так привык, научили и ничего хорошего не привили.       Перепалка между Принцем и всеми остальными в самом разгаре, а Хан Джисон сейчас, далеко за пределами своего комфорта, пытается придумать каждому из присутствующих свою историю. Это тоже что-то вроде привычки, которую он обнаружил для себя прячась под толстым одеялом. Сидел себе ночами, прижав колени к груди, и сочинял красивые истории жизни в первую очередь для себя, потом для мамы и даже для соседского мальчика; представлял всё так красочно и детально, что иногда верилось, словно он выползет из своего укрытия, выйдет на кухню, а там никто не кричит, мама не плачет, пытаясь скрыть следы побоев, папа рядом и выгоняет грубиянов, которые частенько и его и маму обижали. Хотелось верить, что стоит скинуть одеяло, как все мечты и фантазии воплотятся в реальность: Джисон выйдет, заберётся на колени к папе, обнимет его за тёплую шею и услышит, что завтра они все вместе поедут в парк аттракционов, будут лопать сладкую вату с поп-корном, купят шары, опробуют все карусели… Джисон подобной хуйнёй до сих пор страдает и не только по ночам, а когда очередной «папаша» учит маму жизни.       Уже взрослый Хан Джисон забирается под одеяло с головой и фантазирует о своём, о детском и простом — о счастье, наверное.       Парень не виноват, что рос и взрослел упакованным в пластиковый мешок — вроде всё видит сквозь мутную завесу, а сказать и сделать ничего не может. Джисон виноват лишь в том, что продолжает жить в этом мешке среди такого себе быта и бесконечных ссор. Выбраться из пластика, вытянуть себя на свет, превратив сказочные фантазии в настоящую действительность — сродни самоубийству, не иначе. Бутылка как раз помогала ощущать себя нормальным и пригодным для серых грязных будней, а ещё неплохо скрашивала его существование в том самом пластике уже с юного возраста.       Пока Феликс над чем-то дико хохотал, Джисон раздумывал о его истории. Не похож он на алкоголика. Ни капельки не похож. Он, скорее, студент с кучей долгов, потому что бегает по тусовкам и там всех своим смехом заражает. Бинни этот тоже без видимых признаков зависимости — качок качком. Принц… Ну, он наверняка живёт в своём воздушном замке: на завтрак ест розы, а на обед алмазы. Были бы у Хана деньги, то он бы всё поставил на то, что этот парень здесь просто по приколу, потому что цветочки и камушки его задолбали, хочется вкус бедности попробовать.       Теперь смеялся и Крис на пару с Феликсом, но у Джисона вата в ушах, он о своём думает, точнее, думает об этом Ангеле. На кого он похож? По опущенным уголкам губ и по закрытой позе очевидно одно — он похож на того, кто не умеет расслабляться и забыл, как улыбаться.       Снова «бриллиантовая» рука пихает его. — Расходимся. — Что? Уже? — «а как же поговорить, послушать… А как же кофе после?». — А ты думал тут от звонка до звонка? Я, кстати, Грей или Чанбин… — Шкаф, Бинни, Серый, Чанбин или Грей, как представился сам парень, подходит ближе и снова улыбается своей детской улыбкой.        Джисон расслабиться никак не может, боится, но выдавливает из себя ответную полуулыбочку и шутит что-то про стальные решётки на окнах. Получилось коряво, но уже прогресс. Хан хоть про дыхание не забыл и на том спасибо. — Ты славный малый, — бетонная рука падает на плечо.       Джисон начинает дышать ещё чаще, потому что страх уже в горле, ещё чуть-чуть и вырвется. — А ты чудовище, — Принц скидывает руку, прибирая Джисона к себе, нежно приобняв за поникшие плечи. — Пугаешь мою синичку. — Твою? — Резвись со своим цыплёнком, ладно? — Проклинаю тот день, когда спас твою задницу, Хван, — это были последние слова Бинни с которыми он оставил обнимающуюся парочку, напоследок сверкнув зубами. — Ч-что он имел в виду? — Да так, просто хвастается своей убогой памятью, — вот тут уже Хван сверкает зубами, но улыбка выходит какая-то вымученная и грустная что ли. — Хочешь выпить? — Что? Ч-чего? — Я про кофе, а ты про что? — И я…       В помещении остались только они вдвоём и Крис. Тот сидит себе на стуле нога на ногу, хмурится, пока что-то быстро печатает и, кажется, не слышит, как Хан прощается с ним.       Так не хотелось оставлять старшего одного, но Хёнджин подгонял. — Ты какой кофе любишь? — Принц придерживает дверь, демонстрируя свои манеры, а язык Джисона распухает, показывая своё неумение складно отвечать на вопросы. — А?       По началу, когда Джисон познакомился с алкоголем, он ловко ворочал языком, заговаривая зубы продавщицам, которые не хотели продавать пиво без документов. Язык позволял хозяину быть крутым и выпутываться из любых пьяных передряг, а вот стоило в старшей школе реальных крутых ребят встретить, язык его сдулся — не спасал и не мешал — он им вообще редко пользовался. Зато пришлось познать всю пользу крепкого пресса — если напрягать, то не так больно от пинков. — Я начинаю думать, что ты все свои мозги пропил, — вздыхает Хван.        Джисон вздыхает вместе с ним, пряча в легких тёплый вечерний воздух. — Прости, задумался… А зачем тебе знать, какой кофе я люблю? — «уж не собирается ли он мне напиток покупать?». — Не ищи тут скрытый смысл. Всё просто, — Принц говорит вполне обычным тоном, не как там, на собрании. Джисон снова вдыхает и медленно выдыхает, потому что всё ещё страшно говорить с кем-то, но уже не так сильно. Прогресс. — Хочешь узнать человека — задай ему три вопроса…       Повисла пауза. Неловкая, долгая, но, наверное, необходимая. Они бредут мимо высокого бетонного забора; слева — серый асфальт с глубокими выбоинами; справа — куст другой куст огибает. Их голоса эхом разносились по пустой улице. «А вдруг кто-то услышит?». И пока они не свернули на более-менее оживлённую улицу, оба продолжали молчать, очевидно опасаясь одного и того же. — Тебе наверняка интересно, что это за три вопроса… — Ага, — кивает Джисон, как умственно отсталый и Принц явно этим сухим ответом недоволен.       Любитель поболтать взял под своё крыло явно не того птенца. — Ну, чтобы мне узнать человека, достаточно услышать: какой кофе он предпочитает, какое порно смотрит и какую музыку включает, когда хочет умереть, — Принц замолкает, гордо подняв подбородок, но Джисон краем глаза видит, что тот хитро улыбается и подглядывает за его реакцией. — И ты прям всё-всё понимаешь? — Не ответишь — не узнаешь.       Они проходят первый пешеходный переход, долго стоят на втором и двигаются дальше. После третьего Принц снова открывает перед Джисоном дверь и пропускает в небольшое светлое помещение, где до одури пахнет жаренными кофейными зёрнами и ореховым, а может и ванильным сиропом. — Так хочешь узнать о себе что-нибудь новенькое? — парень пересекает весь зал, выбрав небольшой столик в углу рядом с окном и высокой комнатной пальмой в деревянном горшке.       На серых стенах висят унылые постеры с цитатами на корейском, наверняка умными — читать и вникать Джисону лень. Пол тут тоже серый. На что глаз не положи — всё какое-то простое, обычное, но Хану тут нравится. Эти полупустые стены так и манят пофантазировать, разрисовать их воображаемыми красками, мебель из светлого дерева тоже напрашивается испачкаться бурными фантазиями парня. Он бы с удовольствием перекрасил этот столик в чёрный, например, а на стулья кинул бы мягкие подушки в технике пэчворк. — Я всё и так знаю, спасибо. — Ну хоть на один вопрос ответь? — Принц складывает руки «лапками» и изображает милое создание.       Поверить сложно, но у этой змеи получилось перевоплотиться в белого мышонка. — Н-нет, не думаю, что… — Дело твоё, — Хван перебивает почти сразу, нацепив на лицо маску полнейшего безразличия. — Какой кофе будешь?       Джисон падает на стул, тянет к себе кофейную карту и читает. Снова медленно и снова в тишине. Он вообще не знаток и не фанат. Кофе пил разве что в Университете между парами и то, чтобы взбодриться и дотянуть до последней лекции.       Но если однажды он приучил себя к алкоголю, может и к кофе прикипит? Позволит себе сегодня чашку, завтра, в среду и в четверг, через неделю встанет утром и сразу в кофейню — так и выработает привычку. — Американо. — Корица, сливки, лимон или сиропы? — Принц вытягивает лист с напитками и обращает внимание на себя любимого. — Может сахар или молоко? — Нет. Просто чёрный.       Раз бухал по-чёрному, то к обычному чёрному кофе привыкнет. Хан помнит, что вроде было просто и вкусно. К экспериментам он сегодня не готов. — Я угощаю, так что не стесняйся, — снова просыпается змей-искуситель, но никакой сахар и сливки ему не нужны.       Хватит с него перемен. — Просто американо. Горячий. — Ну вот ты и попался, — Принц смеётся, отворачиваясь, не забывая показать себя во всей красе. «Самый красивый человек, клянусь», думает Джисон, сдерживая улыбку. Смеяться он себе не разрешает — неловко как-то и всё ещё некомфортно. Да, собеседник вроде милый попался, но за час и даже за весь вечер нельзя отвыкнуть от того, с чем жил слишком долго. — Вот ты и ответил на первый вопрос. Может и про порно поболтаем? — Н-нет, спасибо. — Меня, обычно, за другое благодарят, — Хёнджин бросает эту фразу, как смятую салфетку на край стола и исчезает.       А Хан изучает свои кривые пальцы, считает царапины на столешнице, думает о пыли, которая виднеется на тёмно-зелёных пальмовых листах, и всё для того, чтобы нервы успокоить.        «Нужно просто привыкнуть…».       Джисон настраивает себя, что ко всему — абсолютно ко всему — можно привыкнуть, и к людям в том числе. Это его новый опыт и он пытается, правда старается, но… Порно? Серьёзно? Если кофе в жизни парня — редкость, то вот фильмами для взрослых он сыт по горло. Главная его проблема в том, что какое бы видео он не включил, ему плевать на сюжет, на обстановку и на девушек тоже плевать. У него встаёт, только когда встаёт у кого-то другого. Это же не значит, что он гей? Стоны актрис его тоже возбуждают и… Он же не голубой? — А вот и твоё хорошее настроение, голубь мой, — Хван с характерным стуком ставит перед лицом здоровенный стакан, а у Джисона снова челюсть вниз ползёт. — Что?.. Как?.. — «если этот змеёныш мысли читает, то реально пора бежать, желательно, в другую страну». — Как ты меня назвал? — Понравилось? — ровные брови дёргаются и снова, блять, Принц выглядит идеальным, даже непонятная гримаса не портит эту картинку. — Но мне больше незабудка нравится. Ты ведь больше синий, чем голубой.       «Придурок». — Так что там с кофе? — Джисон намеренно меняет тему и снимает крышечку, чтобы ноздри паром обожгло.       Принц, тем временем, поправляет невидимую корону, и губами тянет свой кофе с молоком и каким-то сиропом размазанным по прозрачным стенкам через широкую трубочку. Парень действительно оправдывает свое звание.       Джисон даже не замечает, как пялится и оторваться от монотонной картинки не может. Обычное действие, которое делают тысячи людей ежедневно, в исполнении Хвана завораживает, заставляя что-то внутри Джисона трепетать не то от эстетической красоты, не то от… Хан даже пугается такой мысли, силой заставляя себя вернутся в реальность и к более насущным вопросам, не отвлекаясь на всякую ерунду, и уж тем более не отвлекаясь на длинноволосого Принца из сказки.       Приходится «приклеить» свое внимание именно к собеседнику, а не к его губам и пластику между ними.       Тяжело. — А ты сделай глоток и я тебе погадаю.       Джисон уже думает, что парень ему в напиток плюнул, вот и морщится сначала, а потом разглядывает плотную светлую пенку сверху, тут же прогоняя эту мысль. Температура, кажется, запредельная, но Хан даже не кривит лицо.       Вроде вкусно, хоть и ужасно горько.       «Потрясающе». — И как? — у Принца тоже рот приоткрыт и это явный намёк-напоминание закрыть свой рот Джисону. — Потрясающе. Прям то, что нужно… — Ну, раз потрясающе, то ты либо очень серьёзный молодой человек у которого целые корпорации за плечами и тебе просто стыдно перед партнёрами слизывать взбитые сливки с ложки… Либо, — Принц улыбается слишком загадочно, как будто и правда до души добрался и все ответы подглядел. — Тебе этот сок со вкусом депрессии нравится, потому что у самого в жизни всё не сладко, и ты явно страдаешь. Ставлю на второе.       Джисон молчит. Нужно быть осторожным с людьми, нельзя показывать им их превосходство, а Принц, как раз превосходил Джисона по всем параметрам.       «Угадал же…». — Мимо.       Хван лишь плечами жмёт на эту реплику, но улыбку не убирает с губ. Чувствует, наверное, что прав, на ладони собеседника внимательно смотрит, разглядывает эту чёртову испарину на лбу, которая очень не к стати выступила, и с каждой новой каплей Хёнджин убеждается в своей правоте. — Все мы страдаем, незабудка, — противные хрипящие-шипящие звуки доносятся до ушей и Джисон душит в себе желание ещё раз рассмотреть эти пухлые губы.       «Это нихуя не потрясающая идея…».       Принц высасывает последние капли и отставляет стакан в сторону, ну, и делает то, чего делать не должен был ни при каких обстоятельствах. Он тянется к рукам Джисона, хватает и склоняется к нему через весь стол, видимо, чтобы тайну Вселенной поведать, да не успевает, потому что Хан вздрагивает и вскакивает, как ужаленный.       Страх победил, а сам Джисон сдался. — Ты чего? — М-мне п-пора… — Хан не забирает свой стакан и, стул не задвигает, а несётся прямо к двери не оглядываясь.       Его не останавливают красные сигналы светофоров, ему всё равно на других пешеходов, которых он чудом не сбивает с ног. На всё похуй. А вот на руки, которые посмели его коснуться — нет.              Принц, видимо, о личных границах ничего не слышал, а Хан Джисон — он же Сони в «дружном» кружке алкоголиков, ничего не слышал о здоровой психике. Он до этого момента тихо тряс коленями, но стоило почувствовать на своей коже что-то чужое, инородное и нежеланное, то крышу сорвало. И Хану сейчас стыдно за это, хотя должно быть наоборот — Принц должен стыдится того, что ковырял его раны и… И трогал…       В горле свистит, а в лёгких костёр горит и как же «удачно» Джисон выбрал место для остановки. У него сейчас сердце готово остановиться, потому что знакомые бутылки так красиво сияют за окном витрины, прямо-таки приглашают зайти и «высказать» им все беспокойства.              Джисон уже не закрывает рот, потому что хочется, пиздецки хочется вкус кофе смешать с ромом или виски, ведь на самом деле дотронулся до него не Принц, а прошлое, где уже другие руки трогали его тело и на губы давили, чтобы молчал и маму не будил.       Хан долго стоит и «жалуется» этим бутылкам одним мокрым взглядом сквозь чистое окно, пока рядом, в тени от остановки, его не отвлекает грузное тело какого-то проспиртованного. Воображение снова рисует Джисону будущее — ещё лет десять и он тоже будет пластом валяться на остановках или в местах похуже, потому что нервы у мамы не железные, а силу воли он где-то потерял.       Джисон мечется. Это кажется таким простым шагом — бросить пить — просто не покупай и всё, но демонам внутри питаться надо, сорняки в голове чем-то удобрять необходимо, да тараканов в чём-то купать. Крепкие напитки идеально подходили, а теперь, видимо, придётся свой богатый внутренний мир приручать к другому источнику жизни — к кофе.       Хан был явно под гипнозом и кто его загипнотизировал не ясно. Пока вся флора и фауна в голове бунтовала, подталкивая сознание в круглосуточный магазин, что-то невидимое отталкивало его от витрины. Нельзя. Он не моргая бежал к дому, а слёзы от встречного потока ветра разбегались по лицу. Всё ещё было страшно, но день уже подходит к концу, трястись от мыслей своих осталось не так уж и долго.       Квартира встречает мраком и тишиной. Хан тенью проскальзывает в свою комнату, стягивает джинсовку, путается в штанинах, мнёт в руках влажную от пота футболку и ныряет под одеяло. Под тремя килограммами пуха становится легче. Можно спокойно закрыть глаза на замок и погрузиться в свои фантазии. И он это делает с намёком улыбки на губах, потому что правда полегчало и отлегло. Чувствуется некая свобода, ведь он смог, переборол себя и своё желание.       Завтра будет новый день и будет ещё лучше. Он обязательно прыгнет на ступеньку повыше, сможет перебороть очередной страх из длинного выдуманного списка и вернётся обратно под одеяло другим человеком — ещё более свободным.       От этой мысли Хан светился, но одного не понимал, а если бы и понял, то улыбаться в миг перестал — свою свободу он когда-то проявил только в выборе зависимости и, если он забудет об одной — справится всё же с тягой тонуть в спирте, то выберет что-то другое.       Однозначно Джисону понадобится другая зависимость, а возможно она уже нашла его сама…