✦
«Дыши», повторяет про себя Минхо, «дыши, пожалуйста, ведь это всего лишь плохой день, а не плохая жизнь». Но с уходом, а точнее, с бегством Джисона кажется, что это жизнь на самом деле несправедливая и ужасная, и день тут не при чём. Вчера ночью, после работы, он тоже заставил себя поверить в то, что это всего-навсего так себе вечер, ничего смертельного не произошло, Джисон мог на него обидеться, вот и пропустил их встречу. А потом, ближе к утру, Минхо волосы на себе рвать хотелось, потому что да, не смертельно, но чёрт возьми, неприятно. Он бесился от самого себя и от тупой ревности, которую Джисон не заслуживал, но был причиной. Или причиной являлся как раз Хёнджин? В какой-то из вечеров Минхо взбрело в голову, что он нужен Джисону, что он сможет пережить с ним всё, что бы тот не скрывал, но откуда такая уверенность? Может и Хёнджин тоже неплохой такой помощник, раз Хана к нему тянет. «Раз он срывается и бежит к нему каждый раз». Не нужно даже логику включать, чтобы понять, что сообщение, которое заставило парня сорваться, было от Хвана. Это, видимо, настолько очевидно, что подошедшие Чанбин и Феликс тоже всё поняли без слов. — Грустно, да? — Бин мягко улыбался, приобнимая Феликса, а тот улыбался как-то печально, совсем кисло. — Неприятно, — кивает Ли старший. Но винить Джисона, даже мысленно, не хочется. Они вроде как друзья, и чувства Минхо — это только его проблемы, никакой ответственности Хан Джисон за них не несёт. «Сам придумал, сам расстроился». А придумать Минхо успел многое, например, как одним прекрасным вечером он всё же возьмёт Джисона за руку, но немного иначе, и скажет то, что ему шепчет сердце, вот уже несколько дней подряд. Парень как-то спрашивал его о том, что чувствуют влюблённые, и Минхо теперь смог бы ему внятно объяснить. Он бы даже наглядно показал и во всех красках мира описал, что влюблённость и любовь, в первую очередь, это забота. Минхо заботился о Феликсе, тем самым без слов, открыток и признаний, показывал ему свою любовь. К Джисону он тоже проявлял свою заботу, и это звоночек. — Все проблемы от одного долбанного Хвана, — Феликс выныривает из-под руки Чанбина и садится на стул, который всё ещё хранит тепло Хана. — Или проблема в том, что кто-то молчит и не действует, — Грей с укоризной глядит на старшего и, поймав на себе строгий взгляд, миленько хихикает. — А ты у нас самый разговорчивый? Минхо прав, и Чанбин даже спорить с ним по этому поводу не собирался. Оба они молчаливые и чересчур заботливые. Им проще действиями показать свои чувства, да хоть пантомиму изобразить, но не признаваться вслух. Со понимает Минхо, как никто другой бы и не понял. У него тоже есть тот, кому достаётся много всего, но слов, увы, всё же не хватает, чтобы его действия стали понятными или значимыми. Люди ведь привыкли общаться именно языком, а не жестами, а Чанбин и Минхо, выходит, и не люди вовсе. — Я пытаюсь, — чуть помедлив зачем-то отвечает Чанбин, хотя можно было и промолчать. — Что ты пытаешься? — Феликс хлопает кукольными глазами и забавно морщит нос. — О чём вы вообще? — О тебе, — Минхо поднимается, кидая Грею прощальный взгляд, мол «давай, твой выход», и медленно шагает к двери. Каждый день — это либо приключение, либо ничего особенного. Минхо всё пытается разобраться, как ему воспринимать всё происходящее? Заглушить вой внутри он не старается, пусть сердце поскулит, пусть душа поплачет, да и успокоятся, но всё это мало похоже на сказку, на незабываемое приключение, на забавную историю в коллекции страниц жизни. Но и «ничем особенным» этот день Минхо отметить не может. Он держал Джисона за руку. Впервые так долго их руки были переплетены и от этого хочется задыхаться, потому что понравилось, потому что хочется ещё и ещё. Всегда. Недалеко от крыльца, рядом, а не за кустами, Крис держит за руки новенького и широко улыбается, пока тот, что с голубыми волосами, что-то тараторит. Минхо имени этого парня не запомнил, но понял, что он близок с Джисоном и, видимо, с Крисом. Эта Санта-Барбара вокруг могла легко свести с ума, но Минхо уже рехнулся, хуже просто некуда. Он медленно подходит, надеясь, что эти голубки заметят его и повернутся, но они, как слепые или тупые, смотрят только друг на друга и вообще ничего не замечают вокруг. Будет ураган или землетрясение, а эта парочка так и продолжит стоять и облизывать друг друга влюблёнными глазами. Тошно. Минхо не из тех, кто будет убегать от чувств, нет. И он не из тех, кто будет кричать направо и налево, что любви нет, а все держащиеся за руку — идиоты, и вся эта конфетно-букетная фигня — пустая трата времени и денег. Нет, нет, и ещё тысячу раз нет. Он тоже всего этого хочет, но неуверенность в себе, страх быть отвергнутым, а может какие другие загоны мешают ему стать не наблюдателем со стороны, а непосредственным участником. — Крис, — Минхо прочищает горло и ещё раз зовёт старшего чуть увереннее. — А? — Можно тебя… На пару слов… Минхо на новенького не смотрит из принципа. Он слишком напоминает ему Джисона, а Минхо не мазохист, чтобы пытать себя. Крис что-то мямлит своему предмету воздыхания и молчит до той поры, пока тот не исчезает в дверном проёме. — Что-то случилось? — Джисон опять… — слова никак не вязались в предложения. Жаловаться Минхо не привык, но единственный, кому он мог хотя бы приоткрыть завесу всех своих чувств, был, есть и будет Крис. Он понравился ему с первого дня встречи. Парень быстро смог расположить к себе и его и, самое главное, Феликса. Отсюда и всё это безграничное доверие. Плюс ещё и возраст. Крис старше, значит видел чуть больше, чем сам Минхо, и наверняка сможет и на этот раз помочь ему советом. — Сбежал. Старший молчал и, видимо, всё ещё вздыхал по своему голубоволосому, но следующий вопрос Минхо спустил всё-таки его с небес на землю. — Расскажи мне, как он… — блондин с трудом сглатывал, а уж про внятную речь можно и промолчать. — Расскажи кого Хван убил и как… Я хочу знать, к чему мне готовиться. О том, что Хван кого-то убил, Минхо узнал от брата. Тому, вероятно, рассказал Чанбин, который был знаком с Хёнджином и с Крисом ещё до тусовки в «АА». Ну, либо младший подобрал эту сплетню где-то на улицах. Минхо не уточнял, просто принял к сведению и иногда использовал это в качестве аргумента, почему брату не стоит слюни ронять в сторону Хвана. А потом Минхо невольно слышал разговоры коллег в автосервисе, которые тоже любили косточки промыть «богатым сосункам» не умеющим ценить хорошие тачки. Как можно догадаться, слухи про Хвана — самого отбитого из сосунков, ходили по всем мастерским. Выражение лица Криса меняется на глазах, и Минхо уже жалеет, что спросил это у него, но, судя по тем же слухам и сплетням, Крис знал подробности, которые сейчас важны, как никогда. Джисон часто остаётся один на один с Хваном и хуй знает, что придёт тому в голову. Он же по-настоящему ёбнутый. Надо сказать, что не только старшего смутил этот вопрос, но и сам Минхо чувствовал себя крайне отвратительно не только от волнения, но ещё и потому, что пришлось собрать воедино все слухи, которые он когда-либо слышал о Хёнджине, а собрать — значит пропустить через себя. Это было мерзко. Ли старший никогда не был сплетником и почти всегда старался все сторонние обсуждения неточной информации из третьих уст пропускать мимо ушей. Однако он и сам не заметил, как каждая фраза о Хване откладывается где-то в отдельную папку в голове под названием «на всякий случай», потому что эта папка существовала именно из-за Феликса и его увлечений всякими придурками. — Никого он не убивал. Это всё моя вина и только моя. Пока Крис приходил в себя и с большим трудом рассказывал о том, что помнил, Чонин наблюдал за целой драматической постановкой, только без костюмов, декораций и лишь с двумя так себе актёрами. — Твоё упрямство меня бесит, — Феликс вспыхивал на глазах. — Ты меня бесишь. — Не те аргументы ты выбираешь, солнце, — Чанбин хихикал, конечно, но видно было и слышно, что смеяться ему трудно. За этой улыбочкой он прячет свою обиду. — Не люблю я секреты и ты это знаешь! — А никаких секретов и нет, — парень небрежно дёргает плечами и снова выставляет свою улыбку щитом. — Просто забудь… Забей… — Я тебя сейчас забью, а потом забуду, — Феликс вроде не сильно, но звонко шлёпает парня по ноге и дует губы, как пятилетний. — Слушай, Ликс, ну правда. Мин просто пошутил. Нет у меня никаких секретов от тебя и ничего я не скрываю. — Тогда что ты там пытаешься? Феликс наивно полагал, что сложенные на груди руки, надутые щёки, да и вся обиженная поза в целом как-то замотивируют парня разговориться, но тот на манипуляции не вёлся и ужасно, просто не описать словами, как ужасно, бесил этим. — Вы ругаетесь, словно тридцать лет в браке прожили, — Чонин тихо посмеивается, в глубине души наслаждаясь этим театром комедии. — В чём ваша проблема? — Ни в чём, — также капризно отвечает Ли младший и отворачивается от Чанбина. — Просто он меня сегодня бесит. — Только сегодня? — Чонин уже откровенно смеётся, не боясь тоже получить оплеуху. Взрослые вроде парни, а ведут себя, как его сестрички, которые могут скандал раздуть на пустом месте. — Всегда. — Ну, вот и поговорили, — вздыхает Грей и переключает своё внимание на новенького. Эта маленькая копия Джисона его заинтересовала, но не одинаковой стрижкой и почти идентичным цветом волос, а своим развязным поведением. Этот мелкий оказался бойким и слишком энергичным, и это не могло не нравиться. Чанбин помнил, каким был Джисон — тихим, забитым и молчаливым, а этот влился в их «кружок», словно был рождён для этого. Бин не стеснялся расспрашивать парня о его жизни и интересах, и Чонин тараторил и тараторил, выдавая всё, о чём спрашивали, и даже больше. Ему не стыдно было поделиться своими семейными проблемами, пусть и в неофициальное для жалоб время. Он и про горе-отца успел поведать достаточно, чтобы и Феликс и Чанбин рты пооткрывали от недоумения. — Прям проиграл? Серьёзно? — Ну да, но это было давно, — Чонин широко улыбается, и на лице его появляются заметные ямочки. Бин и Феликс переглядываются, видимо, заметив это сходство с Крисом, и снова высыпают новую порцию вопросов про семейный быт. — Вы не подумайте, папа у меня не плохой, просто он болеет, — парень жмёт плечами. Ну, а что ему ещё остаётся? — Сейчас он редко срывается и если садится играть, то не на деньги. — А на твоих сестёр и братика? — Феликс нервно смеётся, но это просто шок у него так проявляется. Он никогда никого не встречал с подобным недугом и даже не слышал о такой зависимости, как игромания, и ему жутко и очень интересно разузнать обо всём поподробнее, только вернувшийся Крис нарушил планы, разгоняя всех по домам. — А где Хо? — Феликс выходит за Чанбином, оставляя старшего наедине с новеньким, и озирается. — Видимо, ушёл. Небо уже серое и мрачное, как и лица этих двоих. Феликс затягивается, после чего выдыхает облако густого дыма вверх и хмурится из-за очередного исчезновения брата, а Чанбин понурый из-за угрюмого Феликса, как раз-таки. — Он стал слишком часто пропадать, — блондин медленно шагает вперёд и старается не дымить в сторону Бина, но плохо он старается. Чанбин корчится и дышит этой гадостью, но в сторону не отходит, а лишь ближе к себе прижимает парня. — Такое чувство, что ему этот Джисон дороже, чем я. — Ты ведь не думал, что он всегда будет рядом с тобой? — А почему нет? Мы же братья, — Феликс откидывает окурок в сторону и вопросительно глядит на друга. — Ну, а как же личная жизнь? — А с чего все вдруг решили, что Джисон — его личная жизнь? — тёмные брови блондина, кажется, ни на секунду не расслабляются. Да, Феликс был одним из первых, кто заметил перемены в Минхо, и он часто по утрам и вечерам сам его подбивал на «свиданку», но он не думал, что брат всерьёз всё это воспримет и поставит кого-то чужого на первое место, а его самого подвинет на второе. Это больно било по самолюбию Ли младшего, потому что… Без брата тяжело? Он не привык? Не хочет? Ревнует братской ревностью? — Ты слишком бурно реагируешь, — Чанбин потрепал парня по плечу, но тот в своей излюбленной манере выебнулся и вообще скинул его руку с плеча. — Ну что не так, Ликс? Что плохого в том, что Минхо наконец-то кто-то понравился? — Ничего. — Ничего плохого, да? — Грей снова подгребает парня под бок, и тот кажется ему пластилином в руках. Феликс, хоть временами и перегибал палку и за языком не следил, но это именно то, что так зацепило Чанбина. Этот мелкий был первым, на памяти парня, кто не расплылся лужей перед ним, а послал его на хуй за помощь. Со Чанбин скучает по временам, когда его единственной заботой был бокс, но и в те, казалось, светлые, золотые дни парня ужасно мучила шумиха вокруг себя. В нём не видели подростка, обычного парня из дома номер двадцать семь. На него смотрели и буквально молились, как на восходящую звезду спорта Южной Кореи. Школьные друзья превратились в фанатов, девушки, за которыми бегал Со, теперь сами липли и причём все сразу, что не радовало, а раздражало. Все, казалось, сошли с ума, и Чанбин, чтобы тоже умом не тронуться, дистанцировался от всех и ещё больше ушёл в тренировки. Устал он по-человечески от этого незаслуженного внимания и особого к себе отношения, но при всём при этом он привык. После слушаний, толп бешеных репортёров, кричащих заголовков газет и спортивных журналов интерес к «потухшей» звезде бокса не упал, а вырос, и снова Чанбина преследовали, вешались на шею на вечеринках, да чуть ли жопу не вылизывали. Уединение и добровольное заточение как-никак сработали, а потом удачно встретился Крис, потом были собрания в «АА», а после, громом среди ясного неба он услышал бас Феликса и… И ахуел. Парень его удивил, заинтересовал с первых минут. А через неделю Феликс удивил снова, но неприятно, и Чанбин ахуел повторно. — Проехали, — Феликс останавливается, не доходя до пешеходного перехода, и принимается строить глазки другу. — Можно мне у тебя сегодня остаться? — Конечно, — Бин легонько щёлкает парня по кончику носа и снова обнимает за плечи. — Но дело ведь не в Минхо, да? — Не хочу без него… — Феликс заметно становится тише и сутулит плечи. — Потому что?.. Феликс не отвечает в чём именно его проблема, но Со не первый день знаком с ним. Он всё понимает. «Потому что твой чокнутый папаша снова кидается на тебя?». Если честно, он давно на грани того, чтобы предложить парню переехать к нему. Он готов и любимый диван этому солнышку уступить, и второй диван с радостью бы купил прямо сегодня, да хоть прямо сейчас, если бы Феликс только согласился. Либо, если бы Чанбин был чуточку смелее и озвучил наконец своё предложение. Больше тема семьи, любви и верности не поднималась. Чанбин поймал такси, всю дорогу повышал свой серотонин мемами и обзорами на новый Самсунг, а Феликс мирно сидел, навалившись на плечо друга, и иногда смеялся вместе с ним. Вышли парни у минимаркета, набрали закусок на вечер, любимые сырные рамёны и горсть шоколадных конфет на сдачу. Феликс снова был весь в своих хмурых мыслях, а Чанбин это затишье использовал с пользой и тоже мысли гонял, но о приятном, а именно об этом солнышке, которое вот уже второй раз за пять минут спотыкается на ровном месте. Бин думает сначала поговорить со старшим Ли, получить, так сказать, его «разрешение», а уже потом двигать лыжи в сторону младшего. Феликс без одобрения Минхо вряд ли на что согласится, хотя, это не мешало ему раньше крутиться в сомнительных компашках и бухать по-чёрному без позволения старшего. — Прыгай на спину, — Чанбин чуть присаживается у двери подъезда и готовится свободной левой подхватить парня за бедро, но Феликс не торопится. — Зачем? — Стёкла на каждой ступеньке, — всё в той же неуклюжей позе, стоя задом к блондину, объясняет Бин. — Упадёшь, порежешься и пизда нам. — Это тебе пизда, — Феликс, тихо хихикая, запрыгивает на спину и кладёт подбородок на «подушку», которую Чанбин ласково называет трапециевидной мышцей. — Намекаешь, что если я и Минхо сцепимся, то он выйдет победителем? — парень довольно легко ступает в кромешной тьме и смех его мешается с хрустом разбитых лампочек, бутылок, наверняка и использованных множество раз шприцов. «Чтобы забрать сокровище из замка, сначала нужно победить доброго дракона? Ну и сказочка, блять». — Не намекаю, а говорю прямо, — парень слабенько кусает в плечо и через пару секунд уже оказывается на своих двоих. Пока старший возился с ключом и замком, Феликс продолжил его дразнить. — И вообще, тронешь Минхо, я тебе глаза выколю, и я не шучу. На укусах пытки Феликса не закончились и теперь он тыкает парня под рёбра и в живот, а тот сгибается от приступа смеха, который приходится давить, чтобы не вышли соседи и не стукнули их чем-нибудь тяжёлым. То же самое происходит уже в тесном коридоре квартиры. Стоило парню поставить на пол пакет с продуктами, как веснушчатое чудо, от слова «чудовище», набрасывается, покушаясь на самое святое — на пресс, который глубоко зарыт под слоем жирка. Да, Чанбину теперь не нужно светить своими рельефами, вот он и не парится по поводу этого, а Феликс раз за разом пытается общупать или рассмотреть нечто когда-то идеальное. — Всё, всё, — Чанбин мягко отталкивает парня и тут же по рукам себя стукнуть хочет, потому что от Феликса пахнет соблазнительно сладко, а стоило ему отойти на два шага, как этот аромат кондитерской исчез. — С тебя еда, с меня фильм. — Ладно, только смотреть мы всё равно будем Трансформеров, — Феликс быстро выпрыгивает из кроссовок, хватает пакет и исчезает на кухне, а Чанбин плетётся на свой любимый мягкий диван, падает, включает все возможные подсветки, и всё это с глупой улыбкой на лице. Смотрели парни не Трансформеров, и даже не Терминатора, хотя Феликс почти убедил включить ему что-то эпичное, а не сопливое, но Чанбин сегодня настоящий кремень. — Уж лучше бы пятьдесят оттенков серого посмотрели, — фыркает Феликс, потягивая лапшу из глубокой розовой миски. — Договоришься же и я включу, — хозяин квартиры сидит на полу, облокотившись спиной о диван, а гость его восседает как раз-таки на диване, закинув свои ножки другу на плечи. Очень удобно, между прочим — сразу можно ущипнуть Феликса и поворачиваться не надо. — Мистер Грей, вы делаете мне больно, — Феликс заливается громким смехом и снова стонет от очередного щипка в районе щиколотки. — Тш-ш-ш… Самое интересное начинается, — Чанбин указывает палочками в сторону огромного экрана и набирает полную грудь воздуха. Ему сейчас необъяснимо хорошо. Снова пахнет сладким, опять и опять Феликс ерошит ему волосы на затылке в перерывах между едой, и смотрят они именно его любимый фильм — «Титаник». Когда с лапшой и закусками парни закончили, а Джек начал рисовать свою возлюбленную в довольно откровенной позе, Бин, который уже перебрался на диван поближе к парню, косил глаза и следил за его реакцией, ведь он смотрит эту классику впервые. Феликс рта не открывал и не охал от потрясающего интимного момента, а снова, какого-то хуя, хмурил брови. — Так вот откуда это сердце океана, — Феликс гневно смотрит на друга. — Ты мне лишний раз решил про Джисона напомнить? — Что? — Бин ставит на паузу, подмечая, что правда пора косточки размять и, может, отвлечься на разговор. — Слушай, я знаю, что ты меня не поймёшь, но Минхо, кажется, из-за этого Хана уже с ума сходит. Он перестал ночевать дома, теперь ещё и на собраниях сидит с ним и… — парень закрывает лицо руками и долго-долго устало растирает свои недовольства. — Типа я не ревную, но вот это, — Феликс задирает рукав футболки и накрывает ладонью повязку. — Это всё потому, что его не было дома. — Ликс, — Чанбин тоже сверху положил свою ладонь, но младший не дал ему сказать того, что он хотел, да ещё и руку сбросил. — Ты скажешь, что он не виноват и я… Блять, я понимаю, что это всё папа, но он обещал меня защищать, понимаешь? И он выполнял своё обещание, пока не появился Джисон, — последнее слово парень прямо-таки выплюнул. На экране телевизора крупным планом застыло лицо Джека, влюблёнными глазами изучающего прекрасную голую Роуз, и Чанбин сейчас глядел на Феликса с таким же обожанием. Только есть одно «но», а точнее два: младшему не нравился выбранный фильм, и он без интереса следил за развитием событий, как и без особого внимания он смотрел на Бина и всего происходившего попросту не видел. А ведь если бы присмотрелся, задержал взгляд хоть на секунду подольше, то, может быть, увидел и понял, наконец, всё без слов. — Он влюблён, что ты от него хочешь? — Чанбин рассматривает профиль, замечает нервно дёргающийся кадык Феликса, и сердце его кровью обливается, честное слово. Каждая встреча наедине с этим парнем потом откликается не только болезненным стояком, но и взволнованным сердцем. — А влюблённые ведут себя иногда немного странно. — Да ты-то откуда знаешь? Феликс, конечно, смеялся и совсем не со зла это сказал, но осадочек в душе остался, да и на лице эта шутка отпечаталась грустной полуулыбкой. Чанбин, наверное, о карьере боксёра так не мечтал, как увидеть ту же любовь в глазах Феликса, что светилась в его собственных. Младший устраивает голову на коленях старшего, и здоровое сердце спортсмена вновь пропускает удар, потому что очень больно скучать по человеку, который буквально лежит на тебе, но никогда твоим не будет. — Я, знаешь, что я думаю, — Феликс крутит пульт в руках и смотрит на яркие розовые пятна от гирлянды, которые волшебными «веснушками» украшают светлый пол. — Если Минхо и правда на что-то надеется с Ханом, то я ему сочувствую. — Сочувствуешь? — «серьёзно, блять?». — Ну да, я его могу понять. Типа мне тоже нравится один человек, но он… Он… Видно, что Феликс силится подобрать правильное, точное слово, которое объяснило бы всё, но таких слов ещё просто не придумали, вот он и молчит, зажёвывая нижнюю губу. — Он тебя не замечает? — Чанбин привычно ласкает своим голосом, потому что больше он ласкать Феликса не может никак. Больно? Очень. — Можно сказать и так. Мин говорит, что я западаю на мудаков и от этого все мои проблемы, но я не виноват, что все красавчики оказываются в итоге плохими, — Феликс переворачивается сбоку на спину и смотрит в упор на Чанбина. — А ещё Мин говорит, что ты хороший и мне бы в тебя влюбиться. Нет, пожалуй, звука более неприятного, чем смех любимого человека, который буквально высмеивает что-то дорогое для одного и пустое для него самого. Чанбин привычно подхватывает смех младшего, но снова больно. Очень? Пиздецки! — Так, а с парнем тем что? Что не так с ним? — вся надежда, что Феликс тоже в него влюблён просыпалась песком сквозь пальцы. Во-первых, Со не мудак, а во-вторых, Минхо ставит его в пример? Это что-то да значит. Феликс неохотно рассказывает в обход имени и фамилии о своих путаных чувствах к одному и о другом «красавчике» упоминает, который оказывается тоже хорошеньким, «прям как ты, Чанбин-а», но с ним скучно. «Я готов дать ему всё, что ему нужно, но это ему наскучит. Рано или поздно он и про меня скажет, что я так себе, а не центр развлечений». Ли младшему, видимо, нравятся не подонки с модельной внешностью, а качели. Да, те самые бешеные эмоциональные качели, на которых весело и хуёво в равной степени. — А может я просто не способен любить? Как думаешь? — Феликс снова сидит рядом, а не лежит и не греет бёдра своей тёплой шеей. — Есть же такие люди, которые просто не могут чувствовать всё это. Мне вот нравится, например, кто-то, а потом раз… — парень громко хлопает в ладоши. — и всё. — Не рано ли ты себе диагнозы ставишь? — Ладно, — парень подрывается и на вопрос «куда?», отвечает, что ему нужно перекурить, собрать мысли в кучу и придумать достойное объяснение. Чанбин слышит, как на кухне открывается окно, а потом раздаётся тихое «ёбтвоюмать», означающее одно и то же из раза в раз — Феликс сам себя стукнул оконной створкой по лбу. Смешно ли? Нет, потому что потом это чудо придёт злое на весь мир и расстроенное собственной неуклюжестью, а Чанбину придётся потратить минут десят на успокоительные беседы, где обязательно в конце Феликс пошлёт его на три буквы. «Иди на хуй», — вот с этого и начались все его проблемы. Со не романтик и даты и числа он не запоминает, зато ему хорошо помнится тот вечер, когда Феликс сбежал с собрания, которое только-только началось и тем же вечером, наверное, ближе к ночи, он встретил его в самом предсказуемом месте — у клуба «143», славившимся самыми дикими вечеринками с бесконечным алкоголем и белыми дорогами на барной стойке. Если напрячь память, то Чанбин не встретил младшего, а приметил странную компанию из четырёх полуросликов, которые противно хихикали, пока снимали с кого-то штаны, и рыцарское сердце парня само направило его разобраться с уёбками. Когда Чанбин увидел кого эти подонки раздевали, мозг уже не работал, зато кулаки работали ещё как. Быстро уложив на асфальт всех четверых гномов, парень подтянул обратно джинсы Феликсу, для надёжности потуже затянул ремень, и закинул это бессознательное тело на плечо. Куда нести добычу он не знал, поэтому потащил к себе в берлогу. Никаких чувств, кроме раздражения, Чанбин за ту прогулку не испытал. Блондина укачало минут так через пятнадцать, пришлось помочь ему проблеваться, а потом то же самое он повторил уже в квартире, но, спасибо, в унитаз. До дивана Феликса он нёс на руках, как маленького ребёнка, а потом и сидел с ним, потому что парень крепко ухватился за мягкую ткань футболки старшего и отпускать ни за что в жизни не хотел. Со укачивал этого малыша, а тот мурлыкал что-то бессвязное и тёрся носом о его грудь, как самое безобидное пушистое существо на планете. Этой умилительной картины вполне было бы достаточно, чтобы влюбиться, но Грей почувствовал к парню нечто волшебное, наверное, на следующее утро, когда проснулся на том же месте, только с пустыми руками. Феликс курил в ванной, а когда вышел, то вместе с запахом табака он принёс ещё и свои недовольства. «Да иди ты на хуй! Это были мои друзья, кусок ты придурка», кричал младший не стесняясь быть громким. «Друзья не глумятся над пьяным другом и не спускают штаны хуй знает зачем посреди улицы», — отбивался Чанбин, сам не понимая, зачем вообще оправдывается. Да, он не ожидал цветов и комплиментов за свой подвиг, но и такого выступления он предугадать никак не мог. «Не говори Минхо», — тихо стонал Феликс, а Чанбин, сказать правду, и не собирался, но пообещал молчать при одном условии — теперь на собраниях парень сидит рядом с ним и, если становится невыносимо, он не будет убегать, а обязан будет его обнимать. Глупо, возможно тупо и немного по-детски, но в тот момент за Чанбина говорило влюблённое сердце, а не холодный рассудок. После того вечера все последующие дни Феликс действительно был всегда рядом с Бином, и день за днём они сближались, неделя за неделей Феликс грубил всё меньше и вёл себя, как пай-мальчик, а старший влюблялся всё больше, буквально расцветая в лучах этого солнца. Месяц, наверное, прошёл с момента недоизнасилования, и Чанбин решил поговорить с Феликсом о своих чувствах. Он тогда привёл парня к себе, включил трек, который писал ночами о том, что его переполняло все эти дни и дополняло, а Феликс не понял и не оценил, вот и выдал что-то типа «песня грустная, потому что любить — это неприятно». На этом «признания» закончились, но не надолго. Прошёл ещё месяц и Чанбин решил зайти с другой стороны — обратился к Минхо с вопросом «как мне ему сказать?», но брат, увы, ответом не обрадовал, а пиздецки расстроил. «Он не считает себя достойным чего-то хорошего, Грей. Поэтому он западает на ёбнутых вроде нашего отца, которые либо колотят его, либо делают больно словами». — Ты такой милый, когда спишь, — Феликс появился из ниоткуда и снова прижался к плечу Бина, прогоняя картинки прошлого. — Я не сплю, — парень открывает глаза, и виском трётся о мягкие солнечные волосы своего любимого и ненаглядного. Шутка, не «своего». — Голова болит. — Это потому что ты снова дерёшься, да? Грей выдержал необходимо паузу, надеясь, что тишина — это подходящий ответ, но Феликс не отлипал. — Я бинты в мусорке увидел. Чанбин дрался, да, но не потому, что срочно нужны деньги, а чтобы отвлечься. Странное у этого парня представление о развлечениях и досуге, но что есть — с тем и живёт. — Ты поэтому стал пропускать собрания? — Феликс продолжал давить. — И из-за этого у тебя тут новый шрам? Бледные пальчики с особой нежностью провели по густой брови, а потом ладонь приклеилась к щеке. Чанбин сидел и сверлил взглядом стену напротив, а Феликс тянул его лицо в свою сторону, но не сильно, а опять-таки нежно и аккуратно. Хотелось поддаться, хотелось повернуться и поцеловать, но нельзя. Лучше молча любить, но быть рядом, чем любить через пропасть. — Фильм будем досматривать? — А ты хочешь? — Грей сам испугался своего хриплого голоса, а ещё он застыл от внезапного стояка, который отозвался на грудной шёпот младшего. — Мне без разницы, но спать я пока не хочу, так что включай. Феликс сам того не понимая будил прямо сейчас в Чанбине нечто зверское. Рука теперь покоилась не на лице, а игралась с пальцами старшего, пробуждая армию мурашек и разжигая огонь в штанах. Хвала неону, что в этой полутьме младший не видел того, что болью ощущает сейчас Чанбин в области паха. — Мне нужно в туалет. Это не первый, наверное, и не последний раз, когда парню приходится прятаться в ванной, включать холодную воду на всю, и спускать штаны до колен. Феликс необычный, моментами неправильный и дикий, и именно всё это в совокупности и будит в Чанбине желание, которое такое же неправильное и животное. Невидимую черту переступать нельзя, как бы этого не хотелось, поэтому выход всегда один — быстро подрочить и смыть. Одной рукой парень хватается за край раковины, пока вторая уже во всю мнёт головку и гладкой ладонью размазывает пару капель предэякулята. Всё происходит тихо и довольно быстро. Чанбин сразу берёт быстрый темп, боясь быть пойманным, как маленький мальчик за рукоблудством. Ему не нужно ничего фантазировать и представлять — достаточно вспомнить следы Феликса на руке и тепло от его щеки на плече, как в глазах медленно начинает темнеть, намекая ещё ускориться. Чанбин чувствует подступающую волну вибрации и, сжав плотно губы, он делает последние резкие движения, а потом с шипящим выдохом кончает в раковину и хватается уже двумя руками за края, потому что ноги вот-вот откажут. А лучше бы отказал тот орган, отвечающий как раз за эту ёбанную любовь. Если Чанбин знал, где резать, он бы этот проводок давно отрезал, чтобы контакты не сходились и член переставал так реагировать на обычные действия. Наверное, успеть подрочить за три минуты стало таким привычным действием для парня, как зарядку утром сделать. Поэтому-то он и возвращается без тени смущения на лице обратно к дивану. Феликс сидит в той же позе и гипнотизирует призрачные блики на полу. — Смотрим? — Чанбин прочищает горло и падает рядом. Он снова чувствует терпкую сладость от младшего, и ему кажется, что всё, что есть в этой комнате, успело вобрать в себя этот аромат. Чанбин соврёт, если скажет, что не мечтает о других запахах в своей квартире, например, он бы не отказался от ненавязчивого аромата клубничной смазки или от банального запаха секса, который впитается в обивку дивана. Хотя он и не обманет, если скажет, что секс для него, на самом деле, не главное. Ему просто хочется Феликса во всех возможных смыслах и да, он, как больной безответной любовью, поделать со своими желаниями ничего не может. — Или ещё поболтаем? — Феликс снова кладёт голову на плечо и по-хозяйски забирает крепкую руку Чанбина в свои хрупкие. — Мне нравится с тобой разговаривать, и ты… Ты всегда меня понимаешь и не осуждаешь. — Тут бы я поспорил. — Ой, иди в жопу, — парень наигранно надувает щёки, но быстро сменяет выражение лица на привычное милое. — Так что там с твоей любовью? — Всё сложно, — вздыхает младший. — Говорю же, не везёт мне. Я для него пустое место, да и для Минхо я теперь тоже, кажется, ничего не значу… Я ему сейчас звонил два раза и он, сука, не отвечает. — Ликс-и, ты умело всё переворачиваешь с ног на голову, и тут, уж извини, я тебя не понимаю. — Бин разворачивается лицом к парню и подбирает под себя ноги, усаживаясь в позе лотоса. Младший повторяет за ним. — У тебя просто никогда не было брата, вот тебе и не понять. — Феликс, у миллионов людей на планете есть братья или сестры, но они не ходят друг за другом тенью всю жизнь. — И что? Они не ходят, а я Минхо люблю и жить без него не хочу. — А может, пора попробовать? — Чанбин чуть наклоняет голову на птичий манер, и это действие Феликс неосознанно тоже повторяет. — Что ты имеешь в виду? — Ну, как на счёт переехать? — Это тебя Мин попросил со мной поговорить? Я же сказал ему, что не хочу. — При чём тут Минхо? Чанбину сложно объяснять, ведь он привык показывать, но Феликс, блять, слепой либо ослеплённый чьей-то другой ослепительно-красивой рожей, раз не замечает очевидного, раз не видит того, что ему так бережно и аккуратно предлагает парень. А ведь Со действительно готов отдать ему всё, что угодно, пусть только Феликс скажет, чего он хочет — старший в лепешку расшибется, но достанет, сделает и принесет как подношение самому любимому человеку. — А при том, что он хочет съехать от родителей и жить отдельно. — Один? — Нет, он и меня хочет забрать, но я… Блин, я понимаю, что, наверное, так правильно и пора вылетать из гнезда, но я не хочу оставлять маму и папу. Пусть они не самые классные родители, но я их люблю. — Значит любить ты всё-таки умеешь, — хмыкнул Чанбин. «Только не тех, кто тебя заслуживает». — Это другое. — Какое? Я не понимаю, честно, — Чанбин мягко улыбается и старается говорить тише, чтобы не пугать парня, но это трудно. — Ты не хочешь отдаляться от брата, он предлагает уехать от родителей и жить душа в душу вдвоём, но ты противишься. Почему? — Феликс ничего не отвечает и просто смотрит на друга, словно все ответы написаны на его лице, нужно только чуть внимательнее приглядеться и прочитать подсказку. — Однажды Минхо уедет, у него появится своя семья и уж извини, но… Он не будет нянчиться с тобой до конца жизни. — Но… — И это, Ликс, нор-маль-но. Сейчас он занят Джисоном и даже если у него с ним не получится, то получится с кем-нибудь другим. Так или иначе, у него своя жизнь, а у тебя своя. Расстояние, разные квартиры и даже города это… Это не мешает оставаться вам братьями и никак не помешает любить его… Поэтому подумай головой, отцепись ты от этого грёбанного гнезда и от брата тоже отстань, — Чанбин распалялся и, кажется, остановить этот словесный поток теперь может только хлёсткая пощёчина, но Феликс ни за что его и пальцем не тронет. — Попробуй жить сам, словно нет у тебя никого. Попробуй… Не знаю… — Хуйню несёшь, — успел вставить свой комментарий младший, пока старший пытался подобрать слова помягче. Феликс не мог делать больно физически, а вот словами — пожалуйста. — Ликс, переезжай ко мне? Я… Я могу заботится о тебе, сделаю всё, что хочешь для твоего счастья и… И Минхо будем звать… И… — Чанбин горел этими словами, он буквально задыхался, и эти приступы удушья напоминали накатывающую панику, но парень-то сильный, вот и отбивает эту атаку очередным громким вздохом, который даётся ему очень непросто. — Мы будем рядом, будем вместе тусить, готовить, играть в приставку… Феликс качает головой, не показывая вообще никаких эмоций, и это бьёт по решимости Чанбина больнее, чем самая звонкая и мощная оплеуха. — Просто подумай об этом, прошу. — Почему ты предлагаешь мне это? Чанбин «облизывает» парня взглядом и влажными глазами молит его понять без лишних слов, но Феликс непробиваем. Он не видит. — Подумай сам. — Ты хочешь… Ты типа… — Я позабочусь о тебе, Ликс. — Ты не как другу мне это предлагаешь, да? — парень неверяще щурится. — Я ведь тебе нравлюсь не как друг. — Ты знал, — Чанбин выдыхает, но отнюдь не от облегчения. Он ждёт это ёбанное «но», которое вырубит его апперкотом. — Минхо сказал, — младший теперь не только странно морщится, но и губы нервно кусает. — Но… — Но тебе нравится другой. — Но ещё Минхо говорил мне попробовать влюбиться в кого-то хорошего, — Феликс начинает гладить парня по колену, как бы успокаивая и втирая слабую надежду, но Чанбина это заводит и не в хорошем смысле слова. — И я вот думаю… — Что-то типа подачки, да? — Со старается удержать в себе рвущиеся наружу чувства, которые огромным цунами накатывали на него всё более сильными приливами и бушевали там, в глубине души. Он любит Феликса и, как оказалось, это всеобще известный факт. Даже сам Ликс, хоть и с подачи брата, это понимал. «Знал и смеялся всё это время». Только вот последние слова прозвучали не весело, а так, словно Чанбину кость кидают, как голодной бездомной собаке. — Нет, ты что, — Феликс всё так же поглаживает колено стараясь сгладить свои слова. — Я думаю, что я не смогу, даже если очень сильно захочу этого. Ты просто не для меня. Надеялся ли Чанбин на что-то хорошее? Да. Получил ли он это? Только если разбитое сердце считается чем-то хорошим. Феликс никогда не умел подбирать нужных слов и быть мягким хоть с кем-то, кто не Минхо. В принципе, это было ожидаемо. Не то, чтобы Со был лютым оптимистом, но после того, что Феликс ему рассказал о своей «безответной любви», трудно стало даже притворяться не обиженным. Глупое сердце, которому не прикажешь, надеялось до последнего на иной исход. Это было тупо, а ощущения после произошедшего такие, что хоть волком вой да на стену лезь. Чанбин бы и залез, если бы умел, и даже по потолку бы прошёлся. «Ты просто не для меня». Отвечать на такую фразу не хочется. Слова ранят намного сильнее, чем кулаки на боях без правил, где Чанбин дерётся. Это ж надо так… Он мог вынести удар головой об пол, мог не заметить разбитый нос, и легко мог игнорировать сломанные рёбра, а вот пара предложений прозвучали контрольным выстрелом в голову. Единственное, что радует — отказ получен, и это значит, что Чанбин наконец-то может высказаться. — Понимаю, — грустно усмехается Со, а цунами в душе мощными ледяными волнами смывает последние остатки чего-то теплого. — Я понимаю, что ты не для меня или я не для тебя. Точнее, не так… Я могу попробовать это понять. И я могу понять, что ты влюблен в другого. Понимаю, блять, что ёбаному сердцу не прикажешь и ты тут… Блять, я одного не понимаю, Феликс… — Не кричи, — парень мягко перебивает и смотрит на Чанбина так, как его любимый плюшевый заяц смотрит на своего владельца — пустыми безжизненными искусственными глазами. — Почему ты не любишь себя? Ликс вздрагивает, и это ощущается не только по его дёрнувшейся руке, но и по тому, как парень практически подпрыгивает на месте всем телом. Он молчит, губы, наверное, уже в кровь искусаны, а глаза смотрят, как будто на весь мир сразу и ничего не видят. Чанбин реально не понимает, почему всё происходит именно так. Стоило бы задаться извечным вопросом и поразмышлять на тему того, почему мы любим тех, кто нас не любит? Да только вот в рот он ебал всю эту философию. — Это неправда, — уже не так уверенно, как говорил до этого, произносит Феликс. На искусанных губах действительно проступает капелька крови. — Я люблю себя. — Тогда почему ты всё время выбираешь не себя? — Бин старается говорить чётко и с расстановкой, почти не окрашивая свои слова какими-либо эмоциями. Время, когда он был мягким и пушистым, прошло, а теперь пусть младший довольствуется его холодным каменным выражением лица. В нём играет сейчас непонимание и живой интерес. Если он даст волю эмоциям, всем тем, что копились в нём столько месяцев, то даже о дружбе больше речи не зайдет, только поэтому он и держит себя в руках. Глупое и обиженное сердце терять Феликса хотя бы как друга ещё не готово. Оно ведь любовь вроде как только что потеряло, хватит на этом потрясений. — Ты выбираешь родителей, которые не то что не идеальные, а, будем честны, родителями называются-то с натяжкой. Отец, который руку поднимает на родного сына, мать, которая это позволяет, ведь ты сам нарвался, да? Ты выбираешь Минхо, который любит тебя, всё верно, только вот он взрослый парень, которому нужно и для себя пожить, а ты привязываешь его к одному месту, от которого его тошнит. Ты выбираешь компанию мудаков, что могут накачать тебя до потери сознания и делать, что вздумается. Я правда не могу понять, как ты, солнечный парень, хоть и капризный, и вредный, и… Блять, ты такой замечательный, Феликс. Без всей этой шелухи, ты — золотой, но, как ты можешь так себя топить в болоте под названием «привязанность» к людям, которые этого нихуя не заслуживают? — Минхо заслуживает! — Феликс во всю рычит, ведь, надо же, сказали слово про его брата, и он готов глотки рвать. — У тебя выборочный слух? Ты слышишь только то, что тебя больше всего бесит? — Знаешь что… А ты? — грубый голос Феликса слегка отрезвляет голову. Пусть младший перешёл в нападение, зато старший немного отдохнёт, подышит с заметным облегчением после всего сказанного. — Ты меня заслуживаешь? Уверен, что сам не потопишь в болоте? М? — Не потоплю, — Чанбин выпрямляется, впивается своими холодными глазами в испуганные глаза напротив и говорит абсолютно искренне. — Я быстрее сам сдохну, чем тебе больно сделаю или позволю кому-то причинить тебе вред. — Ты думаешь, что сейчас не делаешь мне больно? — всё тело Феликса напрягается. Он говорит словно сквозь толщу воды из того самого цунами, что вылил на него Со. — Смотри, ты вроде как уже обо мне заботился, но больно мне всё ещё делали и будут делать. Ты не герой, Бин и хватит… Парень будто оглох. Он пялится на губы Феликса, которые в бешеном ритме двигаются, и не слышит вообще ничего, даже намёка на какой-то звук. И наконец-то до Чанбина доходит: спасение утопающих дело рук самих утопающих. И совершенно не важно, что именно сейчас тонут они оба и каждый в своем водоеме. — Я просто хочу понять, почему ты такой? В этот момент непременно должна звучать плаксивая мелодия на фоне, Феликс, как главный «злодей» это драмы, должен смеяться, а Чанбин — непонятая «жертва», обязан плакать, но в комнате тихо, как на кладбище, младший даже не улыбается, вроде как всерьёз задумывается над вопросом, а вот Чанбин не в состоянии в момент своей скрытой истерики выдавить из себя слезу. Он хочет смеяться, потому что сердце продолжает раскалываться на мелкие щепки. Эти занозы впиваются, неприятно колят и делают больно. «Любить — это неприятно». Странно, что младший это понял намного раньше. — Какой? — голос Феликса ломается, и парень не понимает от каких именно эмоций. От боли или от такой же подступающей истерики, которая сейчас душит его самого? Может от всего сразу? — Какой такой? Как выразить, что именно он имел в виду под этими словами, Чанбин не знал. Ну не умеет он красиво и правильно говорить. Головой-то старший понимал всё, в мыслях он излагал всё прямо-таки, как Шекспир, а вот собрать всё воедино и связать это с речевым каналом попросту не получалось. — Ликс, — старший потихоньку остывает, и вновь этот пошлый розовый неон подсвечивает грустное лицо блондина и зажигает в нём желание обнять беднягу, извиниться, взять все свои слова назад и продолжить, блять, смотреть фильм и ругаться из-за тупых сцен. Чанбин уже и руки тянет к Феликсу, намекая на всё это, но тот грубо их отталкивает. — Я сам не знаю, какой я. Ты это хотел услышать? Или ты хотел, чтобы я тебе в ноги упал потому, что ты решил с какого-то хуя обо мне позаботиться? Тебе все мозги отбили, раз ты возомнил себя моим папочкой? — чего Со не ожидал, так это услышать абсолютно злой и хриплый голос Феликса. Точно такой же, как тогда, в то прекрасное утро, когда он обматерил его за спасение его же задницы. — Так знай, что я не цирковая зверушка, которую можно поманить и она в ножки тебе кланяться будет. Я живой, сука, человек и у меня есть свои эмоции и чувства! Да, они не всегда правильные и да, я могу бояться! Не только того, что получу пиздячек, а того же банального ёбаного одиночества! Мне страшно остаться одному, без Минхо, который всегда может мне помочь. Да я уже остался один! — Ты не один… — Если ты сейчас скажешь, что у меня есть ты, я тебе втащу, — опять громкий бас переходит на противный рык. — И даже не посмотрю, что я малявка на твоем фоне. Я серьёзно, Бинни. В подтверждение своих слов Феликс резко хватает старшего за ткань кофты и тянет на себя. Глаза его больше не кажутся искусственными и пластмассовыми — застывшие слёзы всё меняют. Младший грубо припадает к чужим губам, наверное, норовя сделать больно или неприятно, но Чанбин от этого внезапного действия сам превращается в ручного зверя. Он мысленно сам надевает на себя ошейник и готов, стоя на коленях, вручить Феликсу невидимый поводок. Вот настолько его разум опьянил сладкий вкус сливочных губ младшего. Они замирают, когда Чанбин шире открывает рот и толкает свой язык глубже. Снова, блять, нестерпимо сладко, и ладони прилипают к щекам Феликса, а тот, своими кукольными руками зачем-то лезет под одежду, мягко царапая ногтями чувствительную кожу. «Победа». Чанбин повторяет это слово и ликует, быстрее двигая языком. Феликс отвечает ему на всё. Старший нежно стонет, а тот отвечает таким же стоном в чужой рот. Не удивительно, что между ног опять горячо и больно, но оторваться и оценить уровень возбуждения Феликса, парень не может. Ему вкусно, ему хорошо и приятно, словно только что осуществилась его главная мечта. Наверное, поймут это ощущение «праздника» не все. Незрячий, впервые увидевший свет, понял бы Чанбина. Немой, который каким-то чудом произнёс первое в жизни слово, тоже бы смог прочувствовать этот эффект от чего-то невозможного, но сбывшегося. Было жарко и слюняво, а потом, может минут через пять, а может и через двадцать пять, стало сухо, и Чанбин даже пискнуть расстроено не успевает, как и задуматься о том, что произошло, и почему младший поспешно отстраняется. Феликс в глаза не смотрит, а разглядывает свои руки, которые так и не отцепились от мягкой кофты. Наверное, ему стыдно, раз он такой молчаливый и серый. Бин зовёт его не только по имени, но и ласково называет «солнышком», а парень мрачнеет на глазах. — Нет тебя у меня в том ключе, в котором хотелось бы, — пыхтит Феликс и прикладывает руку Чанбина к своей груди. — Видишь? Ничего не ёкает тут, и никаких эмоций я не испытал, — Чанбин не ощущает того, что ему пытается доказать младший, поэтому и забирает свою руку, прижимая её к своему сердцу. У него там барабанная дробь, но и у Феликса тоже. Так в чём проблема? В ком? — Пойми, Бинни, ты… Ты мой друг и я хотел бы, чтобы ты им остался. Но если ты хочешь чего-то большего, чем есть сейчас, я вынужден буду попрощаться. И похуй мне, что будет дальше. Если бы руки старшего не лежали сейчас на коленях, они бы опустились ниже. Снова искру надежды наглым образом задули. — Я не смогу заставить себя полюбить тебя, и даже Минхо тут мне не указ. Феликс снова тихо плачет, стараясь сразу стирать слёзы с лица, но плохо у него это получается. Их слишком много и капают они не переставая. — Ты хороший, правда… — слова сейчас режут, и Чанбин бледнеет от этой надуманной «потери крови». — Но ты не нравишься мне, как парень, прости. Ты… Ты… Блондин больше не сдерживает всхлипы и привычно льнёт к груди друга, а Чанбин не может заставить себя оттолкнуть его или отстраниться самому. Он в ментальной коме и ничего не соображает. Тело парализовано, мышцы напряжены, а руки, блять, сами собой ложатся на дёргающуюся спину Феликса и по привычке прижимают к себе. Он бы хотел спросить: «А что именно со мной не так? Слишком низкий? Страшный? Может, я чересчур мягкий?», но страшно было слышать ответы и добивать себя лежачего на самом дне настроения. Всё было, как в старые добрые: Феликс хлюпает носом в грудь старшего, а тот успокаивает. Всё кажется слишком нереальным, всё видится слишком розовым, и Чанбин впервые в жизни хочет вырвать все лампочки и погрузить себя во тьму. Даже поступок матери не так сильно его подкосил, а Феликс… Этот парень может всё, к сожалению. — Мы будем друзьями? — парень жалобно скулит и глядит исподлобья на Чанбина, а тот не видит ничего, потому что смотреть противно. — Конечно, — спустя пару минут кивает старший. «Но это будет начало нашего конца». Чанбин своим согласием подписал себе смертный приговор, но с отсрочкой. Нет, убивать себя он не станет, не такой уж он и отбитый, но теперь он будет готовиться однажды сказать Феликсу «прощай». Солнце уйдёт, а без его тепла жизни нет — это факт, который относится ко всему живому. Парень не будет отчаиваться и попробует найти другой источник света и тепла, но всё будет искусственным и не таким приятным. «Любить — неприятно… Нет, чёрт возьми. Неприятно и невыносимо обнимать тебя сейчас, думать о тебе, в то время, как ты думаешь о другом… Я ненавижу тебя, Феликс, но всё ещё люблю». — Сделаешь мне кофе? Чанбин и на этот вопрос кивает, хотя стрелки на часах намекают, что сейчас не время для бодрящих напитков, а время для крепкого сна или для раннего пробуждения. Феликс остаётся один, а хозяин квартиры минут двадцать возится с туркой и раскладывает по полкам всё произошедшее. Его любовь к младшему — только его проблема. Да, это яркое чувство, сильное, бурлящее и жгучее, но Чанбин, в данном случае, сам является источником всего этого «великолепия». Феликс не виноват и старший сам с собой соглашается, что ему нужно в себе всё погасить, притушить и убить, а не младшему полюбить его. «Я всегда, наверное, буду твоим, а ты, малыш, всегда будешь чужим». Подумать и сказать — легко, а вот сделать, пожалуй, сложнее всего. В вопросах неразделённой любви всегда, чёрт возьми, акцент делается на том, кто любит и страдает, а как же чувства тех, кого любят? Чанбин неосторожно хватается за металическую ручку, обжигается и с жалобным «ай» бросает с психом эту кофейную приблуду в раковину. Нахуй кофе и чувства Чанбина туда же. Феликсу, если подумать, тоже не так-то просто. Почему не жалеют тех, кто не может заставить себя почувствовать к другому то, что от него ждут? Несправедливо, что всё сочувствие достаётся именно глупым романтикам, мечтающим о невозможном. Старший достаёт кружку, кидает пакет из коробки, где белым по синему написано «Антистресс», заливает всё до края кипятком и медленно шагает к своему другу, чтобы извиниться и… И, блять, пожалеть его. Феликса он застаёт в другом настроении. Когда он оставлял его, младший скулил в ладони, а сейчас он тянет себя за волосы, и смотрит в одну точку, и взгляд его довольно мрачный. Ну вот, так и смотрят на мир те, кто не могут взять и приручить свои чувства по щелчку пальцев или после вынужденного жалкого поцелуя. Чанбину, если честно, становится стыдно. Младший никак не властен над его страстью, и придётся старшему постараться, чтобы этот костёр чувств превратить в пепелище и как можно скорее, иначе Феликс исчезнет из его жизни намного раньше, возможно и завтра. — Ты чего? — Бин садится рядом и дует на горячий чай, чтобы солнце его вдруг не обожглось. — Эй, Ликс-и? — Хёнджин умер. — Чего? — М-Мин написал… — мокрые глаза расширяются, видимо, после озвученного, а голос снова ломается до противного писка. Парня трясёт, а вместе с ним трясётся и мягкий диван. — Он сбросился с крыши… «Так вот, по какому мудаку ты, оказывается, страдал».✦
— Минхо… Минхо, помоги мне… — резкая тишина сменяется громким хрипом. Парень сейчас в ступоре. Ему звонил Хван, а плачет в трубку почему-то Хан Джисон. Полшестого утра — могло и показаться. Нет, это точно мягкий голос Ханни. — Прошу… — он надрывает горло, молит о помощи, а Минхо за секунду леденеет и звука из себя выдавить не может, потому что представляет себе страшное — Хван его всё-таки обидел. — Прошу… Минхо… Я… Я, кажется, бля… Я задыхаюсь…