Слезы брызжут из глаз Чимина почти инстинктивно, пока он впивается пальцами в плечо Чонгука и морщится от острой, но невероятно нужной боли. Весь его мир переворачивается. Меняется, расцветает. Делится на «до» и «после». Уже ничто не будет так, как прежде. Никогда. Они переступают порог, прыгая в пропасть, и Чимин не хочет иного.
Чонгук отстраняется через несколько секунд. Тоже, видимо, приходит в себя и тут же испуганно смотрит на Пака.
— Чимин? — Он хватает старшего омегу за плечи и всматривается в лицо. — Почему ты плачешь? Черт, что я наделал?!
Чонгук делает шаг назад так, будто его оттолкнули, а потом отступает еще и еще, пока не натыкается спиной на книжные полки.
— Господи, что я сделал? — Чон в ужасе смотрит на рыдающего Чимина, который медленно подносит руку к шее и касается горящей от боли метки. Пальцы утопают в крови, и Пак прижимает рану. — Прости. Прости, я… Чимин… Пожалуйста, не плачь. Я…
Чонгук не знает, что сказать, потому что говорить уже нечего: все сделано. Назад уже не откатишь, не перемотаешь, не вычеркнешь. Он поставил Чимину метку, пропитал своим запахом, сделал своей парой.
И только теперь понимает, что натворил.
Они два импульсивных идиота. Чимин усмехается от этой мысли, чем выбивает Чонгука из колеи еще больше. Слезы все еще бегут по щекам, сил сказать что-либо нет, а осознание медленно опускается на разум.
— Прости, я не должен был, — снова бормочет Чонгук через несколько секунд, и Чимин поднимает на него глаза. Чону страшно. Он думает, что пошел против воли Чимина, что расстроил его. Но Пак плачет совсем не из-за этого. Он не может сдержаться, потому что подсознанию наконец дали волю. Потому что Чон исполнил его самое заветное желание. Решился на то, на что сам Пак не решился бы никогда.
Чимин наконец отрывается от стола и неспешно идет к омеге. Останавливается напротив, изучает полное эмоций лицо и ласково касается его пальцами. Нежно проводит, убирая прядку волос, и шепчет:
— Мой Чонгук.
И тот тоже срывается. Выдыхает так, словно не дышал несколько минут, и позволяет слезам скатиться по щекам.
— Я…
— Спасибо.
Чимин неспешно приникает к Чонгуку и касается его губ своими в робком, невероятно нежном поцелуе. И настораживается. Новое чувство пробивается в сознание, и Пак распахивает глаза, осознавая, что ощущает Чонгука. Его эмоции, его переживания.
Это так странно… словно Чимин смотрит фильм. Он в состоянии четко отделить свои чувства от чужих, но в то же время может и сопереживать. Знать, что с его омегой, каждый миг.
Это просто волшебно.
— Я чувствую тебя, — говорит Пак и улыбается.
— Да? — Чонгук оживляется, тут же забывая про слезы. В его глазах загорается восторг, и Чимин не может сдержать улыбки. Потому кивает, снова быстро целует и обнимает.
Только потом он морщится от все еще довольно сильной боли, и Чонгук тут же винится:
— Прости. — Он снова приникает к шее и зализывает рану, быстро принося небольшое успокоение. — Ты в порядке?
— Я? — Чимин пытается осознать. Они оба уже успокоились, и теперь Пак анализирует свои чувства и новую реальность. — Я отлично. Но что ты натворил, Чонгук?! Как мы жить теперь будем?
— Я не знаю. Не знаю, — ошеломленно качает головой Чон. — На меня что-то нашло. Я просто… Мне просто нужно было сделать тебя своим. Всей моей сущности. Я не смог ее побороть.
— Да, — понимающе отвечает Чимин. Он прекрасно помнит дикое желание поставить Чонгуку метку и то, как трудно было с ним бороться. Чонгук же испугался, что они снова расстанутся, и его волчья сущность поступила самым логичным для нее образом — привязала любимого человека к себе, сделав своей парой. — Но что теперь? Думаешь, нас примут?
— Я буду бороться ради этого, — решительно говорит Чон, и Чимин ни на секунду в нем не сомневается.
— Но сейчас нам надо как-то отсюда выйти.
— Я вызову такси и сделаю так, чтобы тебя никто не увидел, — осматриваясь, говорит Чонгук и достает из кармана телефон. Выйти из особняка, полного людей, будет непросто, пройти по парковке, где десятки водителей — тоже, но им придется что-то придумать.
Чонгук ненадолго уходит изучить дом и найти подходящий выход, а потом возвращается за Чимином. Чон идет первым, проверяя наличие людей, и только затем зовет Пака, который чувствует себя шпионом. Это так забавно, нелепо и страшно одновременно, что кажется нереальным. Они крадутся, как два преступника, по узкому коридору и готовятся уже выйти и поспешить через пустой холл, когда вдруг натыкаются на папу Чонгука. Он выворачивает из-за угла и смотрит на сына с привычным раздражением родителя, которому надоела невоспитанность сына-бунтаря. Уже начинает хмуриться и готовится отчитывать, когда глаза вдруг округлятся и взгляд падает на шею Чимина. Рот раскрывается, на лице отражается ужас, и папа толкает сына вглубь коридора.
— Вы с ума сошли! — ошеломленно произносит он. Тихо, медленно, поистине пораженно. У него, кажется, даже нет сил на злость. — Ты поставил ему метку?! Чонгук, ты хоть понимаешь, что наделал?
Тон голоса и взгляд родителя пускают холодок по телу Чимина, и прежде испытываемые раздражение и готовность противостоять вытесняются беспокойством.
— Тебя это не касается, — бурчит Чонгук и, схватив Чимина за кисть, пытается пройти мимо, но папа толкает его в стену.
— Стой на месте, — рычит он яростно, и даже Чимин застывает от такого вида. Родитель не шутит. Не привередничает, не раздражается. Он становится похожим на волка, скалящегося на охотника и прикрывающего собой детенышей. — Ты на машине?
Папа спрашивает настолько сурово, что Чонгук лишь качает головой. Он тоже осознает, что дело серьезно.
— Тогда так: вы сейчас идете к дальнему выходу. Я сообщу водителю, он подгонит машину. Садитесь в нее и едете к нам домой, не показываясь никому. Не высовываетесь из окон, не прощаетесь со знакомыми, не звоните ни одной живой душе. Едете домой и ждете нас там. Мы приедем за вами.
— Мы… — начинает Чонгук, но папа снова перебивает. Так властно, что мурашки бегут по спине.
— Ты понял?
— Да.
Так они и делают. Чонгук с Чимином проходят к дальнему выходу, ведущему к технической пристройке, и пробегают несколько метров по траве, затем тут же буквально ныряя в автомобиль родителей. Водитель-бета вежливо здоровается, но даже он одаривает настороженным и заинтересованным взглядом. Чимин прикрывает рану платком, но сохранить метку в секрете в любом случае не удается.
— Не знаю, стоит ли нам ехать туда, — уже на полпути задумывается Чонгук. Он берет Чимина за руку, и Пак инстинктивно смотрит на водителя. Но Чон качает головой, уверяя в том, что их служащим можно доверять. — Они просто снова начнут нас отчитывать. Говорить о том, какой я неблагодарный, что не думаю о семье… Не уверен, что нам стоит это слушать. Может, просто поехать…
— Куда? — перебивает мягко Чимин. Поведение папы Чонгука его не на шутку взволновало, и Паку кажется, что сейчас не время для бунтарства. — Нам некуда ехать, Чонгук. Даже если будут ругать — пусть. Мне кажется, есть что-то, что мы не знаем.
Чонгук вздыхает и кивает. Очевидно, он и сам разделяет мнение Чимина, но плохо понимает, какой выход наилучший. Кажется, он только сейчас в полной мере осознает, что сделал.
Дом семьи Чон кажется Чимину еще больше, чем то, каким он его запомнил. На этот раз высокие металлические ворота пропускают его внутрь, и машина заезжает на территорию. Из окна виднеются ухоженные деревья и кусты, ждущие, когда настанет их время. Но самое главное впереди — огромный дом, буквально кричащий о статусе его владельцев.
— Ну, добро пожаловать. Наверное, — говорит Чон, с недовольным лицом заходя внутрь. Он идет, слегка попинывая пол, а потом осматривается. — Странно. Никого нет.
— А кто должен быть?
— Работники. Родители, видимо, их отослали.
От этого Чимин начинает нервничать еще сильнее. Он не может найти себе места: ему неуютно в неприветливом доме, немного холодно и страшно. Какие еще палки в колеса вставит им судьба? Что сделают родители? Что вообще они могут сделать? Отправят Чимина обратно в Пусан? Они с Чонгуком не дети, их местоположение контролировать не получится. Будут угрожать? Уже нечем, кроме того, омеги готовы бороться. Пак плохо представляет, чего ему ждать.
Но долго гадать не приходится, потому что родители приезжают почти сразу. Врываются в дом, хлопая дверью, и отец подлетает к Чонгуку и хватает за грудки, чуть ли не приподнимая.
— Ты хоть понимаешь, что натворил? — рычит альфа, и у Чимина мороз по коже бежит. Он сглатывает, но все же находит силы вмешаться и попытаться защитить свою пару. Пару… Чимин теперь действительно может называть так Чонгука.
— Отпустите его, — велит строго Пак, забывая об иерархии и всех нормах приличия.
— А ты… глупец, — поворачивает голову к Паку господин Чон. — Думаешь, тебе будет лучше? Вы идиоты, малые, избалованные дети!
Альфа отпускает сына, и тот падает на диван, тут же поднимаясь на ноги и сжимая челюсти. Он впивается в отца презрительным взглядом, но ничего не говорит.
— Как ты вообще додумался до такого? Неужели мы действительно так плохо тебя обучали? Не донесли, что значит быть волком в Корее? Вы ведь совершенно не понимаете, что сделали, да?
Чимин лишь смотрит. Он уже не хочет спорить, хочет лишь понять, что альфа имеет в виду.
— Мы справимся, — упрямо произносит Чонгук.
— Кретин! — рычит отец громко, заставляя всех вздрогнуть. — Справитесь? С чем? Ты понимаешь, что вы нарушили закон? Понимаешь, что бросили вызов самому вожаку?
— Быть геем не противозаконно, — парирует Чонгук.
— Среди бет! — снова рычит отец. — Ты полный идиот, если думаешь, что положение волков такое же. Как ты вообще мог сделать это?! Неужели не понимаешь, почему мы выдали тебя замуж за Намджуна?
— Понимаю, конечно. Ради компании. Но с меня хватит. Я хочу жить так, как велит мне сердце. Я хочу быть с любимым человеком.
— Где? В тюрьме? Потому что именно там вы и окажетесь, если хоть кто-то узнает! Чонгук, быть геем среди волков — нарушение базовых норм, бунт против природы и самого вожака. По крайней мере, именно так он это видит. Как ты можешь этого не знать? Неужели вы не видите, как относятся к волкам-геям? Нас и так меньше десяти процентов от населения Земли, вожак повернут на увеличении населения и поддержании традиций. За то, что вы сделали, карают. А наша семья… Ты хоть представляешь, сколько врагов у нашей семьи? Сколько людей, как акулы, кружат, ожидая подходящего момента напасть?! Никто не должен знать о тебе, ты не понимаешь?! Никто!
Чонгук и Чимин ошарашено слушают, осознавая слова отца. Младший омега все еще храбрится, не хочет верить, думает, что отец преувеличивает, а Пак просто дрожит внутри.
— Никто не должен вас видеть, — делает несколько шагов вперед папа. — Никто. Никогда. Мы можем доверять только паре человек, которые годами работают в этом доме, больше никому. Поэтому Чимин останется здесь, а ты отправишься на работу. Будешь делать вид, что ничего не изменилось.
— Останется здесь? — морщится Чон. Ему предложение родителя явно кажется бредовым. — На сколько? Навечно?
— Пока полностью не заживет метка, — непререкаемо отвечает папа, и когда замечает недовольство сына, шагает вперед и с рыком произносит: — Ты до сих пор думаешь, что это шутки? Знаешь, сколько дают тем, кто поставил метку волку своего пола? Или, может, думаешь, что наказание не коснется его? Вы хотите провести лучшие годы своей жизни в тюрьме? Да, он будет сидеть здесь. Безвылазно. Чтобы никто — никто — его не видел. Если уж ты лишился своей защиты в виде Намджуна, не смей даже заикаться про Чимина!
— Вы хотите, чтобы я остался здесь? — подает несмело голос Пак. — У меня семья в Пусане…
— А ты о ней думал, когда позволял Чонгуку ставить тебе метку? — парирует зло папа. Чимин не отвечает. Не думал. Он вообще не думал, да и понятия не имел, что все настолько серьезно. Несколько лет назад он верил, что геев-волков просто не существует, поэтому, конечно, не знал о том, как их наказывают. Чимину кажется подобное положение вещей неразумным и логичным одновременно. С одной стороны, геев скрывают, чтобы волки даже не задумывались о подобной возможности, но, с другой, незнание о наказании лишает их страха. Папа Чонгука же немного успокаивается и через несколько секунд добавляет: — Если надо, водитель отвезет к родителям. Но ты должен быть безумно острожен, чтобы никто не видел тебя, кроме семьи. Выходить из дома ты теперь сможешь, только удостоверившись, что тебя не заметят. В крайнем случае, можно будет ходить на прогулки в лес. Но на этом все. Потому что вы решили, что вам мало приключений.
— Приключений? Я просто хочу быть с любимым человеком… — снова слабо бунтует Чонгук. Он осознает последствия, но все еще не может с ними смириться.
— Что ж, теперь будешь. Здесь. Ближайшие года четыре. Потому что ты должен понимать, что на самом деле важно, Чонгук. Не ваша жалкая возможность стать такими, как все. Потворствовать своим инстинктам и купаться в эмоциях друг друга. А жизнь! Возможность просто быть, понимаешь? Семья! Безопасность! Не капризы страдающих максимализмом детей! И да, ради этого приходится идти на жертвы. Понимать, как устроен мир, понимать, что не можешь получить все, что хочешь. Я думал, мы тебя этому научили. Ну… что ж… теперь, видимо, научит жизнь.
ΩΩΩ
Чимин лежит на кровати Чонгука, пялясь в потолок и привыкая к странному запаху дома. Каждое жилище пахнем по-своему, и роскошные владения семьи Чон тоже имеют присущий только им аромат. Власти, одиночества и жестокости. Чимину не нравится. Даже несмотря на то, что он в комнате любимого человека, в которой тот прожил большую часть свой жизни, общая атмосфера дома давит.
Но все это совершенно неважно. Важнее то, что теперь ему придется остаться тут на ближайшие года четыре, пока от метки не останется и следа. Пак с трудом может понять свои чувства по этому поводу. Прятаться от всего мира, быть запертым в золотой клетке, но в то же время быть с Чонгуком. Он почти девять лет об этом мечтал, и вот, получил.
— Надо сообщить родителям, чтобы не ждали меня в ближайшее время, — вздыхает Чимин, садясь и ища глазами ноутбук. — И с работы уволиться.
— Прости, пожалуйста, — с тяжестью на сердце шепчет Чонгук. Он сидит рядом, опустив голову, и смотрит на свои ноги.
Чимин прекрасно понимает его чувства. Более того — он их ощущает.
— Теперь мы квиты? Оба напортачили, — усмехается Пак, поглядывая на Чона. — Но с меня хватить чувства вины, так что прекращай. Ты теперь ответственен и за мое душевное состояние.
Чимин ласково улыбается и двигается к омеге, тут же опуская подбородок на его плечо. Чонгук такой сильный, такой милый, такой любимый, что Чимину хочется наслаждаться их связью и близостью. Плевать ему на все неурядицы. И вообще он чувствует себя необычно спокойно.
— Тебя не раздражают мои эмоции? — поворачивает голову Чонгук, и Чимин хмурится, задаваясь вопросом, как подобное могло прийти в голову. Но быстро находит ответ. Намджун. У Чонгука уже была связь, он уже проходит все это, имея взаимную метку. Уже разделял эмоции с другим волком. Разница только в том, что мужа он никогда не любил, а значит и навязанная близость не вызывала никаких положительных эмоций. Это понимание окончательно остужает тлеющий уголек ревности.
— Нет. Но вот то, что я ощущаю еще и Намджуна, немного не очень.
— Что? — восклицает Чон, и Чимин заливается смехом. Хохочет, проводя рукой по плечу Чонгука, и быстро целует в щеку.
— Шучу.
Он смотрит на любимого, зарывается пальцами в его волосы и наслаждается невероятным теплом в груди. Жаль, что Чонгук не может испытывать того же.
— Знаешь, у меня сейчас такое странное чувство, — тихо говорит Чимин сладким, щекочущим шепотом. — Словно эта метка — именно то, что мне было нужно. Не терапия, а просто ощущать друг друга. Мне всегда казалось, что нуждаться друг в друге так сильно нездорово, но ведь это естественно для нас — волков — быть так близко. Жаждать этой связи. И ты даже не представляешь, какое успокоение она дает. Словно я наконец там, где должен быть. Мне лишь больно, что ты не можешь это испытать.
— Значит, ты не жалеешь?
— Ни за что, — шепчет прямо в лицо Чонгука Чимин и наконец целует. Накрывает теплые губы своими, нежно касается их, и только потом, когда желание разгорается, как огонь, распахивает рот и приникает ближе. Чонгук притягивает Чимина за талию и опускает на кровать. Забирается руками под рубашку и втягивает носом, позволяя аромату старшего омеги прокатиться по телу. А Чимин задыхается от силы эмоций. Потребность Чонгука в нем пробегает по телу электрическим разрядом, усиливая собственные чувства, и Пак спешит избавить Чона от одежды, желая поскорее соединиться со своей парой.
— Мой Чимин, — шепчет Чонгук, переплетая их пальцы.
— Мой Чонгук.
ΩΩΩ
Уже на следующий день Чонгук уходит на работу, а Чимин остается в доме с его папой и служащей женщиной-бетой лет шестидесяти. Она радуется новому члену семьи, как собственному внуку, и воркует над ним каждый раз, как видит, чем быстро располагает к себе.
— Чонгук рассказывал обо мне, да? — догадывается Пак. Он сидит на кухне и пьет свежевыжатый апельсиновый сок. Папу Чонгука Пак, к счастью, видит только мельком. У семьи нет традиции собираться вместе за приемами пищи, и Чимина это невероятно радует, потому что омега умудряется обдавать Пака холодом, даже находясь за три метра от него.
— А то! — усмехается госпожа Хван. — Столько болтал о вас! И его глаза всегда так сияли! Такие чувства не подделаешь. Он никогда не выглядел так, когда упоминал мужа.
— Он рассказывал вам нашу ситуацию?
— Нет, конечно. Он вообще сначала не говорил о вас. Только изредка упоминал и тут же осекался. Только потом, со временем, когда я задавала вопросы, перестал бояться отвечать. А потом его словно прорвало. Он просто болтал без умолку. Рассказывал о днях в Пэгджу, говорил о ваших привычках, упоминал, что его раздражало, но даже в такие моменты так тепло улыбался!..
Слушая это, Чимин тоже не может сдержать улыбки. Они пронесли свою любовь через года, оберегая ее в сердце, как самое дорогое. Чимин не зря в юношестве боялся влюбиться. Он прекрасно знал, на что способно это чувство. Оно чуть не погубило его, но оно же дает и волю к жизни. Оно согревает в самые холодные ночи. И Чимин уверен, что со всем справится благодаря ему. Пак не желает сосредотачиваться на плохих моментах. Не хочет думать о том, что несколько лет не сможет выйти из дома. Зато он заперт в доме любимого. Не хочет переживать, что сойдет с ума от скуки — он намерен продолжить образование онлайн и найти себе хобби. Не желает беспокоиться о непринятии его родителями — Пак уверен, что со временем сможет расположить их к себе. В конце концов, разве можно ненавидеть того, кто делает счастливым вашего ребенка? А Чимин намерен сделать Чонгука и себя очень счастливыми.
Пак уверен, что все будет хорошо. Он будет за это бороться.
