Тайны благородных омег

      Скучать по Чонгуку становится основным занятием Чимина. Он быстро находит себе и другие. Плавает в бассейне, учится, разговаривает с госпожой Хван, гуляет в саду и раздумывает над тем, что посадить там к лету, но его пара никогда не покидает мыслей. Чимину одновременно проще и сложнее от того, что он ощущает его эмоции. С одной стороны, кажется, что Чонгук рядом — он всегда здесь, в сердце Чимина. Паку даже не нужно ему звонить, чтобы узнать, что именно тот испытывает. Но с другой, это же ощущение будто дразнит. Оно — словно шлейф аромата любимого человека. Тот, за которым невольно идешь в надежде найти его обладателя, но оказываешься в холодном одиночестве. И лишь когда Чон приходит домой, становится наконец тепло. Чимин сбегает к нему по лестнице и крепко обнимает, тут же утыкаясь носом в шею.       — Ненавижу, что не могу чувствовать тебя, — слышит он секрет на ухо. Чимин понимает. Ему невероятно тяжело от того, что он не может поставить любимому метку, но Пак знает, что такое допустить нельзя. Они не могут запереться вместе в доме и безвылазно просидеть в нем четыре года на обеспечении родителей.       Чонгук даже предлагает съехать, но отец наотрез пресекает данные мысли, да и Чимин признается, что совсем заскучает в полном одиночестве.       Пак безумно благодарен, что живет в двадцать первом веке и может пользоваться такими благами цивилизации как телефон и «Скайп». Он звонит родителям и долго болтает со всей семьей по очереди. Папа выглядит взволнованным, но в целом радуется, что его сын наконец может быть с тем, о ком мечтал много лет. Еще Чимин решается позвонить друзьям. Он надевает водолазку, прикрывая метку, и устраивает конференц-связь сразу с несколькими товарищами из Пусана. Конечно, ничего им не объясняет, кое-как увиливает от ответов, а иногда и бесстыдно врет. Чимин терпеть не может лгать, но иногда без этого никак.       — Может, прогуляемся? — предлагает Юнги, удивляясь непривычному способу общения.       — Не могу, работы полно, — врет Пак. — Выкроил всего несколько минут, решил позвонить. Как дела? Как терапия?       Юнги вздыхает. Зарывается рукой в волосы и упирается взглядом в угол экрана. Чимину кажется, что в его глазах куча экзистенциональных вопросов, и главный из них: «На кой черт я все это делаю?».       — Нормально. Тяжело. Больно. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Ты где вообще? — Юнги вглядывается в экран, приближается и щурится. — Это что, комната Чонгука?       Пак резко оборачивается на картину над кроватью и мысленно укоряет себя за глупость.       — Откуда ты знаешь?       — Был один раз в доме его родителей на приеме. Мы тогда прятались в его комнате от гостей, — с теплотой усмехается Мин. — А что ты там забыл? Его родители что, тебя приняли?       Юнги таращит глаза, не веря в собственные слова, а Чимин вздыхает. Он думает, что, вероятно, может позволить себе открыть другу правду. Знает, что тот никогда его не сдаст.       — Им пришлось, — отвечает Чимин и тянет за ворот водолазки. Юнги чуть не давится от увиденного.       — Чимин, вы с ума сошли? — шикает он, вплотную приближаясь к экрану, на что Пак лишь кивает.       Да, Юнги тоже считает поступок Чонгука безумием, но Пак рад, что у него есть друг, с которым он может поговорить обо всем. Они болтают не один час, обсуждая все подряд, и под конец даже переходят к сеансам Юнги. Он тоже открывается перед Чимином, делаясь переживаниями, но друзья приходят к выводу, что все к лучшему.       А потом в комнату вдруг входит Чонгук, и Чимин пораженно поворачивается, тут же бросая взгляд на часы.       — Ты уже здесь? Я и не заметил, как время пролетело. Скажи «Привет» Юнги. — Пак тянет Чона за руку и заталкивает в поле видимости камеры. Чонгук наклоняется и неловко машет Мину, который, в свою очередь, так же неловко, но тепло улыбается.       — Решил вспомнить о бунтарстве? — посмеивается с волнением Юнги. Он все еще невольно хмурится и бегает взглядом по друзьям.       — Решил наконец жить по велению сердца, — отвечает уверенно Чонгук и сжимает руку Чимина.       — Я надеюсь, вы понимаете, насколько осторожными вам нужно быть? — серьезно говорит Мин, на что Чонгук и Чимин кивают.       После разговора они спускаются в столовую. За высокими окнами уже темно, и садовые фонарики создают сказочную атмосферу, освещая голые деревья и кустарники. Папа сидит за длинным столом в одиночестве и поднимает голову на омег, с легким недовольством отрываясь от еды. Чимин вздыхает. Родители Чонгука все еще терпеть его не могут. Считают, что он сбивает их сына с правильного пути и заставляет рисковать жизнью, но Чимин уже давно перестал переживать об отношении этих людей. В его сердце для них осталась лишь малая толика уважения. Поэтому теперь они друг друга в основном игнорируют, и Пака это абсолютно устраивает.       Чонгук просил госпожу Хван принести им с Чимином еду, и уже через пять минут за столом сидят трое. Чонгук и Чимин оживленно болтают, не стесняясь родителя, а тот усиленно делает вид, что их нет. Они смеются, подкалывают друг друга, пародируют героев из сериала, который смотрят, и заполняют столовую звучными радостными голосами.       — Может, вы будете есть? У меня голова скоро от вас разболится, — укоряет папа. Чонгук замирает, впиваясь в родителя взглядом, и роняет палочки на тарелку.       — Тебе, конечно, больше нравилось, когда я молча сидел рядом с Намджуном, потому что нам было попросту скучно друг с другом. Неужели мое счастье настолько раздражает тебя?       — Счастье? — папа тоже кладет палочки и продолжает почти сквозь зубы. — С Намджуном ты был в безопасности. А сейчас, если кто-то узнает…       — В доме наконец воцарится тишина, — парирует Чон после чего, со скрипом отодвинув стул, встает и уходит. Чимин, лишь мельком взглянув на папу, бежит за ним.       Он пересекает просторную гостиную и ныряет в коридор. Чонгук всего в паре метров от него, но он не останавливается, а Чимин не зовет, просто следуя за разозленным любимым. Его негодование пульсирует на подкорке разума, и Чимин сам раздражается.       Омеги спускаются по лестнице в подвал, где располагаются бассейн и тренажеры. Чонгук тут же хватает перчатки для бокса и, даже не замотав руки, надевает. Он проходит к длинной красной груше и со всей силы ударяет по ней. Чимин встает рядом.       — Не переживай так, — говорит Пак мягко. — Он просто волнуется за тебя. Слышал, что сказал? С Намджуном было безопаснее.       Несмотря на то, что Чимин сам презирает поступки родителей Чонгука, он не хочет, чтобы Чон ссорился с родными. Важно, чтобы Чонгук понимал, что его любят. Чтобы знал, что родители, пусть и в своей извращенной манере, заботятся о нем.       — Сам же говорил, что у вас неплохие отношения.       Чонгук на это горько усмехается и сильнее ударяет грушу. Она покачивается, и Чимин обхватывает ее, удерживая на месте. Внимательно смотрит на омегу и ощущает его обиду. Хочется обнять и сказать, что он всегда будет любить его. Но это не поможет. Он никогда не сможет заменить родительскую любовь и заботу. Они должны быть безусловными, они должны давать базу, броню. А папа с отцом ее пробивают, делая Чонгука уязвимым. Любовь кажется ему хрупкой, слабой. Чем-то, что легко потерять, что ускользнет, только тронь. Именно поэтому на шее Чимина сейчас красуется метка — попытка Чонгука удержать его рядом с собой, его спасательный круг.       — Он совсем не волновался, когда я на стенку лез, — выдавливает Чон со злостью и снова бьет. Чимин слегка отшатывается и сильнее налегает на грушу. — Ему плевать на мое счастье, главное — репутация и компания. Разведенный сын — это позор, сын гей — смертный грех. И плевать, что сын несчастлив, что Намджун несчастлив. Главное безопасно и денег много!       — Уверен, они думали, что так лучше.       — Для них!       — Для тебя.       — Почему ты защищаешь их? — останавливается Чонгук и пораженно смотрит на Чимина. — Они и тебе жизнь подпортили.       — Но ты же сам говорил, что иначе бы не получилось. Что они многое тебе дали. А теперь что? Разве что-то поменялось? Они приняли нас, меня… Но повод переживать у них же есть. Чонгук, это ведь не только для твоих родителей опасно.       — Знаю, — протяжно выдыхает Чон и принимается снимать перчатки. Отлепляет застежку зубами, освобождает одну руку, а потом переходит ко второй. — Ты прав, просто…       Чон кладет перчатки на столик и подходит к бассейну. Встает на самый его край и задумчиво смотрит вдаль.       — Я сегодня видел Хосока. — Чимин удивляется. Юнги не упоминал их общего друга. — У них с мужем будет ребенок.       — Что? Свадьба же была всего неделю назад.       — А ты думаешь, они хранили невинность до брака? — Чон поворачивается к Чимину и усмехается. — Он весь светится, ты не представляешь! Он даже не говорил мне, я сам почувствовал, и он признался. Просто видно, понимаешь? Поведение совсем другое. Оберегающее такое… Словно он на все готов ради своего малыша. Ведь так должно быть, да? На все ради любимого… Мои родители никогда не смотрели на меня с той теплотой, с какой он говорил о еще нерожденном ребенке. И знаешь… они ведь настаивали на том, чтобы у нас с Намджуном были дети. Настаивали, понимаешь? — Чонгук снова горько усмехается и отворачивается к бассейну. — Сами не смогли нормально одного вырастить, но хотели, чтобы я дал им наследника.       — Ты не хотел? — аккуратно спрашивает Чимин. Ему всегда было интересно, почему у Чонгука за семь лет брака так и не появилось детей. Он предполагал, конечно, но ответа не знал.       — Зачем? Чтобы привести ребенка в несчастную семью, где он будет средством достижения целей, а не человеком?       — Для тебя он был бы человеком. Ты бы его любил безусловно.       — Любил бы? — Чонгук вздыхает и закрывает лицо руками. — Чимин, у меня столько своих заморочек! Конечно, любил бы, но смог бы обеспечить ему счастливую жизнь, не будучи счастлив сам? Не чувствовал бы он, что является результатом вынужденного союза, в котором нет искренности и счастья? Зачем это нужно? Кроме того, я не хотел связывать себя с Намджуном. Метка… она же на три года, ребенок — навсегда. Ты бы никогда не пришел ко мне, если бы у меня был сын.       Чимин опускает голову и задумывается. Конечно, Чонгук прав. Чимин с трудом позволил себе влезть между альфой и омегой; портить жизнь малышу он бы точно не стал, несмотря ни на какие свои переживания. Но, с другой стороны, он ведь и не при чем. Чонгук и Намджун никогда не были счастливы, поэтому Чон прав. Их сын бы это чувствовал.       Поэтому Пак делает шаг ближе и обнимет Чонгука со спины. С трудом обхватывает руками и укладывает щеку на плечо.       — А ты детей хочешь? — интересуется вдруг Чонгук с легкой настороженностью. Чимин ощущает, как его пара напрягается. Как что-то внутри него будто простреливает. Чон понимает, что в их ситуации они не смогут создать полноценную семью.       Чимин никогда всерьез не думал об этом. Он омега, а значит, родить ребенка для него не проблема. Пак всегда считал, что если захочет, найдет способ (альфу или донора), но одно дело — быть самому по себе и принимать решения как будущему родителю-одиночке; другое — оказаться в паре, где о твоем существовании не должны знать. Он никогда не сможет стать папой в такой ситуации.       — Не особо. Мне и братьев хватает, — врет Чимин. Сердце его неприятно сжимается от осознания отсутствия выбора, и Пак сильнее приникает к любимому. Если нужно выбирать, он, несомненно, выберет Чонгука, но это не значит, что ему не может быть больно от очередной потерянной возможности.       Чимину кажется, что Чонгук это понимает. Читает без слов, но ничего не говорит. Лишь накрывает его руки своей и крепко сжимает, втягивая носом запах.       — Главное, что ты рядом, — шепчет Чимин ему в плечо, сильнее прижимаясь к спине.       Они стоят так еще около минуты, просто слушая дыхания друг друга и наслаждаясь долгожданной близостью. Чимин ждал целый день. Они ждали почти девять лет.       — Ну их всех нафиг! — выдает Чонгук и, расцепив руки, улыбается Чимину, стягивает с себя футболку и домашние штаны, после чего прыгает в бассейн. Проплывает до дальней стенки, разворачивается, как профессиональный пловец, и устремляется обратно.       Чимин любуется. Он смотрит на сильного, красивого омегу, похожего на настоящего спортсмена, и думает, насколько же ему повезло. Улыбается, закусывает губу и уже хочет отвести Чонгука в спальню. Они слишком давно не были вместе — почти сутки прошли.       Чонгук подплывает к бортику, цепляется за него руками и окидывает Пака довольным, игривым взглядом. Чимин, не стесняясь, смотрит в ответ. Проходится взглядом по мокрым волосам, приоткрытому рту, гладкой груди, сильным рукам. Он наслаждается видом, даже не скрывая своих мыслей, и когда Чонгук протягивает ему руку, не задумываясь, берется, даже не подозревая, что в следующий же миг с плеском и вскриком окажется рядом с любимым.       Он падает в бассейн прямо в одежде, слегка захлебывается и возмущенно толкает локтем Чонгука, протирая глаза и откашливаясь. Но все равно смеется.       — Наглец! — снова пихает в грудь Чона Чимин, но тот лишь прищуривается и кладет одну ладонь на бортик, медленно прижимая к нему Чимина. Надвигается, улыбаясь, и окидывает таким взглядом, что у Чимина мурашки бегут.       — Что? Я думал, тебе нравится, когда я рядом. — Шепот разливается по коже обжигающим касанием, и сердце ускоряет биение. Еще пара секунд — и Чимин оказывается зажатым между стенкой басенка и Чонгуком. — Я соскучился.       Чон опускает ладонь на плечо Пака и неспешно, с наслаждением, ведет по руке, воспламеняя все тело Чимина. Его аромат усиливается мгновенно, сплетается с запахом Чонгука и превращается в хищную смесь, умело завлекающую в сети. Пальцы Чонгука пробираются под футболку Пака и щекочут живот, заставляя неловко ахнуть.       — Ты пахнешь мной. — Чон придвигается, сокращая расстояние до минимума, и Чимин тает от этой близости. Как завороженный, смотрит на гладкую кожу, и незаметно для самого себя приближается к ней. — Мне так нравится, что ты пахнешь мной!       Чимин целует. Утыкается губами в место под ключицей и упирается лбом, протяжно выдыхая.       — Потому что я твой. Я весь и только твой.       Руки Чонгука активнее лезут под футболку, задирая ее и оглаживая живот и грудь, и Чимин не выдерживает — приподнимает голову и целует в губы. Жадно, жарко, требовательно. Задыхаясь, сгорая. Они оба распаляются быстро. Чонгук вдавливает Чимина в бортик, лезет под резинку штанов, вжимается в омегу, а тот обхватывает его руками и ногами, спеша слиться и снова стать теми, кем должны, — едиными.

ΩΩΩ

      Чимин сидит у раскрытого окна в темной тихой комнате. Природа спит. Весна еще не до конца пробудила обитателей сада, и из звуков — лишь далекие машины да лай соседской собаки. Но Чимина манят даже они. Сидеть в четырех стенах — пусть и таких далеких друг от друга — оказалось труднее, чем он думал. Пак привык к активности: встречам с друзьями, прогулкам, походам на работу и в кафе. У него нет недостатка в общении, но есть нехватка свободы. Простой возможности выйти и пойти куда-то без поводка, как у непослушной собаки.       — Ты чего в темноте сидишь? — звучит голос Чонгука сзади, но Пак даже не поворачивается: он ощущает какую-то магию в этой природе и не хочет ее терять.       — Слушаю. Дышу. Пахнет сегодня вкусно.       — Дождь прошел.       Чимин не отвечает. Просто продолжает тянуться к ночному небу, к луне и звездам, словно пытается поймать что-то ускользающее, а Чонгук тихо проходит и присаживается рядом.       — Прогуляемся? — спрашивает он, и Чимин резко поворачивается.       — Нельзя же.       — Можно. Главное, чтобы никто не видел. Уже довольно поздно, народу в парках и лесах мало. Выберем место подальше, никто не заметит.       Чимин оживляется. По телу будто пробегает легкий электрический разряд, и Пак подскакивает, смотря горящими глазами.       — Думаешь, можно? Я тогда сейчас оденусь. Что-нибудь неприметное… — говорит он, тут же открывая шкаф и начиная копошиться в вещах. Бросает их на кровать, рассматривает и останавливает выбор на огромном черном худи и спортивных штанах.       Чонгук тоже переодевается. Они оба становятся похожи на бесполых существ — кого-то совершенно неприметного — то ли бету, то ли волка, то ли парня, то ли девушку. Надевают даже капюшоны и сообщают водителю. Родители строго запретили Чимину выезжать без него, и Пак решает, что лучше лишний раз родственников не сердить.       Приставленный к нему водитель — бета, тот самый, который вез их с Чонгуком со свадьбы. Знающий их секрет, верный семье. Только ему и госпоже Хван теперь и позволено заходить в дом и видеть Чимина. Садовник приходит в строго оговоренное время, когда Чимин не показывается в саду, а охранник не выходит дальше своей будки, но Пак уверен, что его, конечно, видел и он.       Уже через пять минут машина ждет на подъездной дорожке, и Чимин с Чонгуком с воодушевлением забираются внутрь. Они размышляют, куда бы им отправиться, и решают на первый раз ограничиться пустынным парком неподалеку.       — Жаль, что в кафе нельзя сходить, — вырывается у Чимина, пока он жадно смотрит на мелькающие вдоль дороги заведения. Яркие, полные народу, живые.       — Хочешь, я забегу куплю еды? — предлагает Чонгук, но Чимин качает головой: он не голодный.       Они останавливаются минут через двадцать. Машина заезжает почти в чащу, водитель выбирает самое отдаленное место, но омеги все равно выходят с опаской. Вокруг — высокие деревья, над головой — темное звездное небо. Ни души. Тишина и спокойствие. Свежий воздух, ветер, свобода.       У Чимина голова кружится, и он идет вперед, оставляя позади машину и водителя. Бредет по мокрым иголкам, рассматривает коряги и кусты. Напоминает место, где они беседовали спустя два года после выпускного, когда Чонгук рассказал, что их разлучили родители. Теперь тот разговор кажется произошедшим в другой жизни. Далеким и почти незначительным. Ведь они вместе. Они все преодолели.       — Прости, что я поступил так необдуманно, — говорит Чонгук. — Лишил тебя так многого.       — И дал мне целый мир, — поворачивается к нему Чимин и одаривает теплой, полной любви улыбкой, а потом слегка укоряет, напоминая, что они уже говорили на эту тему.       Он ни о чем не жалеет. Не может жалеть. Ведь весь его мир — Чонгук.       Омеги подходят к стоящему углом парапету. Он слегка выступает из холма, на котором расположился парк, и, словно стрелка, указывает на красивый вид на город. Сеул блестит огнями, невероятно разноцветными: оранжевыми, синими, зелеными, фиолетовыми, желтыми. Они рассекают темноту, обрамляя холмы и здания, и одновременно являются загадками. Миллионами маленький тайн — окнами чьих-то домов, фонарями на чьих-то улицах. Они освещают жизни людей и волков, полных мечтаний, переживания, боли и счастья. Чимин смотрит на все это и впервые восхищается. Он больше не испытывает отвращения к этому городу: теперь это место, где он счастлив, его дом. Сжимая руку Чонгука, Чимин улыбается своей паре и игриво подмигивает, обещая, что все у них будет хорошо.       Они замечают направляющихся к ним людей не сразу. Более того — слишком поздно, уже когда пятеро альф окружают их, зажимая в углу. Внутри что-то больно обрывается, и Чимин крепче сжимает руку Чонгука, пристально смотря на незнакомцев.       — Чон Чонгук, Пак Чимин, — говорит наконец один из них. — Стражи вожака. Пройдемте с нами.       Выхода они не оставляют. Хватают за руки и насильно ведут куда-то, никак не реагируя на вопросы и возмущения.       — Разберемся, — только и произносит главный альфа, заталкивая Чимина и Чонгука в фургон. Тот трогается сразу, будто отрезая омег от мира. Мчится по дороге, увозя в неизвестность, и позволяет Паку лишь с трудом рассмотреть в затемненном окне водителя семьи Чон, по-прежнему стоящего у автомобиля и спокойно наблюдающего за их отъездом.