***
Абраменко еле переставляла ноги. Она, смеясь, шаталась и цеплялась за фонарные столбы. Кружилась вокруг них в кожаной куртке, маленьком чёрном платье и ботинках на шнуровке. Снежинки падали и оседали на тёмных волосах, как будто звёзды показались на ночном небе. В карих глазах вспыхивали жёлтые огни фонарей и одна расставившая руки в бока недовольная фигура. — Приехал всё-таки, а я думала, что продинамишь. Динамо! Я помню, ты за них когда-то болел… Или не ты… Александр? Антон? Как тебя звали в нашу первую встречу? — неустойчиво шагая, Лиля подошла к Диме и дурашливо щёлкнула его по кончику носа, разразившись смехом. — Вместе веселиться будем? Дима фыркнул и попробовал взять её под руку, как Лиля прытко отскочила в сторону, но поскользнулась на покрывшей лужу корке льда. Если бы не незамедлительная реакция Димы, ей бы пришлось очищать одежду от грязи. — Держись крепче, — удержав её за талию, Дима затем подхватил её под колени, подняв на руки. Лиля ахнула и затрясла ногами, захихикав. — Ты ужасный человек! Мерзкий, отвратительный, отвратительный! — тряся ногами, хохотала Абраменко. — Милый Антоша, Сашенька, кем ты ещё был? Ненавижу тебя, дорогой! Знал бы, как сердце тебе вырвать хочу! Вырвала бы, будь оно у тебя, мерзость моя! — Тебе нужно проспаться, — отстранённо сказал Дима. При другом раскладе Лиля бы непременно захотела часа два поговорить об их несостоявшихся отношениях. «Олег», — напомнил себе Дима. До дома Лили они добрались быстро. Всю дорогу девушка смеялась, игралась с окном, то открывая его и высовывая взлохмаченную чёрную голову навстречу морозному ветру, то опуская под неодобрительный взгляд водителя. Взбалмошная, дерзкая, не признающая правила. Дима раздражался с её поведения. Ни стеснения, ни уважения других! А Лиля знала, что его это подбешивает, и намеренно вела себя так, когда хотела поговорить. Попросить поговорить было не в её характере. Она провоцировала на разговор действиями. Но сегодня Дима упрямо не вёлся. Покачивал головой, устало вздыхал, однако дозволял ей забрасывать ноги в грязных ботинках на бардачок и кричать на всю улицу в раскрытое окно. Босую, Дима нёс её в квартиру, смотря, чтобы она не хваталась за стены и перила в подъезде. — Мне плохо, Пашка, — заныла Абраменко уже с дивана в гостиной. — Помоги переодеться ммм? Я испачкаюсь! Знаешь, сколько это платье стоит? Ахахха, нет, не знаешь, дурак! Помоги снять, а? Ты всё у меня видел, не ломайся! Или у тебя кто появился? Карие глаза хищно впились в него. Лиля дурашливо покачивалась, посмеивалась, но её выдавал взгляд. Пристальный, тяжёлый, небезразличный. Взгляд человека, который будет в лицо огрызаться, твердить, что всё в прошлом, но преданно носить в нагрудном кармане вашу совместную фотографию и в случае, если попадёт в неприятности, звонить вам. — Появился, — холодно ответил Дима. Он смочил полотенце и приложил ко лбу Лили. Подумал и добавил: — Меня ждут, и я сомневаюсь, что раздевать тебя — хорошая затея. Лиля надула щёки и обидчиво выпятила нижнюю губу. В глазах вспыхнул и угас огонёк разочарования. — Я знаю эту несчастную? — хмыкнула Абраменко. — Что теперь ей наплёл? Что ты лётчик-испытатель? Писатель? Лингвист? — Лиля, мне пора, — попробовал воззвать к её не помутнённому спиртом разуму Дима. Было поздно, заевшая пластинка их непонятных отношений заиграла вновь. — Ты же не умеешь не лгать, — заявила Лиля. — Врёшь, врёшь и врёшь! Изворачиваешься, недоговариваешь. Сначала всё прекрасно — цветы, комплименты, поцелуи, объятия в постели, милые сообщения и обещания, что это не закончится. А что потом? — не выдержала, истерично расхохоталась, упав спиной на обивку кожаного дивана. Рукой смахнула с близко стоящей тумбы пустые бутылки из-под алкоголя. Они со звоном стекла упали на пол. — Ты отлично сыграла свою роль! Страна гордится твоим содействием! Ах, да, всё это было понарошку, нам придётся разбежаться. Ну, ты держись как-нибудь, поешь своих любимых конфет напоследок, обними плюшевого зайца или букет твоих обожаемых ромашек, которые я нашёл в цветочном магазине на окраине Москвы в феврале. Вот это нормально?! Нормально читать вечером стихи, ложиться в одну постель, а на утро делать подобные заявления?! «Не ведись, тебя ждёт Олег, промолчи», — Диме всегда удавалось вовремя соскочить с больной для себя темы. В каждую их уже дружескую ссору Дима увиливал от общего прошлого, не желая никак его касаться. Лиля напирала, он сопротивлялся и стоял на своём. Но интервью… Впервые наговорив столько правды за вечер, Дима посчитал, что пора изменить тактику. — Нормально заводить отношения с тем, кого ты пырнула ножом и отправила в реанимацию? Лиля вздрогнула, по правой щеке покатилась слеза. — Перестань, это было почти десять лет назад… Ты постоянно мне это припоминаешь… — На что ты рассчитывала? Что у меня проснутся чувства к своей почти убийце? Сразу после выписки из больницы? Каким больным нужно быть, чтобы так влюбиться! Тебе нужно было отпустить вину, мне — решить проблему по работе. — Ты решал её год и семь месяцев, — робко проговорила Лиля. — Не все решаются быстро, — настоял Дима. — Нам не нужны были мы. Тебе нравился выдуманный образ, прощение, забота, но не я. А меня устраивало то, что ты не задавала лишних вопросов и содействовала в авантюре. Мы друг друга использовали. И…единственное, за что я чувствую вину, — наше прощание. Я считал, что достаточно подготовлю тебя, рассказав накануне «Песню последней встречи». Лиля едко усмехнулась и мелодично протянула: — Только в спальне горели свечи равнодушно жёлтым огнём… Она опустила голову и утёрла слёзы тыльной стороной ладони, разглядывая помявшееся чёрное платье. Дима посчитал, что лучше дать ей побыть наедине со своими чувствами. Забрал с кресла чёрное пальто и уже собирался покинуть квартиру, как Абраменко отмерла и позвала непривычно тихо, без прежней злобы: — Димка, пожалуйста, отведи меня в ванную. Мне кажется, меня сейчас стошнит.***
Дима держал её волосы, помог умыться и нехотя согласился переодеть. Лиля настояла на том, что новой подружке Димы они ничего не скажут, да и что такого в том, чтобы помочь девушке снять вечерний наряд и одеть в домашнее? Домашнее нестрашно носить, вдруг снова тошнота? Водолазка Димы тому подтверждение. По пути к ванной Лиля ненарочно испачкала её. Так что, помог переодеться. Без подтекста. — Учти, заврёшься — узнаю и раскрою бедняжке все карты об её ухажёре. Зря ты меня в Следственный комитет направил, — пригрозила Лиля на прощание. — Между ним и тюрьмой выбирал то, что поможет тебе не бросаться на людей и использовать во благо обществу своё недовольство полицией. — Дима проверил сообщения. Марго молчала, но всё же. Чисто. Прошёл час, Олег ничего не написал и не позвонил. — Нет, нет, нет, заканчивай с морализаторством! За дверь, Саша, Пашка, Михаил! Тебя ждут, иди уже! — поторопила приободрившаяся Лиля. Наконец-то после общения с ней Дима ощутил что-то большее, чем пустота или раздражение. Что-то…тёплое? Проделки журналиста, он как-то на него влиял.***
Как-то на него влиял…. Спросил про здоровье бывшей, дал на смену испачканной водолазке футболку с волками. Тоже чёрную. Всё цветное, без малого почти весь шкаф с одеждой Олега, Дима сразу отмёл. Чёрную футболку с «Арией» Олег не доверил ему, сказал, что они не так хорошо знакомы для подобной чести. Осталась с волками. Футболка для подростка, который безумно может быть первым, назвал её Дима. — Для того, кто смотрел «Сумерки», — подмигнул Олег и кивнул на книжную полку. Среди произведений русской классики на ней выделялись книги Стефани Майер. — Преподаватель на втором курсе дал задание написать по ним интервью и эссе. Мы же, как журналисты, должны разбираться в популярных новинках своего времени. Или том, в какие отношения лучше не вступать. «Сумерки» — наглядное пособие. — И не пропустить навязывание неверных ценностей и пропаганду! — Вставил пару слов Дима. Мало ли Олег подумал, что он добровольно все фильмы смотрел? Как-то на него влиял… Спросил, комфортно ли будет Диме, если он устроится рядом на диване. Боялся кошмаров, признавался, что страх, что Дима внезапно уйдёт, потом начнётся паника, никуда не исчез. — Прости за интервью. Прости, что напугал, — шёпотом просил Дима, заглядывая в голубые глаза. — Прости. — Вам тоже от меня досталось. А ещё вы могли уйти, но остались. Значит, про помощь и остальное не лгали. Спасибо. Удобно? — Дима кивнул, Олег не стал убирать голову с его плеча. Грудь мерно вздымалась, веки не подрагивали, полностью расслабленный. Как-то на него влиял… Встал рано и приготовил завтрак до того времени, когда прозвенел будильник. Отдохнувший, повеселевший, по-домашнему уютный в серой пушистой кофте с розовыми ромбическими полосками и в серых штанах. Дима часто слышал в свой адрес «солнце», «солнышко». Особенно, когда разыгрывал студентов. Милое, излучающее добро и позитив создание. А в жизни пустой внутри человек, отвыкший испытывать хоть что-нибудь на тёплые слова или прикосновения. Студентов, школьников или стажёров всегда находились желающие похлопать по плечу, потрепать по голове, обнять, поцеловать в щёку, в лоб, прижать к себе покрепче. Были и менее приятные личности, лезущие руками под одежду и норовящие поскорее от неё избавиться. Их привлекал невинный вид, юная, очаровательная внешность. Многие из них, как вскрывалось в ходе следственных мероприятий, вовлекали несовершеннолетних в свои незаконные дела и угрожали распространить с ними определённые материалы сексуального характера. — Можно вас обнять? Выглядите замёрзшим. Отогреть? Вы говорите, если не нравится, молчание не приветствуется. Чувствовать можно и нужно, не стесняйтесь и не бойтесь. Никому не проболтаюсь. Если хотите о своём опыте расскажу, были дни. Подростком ходил мрачной тучей, людей страшил. Тепло. Спокойствие. Приятное. Не чувства, больше эмоции, но отклик — уже хорошо. Пустота внутри заполнялась. Дима осознавал, что навряд ли сможет объяснить, почему для него проблема — быть тактильным или говорить об эмоциях. Играть всё это — да, но не испытывать. А объяснять… не настолько сильно пока доверяют друг другу. Месяц, другой, тогда и можно приоткрыть завесу тайны. Про объятия. Про действенные методы ловли преступников без спецназа лучше не говорить. Олега это травмирует. Горячий шоколад приятно обжигал горло, новая не погоревшая порция драников была великолепна. Все комплименты шефу! За окном из-за туч выглядывало солнце, в квартире повисла тишина, нарушаемая редким стуков столовых приборов и посуды. — Входящий вызов! — оповестила Марго. Подобрав телефон, Дима поспешил удалиться в другую комнату поговорить. Олег проводил его взглядом, а по возвращению лишь поинтересовался, звонила ли бывшая, как она. Дима замер перед столом и несколько минут молчал, сохраняя полную непоколебимость. После чего сел обратно на стул и, положив руки на плечи Олегу, серьёзно заявил: — Я отправлю тебе материалы, у тебя полтора часа, чтобы смонтировать их в видео и выложить. Лучше через Юлю. Нужна максимальная огласка. Привлекай знакомого с телевидения. Выводить людей на улицы опасно и не следует, но они должны иным способом выразить протест. Время есть, придумай. Полтора часа. Не задавай вопросов. Инициатива принадлежит сугубо мне, не руководству. Доверься и делай. А в голове застряла одна фамилия. Разумовский.***
— Дмитрий, забирайте Стрелкова и других направленных к вам агентов и возвращайтесь в Москву. Приказ руководства. — К сожалению, вынужден отказать в услугах адвоката, Дмитрий Евгеньевич. Удачи в поисках нового! — Боюсь, Сергей — тяжёлый пациент. У меня недостаточно опыта для работы с ним. Всего хорошего. — Димка, голова трещит и ужасное похмелье. Понятия не имею, зачем начальство вызывает сопровождать тебя в мой ЗАСЛУЖЕННЫЙ ВЫХОДНОЙ, но без Разумовского или Грома точно не обошлось. Видел новости про Дворцовую площадь? В городском бюджете нет лишних денег, чтобы её чинить. Проезд на метро увеличат на пятьдесят рублей, а на наземном — на сорок. Опоздаю на час, не умри без меня! И это были лишь несколько сообщений из той информационной лавины, которая сошла на почту и входящие вызовы. Адвокаты и психиатры резко начали отказываться сохранять свою причастность к делу Разумовского. Из следственного изолятора просочилась информация о том, что ночью он жестоко убил пять охранников. Никто не желал защищать убийцу и всё меньше людей видело в нём хоть немного невиновную жертву, а не хладнокровного маньяка, сжигающего и режущего всех направо и налево. Но что хуже — руководство, прознав, сочло его безнадёжным и отправляло Диму домой. — Димочка, я посчитала, что для одной ночи вам достаточно эмоциональных потрясений, — заговорила Марго из кармана. Дима вернулся в гостиницу и прихватил из сейфа наплечную кобуру с пистолетом. С Разумовским осторожность никогда не была лишней. Захочет выкинуть ещё чего после прошедшей ночи, Дима доходчиво ему объяснит, что так поступать не рекомендуется. — Марго, ты вырезала все сцены убийств с записей? — Злиться на ИИ Разумовского за то, что не выдала его? Куда уж комичнее. — Если мы хотим переманить общественность на нашу сторону и спасти положение — нужно сделать акцент на неправомерном поведении со стороны охраны. — Готовый файл отправлен Олегу, — подтвердила Марго. — Вы злитесь на меня? Подумайте логически, вы бы ничего не предприняли ночью и не оказали бы своевременную помощь двум людям. Дима прыснул со смеху, прикрывая пиджаком ремни кобуры. — Уже не считаешь своего создателя за двух? А зря. Надо, Марго, надо. Не вставай на сторону психиатров. Им этот диагноз тоже не по душе.***
Начальник следственного изолятора подтвердил, что ночью Разумовский выбрался из камеры и устроил потасовку с охраной. Однако ни слова об убитых не произнёс. Что лишний раз добавило Диме уверенности в том, что не зря он напичкал здание камерами и прослушкой. Разумовскому хватило ночи, чтобы в лучшем СИЗО Петербурга пролить свет на всю несостоятельность сотрудников и системы безопасности. Если бы он хотел сбежать, он бы сбежал после резни, и никто не воспрепятствовал бы ему. Бесконечно длинные обшарпанные коридоры, тусклый свет перенасыщено-жёлтых ламп и ветер, дующий из всех щелей здания. Дима плотнее закутался в пальто, шагая в сопровождении двух охранников. Лилю дожидаться не стал. Времени было в обрез. Если он всё верно рассчитал, руководство откликнется сразу после публикации видео. В следственном изоляторе использовали глушилки, так что требовалось поговорить с Разумовским и отдалиться от здания на то расстояние, где бы снова заработала связь. Всё чётко и отлаженно, никаких промедлений. Таймер на телефоне уже работал. — Оставьте нас. За свою безопасность я отвечу сам, — попросил Дима, остановившись напротив железной двери камеры Сергея. Щёлкнул замок, отперли засов, Дима заглянул внутрь небольшого помещения с крохотным, закрытым решёткой окошком. Внимание привлекла сначала стена. Тёмные пятна, напоминающие маленьких птиц, складывались в одну огромную. Затем — белая маска из бумаги на краю железной кровати. — Я дал вам альбом и карандаши не для того, чтобы вы портили государственное имущество и создавали нежелательные поделки. Может, забрать обратно, раз они вам не нужны? Позади раздался хриплый, клокочущий смех. Что-то зашуршало, заскрежетало. Разумовский ни капли не изменял себе. В каждую их встречу появлялся из-за спины, пикировал, как хищная птица на добычу, проверяя на прочность. В некотором роде птица была. С блестящими жёлтыми глазами, кривой улыбкой, клокочущим смехом и дёрганной жестикуляцией. Птица — иногда Разумовский просил звать его так — альтер эго Сергея просило. — Вы припозднились, но я ничуть не обижаюсь. Наверно, вы спали, и я приходил к вам в кошмарных снах? — Тень на полу изменила положение, приблизилась, подсвечиваемая жёстким светом из коридора. Дима плавно, как будто отряхался, провёл ладонью по пальто и устроил её на рукоятке пистолета в кобуре. — Чтобы видеть кошмары, нужно спать, а с вами и не только с вами мне не до сна. — Пальцы крепче сжались на рукоятке. Тень стала ещё ближе. Тихо, тихо подкрадывалась. — Не заставляйте меня ревновать, потому что иначе придётся стать у вас единственным. «Сейчас!» — Дима пригнулся и проскользил назад под рукой. Птица попробовал сделать подсечку, но Дима отточенным движением ударил его по колену, уронив на спину. Ногой упёрся в грудь. Пистолет оказался направлен в голову. Птица заулыбался. Потускневшие отросшие рыжие волосы разметались костром на тёмном полу. Жёлтые глаза вспыхнули золотым свечением. Кривую улыбку украшали ссадины. Под носом и на щеке виднелись кровоподтёки. Птица взялся обеими руками за ступню Димы и попробовал убрать с себя, как щёлкнул предохранитель пистолета. Птица перестал и поднял руки в жесте капитуляции. Дима отошёл в сторону, не убирая оружие. — Мне так нравится думать, что вам нестерпимо хочется пристрелить меня, но вы постоянно боретесь со своей доброй и законопослушной натурой, чтобы этого не сделать. Ваши моральные установки, можно сказать, спасают меня от погибели. — В улыбке проявился оскал. Дима держал пистолет наготове, пока Птица возился на полу, поднимаясь. Не вставая с колен подобрался ближе, потёрся щекой о холодное дуло оружия и прикусил его, открыв рот пошире. Зрачки ширились, в глазах бесновались язычки пламени. Зрелище потянуло бы на пропаганду с подозрительных сайтов для взрослых. — Спите почаще, буду заглядывать к вам в эротических снах. — Птица отстранился, и от его рта протянулась ниточка слюны. — Не надумали устроиться ко мне секретаршей? C пистолетом вы выглядите как котёнок, выпустивший коготки. Я бы выбрал вам в качестве формы милые свитера, вернул так подходящие вам очки без диоптрий. И создадите верное впечатление о моей деятельности, и разберётесь с нарушителями, если потребуется. Обещаю, никаких переработок, а личные встречи исключительно во снах. «Время», — убрав пистолет в кобуру, Дима встал спиной к двери, скрестив руки. — Никогда. — Потому что я Чумной Доктор? — озадачился Птица. — Капиталист. Птица взмахнул руками, как крыльями, и засел с обидой у изголовья кровати. Приветственный обмен любезностями закончился, впереди ждал разбор ночных полётов, о которых Птица предпочёл бы не сильно распространяться. — Один вопрос. Почему? Почему вы решили помочь Грому? Он довёл до реанимации несколько людей, нанёс ущерб городской инфраструктуре, разнёс ваш офис и избил вас. Почему вы вмешались? Зильченко травил город, Исаева обирала вкладчиков до нитки, Гречкин — убийца. Гром такая же проблема, как все они. Птица нахмурился, поправил волосы. Чёрные, измазанные, как в угле, ладони слегка испачкали их. Он не заметил. Дима вытянул из кармана платок и подал ему. Птица свесил голову набок и издал странный, похожий на смешок, звук, принявшись чистить себя. — Хотел сходить в душ и хорошенько испачкался? — предложил он. — Что? Вы бы тоже поскупились принципами, если бы вам дозволяли мыться пятнадцать минут раз в неделю! Я сирота! Где мои чёртовы льготы от государства хотя бы на два визита в душ?! Ладонь Димы поползла вверх по пальто обратно к кобуре. Птица огорчённо рыкнул. — Ладно, ладно, приврал маленько! — вскинулся он. — Я потому и помог, что правосудие несёт не какое-то отребье, а я. Чумной Доктор! Без понятия, на что обиделись те придурки, но не стоило им всей толпой бросаться на Игоря. Двадцать восемь ударов заточкой! Действовал ли я наверняка? О, да! Он — мой! И пока я здесь, ни одна тварь его не коснётся без моего разрешения! Пусть рискнут, нашинкую всех! Да и, — огненный запал спал, Птица выдохнул, заговорил без экспрессии, — разве Игорёша не заслуживает суда, как и я? Столько глотку рвёт здесь, что я, и врачи, и вы, вероятно, сомневаетесь в его вменяемости. Дима сглотнул. Перед глазами мелькали сцены допросов майора с серьёзными увечьями допрашиваемым, разрушенная мусоровозом Дворцовая. Полез майор МЧС в полицию, где верхушка приходилась друзьями его семьи, да наворотил дел. Дима презирал его, ненавидел до жжения в груди и желчи в горле сильнее, чем Разумовского, потому, что Сергей не связал себя узами со службой государству и его гражданам. Дима считал это отвратительным, недопустимым, но, смотря на видео, как пять охранников делают с Громом то же, что делал он, испытывал облегчение, видел, как свершается возмездие. — Или ждёте, что его тут убьют? Не надо, Дим, — елейно пропел Птица, — ведь тогда я точно плюну на наше с вами мирное соглашение по передаче меня в лечебницу и устрою кровавый пир. Не с вашей заточкой для карандашей, её эти ублюдки забрали, но с заточенными карандашами. Спасибо, что научили их правильно точить! Едкий смешок утонул в сбившемся дыхании. В золотых глазах проявился небесно-голубой. Затопил радужку. «Сергей», — по-хорошему, следовало уходить. Уж с Сергеем беседовать о том, насколько бедственно их положение, — извольте. Он и так пришёл в ужас, осознав, что пока не управлял телом, попал в заключение. Разумовский дёрнулся. Пальцы рук задрожали, кожа на светлом лице стала на тон белее, почти как снег. Болезненно-бледная на контрасте с пламенем волос. Он оглядел комнату и зажал рот обеими руками, увидев рисунки на стене и бумажную маску. На глазах выступили слёзы, он всхлипнул. — Избил, но не убил, — солгал Дима, не изменившись в лице. Как бы ни злилась Лиля, а в вопросе лжи ничуть не ошиблась. Заврался Дима до того, что обманывал полиграф. Курсы актёрского мастерства сыграли свою роль. — Вы просили принести тёплую одежду. На вас самое тёплое, что я нашёл в вашей башне. Сергей провёл ладонями по плотной ткани утеплённых брюк цвета марсала, вытянул рукава лилового свитера и обнял себя. — Спасибо, — кротко, с облачком пара, вырвалось с синеватых губ. — Всё плохо? Или ещё держимся? Где врач? В очках, с бородой и причудливой фамилией. Руби…не помню. Он уже не придёт? «Рубинштейн под контролем нескольких ведомств за попытку скормить вам в ту встречу неизвестное фармацевтам лекарство, напоминающее по составу наркотическое. Без своего ведома проходит так же по делу об экспериментах над больными без согласия их родственников», — мог бы сказать Дима Птице. — Нашли получше, — сказал он Сергею. — Будем работать. Разумовский выдавил улыбку и снова всхлипнул. — Зря вы в это ввязались. Тратите время, а что толку? Нас не послушают. Мне грозит тюрьма, а вас вовсе выгонят с работы, если не откажитесь от меня. Репутацию долго восстанавливать. Уезжайте в Москву, пока не поздно, молю вас. Всхлипы сменились плачем. Сергей сжался на кровати, подтянув колени к груди, и глотал слёзы, не успевая их вытирать. «Время», — но уйти, бросив потерянного, плачущего Разумовского? Дима подошёл к нему, бережно, лишний раз стараясь не напугать, придержал за плечо, погладил. Сергей вскинул голову и схватился за руку, припав к ней. Держался, боялся, что вырвут, уйдут и оставят. Перепуганный ребёнок, страшащийся одиночества. Как миллионер, он растерял всякий лоск. — В команде по вашему вызволению прибавление, — попробовал ободрить Дима. — Мы вытащим вас, ляжете в больницу, врачи о вас позаботятся. — А Игорь? — тут же уточнил Сергей. — Как он? Дима подавил недовольство и ещё один вопрос, почему же уже вторую половину Разумовского так волновал, как там избивший его позор всего МЧС и полиции. — Жить будет. В надёжных руках Следственного комитета. Сергей заулыбался. До сих пор как из последних сил. Так, что без слёз на него не взглянешь. Дима осторожно потянул руку к себе. — Читал ваши конспекты по живописи и истории искусства, — признался Сергей. — Ещё не практиковался по ним, но если Птица позволит, то буду. Вы уже уходите, да? — И взгляд такой, сиротский, побитый. — Не могу вас задерживать. — Берегите себя. Оба. Принести вам газировки или так же чай с молоком? Сегодня ни с чем, простите. Сергей просиял. — Газировку, если разрешат пронести, — скромно попросил он, забирая за ухо прядь волос. Когда Дима выходил из камеры, Сергей взял в руки тетрадку с конспектами и погрузился в чтение.***
Лиля нашлась у медблока. С горящими глазами и с искренней улыбкой вышла из его дверей, встретившись с Димой. И в мгновение была отведена в не просматриваемый со всех сторон закуток и грубо прижата к стенке. — Ты ненавидишь полицию, ненавидишь Грома. Не стопроцентно, но разделяю твои взгляды. Однако напоминаю, где ты работаешь. Правильно, в СКР. А кем Гром тебе на данный момент приходится? Проходит по делу. Дорогая, Лиля, до суда ему нужно дожить. Суд — а не самосуд — справедливость. Показать тебе старую рану от твоего ножа? Следи за сохранностью Грома, старший лейтенант. «Время», — таймер на телефоне показывал, что осталось пять минут. — Ты на такси? — Абраменко шипела, выжигала глазами от невозможности напомнить о всех делишках Грома, о том, что, решая всё с помощью насилия, он на насилие нарвался. — Я на машине. Подвезти?***
Дальнейшее напоминало взрыв. В сети появилось видео с избиением пятью охранниками заключённого под стражу в следственном изоляторе. Неизвестный вирус во «Вместе» сделал массовую рассылку. Ещё через несколько минут случилась акция с бумажными самолётиками. Во всех районах города люди начали запускать их в небо и выкладывать видео в поддержку заключённых с лозунгами против произвола тюремщиков. В социальных сетях начались прямые эфиры репортёров с телевидения. Бумажные самолётики захватили интернет. Руководство звонило, требовало от Димы остаться и продолжать вести дело Разумовского. Оно видело в этом способ унять волнения толпы. Адвокаты и психиатры вернули прежнюю лояльность и предлагали свои услуги. Лиля недоумевала, почему самолётики? И хотела основательно взяться за Пчёлкину. Её канал стал отправной точкой понравившейся людям с первых минут акции. — Я разберусь с журналистами. Это по моей части. Занимайся Громом. Дима читал сообщения от Стрелкова. Женя прислал фотографии с полёта на вертолёте к «Чумному форту». Он в белом врачебном халате, с саквояжем, как у врача. Фокус камеры смещался на катера, сопровождающие вертолёт. В Кронштадте начиналась подготовка к миссии по поимке Рубинштейна и приостановке работы его психиатрической клиники. Суд хотел отправить в неё Сергея, если бы его диагнозы подтвердились, и Дима нашёл способ намекнуть судье пересмотреть поспешное решение. Показать, что лечебница на острове не располагает безопасностью. Бунт, сбежавшие больные. Мало ловить Рубинштейна, нужно освободить пострадавших от него и закрыть клинику. Чем Женя и занимался. Разумовский «очищал» город в одиночку и провалился. Нельзя доверять решать судьбу города одному человеку. Для этого есть целая спецслужба. Никаких белых масок. Десятки сотрудников разных служб ФСБ прятали лица открыто, оставаясь действовать скрытно. К тому же заручились поддержкой СКР. Ведомства работали сообща. Жёстко — отправить общаться с врачом-садистом помешавшегося на себе фсбшника с манией контроля. Но не радикально. Допросит, изведёт, но в живых оставит. Жёстко — отдать на попечение сотрудницы СКР с фобией полиции несостоявшего полицейского. Но не радикально. Обидит в пределах служебных полномочий. Чумной Доктор показал, как не надо требовать перемен. ФСБ и Дима учитывали его ошибки и избегали их. Своего рода черновик для спецслужб и иных ведомств.***
— Почему самолётики? Оригинально, но почему? Не только я интересуюсь. Тёплым светом горели лампы в гостиной, на журнальном столике настаивался горячий шоколад с корицей и апельсиновой стружкой. Работал телевизор. Новостные каналы в вечернее время освещали утреннюю акцию, называя её то поводом задуматься и усилить меры охраны в городе, то детской шалостью. Марго включила уведомления только на «важные» контакты и молчала. — Птицы. Как свободные птицы. Символизм. Найти спокойствие в полном хаосе. Найти человека, с которым получится не выживать, а жить в обезумевшем мире. Им с Олегом ещё о многом предстоит поговорить, научиться доверять, несмотря на несовместимость их работы, узнать друг о друге через общение, а не по своим людям и каналам. Но пока есть горячий шоколад, тёплые пледы, подушки, огромное одеяло и они вдвоём вдали от беспорядков. Счастливые и разделяющие минуты теплоты в согревающих объятиях. Они вместе, а значит, со всем справятся, и справедливость восторжествует.