Underdog

2. Обычное и необыкновенное Воспоминания о раннем детстве это нечто теплое и мягкое, пушистое, светлое, даже если все не так радужно. Но Харви почти ничего не помнил о своей жизни до того, как встретил Гелука. Он жил с мамой. Ныне ее лицо растворилось среди других сотен лиц женщин - в каждой из которых он мог бы отыскать ее черту. Или же - из всех этих невзрачных черт многих-многих девочек, девушек, женщин и старух состоял ее полузабытый лик? Его бедная жизнь полнилась забавами с другими такими же детьми - негритятами, латиносами, бедными белыми - вельтами, давным-давно утратившими гонор и славу жителей Старого Доброго Света, сиротами и хулиганами, пай-мальчиками, которым не разрешалось гулять после шести, и девочками-оторвами постраше, вроде Шлампе Дженни, которые наоборот ошивались всю ночь на улицах, курили сигарки и попивали джин. Все перевернулось, бултыхнулось, переменилось, когда мальчишка возвращался домой, в Латинский квартал, одним самым обыденным деньком. Обыденным, заурядным, тривиальным - все эти прилагательные (на двух языках) он, безусловно, выучил гораздо позже, не без участия Гелука, а пока что он знал только незамысловатое определение - обычный. И обычным этот день для обычного мальчишки из Вельтмахта - южноамериканской колонии Рейха, - считался ровно до встречи с гером Гелуком Коннелом, ну, или лучше называть его мистер - ведь он грассландец. - Тебе туда нельзя! - прохрипел мужчина, хватая мальчишку за плечо. Говорил он на вельтстком без южного акцента, будто учился языку в Европе - так изъяснялись только приезжие - слуху и умишки Харви тогда хватало, чтобы разобрать - кто местный, а кто - нет. - Это я уже понял, - огрызнулся мелкий, завидев подле двухэтажного длинного дома с такой же длинной верандой, где они жили с матерью, целую вереницу полицаев. А от этих ребят - добра не жди! - поэтому он чуть смягчился, бегло изучая незнакомца, который его предупредил. Но только вот таким типам доверяться не следует, как учила его маменька и сама матушка-жизнь. Огромный, патлатый и лохматый, в кожаном плаще и широкополой фетровой шляпе - он напоминал то ли бандита, грабящего золотоносные прииски, то ли святошу, проповедующего в самом средоточии греха и бедности. Про головорезов и священников мальчишка тоже наслышался всякого - с ними дружбы не сыщешь - одни продадут тебя на плантацию, другие - запихнут в какую-нибудь богадельню, что намного хуже работного дома и той же сахарной фермы. Харви смутился, не найдя у мужика воротничок проповедника и символов веры. “Следовательно, бандюган. Кажись, я попал в беду! Да и какова разница? - Эта мыслишка ему пришла на ум чуть позже. - Будь он святошкой - я тоже вляпался по уши один хрен”. А мужик все держал его и держал - крепко, но лишь за рукав одежды, а не за плечо - из плоти, костей, крови и всего такого. Мальчишка уж дернулся, отстранился несколько, когда ему показалось (А показалось ли?), что мужик его обнюхал. - Не думаю, что от меня вкусно пахнет, гер, - произнес оборвыш, прекрасно понимая, что после игр и забегов наперегонки по бесконечной Аргентинштрассе с другими такими же детьми, предоставленными улице, вряд ли он благоухает лавандовым мылом, как пахло от чистюль - детишек торгашей, ростовщиков и прочих обогатившихся днесь золотоискателей, бывших беглых каторжников и деревенщин Старого Доброго Света. - Точнее, попахивает, - Гер улыбнулся, - даже разит. Твоя мамаша совсем не следит за тобой, верно? - Мамку мою не тронь! - И не трону, ибо поздно уже. - Что? - Сам погляди. - Мужик до этого не выпускал из своей хватки сорванца, опасаясь, что тот улизнет, теперь убрал ручища в карманы, привалился спиной на столбик, будто бы наблюдал спектакль томной суки-жизни. Полицаи тащили тело со второго этажа, использовав в качестве носилок окровавленное лоскутное одеяло (следы на нем - бурые, темные - напоминали ржавчину) - его Харви сразу узнал, как и спутанные волосы, ее изящные, а теперь безжизненно болтающиеся ступни. - Нет больше твоей мамки, - сухо подметил незнакомец. - А у тебя - нет больше дома. Тебе туда нельзя. - А ты кто такой вообще? - Мальчишка пока не верил своим глазам и всем прочим чувствам, поэтому еще не хлюпал носом и не размазывал слезы. Он тупо таращился на то, как мужчины в форме волокут его мать и бросают сверток с ее телом в повозку, как соседи прикрывают рот и нос ладонями, напрочь протрезвев от увиденного, кто-то гонит детей в квартирки, чтоб их потом не терзали кошмары, а старший полицай опрашивает свидетелей. “А если бы я остался этой ночью дома… То и меня бы… То…” Совершенно случайно Харви вчера не вернулся вечером, околачиваясь со Шлампе Дженни и другими беспризорниками. Он сглотнул. - Шумиха почти базарная, - подытожил гер в шляпе и плаще. - А нам надо валить, пока кто-то из соседей тебя не завидел. В приют тебе никак нельзя, соплежуй. - Никакой я не соплежуй. А вот ты еще кто такой, чтоб так меня называть? - оторопело прошептал оборванец, вновь повторяя свой вопрос, оставшийся без ответа. На мужика он не глядел, бежать за удаляющейся повозкой не решился - момент упущен, хоть он и быстро бегает, уже не поспеть. Да и гер его в два счета догонит, еще повалит на дорогу и задаст трепку. - Отец твой, тупица, - рявкнул мужик. - А теперь пошли отсюда. - Отец? - недоверчиво промямлил он. - Где ты все это время пропадал? - Теперь-то мальчик принялся изучать незнакомца тщательно - каждую заплату на его одежде, черточку лица, сильные и грубые кисти, испещренные руслами вен, отросшие округлые ногти с грязью под ними и тяжелые башмаки. - Позже поговорим. Ты есть хочешь поди? Живот предательски заурчал. Жрать Харви хотелось, хоть теперь его голодный желудишко выворачивало от увиденного и услышанного. Или же все это лишь чувство голода? Нет, не только оно. Его мать мертва, убита, а вот объявился его отец. Это просто ужас и блеск! Блестящий ужас или ужасающий блеск. Разве такое возможно? Скажи кому из ребят - ни за что не поверят. - На. - Мужик достал из кармана завернутую в полосатую бумагу половину кренделя. Харви поблагодарил мужика, вдохнул аромат свежей выпечки, и вцепился в мякоть с глазированной корочкой и посыпкой, проглотив все моментально и почти не пережевывая. Такие угощения он ел лишь по большим праздникам. - А теперь, когда между нами установлено подобие доверия, предлагаю валить. Смотри, та пухлая фрау указывает в нашу сторону. Бьюсь об заклад, она тебя признала, малец. Плотный старший полицай (единственный из братии оставшийся у дома, где совершено преступление), держался все это время к ним спиной. Теперь же он кивнул соседке Харви, а пока разворачивался всем корпусом, подозрительного мужчины и мальчишки уже и след простыл. - Danke. - Харви старался не отставать от незнакомца, который вел его, видимо, к собственной повозке! Или к автомобилю?! “Нет, все-таки повозка. Повозка и лошадь - красивые”, - подметил малец. - Как тебя звать? - бросил на ходу мужчина, сам он, переменившись в морде в сторону выражения более ласкового, поспешил к своей любимице - принялся поглаживать и осыпать лестными словами черную, как сама статуя смерти из церкви, лошадь. Он все еще ожидал ответа возясь с упряжью, пока мальчишка продолжал таращиться на него, кобылу и экипаж. - Außenseiter, Scheißfrisierten, Miststück, Mistkerl. - Это что, все одно слово? Или имя многоярусное? Или прозвище? А попроще чего? Я не из Вельтмахта, как ты понял. - Тут всех так зовут: Негритенок, Slutty, Мальчик-зайчик, Крысеныш. Вот и меня зовут все по-разному, что-то вроде: Отребье, Поганец, Засранец, Сучёнок. Англикашки, - он произнес это с презрением, - сказали бы - Underdog. - Эвоно как. То бишь я могу выбрать из всех предложенных тобой вариантов? А как тебе, к примеру, Чумазый Соплежуй? Что, не нравится? - Харви, - промямлил мальчишка, - меня звать Харви. - Другое дело, Харви. Это тебя так мать назвала? - Тот кивнул. - А меня кличут мистер Гелук Коннел. А теперь полезай внутрь. На сиденьи саквояж - там найдешь себе одежку, негоже в такой рванине кататься в моей коляске. Только свои обноски не выбрасывай. Там же лежат духи, знаешь что это такое? - Знаю. - Мальчик припомнил, как один из любовников подарил Шлюшке Дженни флакончик духов, после чего она стала пахнуть не только джином и табаком, но и розами. - Ими побрызгай себя, свой новый наряд и старье. Понял? - Понял. - Видать, сильно от него разило, раз уж какие-то духи так беспокоят гера, ой, мистера Коннела - так ему подумалось. - А теперь выполняй приказы, юный солдат! - Л-ладно. Так точно! - Мальчишка лишь одной ногой ступил на подножку, все еще не веря этому мистеру Коннелу - отцу, бандиту, святоше или кому-то гораздо похуже. - А почему ты не жил с нами? Он еще раз оглядел мужчину, зовущегося его папаней: теперь он заметил, что один его глаз подернут белесой пленкой, а вокруг видны следы будто от ожога. Харви уже видал бывших вояк, а ныне калек, столкнувшихся с таким оружием - как ядовитые газы. - Гаскриге, людер дери! - Ругался этот мужчина однако по-вельтстки. - Ты воевал?! - Мальчишка только сейчас призадумался - а ведь англиканский пес вряд ли сражался за Вельтмахт! Поэтому-то он и не жил здесь. Потому что воевал за Грассланд. Но он не стал о таком рассуждать вслух, хоть и задался вопросом при каких обстоятельствах его родители познакомились. “Во время войны. Познакомились, заделали меня, а потом разбежались каждый в свою страну. Чего тут непонятного, дебил Харви?” - И ничуть этим не горжусь. Твои вопросы когда-нибудь подойдут к концу? Нам нужно уезжать отсюда как можно скорее, Харви. “Если б ты знал, сколько их еще у меня…” - Но мальчишка только вздохнул. - Слышишь меня? Или ты внезапно оглох? Малец еще некоторое время колебался. Но что ему делать? Оставаться на улице? Бежать к ребятам? Или же поверить некоему иностранцу - Гелуку Коннелу? - Как звали мою мать? - с вызовом крикнул он - это уж точно должно расставить две точки над u! - Хильда - ну, так я ее звал. Сванхилда Винтер. Хотя какие уж тут лебеди… И какая зима… Ответ мальца полностью удовлетворил. Да, так ее и зовут… Звали… Он еще раз оглядел переулок, ведущий к Аргентинштрассе, зыркнул в том направлении, где находился их дом, после плюнул на мостовую, мол, будь что будет, сбежать от этого мужика всегда сумеет, и забрался в повозку, а Гелук уселся на козлы. - Мы едем прочь из города? - только и спросил он. - Обещаю, обещаю, это самый мой последний вопрос, гер, ой, мистер! - Он еще хотел узнать: “А как же моя мама?”, но побоялся разгневать мужика, прекрасно зная, что отцы обожают лупить своих сыновей (как и жен) - так проявляется их любовь. И такой отеческой любви он не шибко-то жаждал. - Самый-пресамый распоследний? - Гелук даже развеселился. - Мы покидаем Вельтмахт, сынок. Харви не верил своим ушам, он еще никогда не выбирался из Латинского квартала, куда уж там - покинуть колонию?! Тогда он решил поверить своим глазам - блестящий саквояж, как и обещал его отец, дожидался, когда же его наконец откроют. Этим мальчишка и занялся, с удивлением обнаружив внутри детскую одежду, как раз ему впору. Он, как и обещался, не стал ничего спрашивать у Гелука Коннела, отметив про себя, что, вроде бы, уже несколько раз до сегодняшнего обычного (но вмиг ставшего необычным) денька, уже где-то видал эту всклокоченную шевелюру, шляпу с широкими полями, потертый дорожный плащ и немигающий глаз с бельмом. Продолжение следует.