Полностью разбитый и морально, и физически Кузя проспал на больничной койке до одиннадцати, пока его не разбудил удалой мужской голос:
-Кузя в этой палате?
-Да, проходите, молодой человек. Эдуард уже наверняка не спит.
После этих слов в палату вошел Полежайкин, державший в правой руке аппетитно пахнущий пакет. Кивнув головой просыпающемуся Кузе, Илья спросил:
-Ну че, как жизнь молодая?
-Да хреново, Илюха, не осуществил свою мечту, не выиграл турнир, — ответил расстроенный Кузя.
-Этот Поплавский тот еще удод, надо моему брату Филиппу про него рассказать, пусть разок в репу даст.
-Да не, не надо. Он хоть и херовый пацан, но выиграл честно — зачем его бить?
-Понятно, сам хочешь! Когда матч-реванш?
-Никогда. Я ухожу из карате, на этот раз — насовсем. Доктор запретил выступать, — сказал Кузя, отвернувшись к окну.
-Раз запретил, то так и надо. Не расстраивайся так, Кузьма, лучше вот, пельмешей полежайкинских наверни, я их специально для тебя лучшим кетчунезом полил, — сказал Илья, приподняв пакет.
-Что-то не хочется, — пробормотал Кузя, впервые за годы отказавшийся от еды к удивлению Полежайкина.
-Ты чего? Когда мне матушка такие готовит, я хоть вместе с кастрюлей готов проглотить… А! Понятно! В твоей Машке дело? Я, когда с Галиной Сергевной ссорился, тоже жрать не хотел.
-Даже не пришла вчера, овца, а ведь я люблю ее, — ответил готовый зарыдать Кузя.
-Боюсь, тут я тебе не советник — ваще баб не понимаю. Ладно, мне пора бежать, а пельмени съешь обязательно, — сказал на прощание Илья, выйдя затем из палаты.
Кузя попробовал было заснуть, но аромат еще теплых полежайкинских пельменей манил его, словно оазис в пустыне. В конце концов, не выдержав, Кузя вскочил и попробовал пельмень, обмакнув его в густой кетчунез. Спустя пару минут в маленькой кастрюле ни осталось ни одного пельменя, которые были в самом деле настолько хороши, как говорил Илья. Даже пельмени покойной бабушки Кузи не были настолько роскошными.
Громкая отрыжка свидетельствовала о том, что Кузя наконец-то наелся. Повеселев после сытного обеда, Эдуард решил было сходить погулять, но в тот момент, когда он надевал тапки, в палату ворвался на удивление довольный Сильвестр Андреевич, которого сопровождал Гена, на брюках которого почему-то виднелись пятна свежей земли.
-Здорово, атлет! — воскликнул олигарх, улыбнувшись белоснежным ртом.
-Чего вы такой довольный, Сильвестр Андреич? Я же облажался, — ответил Кузя.
-Да чего ты, с кем не бывает? Как здоровье?
-Башня немного трещит, а так нормас.
-Ну и славно! У меня есть отличные новости — Поплавский, так сказать, завершил карьеру.
-Чего он так? Решил уйти чемпионом? — спросил удивленный Кузя.
-Можно и так сказать, — сказал сквозь зубы Сильвестр Андреевич, покосившись на покрасневшего Гену.
Не поняв, что на самом деле имел ввиду олигарх, Кузя махнул рукой и сказал:
-Ну и ништяк, не будет больше пацанов на соревах гробить.
-Не будет, — ответил ставший пунцовым Гена.
-Погодьте, а че у Гены штаны и боты в земле? — спросил Кузя.
-Деревья в саду выкорчевывал, — ответил невозмутимым голосом Гена.
-Вот это правильно, тоже всегда бате с этим помогаю.
-Ладно, атлет, мы пойдем… А! Чуть не забыл, держи. Это, так сказать, компенсация вреда, — сказал олигарх, отдавая Кузе DVD со вторым «Терминатором».
-Фильм, конечно, ништяковский, но у меня и так есть, — ответил Кузя.
-А ты присмотрись повнимательнее.
Приглядевшись, Кузя заметил на коробке надпись на почти незнакомом ему английском языке:
-То маи фриенд Кузя фром… Арнольд Шварценеггер? Это че, автограф Арни? Блин блинский, я капец как счастлив! — воскликнул довольный Кузя.
-Насчет дома на Рублевке уж извини, мы же на победу договаривались. Ниче, может, уговорю все же Сашу с Таней туда переехать, — пробормотал Сильвестр Андреевич.
-Кстати, как Санек с Танюхой? Сто лет их не видел, — сказал Кузя.
-Нормально, внука моего растят, хоть и живут в каком-то клоповнике.
-Вы, если че, привет передавайте. Прикольные ребята были.
-Непременно передам, спортсмен. Ладно, мне пора. За мной, пулеприемник, а то и так уже на встречу с японскими партнерами опаздываем, — властно сказал Сильвестр Андреевич, выходя вместе с Геной из палаты.
Полюбовавшись пару минут на автограф Шварценеггера, Кузя решил было сходить в буфет (пельменей Полежайкина ему не хватило), но в этот самый момент в палату вошли Маша и Валентин. Посмотрев девушке в глаза, Кузя понял, что ей из-за чего-то стыдно.
-Кузь, извини, что вчера не пришли. Лифт застрял, — смущенно сказала Маша.
-Ага, так я тебе и поверил. Уж если решила шнягу гнать, то лучше б ляпнула, что помер кто-то, — усмехнувшись, сказал Кузя.
-Эдуард, лифт в общежитии в самом деле невовремя сломался. Если не верите нам, своим друзьям, можете поинтересоваться у коменданта Зои Михайловны — уж ей-то вы бы поверили? — произнес Валентин, поправив очки.
-Зоя Михайловна уже вернулась? Во блин, не знал. Ладно, ща позвоню, — ответил Кузя, набирая номер коменданта.
Спустя минуту удивленный Кузя рухнул на больничную койку и начал шептать, глядя на Машу.
-Блин блинский, реально лифт застрял. Я-то думал, что ты, Машка, просто пургу гонишь, чтоб со мной не мутить. Прости, пожалуйста, как я могу на тебе жениться, если в таких мелочах не доверяю?
-Ты, жениться? А ничего, что я сейчас здесь со своим парнем стою? — надменно сказала Маша, взяв Валентина под руку.
-Извиняй, Валек, но не тянешь ты на роль отца семейства. Мужчина должен бабу от хулиганья защищать, да по хозяйству уметь — а какой от тебя здесь прок? — спросил Кузя.
-Знаете, Эдуард, вы вполне здраво рассуждаете — с точки зрения века семнадцатого. В наше время мужчине совсем не обязательно быть сильным и вести хозяйство, — ответил Валентин.
-Вот-вот, я Валю и таким люблю! — воскликнула Маша.
-Каким это «таким»? — в недоумении спросил ботаник.
-Ну… таким… умным… заботливым, — запинаясь, начала говорить покрасневшая Маша.
-Мария, по вашему выражению лица предельно ясно, что вы хотели сказать совсем не это.
-Ой, мы что-то задержались, пошли, — сказала Маша, выйдя из палаты.
-Мария, я требую объяснений, — начал было говорить Валя, но его прервал Кузя:
-Валек, можно на пять сек?
-Да, Эдуард, что вы хотите сказать?
-Короче, Машка думает, что тебе не хватает силы и хозяйственности, недаром так покраснела. Бабы, когда краснеют, либо влюбляются, либо врут.
-Я понял это, просто не хотел с ней конфликтовать.
-Раз понял, тогда отвянь от Машки. Видно же, что я ей лучше подхожу.
-Кому видно, Эдуард?
-Да всем!.. Ну ладно — мне самому, — улыбаясь, ответил Кузя.
-Я так понимаю, что вы вообще меня за мужчину не считаете, раз в открытую так говорите?
-Не, я и стремнее пацанов знал, например Андрюху Варламова из Агаповки, который до десятого класса ссался, но ты все равно не тянешь на мужа такой офигенной бабы, как Машка.
-Эдуард, я, конечно, с пониманием отношусь к вашему недугу, но насчет Марии я с вами даже разговаривать больше не буду, — ответил Валентин, который пулей выскочил из палаты.
-Какому недугу? А, Валек про сотряс. Ну и на этом спасибо, — пробормотал Кузя, который наконец-то смог отправиться в буфет для того, чтобы заглушить любовь голубцами.
***
Спустя неделю Кузю выписали, после чего он почти ежедневно пытался подкатить к Маше — без какого-либо успеха. Ни цветы, ни коробки конфет, ни даже DVD с фильмами Чака Норриса не производили на девушку никакого впечатления, более того, Кузя начал ей откровенно надоедать.
В один теплый майский день Кузя в девять утра влетел в аудиторию, где Майкл вел историю России у первого курса.
-…И тогда Иван Грозный так разгневался, что посадил его на бочку с порохом, — монотонно говорил в этот момент армянин, которого неслабо удивил визит агаповского Ван Дамма.
-Майкл, это капец! — во весь голос воскликнул Кузя под хохот группы.
-Ну чего тебе, Кузя? Если ты не заметил, я слегка занят, — недовольно ответил Майкл.
-Да у тебя этих пар по шесть в день, а у меня случай куда важнее. Выйди на пять сек.
Закатив глаза, Майкл, тем не менее, вышел из аудитории. Кузя, который был крайне взволнован, беспрестанно причитал:
-Ваще капец… ваще капец!
-Можешь объяснить получше? — спросил Майкл.
-Да я этой Машке и цветы дарю, и конфеты, и с кафехи бутеры ношу, че ей еще надо? Ведет себя, как императрица какая-то!
-Может, дело в том, что у нее есть парень? — смеясь, спросил Майкл.
-Да парень в отношениях не помеха.
-Не скажи, вот если бы у тебя пытались отбить девушку, то что бы ты сделал?
-В жбан дал, но Валек так точно делать не будет, так что он тут роли не играет.
-Слушай, тебе в самом деле нужна Маша? Мог бы легко найти себе другую девушку за это время.
-Не, мне только Машка нужна. Мне сон снился, будто мы свадьбу играем, а бабка-покойница говорила, что вещие сны такие. Не стану я от своей судьбы отказываться, — серьезно ответил Кузя.
-Ладно, раз дело настолько серьезное, то мой тебе последний совет — устрой ей крышеснос.
-Не, ты че, Майкл, я баб не бью, тем более красивых.
-Ты не так меня понял, хотя чему я удивляюсь? Короче, устрой Маше такой сюрприз, который она годами вспоминать будет. Даже если не прокатит, то все равно в памяти останешься.
-Во ништяк, спасибо, Майкл. А какой сюрприз?
-Ты же ее лучше знаешь, так что придумай сам.
-Я в общагу за гитарой! — воскликнул Кузя, убегая к лестнице.
-С ним точно не соскучишься, — покачал головой Майкл, который вернулся в аудиторию.
***
Маша, едва не засыпая, сидела на паре социологии. За окном уже высоко поднялось солнце и пели птицы, так что Машу удерживало на паре только желание получить «автомат» за посещения.
Вдруг из коридора раздалось бренчание гитары, и столь знакомый Маше голос затянул следующее:
Чтобы любви в этой жизни добиться,
Приходится нам капец как трудиться.
Голубь за голубкой в небо летит,
Петух за курицей в сарай бежит.
Конь свою кобылу ищет в табуне,
Ему не просто, их там сотни две.
Кукух кукушку будет обожать,
И наплевать, что она плохая мать.
У всех в этом мире должна быть пара,
Но найти эту пару — большая запара.
Зачем я ваще заварил эту кашу –
Я очень люблю тебя, Белова Маша!
Аудитория оживилась и недоумевающе посмотрела на Машу, которая пулей вылетела в коридор. Прямо напротив двери стоял одетый в свой лучший костюм Кузя с гитарой в руках, возле которого собралась пара десятков слушателей.
-Машка, я эту песню написал специально для тебя еще давно, но полностью так и не исполнял. Ты капец клевая девчонка, выходи за меня замуж и будешь, как за каменной стеной, — уверенно сказал заметивший Машу Кузя, опустившись на колено и достав кольцо из кармана пиджака.
-Кольцо? — в недоумении спросила Маша.
-Это бабки моей, Агриппины Семеновны. Она перед смертью говорила, чтоб я его своей суженой отдал, я для того его из Агаповки и прихватил. Ну че, выйдешь за меня?
-Конечно… Нет! Кузя, ты меня уже совсем задолбал с этими идиотскими подкатами. Еще раз повторится подобное, и я с тобой даже разговаривать не буду! — воскликнула Маша, убежав назад в аудиторию.
-Вот стерва, парень старался, а она нос воротит. Ну че, красавчик, пойдем гулять? — игриво спросила стакилограммовая студентка в очках.
-Нет, я только Машку люблю, да и ваще, ты жирная! Спортом займись! — в слезах воскликнул Кузя, присев на пол.
-Вот быдло! — возмущенно воскликнула девушка, побежав прочь.
-Нехрен беляши трескать, а то ваще никто мутить не захочет с тобой! — крикнул вслед Кузя.
Постепенно народ разошелся. Растоптанный морально Кузя решил было уйти, но его остановил ректор университета Павел Владимирович Зуев:
-Эдуард, ваша песня была выше всяких похвал. Правда, почему вы не на парах?
-Я уже выпускаюсь через месяц, только диплом остался. Хотел было Машке ништяково предложение сделать, да в Агаповку потом с собой увезти, а видите, какой конфуз вышел, — ответил Кузя, который еле сдерживал слезы.
-Не берите в голову, Эдуард, всякое случается по молодости. Слушайте, раз вы выпускник, не хотите спеть на выпускном балу песню собственного сочинения про наш университет? Уверен, ребятам понравится.
-У меня много песен, но про сам универ как-то вообще ничего, только про общагу.
-А, вы про «Шнягу»! Как же, помню, пару лет назад весь университет напевал. Можете, конечно, спеть и ее, но желательно придумать что-нибудь новое. Ладно, я побежал, а то вдруг Микаэлян опять что-то натворит, — сказал Зуев.
После того, как ректор удалился, Кузя пошел до ближайшего ларька за «Жигулевским», а затем заперся у себя в комнате в общаге, пытаясь заглушить душевную боль алкоголем. Он был до того подавлен, что не мог думать ни о творчестве, ни о предстоящем выпуске — только о Маше, с которой, похоже, ему было все-таки не по пути.
