Убийца всё знает

Джесс просыпается от аппетитных запахов. Ей слышно бормотание радио, чьи-то шаги внизу. Под одеялом тепло и уютно. Начинает понемногу возвращаться мыслями назад. Помнит, как Скарамучча ушел из квартиры. А потом вдруг провал. Очнулась она на полу ванной детектива — в глазах все расплывалось, при первой же попытке встать опять замутило и закружилась голова, тело завихлялось, подкосились ноги. Наконец кое-как встала и посмотрелась в зеркало. Кто-то совершенно незнакомый смотрел на нее оттуда в ответ — глаза с красными ободками, лицо серое и осунувшееся. Рука сама потянулась к шишке на затылке, к выбритому участку, где ей наложили швы. Джесс поняла, кому придется позвонить. Тарталье. Джесс связалась с ним через мессенджер, залогинившись на лэптопе Скарамуччи — пароль к компу удалось подсмотреть утром. Тарталья ответил практически моментально, не тратя лишних слов: «Джесс! Ты где? Полиция тебя ищет. Ты взяла мою машину!» «Знаю, — ответила она. — Прости. Как Элис?» Посмотрела, как в строке ответа стали волнообразно плавать жирные точки. «Гораздо лучше. Думаю, что через пару дней ее выпишут. С ней твои мама и папа. Они с ума сходят от беспокойства». Знать, что с Элис все в порядке, было огромным облегчением. Джесс продолжила набирать: «Мне нужна твоя помощь». Затаила дыхание. «С головой?» — тут же поступил ответ. В лаконичности этого сообщения Джесс явственно ощутила неодобрение. «Да. Прости. Мне нужно, чтобы ты проверил, все ли у меня в порядке». Опять плавающие точки. Потом: «Я не механик, а ты не машина. Мозг — сложная штука, мне не видно, что там происходит внутри. Поезжай в больницу». «Не могу, меня сразу арестуют», — ответила Джесс. А потом набрала на клавиатуре слова, которые, как она знала, заставят его приехать. «Ладно. Плюнь и разотри». В итоге он приехал в ту квартиру — злой и насупленный. За долгие годы Тарталья бессчётное число раз спешил ей на помощь, заштопывал ее, проверял состояние, причем всякий раз на грани того, что приемлемо для действий профессионального врача. Но никогда еще она не была в столь жутком состоянии. И никогда это не было сопряжено с таким риском. Тарталья протолкался мимо нее в комнату. — Садись! — гаркнул он. — И что это еще за конура? Джесс не стала отвечать на этот вопрос — просто сделала, что было велено. Парень схватил другой стул и уселся напротив нее, вытащил из сумки фонарик-карандаш и направил его ей в глаза. — Смотри на меня, — приказал он. С суровым, сосредоточенным видом стал светить фонариком в оба глаза по очереди, пока она смотрела прямо на него. Подвигал им вправо-влево, а потом вверх-вниз. Мягко приложил теплую руку ей ко лбу. — Смотри на мой палец! Джесс послушно задвигала глазами вслед за кончиком пальца, когда он нарисовал им в воздухе букву «Н». Этот неврологический тест она знала назубок, много раз его проходила. Он продолжал осмотр, и она выполняла его команды, высовывая язык, пожимая плечами, вытянув перед собой руки с закрытыми глазами. Сопротивлялась его нажиму на свои руки, потом на ноги, когда он просил. Касалась кончиком пальца собственного носа, потом его пальца, повторяя это вновь и вновь. — Есть проблемы со зрением? — сухо спросил он. — Просто все немного расплывается. И голова несколько раз кружилась. — Сознание не теряла? Речь не спотыкалась? — Был короткий обморок. — Тошнило? — Нет. Тарталья вздохнул. — Вроде с тобой все нормально, — пробормотал он. — Я скачал твой скан КТ, когда тебя только доставили в больницу, и там, похоже, все чисто. Но с тех пор что угодно могло произойти. Увеличение гематомы, рост внутричерепного давления... А притом что такой важный показатель, как интенсивность боли, в твоем случае исключается... — Его голос сошел на нет. — Поехали со мной, — продолжал он. — Не в полицию, обещаю. Мне нужно знать... — Пауза. — Мне нужно убедиться, что вон там все в порядке, — закончил он, показывая на ее голову. — Это важно, чтобы ты была в порядке. Джесс знала, что Тарталья прав. Ему не пришлось сыпать заумными медицинскими терминами, ей уже и так было не по себе. Она просто жутко устала. После сидения в этой квартире тело казалось грязным, а одежда, оставленная для нее в больнице мамой, — неудобной. Джесс бросила взгляд на стопку фото с мертвыми женщинами на столе, гадая, в какое безумие вляпалась. Оглядела комнату, увидев ее свежим взглядом. Скарамучча — взрослый человек, а живет в однокомнатной студии, если эту конуру так вообще можно назвать. Мебель старая, потертая. И где его жена? Что она вообще про него знает? Джесс поняла, что так и надо поступить. И вот теперь она здесь. Как следует выспалась и вдруг почувствовала себя значительно лучше. Находиться в компании друга, в его доме, — вот и все, чего ей сейчас хочется. Джесс садится на кровати — во рту пересохло, голова плывет. Бросает взгляд на часы. Шестнадцать тридцать пять. Прошло семь часов. Прошел целый день, а она и не заметила. Осторожно встает на ноги. Медленно спускается по лестнице и входит в кухню. Тарталья улыбается, когда видит ее. — Ну как, чувствуешь себя получше? — спрашивает он. — Не особо. — Джесс чувствует себя чумазой, под одеждой слой грязи. — Можно, я приму ванну? Он движется было к выходу из кухни, но она отмахивается. — Я знаю, где это, — говорит. — Сама разберусь. Он кивает. — Ужин будет примерно через час. И я раздобыл тебе вот это. Тарталья передает ей большой полиэтиленовый пакет из «Теско»?И, и она заглядывает внутрь. Там пара джинсов, футболка, джемпер, несколько пар носков и трусов. — Невесть что, но, думаю, тебе подойдут, — говорит он, однако Джесс тут же перебивает его: — То, что надо, спасибо! Она наполняет ванну и погружается в нее. Вода бодряще горячая. Джесс чувствует, как та распаривает кожу, смывая события предыдущих дней. Возвращается мыслями к квартире со Скарамуччей — то, что она сейчас здесь, кажется чем-то нереальным. Ей стыдно, что она просто так вот взяла и ушла, но ему плевать на нее, он не был бы против, повторяет себе Джесс. Скарамучча будет только рад вновь обрести личное пространство. Ей слышно, как Тарталья возится наверху, подпевает радио, безбожно фальшивя. Она улыбается. Это ободряет и успокаивает — по крайней мере, хоть что-то знакомое и привычное. Вода теперь еле теплая, и Джесс начинает мерзнуть. Поднявшись из воды, она закутывается в полотенце. Но тут, услышав треск дверного звонка, вдруг замирает. Не смеет даже пошевелиться. Прихожая — прямо под ванной, и Джесс слышны голоса, просачивающиеся вверх по лестнице. Она слегка приоткрывает дверь и прислушивается. — Это детектив-сержант Тейлор. Полиция. — Женщина, голос деловой и официальный. — Доктор? — Чем могу? — слышит она ответ Тариальи. — Я разыскиваю Джессику Либерман. И надеюсь, что вы знаете, где она. — Я не видел ее с тех пор, как она во вторник угнала мою машину, — отвечает Тарталья. — Во вторник? — повторяет за ним женщина-детектив. — И вы хотите сказать, что она взяла ее без вашего разрешения? — Да. Я уже говорил вашим коллегам. Джесс обводит глазами комнату. Абсолютно нереально выбраться из ванной так, чтобы эта тетка ее не заметила. Она задерживает дыхание, поеживаясь, все еще замотанная в полотенце. — Можно войти? — спрашивает Тейлор. — Послушайте, я только что с ночной смены в больнице. — Голос друга звучит спокойно, но в нем безошибочно узнаются ледяные нотки. — Я работаю младшим врачом в онкологическом отделении. Сейчас я просто с ног валюсь, собираюсь что нибудь поесть и, как вы мне только что напомнили, раздражен, поскольку вы задержали мою машину. Если у вас есть какие-то вопросы, можете прийти позже, или давайте заранее договоримся о встрече. Завтра мне опять на работу. Он уже привык находиться под давлением. Но не привык врать полиции, думает Джесс, опять ощущая, как накатывает тягостное чувство вины. Наступает пауза. Она представляет себе, как женщина-детектив вытягивает шею, пытаясь заглянуть в дом, выискивая признаки того, что она здесь. Джесс бросает взгляд через ванную комнату в сторону стопки одежды, лежащей на полу. Гадает, что могло остаться в поле зрения этой женщины. — Хорошо. Так и поступим, доктор. Джесс облегченно выдыхает, когда слышит, как закрывается входная дверь. Высовывает голову из ванной. Видит одного только Тарталью. Тот стоит у двери, прислонившись к стене и обхватив голову руками. *** Джесс как можно быстрей одевается в новую одежду, потом спускается вниз. Тарталья уже вернулся в кухню, и слышно, как он гремит там кастрюлями и сковородками. Она встает в дверях, наблюдая за ним, и он вздрагивает, заметив ее. Восклицает: — Вот ты где! Проголодалась? — Голос его кажется неестественно бодрым. И тут же быстро отворачивается от нее. — Здесь была полиция, — говорит Джесс, и он поворачивается обратно. — Я все слышала. Спасибо тебе. — Для меня ты бы сделала то же самое, — отзывается он, отмахиваясь. — И прости за машину. Тарталья довольно долго смотрит на нее. — Ну да. Эта небольшая проблема мне сейчас совсем ни к чему. Считай, что ты моя должница. Джесс кивает. Еще один должок для ровного счета, сознает она, опять ощутив укол совести. — А теперь садись за стол и поешь. Это ее первая нормальная еда после пожара, и Джесс вдруг сознает, что жутко проголодалась. Тарталья всегда хорошо умел готовить, но этим вечером простецкое ризотто кажется лучшим блюдом, которое она когда-либо пробовала. Джесс жадно ест, едва прерываясь, пока не сметает все до крошки. Когда они заканчивают, парень убирает тарелки, и они усаживаются рядышком на диван. Здесь Джесс уже тысячу раз бывала. Вспоминаются званые ужины у Тартальи — они с Патриком сидят за красиво накрытым столом, Элис спит наверху... Новогодние вечеринки в окружении восторженных поддавших медиков... Она знает, что у друга есть целая коробка игрушек, которые Элис просто-таки обожает и которые он потихоньку тырит специально для нее у себя на отделении, когда присматривает за детьми. Джесс не раз задремывала на этом самом диване после бурно проведенного вечера. Но сегодня разговор с Тартальей не так прост, как раньше. Он смотрит на нее, и она сознает, что не осмеливается посмотреть ему в глаза. Представляет себе озабоченность у него на лице. Ей это нестерпимо: жалость, явное сочувствие. — Хватит пялиться на меня, — бормочет Джесс. Он хмурится и откидывается на спинку дивана. — Я просто хочу помочь, Джесс. Ей стыдно. Когда она здесь, он очень многим рискует. И все, на что она способна, — это доставать его. — Знаю, прости, — говорит Джесс. В ответ он кивает. — И что собираешься делать? Джесс мотает головой: — Не знаю — правда не знаю. — Замечает, что он собирается что-то сказать, но перебивает его: — Мне нельзя обратно в больницу, Торт! Меня сразу арестуют, и тогда где я окажусь? — Но, по крайней мере, они разрешат тебе повидаться с Элис, — тихо произносит он. При упоминании имени дочери Джесс готова расплакаться. С того момента, как она сбежала из больницы, Элис занимала почти все ее мысли — постоянное беспокойство, разлука с дочерью вызывали почти физическую боль. Но нельзя допустить, чтобы ее арестовали, оказаться в руках у полиции. — Я не хочу встречи с дочерью под надзором, — отзывается она. — Чтобы при этом присутствовал какой-нибудь долбаный социальный работник! Ты не думаешь, что в моей жизни их и без того было предостаточно? — Это лучше, чем совсем ничего. И я помогу тебе найти адвоката. Он со всем разберется, не успеешь и опомниться. — Он ненадолго примолкает. — Это не будет как в тот раз, обещаю, — негромко добавляет он. Джесс мотает головой, опустив глаза в пол. На него начинают падать большие круглые слезы. — Я не могу рисковать, — бубнит она. Он обнимает ее за плечи — теплый, знакомый. Все, что она может сделать, чтобы не начать всхлипывать в его руках, — это закрыть глаза. Джесс чувствует запах Тартальи — уникальную смесь разнообразных ароматов, в том числе медицинских, — и это дарит покой. Далеко не впервые она гадает, как могла бы сложиться ее жизнь, если бы они с Навом были вместе. Она с ним даже ни разу не целовались, даже по пьяни. Одно время в университете Джесс гадала, уж не гей ли он, пока его двухлетние отношения с какой-то красоткой не положили конец подобным измышлениям. Правда, та давно уже в прошлом. Джесс никогда не помнила, по какой причине, — вроде как что-то связанное с требованиями медицинской подготовки. У Тариальи было все, чего не было у Джесс. Образование, полученное в спецшколе для особо одаренных учеников, острый ум, отличное воспитание, природное обаяние... Плюс он всегда был в отличной физической форме — бегал марафоны в поддержку детей с лейкемией. Он ведь специалист по раковым заболеваниям, господи спаси! Отличный мужик по всем статьям. Джесс всегда думала, что как раз по этой причине они так и не сблизились окончательно. Слишком уж разные. Она высвобождается из его объятий и вытирает глаза. Смотрит на него. За окном темнеет, и Джесс видно, насколько он измотан. — Нам все-таки нужно об этом поговорить, Джесс, — пробует он еще раз. — Ты же слышала, что сказала эта дама из полиции. Тебя ищут. Джесс смотрит на свои руки. Ногти потрескались, некоторые обломаны — судя по всему, в момент бегства от огня, — а по запястью тянется длинная царапина, которую она до сих пор не видела. — И я не хочу, чтобы ты возвращалась в ту квартиру, — с серьезным видом продолжает Тарталья. — Кстати, кто там живет? — Гриффин. Он... — Джесс даже не знает, как ответить на этот вопрос. — Он помогает мне, — заканчивает она. — Скарамучча? Помогает в чем? Джесс засекает отзвуки чего-то непонятного в его голосе. Какая-то суетливость. Ревность? Наверняка нет. — Выяснить, что произошло. Кто-то намеренно устроил этот пожар. Скарамучча знает кое-что... — Она умолкает. Едва верит самой себе. Повторять это кажется дикостью. — Ты же слышал эту тетку из полиции, — продолжает Джесс. — Они уже настроились, что это была я. Больше никого не ищут. — Вряд ли ты можешь их в этом винить! — вдруг взрывается Тарталья. Эти его слова тяжело повисают в воздухе. — Если ты мне не веришь, тогда почему не сказал полиции, что я здесь? — бурчит Джесс. — Да верю я тебе! Я знаю, что ты на что-то подобное не способна... — Так и веди себя соответственно! — Но, Джесс, взгляни на ситуацию с их точки зрения, — умоляюще произносит он. — Ни в чем не повинные люди не ударяются в бега! — Я не доверяю полиции. Они просто посадят меня в тюрьму, вот и все. — Но мне-то ты доверяешь, так ведь? Джесс хранит молчание. Да, доверяет. Но Тарталья никогда не преступал закон. Он просто не понимает. — Так вот как получается? — произносит наконец он с горечью в голосе — ее молчание он воспринял как отрицательный ответ. — Ты доверяешь какому-то типу, которого едва знаешь... — С чего ты взял, что я едва его знаю? — кричит Джесс, переходя к обороне — пусть даже и думает, что он совершенно прав. — Ты никогда его при мне не упоминала! — А я далеко не все тебе рассказываю, Торт! — Ясно, что не все... Она видит, как сужаются его глаза, он явно накаляется и вдруг раздраженно кричит на нее — так громко, что она даже вздрагивает: — Господи, Джесс! Ну почему ты такая слепая? Почему настолько... настолько... — Настолько?.. выкрикивает Джесс. - Настолько какая? — Настолько, блин, тупая! Она видит, как Тарталья напрягается всем телом, а потом встает и начинает расхаживать по комнате. — Ты влезаешь во все эти ситуации, а потом ждешь, что кто-то... нет, не кто-то! Я, — орет он, — вытащит тебя из них! Джесс ощущает всю горечь, которую несут эти его слова. Тяжесть его предательства. А она-то считала его другом... — Это не я устроила этот пожар! — пытается возражать она, чувствуя, как сжимается горло. — Нет, но ты ушла из больницы, хотя была не в том состоянии, чтобы шляться по улицам! Ты скрываешься от полиции. И теперь я вынужден врать... Вынужден прятать тебя... — Прости. Я сейчас уйду. Джесс встает. Она просто не может здесь оставаться — зная теперь его истинные чувства и прекрасно представляя, во что его втягивает. Уже направляется к выходу из комнаты, как вдруг чувствует его руку у себя на запястье. Оборачивается, смотрит Тарталье прямо в глаза. Он моргает, на лице у него полное отчаяние. — Я не это имел в виду, Джесс, — произносит друг, на сей раз значительно тише. — Я тебя не выгоняю. Я просто... Он отпускает ее руку, роняет голову, прижимает пальцы к глазам и крепко трет их. — Прости, — добавляет он. — Мне просто нужно немного поспать, Джесс. Оставайся здесь на ночь. Лучше утром поговорим. Она колеблется. Его слова по-прежнему жалят. — Прошу тебя! Джесс медленно кивает. Он тянется к ней и пытается обнять ее. Но ее тело остается жестким, сопротивляясь его попыткам подарить ей покой. Она поднимается вслед за ним по лестнице, смотрит, как Тарталья закрывает дверь своей спальни. Опять ложится на узенькую кровать в гостевой комнате. В другой ситуации в эту кровать Джесс завалилась бы уже здорово пьяная, а в голове у нее все еще звучал бы смех после вечера, полного безмятежного веселья и фривольных шуточек. Сегодня же все совсем по-другому. Вокруг нее сгущается беспросветная тьма. Она чувствует, как одиночество хватает ее своей лапой откуда-то изнутри. Джесс не знает, когда вновь сможет обнять дочь. Элис наверняка в полном смятении, теряется в догадках, где ее мама с папой, почему ей не разрешают увидеться с ними... По лицу Джесс бегут слезы, пропитывая подушку. Она думает о Патрике, лежащем где-то на холодном столе морга. Гадает, позволено ли ей будет взглянуть на него в последний раз, но тут же сознает, что смотреть там уже не на что. Ужас опять пронзает ее с головы до пят. Тело Патрика полностью сгорело, огонь превратил его в нечто неузнаваемое. И это она во всем виновата. Да, не она зажгла спичку, но причина, по которой он оказался в гостевой спальне? Только из-за нее. Джесс гадает, успел ли он осознать, что происходит. Надеется, что он задохнулся от дыма во сне — и так и не проснулся. Она ощущает знакомый прилив раздражения, от которого сжимаются мускулы. Переворачивается на живот, утыкается лицом в подушку, визжит, напрягшись всем телом, когда направляет весь свой гнев вниз, в пухлую мягкую подушку, которая приглушает звук. Остается лежать лицом вниз, медленно считая про себя, чтобы привести в норму дыхание. И вдруг чувствует, что больше не в силах оставаться одна. Встает и открывает дверь в коридор, потом осторожно толкает ручку комнаты Тартальи. Различает его силуэт — бесформенный горб под одеялом — и на секунду замирает в дверях, прислушиваясь к его ровному дыханию. Джесс понимает, что на сей раз надавила на него слишком сильно. Но он прав. Она полная дура. Она принимает плохие, ужасные решения. Но, может, он все-таки видит, что за всем этим скрывается, — видит за всем этим женщину, которая представляет собой нечто большее, чем тот хаос, в который она превратила свою жизнь... Но нет. Тарталья видит то же самое, что и остальные: женщину, пустившую под откос свою собственную жизнь. Превратившую ее в полный бардак. Не представляющую собой абсолютно никакой ценности. Она слишком многого от него просит. Ему приходится врать полиции, рисковать своей медицинской лицензией. И все ради нее. Она слишком уж далеко зашла. И тот факт, что и он дошел до ручки, пугает ее. Без Тартальи, ее лучшего друга, самого верного человека в ее жизни, кто у нее еще есть? Ей надо выбираться отсюда. Надо уходить. Джесс спускается по лестнице, берет телефон Торта, оставленный заряжаться в кухне. Смотрит на клавиатуру. Полиция будет здесь в считаные минуты. Ей не придется больше скрываться. Она сможет увидеть Элис. «Поступи правильно хотя бы раз в своей жизни!» Джесс набирает номер, а потом сидит в гостиной в ожидании, нервно поглядывая за окно. Через пятнадцать минут за ним останавливается автомобиль. Она выходит, аккуратно прикрыв за собой входную дверь. Это ее единственный вариант. Теперь она в этом уверена. Забирается в машину. Скарамучча косится на нее. — Что случилось? Джесс в ответ мотает головой. — Он тебя выгнал? — Я не хочу подвергать его такому риску, — бормочет она. — Он не заслужил того, чтобы участвовать во всем этом бардаке! Об истинной причине Джесс умалчивает — стыд от слов Тариальи еще не остыл у нее в груди. Скарамучча заводит «Лендровер» и включает передачу. — Последний из хороших парней, выходит? — произносит он, обращаясь скорее к самому себе. — Ты бы все равно не понял. Ты не такой, как Тарталья. — Джесс отворачивается и смотрит в боковое стекло на темные улицы. И только сейчас сознает, на что намекает: будто для Скарамуччи риск не имеет значения. Но детектив лишь кивает. — Да, это уж точно, — бормочет он в ответ. Его голос подозрительно дрогнул.