Королева Кассандра

Тело не слушалось. Лукреция опустилась на кафельную кладку, прижимая колени к груди. Слезы устраивали перегонки с потоком, рвущимся из душа. Ее трясло. Дрожь сквозь нежную кожу стремилась к плотным костям. Землетрясение людской ненависти готово было разрушить карточный домик ее жизни. Маленький собранный из карамельных осколков мир был застрелен табельным оружием. В дверь, солнечными бликами, танцующими сквозь призматические наклейки на оконных стеклах спальни кто-то постучался. Странно, в плохой коннотации. День начинающийся с таких странностей не имеет свойства быть отличным. Как ложка соли вместо сахара в утреннем чае дарит беспокойство, так и раздавшийся из коридора голос путал не успевшую до конца проснуться Лукрецию. Последний раз Присцилла приближалась к розовой двери с маленькой золотистой короной, когда ее дочери было пять лет от роду. Любящая родительница, будучи занятой, отправляла будить дочь или вызволять ее из мысленного капкана кого-угодно. Но сама не приближалась к «детской». − Милая, можешь спуститься? — Плавленым сахаром лился женский голос через замочную скважину. Со словами матери Лукреция ощутила нечто придавливающее ее к постели. Бетонная плита, не дающая пошевелиться. Что-то давило на грудь, мешая сделать вдох. Пушистый плед неприятно лип к телу. Но скинуть его было невозможно. Она чувствовала себя мумией. Слои страха — от непонимания происходящего — сковывали, тугими бинтами, опутывали тело. Толстая крышка саркофага из мрачных мыслей придавливала ее к месту. Она чувствовала что-то произошло. И ей не хотелось верить, в то, что она знает, что именно скрывается за таинственным «что-то». − Милая, спустись пожалуйста вниз! Там люди хотят с тобой поговорить! — Настойчивей, но все так же на удивление болезненно нежно проворковала Присцилла. Нужно было что-то ответить. Издать какой-нибудь звук. Но она не могла. Волнение, острым клювом коршуна, выклевало ее язык, наполняя рот непривычной пустотой. − Лукреция, это я. Войду? — Мамина фальшивая песня, танцующая мимо нот, сменилась хриплым голосом. Она знала его обладателя. Она могла верить только ему, хотя было бы лучше такого не делать. Раздался какой-то шорох и негромкий скрип. Должно быть Лука отпер дверь и зашел в спальню сестры. Лукреции хотелось бы верить, что мать попыталась пройти вместе с ним, но она знала, что Присцилла давно упорхнула на первый этаж развлекать незваных гостей. − Нам нужно спуститься, — Он опустился на корточки рядом с ее кроватью. Запустил ладонь в спутанные за ночь волосы. Мягкая коса расплелась, а золотистые локоны разлетелись по подушке осьминожьими щупальцами. — Ты не сможешь спрятаться, — «Очень жаль» мысленно ответила Лукреция. Если Лука рядом, значит незваные гости пришли не за ним. Ей становилось легче. — Кое-что случилось, ты должна мне помочь, — Лука мягко коснулся губами ее виска. Лукреция приоткрыла глаза. Комната выглядела так же, не было смертельных разрушений. Потолок был над головой, где ему и было положено находиться. Это была лишь паника, из которой невозможно построить дом, но боли она может причинить не меньше, чем упавший на землю самолет. — Умница, — Лукреция почувствовала дуновение ветерка. Одна назойливая прядь, щекотавшая нос, смущенно спряталась от дыхания Луки. Пальцы на босых ступнях путались в ворсистом ковре. Парень приближался к туалетному столику. Схватив косметичку, он скрылся в ванной. Одиночество острыми когтями подбиралось все ближе. Тени жавшиеся по углам от прихода Луки, вновь заполняли собой светлую комнату. Они крались к постели вытягивая наружу мрак, скопившийся внутри сознания Лукреции. − Я тебе обещаю, все будет хорошо, веришь? — Курчавая голова Луки высунулась из-за ведущей в ванную комнату двери. Он подмигнул и вновь скрылся из виду. Верит ли она ему? Вопрос не имеет смысла. На него нет правильного ответа. Она слышала его множество раз. Когда-то за словами о вере скрывалась забота. Когда-то боль. Но они всегда означали преданность. Мессия и предатель отражения одного лица и разницу между ними может заметить лишь тот, кто держит в руках зеркало.