` Не ангел ´

Микки ходит босиком по имитации каменистой тропинки взад-вперёд с закрытыми глазами, потому что сегодня его зрение капризничает. Искусственная тропинка — это пазл из вспененного пластика, на ощупь действительно похожего на замшелые камни. Пазл Микки ещё в обед первого января передаёт сестра, ведь на форумах пишут, что прогулки по песку и камням разного калибра способствуют восстановлению после ряда заболеваний, среди которых ишемический криз. Желточно-жёлтые и леденцово-розовые сегменты пазла, ранее принадлежавшие племянникам Микки и, по сути, представляющие собой развивающий коврик для младенцев, можно складывать квадратом, углом, зигзагом или сплошной тропинкой. Поскольку сегментов в наборе немного, Микки предпочитает соединять их в линию и при необходимости задвигать под кровать, не разбирая её. «Бугорчатая тропинка» как раз туда помещается, будто подогнана по длине. В и без того скромной по площади палате, рассчитанной на восемь пациентов, сейчас ютится пятнадцать человек, половина из которых на каталках. Медицинский персонал едва справляется с наплывом пострадавших от пьяных перестрелок, ножевых ранений, кулачных боёв в переполненных барах, невовремя взорвавшейся пиротехники и домашнего насилия. Однако запыхавшийся Йен нет-нет, да и забегает к Микки убедиться, что он в порядке, обихожен и топчет свою тропинку, а не валяется полутрупом в апатии, как большинство пациентов. Среди прочих звуков в комнате Микки легко различает обеспокоенное сопение Йена, даже если тот не заговаривает с ним. Также Микки понимает, что может не произносить свои мысли вслух, но Йен всё равно расшифровывает их у него в морщинах на лбу. Микки пытается принять как данность известие о фокусах Клотильды со страховкой, боится быть беспомощным и бесполезным, и очень расстроен звонком мамы с сестрой вместо личного визита кого-нибудь из родни. Словом, Микки чувствует то, что, пожалуй, чувствовал бы любой на его месте. А ещё вину, потому что считает, что ему никто ничего не должен. Сегодня второе января, люди изнурены празднованием и не стремятся к общению с больными родственниками, так что посетителей мало. Только великовозрастные внуки одного из соседей Микки по палате, и то, к нему попробуй не приди — он резво устроит окружающим Хиросиму! Этот Уилкинс, тучный боевой дед в подгузнике, орет на всех, кто отказывается то закрыть окна, потому что ему дует, то открыть, так как он тухнет от жары, то подать к еде не минеральной воды, а пива, которое ему, естественно, пить не стоит. Другие пациенты в палате, в основном, спят, игнорируя любые раздражители. Дюжий индиец Адитья (или как-то так, у Микки не получается выговорить его имя без ошибок) не смотря на то, что сам ковыляет из-за несчастного случая на стройке, помогает деду Уилкинсу, чем может, лихо матерясь на смеси испанского, английского и, по видимому, хинди. И только родня, по словам Йена, навещающая деда Уилкинса ежедневно, принимает его выступления как хороший знак. — Пока человек хочет чего-то, он жив, — бережно причёсывая задремавшего деда, говорит Йену внучка Уилкинса. — Такие быстрее выздоравливают. Йен соглашается с этим утверждением, а Микки впадает в ступор, ведь он привык ругать себя за желания, которые требуют усилий от других людей. При этом сейчас Микки совершенно необходимо, чтобы Йен усадил его на себя и с рук покормил пиццей пеперони. Когда Микки представляет это, ему кажется, он сразу исцелился бы, как по волшебству! В любимых сериалах с героями, владеющими магией с рождения или же развившими в себе колдовские навыки, добро, как правило, одерживает верх над злом. В этой фэнтези-классификации Микки не считает себя воином света, но он однозначно пребывает на стороне добра. А вот Йена Микки относит к категории воинов, и тёмный ли он, или светлый, этот рыцарь в униформе медбрата может спасти мир, не обнажив меча. Хотя, если под мечом подразумевается то, о чём Микки думает с придыханием, то обнажение пошло бы миру на пользу. Пока Микки лелеет мираж о себе, поедающем пеперони с рук Йена и сидящем у него на коленях, деда Уилкинса увозят на обследование, так что в палате воцаряется тишина. В спокойной обстановке до Микки доходит, что сотрудник службы скорой помощи не должен появляться в больнице так часто. Как минимум, Йен наверняка пропускает дежурства на основном месте работы. Как максимум, двенадцатичасовые смены чуть ли не подряд — это негуманно по отношению к себе. Вероятно, у Йена есть причина быть здесь, он взрослый мальчик и знает, что делает. Вероятно, эта причина стоит того. Пусть Микки ни на что не претендует, но сердцу не прикажешь, и он лишь надеется, что Йена влечёт сюда не из-за какого-нибудь симпатичного лаборанта или нового пациента. — Сделаешь кое-что для меня? — спрашивает Йен, присев на кровать Микки и тем самым прервав его раздумья. Микки молча кивает, потому что ответ «да», что бы там ни было. Слышно, как по кафелю катятся скрипучие колёсики медицинского столика, и следом что-то с глухим звуком опускается на его поверхность. Йен вкладывает в ладонь Микки маленькую пластиковую фигурку. На мгновение их руки соприкасаются, и у Микки пересыхает во рту — так он взволнован. — Фигурок десять, но они очень разные по форме, поэтому их не спутаешь, — предупреждает Йен, когда Микки пытается открыть глаза. А потом Йен говорит и говорит, как заведённый, как будто, если он остановится, Микки сбежит от него. Оказывается, у Йена есть коллега, получающая образование психиатра, Клэр. Ей интересен случай Микки. У того, в свою очередь, нет ресурсов на оплату диагностики, не то, что на последующее взаимодействие с квалифицированным специалистом. Таким образом, недоучившаяся на психиатра коллега Йена предлагает Микки взаимовыгодный проект: она принимает участие в его реабилитации неофициально и бесплатно, а он даёт ей попрактиковаться на себе как на пациенте, который никогда не пожалуется на своего доктора начальству. Потому что формально эта женщина ещё не доктор и, соответственно, на неё некому жаловаться. Возвращаясь к теме фигурок, Йен объясняет, что они — часть теста, который та самая коллега Йена просит пройти своего будущего пациента, чтобы позже она проанализировала результаты. Сначала каждой фигурке следует присвоить имя кого-то дорогого для Микки. Кого угодно, о ком он волнуется в первую очередь, вне зависимости от степени родства или других признаков объективной близости Микки и этого человека. Как беспристрастный наблюдатель Йен не делает никаких уточнений по поводу того, кто может и не может войти в эту десятку, выбор всецело за Микки. После того, как Микки определяется, Йен рассказывает ему, что на столике лежит круглая форма для выпечки, и именно в этом ограниченном пространстве надо разместить десятку дорогих ему людей, руководствуясь принципом «чем дальше от центра круга, тем меньше значения объект имеет для меня». Микки тяжело: если в центр он уверенно ставит фигурки Мэнди и старшего племянника, то дальше приходится признать, что кто-то для него менее важен, и он долго пыхтит, двигая фигурки туда-сюда. Йен не комментирует то, что видит, внимательно следит за действиями Микки и фиксирует его успехи письменно, пока он не объявляет, что закончил. — Теперь держи одиннадцатую, вот. — Йен кладёт на колени Микки что-то обтекаемое и тёплое. — Игрушечный кит, был у меня в кармане. Это как бы ты, черныш. Микки непроизвольно хихикает и сжимает кита в ладони. — Расположи себя где-то здесь тоже, среди фигурок. — чуть смущённо продолжает Йен. Недолго думая, Микки нашаривает рукой форму для выпечки и оставляет кита за её пределами. — Тут, — заявляет он. — То есть, ты нашёл место среди самых важных для тебя людей даже Эмбер, грёбаному офис-менеджеру. И сейчас выпнул себя из круга. Конечно, блядь, чё бы нет, на хуй ты нужен! А ведь мог выбрать себя ещё в десятку! Серьёзно, Микки?! — сокрушается Йен. — Ясненько всё с тобой и без психиатра. — Я проебал тест? — грустно предполагает Микки и как-то скукоживается, его плечи становятся более покатыми, чем обычно. — Нет, прости, — спохватывается Йен. — Его невозможно проебать. К тому же мы ещё не знаем мнения Клэр. Но да, кое-что она объяснила заранее, поэтому твоя расстановка фигурок во многом понятна даже мне. Микки кажется, что в голосе Йена проскальзывает разочарование. Он ждёт, что добрый медбрат вот-вот испарится, и отныне они будут видеться крайне редко. Когда Йен охает, что капельницы сами себя не поставят, и уходит, Микки не удивляется. Он мысленно благодарит своего рыцаря в белом халате и прощается с ним. В тот же день, после отбоя Микки ворочается в постели, хотя соседи по хорошо проветренной палате давно спят безмятежным сном. Йен действительно больше не появляется, и Микки внушает себе, что отсутствие поддержки от этого сногсшибательного парня положительно сказывается на его состоянии. То ли грамотно назначенное лечение срабатывает, то ли чудо новогодних праздников, но с вечера Микки почти постоянно функционирует с открытыми глазами и видит мир вокруг себя довольно чётко. Он может выпросить из шкафчика свой смартфон и позвонить маме, например, однако вместо этого абсолютно иррационально хочет поделиться радостью с Йеном. Микки злится на себя, он взбудоражен и возбуждён. — Так нечестно! — на эмоциях не слишком тихо бормочет Микки и хватается за член, чтобы тут же удостовериться, что он твёрд, как бейсбольная бита, и пульсирует от невостребованности. — Бля-а-адь… Микки так раздосадован — чуть не плачет. С другой стороны, если вдуматься, у сложившейся ситуации не так уж и много минусов. В отличие от нескольких соседей по палате, Микки досталась койка, завешенная плотными шторами и гарантирующая относительную приватность. Спящим всё равно, чем Микки робко занимается с собственной простатой, лежа на спине, расставив согнутые в коленях ноги и подрачивая головку члена свободной рукой. Движение за движением Микки становится смелее. Не вынимая пальцев из ануса, принимается гладить себя внизу живота, пощипывать соски, запрокидывает голову от удовольствия и теряет бдительность, оттого ошарашенный Йен, застывший в паре футов от кровати Микки, становится для него полной неожиданностью. Вмиг вспотевший Микки натягивает одеяло до своих панически раздувающихся ноздрей, но это бессмысленно. Йен в курсе, что он делал с собой. Рука Микки, заведённая за спину, свидетельствует о предпочтениях своего хозяина самым подлым образом. — Значит, идёшь на поправку, — замечает Йен, вперившись немигающим взглядом в испуганные глаза Микки. — Только тебе бы ещё физиотерапию… — хриплым голосом добавляет он. — Чтобы пролежней не было и застоев лимфы. Сейчас организую. Рот Микки приоткрывается, а на лице от стыда проступают пятна. Йен пристально смотрит на его губы, облизывает свои и делает шаг к кровати Микки. — Если ты не против, конечно, — заговорщицким тоном говорит Йен. — Нет, — пока не струсил, выдыхает Микки. — Не против. — Три минуты, — обещает Йен, выглядя при этом стоически, будто они расстаются, по меньшей мере, на год, и тут же скрывается за шторой. Микки потряхивает. Он трогает свой мягковатый живот, проклиная весь белый свет за то, что никто никогда не гонял его в бассейн и на тренажёры. А ведь его должность предполагает наличие хотя бы подобия кубиков пресса! Бока любителя ночных трапез тоже не характеризуют Микки как спортивного парня, какими бы мощными и мускулистыми от природы ни были его ноги. Микки зажмуривается и мотает головой, будто этот ритуал самоуспокоения может преобразить его тело. Секундная стрелка на настенных часах тикает, как обратный отсчёт на бомбе, и Микки малодушно думает притвориться мёртвым. Заметив колебание шторы, Микки молниеносно складывает ладонь ковшиком, выдыхает в неё и нюхает. Пахнет ментоловой зубной пастой и шоколадом, который он ел накануне, — приятное сочетание, но теперь Микки тревожат не понюханные подмышки! Впрочем не один он борется со своими сомнениями этой зимней ночью. Когда Йен снова предстаёт перед Микки, он похож на взъерошенного пса, принёсшего палку в пасти и жаждущего вкусной награды. Однако едва Йен на ходу облачает свои большие кисти рук в перчатки (о, как же это впечатляет Микки!) и извлекает из кармана форменных брюк мутную тубу с дозатором, становится ясно, что какие бы то ни было внутренние противоречия для него — пройденный этап. Не поднимая голодного взгляда на Йена, Микки избавляется от одеяла, скомкав его и положив под голову. Йен одобрительно хмыкает, очевидно, потому что Микки по-прежнему лежит на спине, и даже ноги его согнуты, как когда он мастурбировал тут в одиночестве. Рука в голубой силиконовой перчатке гладит подрагивающего Микки по лодыжке, проходится по бедру, паховой складке, животу, груди, задирает больничную рубашку и останавливается. Если Микки не галлюцинирует, то Йен издаёт восхищённый вздох. Опомнившись, Йен подныривает ладонью под задницу Микки и несильно, почти беззвучно шлёпает его. — Приподнимись-ка в этой части, — подсказывает он. Микки выполняет просьбу, и Йен заботливо подкладывает под его зад одноразовую простыню, сложенную вчетверо. Затем он надавливает Микки на лобок и даёт понять, что тому пора вернуться в исходное положение. У Микки там чуть отросшая щетина, а обычно он везде гладко выбрит. Так что сейчас Микки ощущает себя красоткой, выскочившей, чтобы выбросить мусор, в домашних обносках, нечёсаной, и наткнувшейся на бывшего одноклассника, в которого она была влюблена всю школу. Тем не менее, Йену, похоже, нравится то, что он видит и трогает. Хотя Йен вроде бы сохраняет хладнокровие, не позволяет себе неосторожных звуков и лишних слов, то, как страстно он чертит узоры ногтями через перчатки на лобке и внутренней стороне бедра Микки, говорит о многом. От неловкости и эйфории Микки прикрывает глаза, когда Йен обстоятельно смазывает его член, мошонку и вход гелем для проведения УЗИ, попутно сообщая своему учащённо дышащему пациенту о подходящих свойствах этого бесцветного вещества. Йен плавно вводит в анус Микки средний и указательный пальцы, одновременно сжав его член другой рукой, и Микки слегка подаётся бёдрами навстречу. Йен ослабляет хватку на члене Микки и переключает внимание на его крайнюю плоть, из которой торчит мясистая тёмно-розовая головка. Йен гладит её по ободку, поддевает подушечками пальцев и ребром ладони снизу вверх, отчего член Микки качается, как непомерно толстая мачта от ветра. Гипнотически прекрасная мачта, судя по выражению лица Йена. Микки, уткнувшись стиснутыми губами в собственный кулак, старается не стонать. При этом пальцы Йена внутри него принимают форму крючка и начинают изучающе двигаться, пока очень быстро не составляют достаточное представление о том, какое из действий вызывает ту или иную реакцию Микки. Йен перестаёт быть размеренным и становится почти агрессивным в своём напоре. Теперь Микки конец: он судорожно вцепляется в края кровати и с каждым резким погружением в него пальцев Йена готов распасться на атомы. Микки распахивает глаза, когда Йен убирает руку с его члена и нежно прикасается большим пальцем к его щеке. Парни смотрят друг на друга долю секунды, и у Йена отказывают тормоза, — он насаживается на член Микки ртом. Пальцы в анусе делают финальное движение, вторая рука в перчатке беспорядочно путешествует по груди и шее Микки, а в глотку Йена бьют струйки спермы, он давится ею, но не отстраняется. Когда сердце Микки уже не колотится у него в ушах, он ласково притягивает к себе за волосы голову Йена и шепчет: — Дай мне его в рот. — Тебе нельзя напрягать шею, — отметает более, чем уместное предложение Йен. А у самого разве что дым не идёт из ширинки. — Тогда кончи мне на лицо. — Что?! — громковато восклицает Йен. — Что? — Микки непонимающе хлопает ресницами и выглядит, как сама невинность. — Что ты сказал? — сипит Йен. — Кончишь мне на лицо? — одними губами говорит Микки, глядя своему любовнику в глаза. Это запрещённый приём, то, от чего Йен не отказывается. Пусть, стягивая с себя брюки, он лепечет, что собирался уединиться со своей эрегированной проблемой в подсобке, и что такие процедуры — уже перебор. Йен делает это. А потом трётся своим лицом о забрызганное спермой лицо Микки, и они целуются. Глубоко, неистово, долго, начисто забыв, где находятся. Перед уходом Йен моет Микки специальной губкой и шутит, что к физиотерапии прилагался витаминизированный белковый коктейль. И всё это весело и как будто бы мило, но Микки до утра лежит в кровати без сна и не знает, как относиться к тому, что происходит между ним и Йеном.