Коагуляция

      Барри поправил растрёпанную копну шоколадных волос и ухмыльнулся с нескрываемым оттенком превосходства над менее сообразительным альтер-эго. Да уж, этот хиппарь-тунеядец едва понимал, как работает раздробленный разум, частью которого сам же являлся по меньшей мере с десяток лет, и точно не мог контролировать состояние психики — не то чтоб чужое, а даже своё. Что с него взять?       Рукава от жилетки, и только.       Высокомерный паршивец, плюющийся от образа жизни Стива, но предпочитающий пользоваться всеми благами его трудов — свободолюбивый Кимми не ценил ничего вокруг себя и не видел дальше торчащего изо рта косяка. Глупый повеса, не больше.       Барри недолюбливал Кимми, чего уж таить. По многим причинам. Во-первых, тот вечно вставлял палки в колёса разваливающейся на части телеги под названием «психическое состояние Стивена Эпллгейта» и провоцировал постоянные конфликты ещё в оклахомском родительском доме. Именно он, неосознанно встревая в поток сознания Стива, поселил смуту в его и без того не спокойной душе и по незнанию (а может, по собственной умственной скупости) запустил цепочку событий, приведшую к «побегу» Стива из Талсы, — пункт номер два в списке «за что стоит придушить Кимми», по мнению Барри. Какой же недальновидный дурак. И это ещё цветочки!       Спасибо, что Барри не был глупцом и видел практически всё изнутри, годами храня и сортируя крупицы стабильности психики. Если Стив и Кимми жили, не понимая, как влияют на чувства друг друга, как вплетают в свои разумы тонкие сложнейшие нити из разноспектровых мыслей, то Барри точно соображал получше этих двоих, живущих по установке «оторви и забудь».       Стив вообще не хотел признаваться, что он не один.       Кимми хотя бы знал, что их двое.       Барри давно распознал отдельную личность — берущего на себя всю усталость, а оттого вечно пьющего Стивена. Это он любил поныть в дневнике, а не Стив, как верил легкомысленный Кимми.       Парадоксально, но при всей вопиющей схожести последних двоих они так и не смогли достичь слияния, что было особенно важно для Барри. Он мечтал коагулировать их с основным Стивеном №1, с тем самым периодически прячущимся в подсознании с четырёх лет — с первоначальным. Барри, Стивен, Кимми, Стив (Стиви Стив) были лишь его производными, порождёнными в разное время уникальным творением Вселенной — человеческим разумом. В совокупности со Стивеном №1 все они могли бы стать цельным Стивеном Эпллгейтом, но даже при помощи специалиста это казалось утопией.       Барри давно уяснил, что сознание — явление с трудом объяснимое. С точки зрения модели материального мира даже невидимые людскому глазу вещи всегда имели структуру до уровня элементарных частиц, но разложить мысли на атомы или присвоить идеям формулы, как, например, кислороду, не мог никто, даже самый великий учёный. Разум, по мнению Барри, брал начало в иных измерениях.       Человеческий мозг — трёхмерный приёмник, нейронные связи — его составляющие. То, что делало каждого индивида самим собой (душа, разум, сознание), не было следствием эволюции жизненных форм, а пришло в этот мир, потому что нашло вместилище в виде развитой трёхмерной модели. И, если такая конструкция вдруг дала сбой, как правило из-за неправильных химических реакций или мутаций, закономерно со временем барахлил и сигнал: искажался, дробился на части.       Барри вздохнул и осознал, насколько ничтожен человеческий род перед лицом обозримой Вселенной. Почти четырнадцать миллиардов лет ушло на создание моста для трансляции разума из другой плоскости в эту реальность. А что насчёт иных изменений? Барри потёр переносицу.       Непостижимо.       «Нет, мы не какие-то осколки от Стивена №1, мы просто случайно нашли уже занятое до нашего прихода пристанище! Заплутали по пути в этот мир, да и только!» — Барри встряхнул головой, оглянулся вокруг и уверенным шагом направился в ванную.       Неоновые часы, стоящие на полке над обтекаемой акриловой раковиной, показывали девять после полудня. Отлично! Можно выбраться в соседний квартал и отведать той китайской еды, обычно рекламируемой на страницах дешёвых журналов рядом с голой задницей Стива, но сперва стоит проверить тайник и убедиться, что перепрятанный косячок остался на месте, а потом уже и не грех отвлечься от грузных мыслей. Барри ловко прильнул к ворсистому ковру на полу, засунул руку за унитаз и тут же блаженно вздохнул: самокрутка, плотно завёрнутая в кусок журнала, лежала прямо под трубами.       — Может, хоть так ты осознаешь, что есть ещё я и Стивен? — ухмыльнулся он, обращаясь к выкинутому в небытие Кимми.       Ощущений от выпитой водки почти не осталось: это Барри был толерантен к любому спиртному, как и к музыкальным предпочтениям всех альтер-эго, да и к другим вещам, особенно к тусовкам и порно. Хотя Барри не жаловал Кимми, он отметил его свежий взгляд и последние выводы относительно поведения Стива. Неужели оболтус сложил два плюс два и осознал, что их не меньше, чем трое?       — Вряд ли, — продолжил Барри мысль вслух и, поднявшись с колен, случайно посмотрел в зеркало.       Волна мурашек пробежала от поясницы к затылку, скрючив в животе все органы и едва не вывернув их наизнанку. Он всё пытался подобрать описание этому мерзкому чувству — неспособности связать свои тело и личность воедино, но всякий раз раз терпел крах и не мог выразить полноту ощущений так, чтобы каждому было понятно и ясно, насколько сильно он паниковал в такие моменты, когда связь приёмника и сигнала давала сбой, как страшно было не узнавать себя в зеркале. Барри зажмурился, силясь прогнать ужас прочь, и поскорей покинул ванную.       Лучше выйти проветриться.       Он накинул мешковатую кофту, натянул рваные варёные джинсы и выбрал очки-обманки, закрывающие лицо по максимуму. Стив — достаточно известная личность, хоть и работал обычно членом да задницей, но на обложках кассет для проката и в порно-журналах всё равно позировал смазливой мордашкой и был узнаваем для многих. Барри не хотел привлекать внимание к его знаменитой персоне и всегда гулял инкогнито, особенно по близлежащим кварталам.       Он убедился, что одет подобающе для своих планов, снял пластинку с проигрывателя, взял из комода жвачку и покинул квартиру. Калифорнийский июльский вечер ещё не напитался прохладой, но встретил его на крыльце уютным шумом машин, калейдоскопом неоновых вывесок и отголосками разговоров медленно прогуливающихся по Ломбард-стрит парочек.       Барри огляделся по сторонам и хитро улыбнулся: прогулка обещала быть славной.