Пять стадий принятия

Первый месяц в Италии Лера проводит, не высовываясь из комнаты, почти в коматозном состоянии. Она едва ли ест и пьёт, только мечется во сне в попытках спрятаться от реальности. Розовых очков на ней не было — мировоззрение всегда было реалистичным, с намёком на пессимизм, и понимание того, что такое Мафия, совершенно не помогало психическому состоянию. Изредка её посещают. Визиты Луссурии остаются в памяти бледным пятном и слабым жёлтым свечением рук. Он мягко водит над головой и шеей, что отдаётся тупой болью где-то в затылке и опасно нагревает шрам, оставленный в тот злополучный день. Слезы больше не набегают на глаза — высохли ещё в первые три дня пребывания в этой стране. Ещё реже — это было всего два раза — приходит и Скуало. Обычно громкий парень, клич которого она слышала из другого крыла, становился тихим. Выжидающим. Он хищно щурил глаз и резко кивал на быструю речь Луссурии. Эта резкость заставляет застыть — часто такие люди на улицах бывают одними из самых опасных и непредсказуемых. Наученная на горьком опыте Лера старается не акцентировать на этом внимание, но опыт, как и талант — хотя второе к её ситуации не относится, — не отнимешь. Ба Агнес говорила: «Лапуля, его хер пропьешь. Я пыталась, но не вышло». Сон становится спасением. Попыткой уйти от реального мира, от боли, от осознания. От всего. Единичная мысль о Занзасе — Боссе, её новом Небе — заставляет болезненно сжиматься шрам, что будто бы ошейником оплетает шею, заставляет задыхаться в слабых попытках втянуть воздух и судорожно сжимать лёгкие. Единственный его приход почти не запоминается, а то, что остаётся в памяти, покрыто красной пеленой гнева и ярости. Она помнит… как тянет руки к лицу Неба. Ладони вспыхивает пламенем — ярким, нестерпимо горячим, настолько, что изображение за фиолетовыми языками огня искажается и плывёт, будто бы плавится. Кажется, ещё чуть-чуть — и расплавленная реальность потечёт по рукам, напоминая то ли стекло, то ли карамель, обжигая кожу и оставляя жуткие ожоги. На лице Занзаса самодовольная, но спокойная ухмылка. Будто бы не к нему прямо сейчас движется яркий, пылающий ненавистью и злобой огонь. Скуало, маячивший за спиной, было дёргается вперёд, но жест босса останавливает. Ухмылка растекается по лицу ещё шире. Винные глаза с интересом наблюдают за её действиями, будто бы говоря: «Ну же, давай, продолжай». Лера действует медленно, под обезболивающими и успокоительными она не совсем осознает пространство, мозг только зациклен на идее убрать объект ненависти как можно дальше, а желательно вообще убить и не вспоминать о нем. Небо подходит ближе, упирается коленями в дерево изножья и наклоняется чуть вперёд, нависая с едва заметной угрозой. Руки, объятые пурпуром, достигают молодого лица в попытке запятнать, отметить, проникнуть через глаза прямо к мозгу, уничтожая все на своём пути. Только язычки огня гаснут, едва касаются кожи, с горечью облизывают пальцы, а потом скрываются под кожу и совсем без её ведома направляются к метке-ожогу на шее. Проходит секунда или две полного недоумения, прежде чем боль достигает одурманенного седативными препаратами мозга. Агония поглощает каждую клеточку тела, начиная от шеи и заканчивая пальцами ног. Конечности ломит, а мышцы непроизвольно сокращаются — ни вдохнуть, ни сглотнуть накопившуюся слюну. Отросшие ногти царапаются, цепляются за шрам и сдирают ещё не до конца зажившую кожу, заливая все вокруг кровью и продолжая скользить, вымазывая всю кожу и предметы в алый. Она не знает, с чем эти ощущения можно сравнить — бытие гражданской не даёт прочувствовать весь спектр боли, но кажется, будто бы сотни тысяч раскаленных иголок впиваются в оголенные нервы. Пытка заканчивается через час, может, два. Или проходит всего несколько минут? Время теряет свой ход, когда единственное, что ты можешь ощутить, — это всепоглощающая боль. Она пытается отвлечь свое внимание от воспоминаний — почти буквально пытается оторваться от них, не даёт себе погрузиться на более длительное время. В реальности уже ощущается слабое тепло от чёртового ошейника. Одна только мысль об удовлетворении, когда она будет сжимать и разжимать шею, заставляет покалываниями пройтись по всему телу. Она встаёт с кровати, бредет к окну, рядом с которым стоит письменный стол с разными выдвижными ящиками — пустыми, те были проверены ещё в первый раз, когда она проснулась. Смотрит на улицу. Штаб-квартиру Варии сложно, если не невозможно назвать «квартирой», особенно учитывая все, что она увидела до этого, — скорее, походит на особняк или замок. Её окно выходит на тренировочную площадку, что она понимает, только когда проходит несколько недель заточения. Шумов с улицы совершенно не слышно, а если звуки и просачиваются сквозь предполагаемую звукоизоляцию, то они достаточно тихие, чтобы Лера могла их игнорировать. Это… хорошо. Она не знает, что могла бы сделать в том кататоническом состоянии — даже не хочет предполагать, — когда в её голову вечно ввинчивались бы сотни разных звуков с улицы. Быстрый взгляд наружу заставляет её вздрогнуть и отступить вглубь комнаты. Скуало смотрит прямо на неё с холодной сталью в глазах, рот искривлен в неудовольствии. Серебристые брови хмуро сходятся на переносице. Он… разочарован. Эти люди не ждали такое Облако, как она. Отсутствие свободы, ошейник давят на психику и пламя слишком сильно, чтобы это не отразилось на ней, — но едва ли это её вина. Лицо принимает странное выражение пустоты и угрюмости. Раздаётся стук в дверь, и сразу же входит горничная. Рот облака застывает в преддверии рычания, а глаза, как она чувствует, наливаются фиолетовым. (Постороннийпостороннийпосторон-) Девушка вздрагивает и на секунду выглядит неуверенно, но потом подбородок поднимается выше, надменность сочится из неё. Верно, это не она здесь в качестве раба. — Signor Xanxus vi chiede di andare nel suo ufficio. (Синьор Занзас просит тебя прибыть в его кабинет.) Рычание все-таки прорывается сквозь губы. Эта знает, что она не понимает Итальянский- не совсем. Отдельные слова и имена вычленить из речи ещё возможно, но понять предложение, сказанное слишком быстро, просто нереально. (И, что не менее важно, — акцент, который ещё сильнее искажает звучание языка.) Самоуверенность и чувство превосходства добавляется к надменности, но быстро исчезает, когда Лера в порыве ярости приближается слишком быстро для обычного, непламенного человека. Она хватает руку девушки, дергая её вниз и вперёд, подставляя ногу, чтобы та споткнулась. Приятное чувство поднимается по позвоночнику вверх. Рука стискивает подбородок, вскидывая чужую голову вверх. Горничная в страхе смотрит на неё, разевает рот, пытаясь сказать хоть что-то. Лера наклоняется вперёд, алая ярость становится стылым холодом. Теперь контроль эмоций несложен. Она мягко мычит, наклоняется вперед — лоб ко лбу, — английский язык сладким ядом стекает с губ. Её немного мутит, реальность кажется такой далёкой и близкой одновременно. Кажется что время меняет свой ход, замедляется, растягивая мгновение, а потом резко ускоряется — не угнаться. Через дымку Лера осознает, что сейчас её восприятие в лучшем случае сомнительное, но она едва ли заботиться об этом в данный момент. Едва ли может. — Дорогая моя… ты сейчас свободна, да… — Что-то мелькает в фиолетовые глазах, но лицо тщательно пустое. Руки мягко очерчивают скулы. — Но не забывай, что мой ошейник может контролировать только Занзас и лишь он в безопасности от меня, а не ты. Есть желание ломать, причинять боль. Оно медленно змеится по коже, заполняет рот слюной. Азарт, чувство адреналина и предвкушения оседает в лёгких. И так, вопрос: ломать или нет? Такие мысли слишком часто посещали её голову и в прошлой жизни, но сейчас… Сейчас, когда от неё ждут поведения берсерка, когда она находится в мафии и законность ей не преграда, когда это не сможет разрушить её жизнь, то почему бы и нет? Она по-птичьи склоняет голову в сторону: да или нет? да? нет? Тихое сипение вырывается из испуганной девушки. Она судорожно дышит и короткими ногтями впивается в кожу удерживающих ее рук. Кожа под руками подростка — мягкая и бархатистая, влажная от холодного пота и бледная от испуга. Только сейчас Лера понимает, насколько эта горничная в её власти. Это опьяняет, кружит голову. Ощущение собственной силы, что так варварски была отнята мафией… Она улыбается. А потом по комнате проносится болезненный вой и хруст. *** Стоять на коленях, когда руки крепко держат за спиной, не очень приятно. Кажется, что если их потянут ещё чуть-чуть, раздастся противный хлопок, и сустав плеча покинет свое место. Рия флегматично смотрит поверх плеча Занзаса (Босса) в окно. Небо сегодня на диво красивое. По яркой голубизне плывут облака, чирикают редкие птицы. — Мусор, повторяю в последний раз. Зачем ты это сделала? Слишком одухотворенная и спокойная улыбка наползает на лицо девчонки. Занзас хмурится, гнев начинает кипеть под кожей, подниматься, накатывать подобно волнам, но не сейчас. Точно не время. Это Облако нестабильно в таком состоянии — нападёт ещё. Это, конечно, не опасно для них, но есть и другая сторона: постоянная боль от метки заставит Облако действовать либо ещё более хаотично и неразумно, либо, затаившись, копить злобу и ненависть. Оба варианта будут разрушительны как для Варии, так и для гражданского мусора. Одурманенное выражение лица не исчезает, когда Рия… — Гейский мусор вроде так называл её — произносит ответ на вопрос. — Она думала, что защищена от меня. Вена на шее начинает пульсировать, почти, как всегда когда он раздражён. — Подробнее, мусор. Она почти обиженно хмурится, надувает губы. Глаза смотрят в никуда. Осознание ситуации или окружения едва видны во взгляде — плохой признак. Признак нестабильности. За девчонку сейчас говорят инстинкты. В таком состоянии она будет максимально честной, — Она… зашла в комнату без разрешения, слишком самодовольная, чтобы я могла оставить это, слишком преисполненная чувством безопасности, подходя ко мне. Она напомнила мне… Рычание срывается с губ, тело наклоняется вперёд, почти вставая, опирается на одно колено. Это движение заставляет Акулий мусор следовать за ней, чтобы случайно не навредить. Припугнуть болью они готовы, но нанести реальное ранение? Нет. Даже на тренировках рядовых не происходит никаких слишком серьёзных ранений, ведь и с пламенем солнца, что лечит около смертельные ранения за минуты, обычный вывих может колоссально повлиять на эффективность. -…И итальянский. Я его не понимаю, и горничная это знала, но все равно решила рассказать информацию на неизвестном мне языке. Девчонка поднимает голову, горящие глаза упираются в его лицо. Они… напрягают своей интенсивностью. Она дёргается вперёд слишком быстро, наверняка под усилением собственного пламени, чтобы Акулий мусор смог среагировать. Она бормочет, повисая на вывихнутых руках: — Никто же не лезет к тигру в клетку — боятся, так почему она полезла ко мне…? Голубой огонёк резко зажигается на смуглой руке. Акулий мусор хватает девочку за шею, почти мгновенно усыпляя. Она секунду колеблется, все ещё повисая на вывихнутых руках, а потом падает вперёд, когда Акула её отпускает. Гейский мусор подходит к лежащему ничком телу и аккуратно поднимает, перенося на единственный свободный диван. Он воркует над ней, а потом не слишком бережно вправляет руки, пройдясь сверху пламенем. Детский голос разрывает тишину: — Со Скаллом было… иначе. Но там и ситуация была другая. Занзас в раздражении сжимает пальцами переносицу и рычит под нос что-то явно нелицеприятное. И нужно было ему взять к себе гражданское Облако — пример с Аркобалено почти вскружил голову, тоже ведь был гражданским, да и сейчас его таковым считают, но знающие люди предпочитают Скалла де Морта не трогать от греха подальше — какая удача! Вылепить из неё то, что нужно, но нет же… Облака ведь так просто не даются. И эта скорее сойдёт с ума, будет вариться в агонии… — Акулий мусор, как только облачный мусор будет пригоден, начнёшь её тренировать. Пусть там тратит свою энергию, ибо нехер. Тот кивает, все ещё слишком молчаливый. Черт его знает, что нужно говорить в этой ситуации — едва ли хоть кто-то знает, что нужно сказать, чтобы ситуация ещё больше не ухудшилась. — Жадный мусор, на тебе внедрение итальянского языка. Используй свои туманные штучки или найди репетиторов — меня не волнуют способы. Раздраженный щелчок языка заглушается, когда летающий ребёнок переносится в другое место. Тихое воркование Луссурии прекращается на несколько мгновений. Он склоняет голову в сторону и пламя солнца загорается на указательном пальце, прикладывает ко лбу спящей девчонки, сканируя; хмурится. Что-то не так с мозгом. Конкретики к сожалению нет, парень еще не достаточно квалифицирован для этого, только оканчивает первый курс медицинского. Он стучит по лбу девчонки, а потом дает несильный щелбан. Проблем с ней, конечно, больше чем хотелось бы. — Босс. — Луссурия пусто окликает, больше сосредоточенный на этой новой головоломке. Он слышит вздох и ворчание Занзаса, шорох одежды когда тот встает и подходит ближе. Солнце поднимает взгляд на босса, тот пусто смотрит прямо на девчонку, агрессия сочится сквозь парня, а потом кривит лицо. Луссурия продолжает: — В ней есть что-то… неправильное, и если у нас на базе не укомплектован аппарат для МРТ или ЭЭГ, то придется вести ее в больницу. Страж солнца отрывает взгляд от облака, пока говорит, наблюдая как хмурится его Небо при использовании аббревиатур, но, что характерно, не спрашивает подробнее. — Что на этот раз не так? Он еще раз, чисто из вредности дает щелбан: — Что-то с мозгом. Может патология или нечто иное, но это меня беспокоит. Занзас раздраженно рычит, щиплет переносицу, жмуря глаза. Он отмахивается, обратно усаживаясь в кресло. Проблема на проблеме.