Ла фамилия Мадригал

Глубокая, глухая ночь бесшумно ступает по городу… Семья Гонзалес давно отошла ко сну в комнатах на верхних этажах, а мы всё ещё сидим внизу, не в силах заснуть, потрясённые тем, что случилось с нами два часа назад. Позорная участь выпала семейству Мадригал. Когда сострадательные Гонзалесы объявили, что дадут нам временный приют, бабушке ничего не оставалось, как согласиться, хоть она и считала жизнь у чужих омерзительной и постыдной — ей было уже всё равно!       Папа и дядя Феликс квартируют в кладовке на сундуках. Луиза сидит в гостиной, мрачная и сердитая. Изабель хочет по привычке наколдовать ей цветок — да не может, и вновь боль утраты видна на её некогда красивом лице. Рядом на диване тётя Пепа, над которой нету даже надоедливой тучки; она грустно поёт испанскую колыбельную Антоше, спящему у неё на коленях в обнимку с плюшевым ягуаром. Камило одиноко отсиживается в столовой, тоскуя по своему дару, так любимому им. — Я знаю, ты не виновата. — успокаивала меня Долорес. — Никто не думал, что сеньора Гузман окажется такой коварной. Хочешь, будем коротать печаль вместе? — Зачем? — сдвинула я брови. — Я пойду за нашим пропавшим волшебством. Долли расчувствовалась, назвала меня героиней, а я твёрдо и окончательно заявила, что сделаю всё возможное, чтобы вернуть былую славу Мадригалам. И на следующее утро я исчезла вновь, так же незаметно, как и появилась — не хотелось никого волновать, а то ещё удерживать начнут или вообще, чего доброго, следом отправятся. Со мной отправился Бруно… С семьёй ему делать было нечего, он продолжал избегать всех родных, а главное — бабушки. По юродивому своему убеждению он считал, что «покуда мать не вразумится, не имею духа выходить к ней». Мы двигались в сторону Севильи, как и было в его предсказании. «От судьбы уклониться невозможно!» — осознавала я с великой горечью, но колючий вечерний ветер и вой животных в густых зарослях возвращали меня в реальность. — И как мы в джунглях ночевать будем? — в недоумении спросила я дядю. — Ещё какой-нибудь хищник выследит и загрызëт… — Он не проскочит через высокую растительность. — успокоил меня Бруно, устилая землю сухими листьями. — Одну ночь под открытым небом проведëшь, а там, в Севилье, наверняка, гостиничный номер снимешь. — А ты? — А мне и на улице приятно. Человек тоже дитя природы, он и без крыши над головой выживет. Странный у Бруно взгляд на жизнь… Да и как в большом городе найдëм приют я, безденежная оборванка, и мой юродивый дядька? Видно, и в городе нам придётся дрожать от холода и мокнуть под дождём… Человек, десять лет проведший в лесу, несомненно, имеет опыт, а мои будущие испытания остаются загадкой…       Я с трудом устроилась на лиственной подстилке, но засыпать не собиралась — заснëшь на холодной земле, как же! Бруно тоже не спал, а мечтательно глядел на луну, таинственный и трогательно-прекрасный. Листья в его длинных чёрных волосах даже придавали ему какую-то своеобразную, особенную красоту. Вот коротко свистнула птичка и опустилась возле него; Бруно вынул из-за пазухи собранные по дороге семена и стал кормить птицу с руки. Удивительно, но помимо дара, данного волшебством, мой дядя имел и естественный, неотъемлемый дар быть частью природы. Похоже, это у него даже лучше, чем у Антонио, получалось… Ранним утром, как только взошло солнце, мы наконец прибыли в Севилью — город обширный и многолюдный, не хуже нашего Рио. Только дороги нечищенны от грязи и прелых листьев, и улицы уж больно узкие, но зато уютные: узорные балкончики почти соприкасаются друг с другом, а в стенах домов можно заметить то киоски с едой, то кафе, а то и модные салоны. Заметив завтракающих за столиком под раскидистой пальмой, я вспомнила, что не принимала пищу уже очень давно. — Бруно, ты захватил что-нибудь съестное в джунглях? — Корни лотоса очень питательны. — он показал мне сморщенные корешки. Я с презрением отвернулась: — Нет, дядя, я привыкла к настоящей еде. Он смущённо пожал плечами, устроился на уличных ступенях и стал есть, а я стала осматривать столики возле ближайших кафе, в надежде найти оставленный на время или недоеденный завтрак. Напрасно! Посетители неумолимо съедали всё, не забывая и убирать за собой тарелки. «Сколько я уже не ем? С первого побега, наверное…» — мрачно подумала я и села в тени магнолии у квартиры под навесом. Сквозь приоткрытую дверь можно было рассмотреть чью-то кухню и бельё, развешанное там же. Всё это совершенно не представляло для меня никакого интереса; ведь если я так и не подкреплю свои силы, на поиски сеньоры Гузман-старшей их у меня просто не останется. Вдруг откуда-то издали послышалась пение красивого юношеского голоса. Я прислушалась, пошла на звуки песни, выглянула из-за кирпичной стены. В кругу девушек сидел парень в зелëном клетчатом пиджаке, перебирал струны гитары и пел: Шëл на фиесту кабальеро-матадор, Девушку встретил: «Сеньорита, ми амор! Будем зарю над рекой мы встречать, Страстный фламенко пред народом плясать.» Девушка ему отвечала: «Ты завоюй меня сначала! Я, как звезда, вольна, Удали лихой полна.» Он кончил и улыбнулся красавицам, а те умилëнно вздохнули: он выглядел так же прекрасно, как и пел. Высокий, с чёрными кудрями и тонкими усами, он совсем не был похож на наших грязных мальчишек таскающихся по пляжам и дворам. Девушки принялись упрашивать его провести с ними время: одна в магазин позвала, вторая на прогулку у моря, третья в клуб на вечеринку. Он же справедливо отказался, зашёл за дерево… и скрылся из виду. Затем его голос, раздавшийся где-то рядом, засвидетельствовал, предстоящей ему тренировке в школе корриды. Теперь я ясно понимала красоту этого юноши — только тореадоры могут быть такими великолепными. «К уважаемым людям относятся тореадоры и волшебники. Сеньора Гузман — тоже не исключение. Если этот парень такой же уважаемый, как она, он должен знать, где она живёт.» — придя к такому решению, я принялась искать этого юношу, но его пропал и след. «Ну, что ж? Ушёл — ничего не поделаешь.» — пожала я плечами и вспомнила, что мне давно голод утолить нужно, и жажду заодно. Тут на ближайшей пальме я приметила кокосовый орех и стала ударять ствол ногами, карабкаться наверх… Никак. А орех до сих пор на высоте! Я раздражëнно уставилась на кокос, не в силах его достать. Вдруг чья-то метко брошенная шпага перерезала кокосовый черенок, и я подхватила упавший орех. А хозяином шпаги, к моему удивлению, оказался тот самый юноша-тореадор! — Не стоит благодарности. — сказал он и вынул шпагу из земли. — Просто я применяю своё гордое оружие всегда, если требуется помощь. Я смущённо улыбнулась и протянула ему кокос: — А не могли бы вы… ещё раз применить его? — Конечно. Он без труда вскрыл шпагой плотную скорлупу, и мы начали угощать друг друга кокосовым молоком и мякотью. — Ты, я догадываюсь, не местная? — поинтересовался он. — О, да, я впервые в вашем городе, и ищу одну такую важную сеньору по фамилии Гузман… Не знаете ли? — Знаю ли я? Тебе очень повезло, красавица… Кстати, как твоë имя? — Мирабэлла. — вновь улыбнулась я, не глядя ему в глаза. — А вас как звать? — Фердинанд — потомственный тореадор. — подкрутил он усы. — Я так и думала! — пришла я в восторг. — И вы знаете сеньору Гузман? — Как же мне её не знать? Ведь она является мне бабушкой. Отрадное волнение охватило меня: этот замечательный юноша может направить меня прямо к обладательнице великого волшебства! — Ты меня к ней проводишь? — Позже: ровно в полдень у меня в школе начинаются занятия. Я отправилась с ним в школу корриды. Она располагалась в корпусах, выходящих прямо на арену. Я устроилась в первом ряду, и с восторгом наблюдала, как Фердинанд и другие будущие матадоры тренируются на усыпанной песком площадке: они развивали ловкость, реакцию, а также выносливость, ведь неизвестно, сколько проживёт на арене бык. Когда один из юношей-учеников начал гнать на Фердинанда бандерилью — тачку с макетом головы быка — тот присел, как для прыжка… и вдруг исчез! Я в недоумении протëрла глаза, а юноша обиженно крикнул: — Опять ты жульничаешь, волшебник! Может, ты и на корриде свой дар применять будешь? Волшебный дар! Дар невидимости! Значит, то, что Фердинанд — внук сеньоры Гузман, сомнению не подлежит. Пока Фердинанд объяснял приятелю, что хочет узнать реакцию быка на его дар, я почему-то вспомнила дядю Бруно, что остался где-то в городских закоулках. Я хотела уже пойти искать его, чтобы сообщить, что напала на след Гузман, но тут же поняла — в этом нет никакого смысла: Бруно всё равно «дитя природы», сможет дождаться меня и на улице. Сообщу, когда случай представится.       В течение часа я смотрела на тренировку в школе корриды. Тореадоров я считала особенными людьми: их храбрость и ловкость вызывали у меня восхищение. Но Изабэлла была их совершенной поклонницей: она не пропускала ни одной корриды, пребывала в неистовом восторге от одного вида матадора, и мечтала выйти за кого-нибудь из них. Да и многие девицы мечтали… Не скажу, чтоб я являлась одной из этих поклонниц, но сегодня, во время знакомства с Фердинандом, меня начало наполнять странное чувство, которое я не могла истолковать, но которое постепенно росло во мне, заставляя ожидать прекрасных событий и чудес… Одним словом, не заметила я, как солнце этого удивительного дня стало клониться к закату. Занятия были окончены, и Фердинанд повёл меня в родовое гнездо Гузманов. Постепенно исчезали узкие улочки с высокими домиками, похожими на скворечники, уступая место элитным виллам, с не менее элегантными заборами. — Вот здесь мы и живём. — указал Фердинанд на шикарную белокаменную виллу, куда больше нашей. «Вот что значит волшебники!» — подумала я, проходя через узорную калитку. Дорога к вилле была проложена сквозь стриженные деревья дворового сада, и была вымощена кафелем. На украшенное колонами крыльцо вышла женщина и улыбнулась: — Здравствуй, Ферд. Входи скорее, у нас паэлья на ужин. — Я не стану её есть, тётя Беатриса. — произнёс он ласково. — Сегодня мне будет достаточно одного яблока. А ты будь любезна уступить свою гостиную приезжей девушке. Ей понадобилась помощь нашей почтенной бабушки, которая завтра как раз сможет принять её. Тётя Беатриса внимательно изучила меня взглядом, как собака изучает гостя, что было очень забавно; затем привела в столовую, где за длинным, накрытым белой скатертью столом, что-то рисовала девочка. Эта девочка на вид чуть младше Камило и намного старше Антонио, была одета в бело-зелёное платье, а по плечам разлетелись две недлинные косички. — Анита*, к нам гостья. — молвила Беатриса. — Приготовь ей отдельное блюдо. — Чудно, чудно! — захлопала в ладоши Анита, схватила новый листок бумаги и спросила, как в ресторане: — Что вы заказываете? Я вспомнила, что нам обычно готовит мама на ужин, и приказала: — Моё блюдо — яичница «фламенко». Анита быстро заработала карандашами и через минуту… её рисунок яичницы «фламенко» превратился в настоящий! «Здесь точно обитель волшебства!» — убеждённо заверила я себя, уплетая вкусную стряпню. — Какой удивительный дар у тебя, — восхитилась я. — А ты сохраняешь нарисованное? — Пока есть рисунок, нарисованное существует. — пояснила Анита. — А если это необходимо убрать, я стираю рисунок или просто сжигаю его. — А ваши остальные домочадцы где? — Спят наверху, поужинали давно. И ты ступай почивать. Поблагодарив Аниту за ужин, я поднялась в гостиную, что Беатриса указала мне. «Комната выглядит обыкновенно — значит, эта женщина не волшебница… Обыкновенно? Да не совсем! Такую огромную постель с грудой перин и подушек может позволить себе не каждая. И трюмо есть, и на выход на воздух… Видно, эти Гузманы не только волшебством стараются блистать.» Выйдя на балкон я с удовольствием вдохнула аромат магнолий и медовых акаций. Окна в ближайших виллах постепенно гасли; лишь изредка попадался на дороге силуэт задержавшегося прохожего да звучала где-то романтическая серенада под гитару. Вдруг откуда-то из глубин гузмановского дома послышалась мелодия, напоминающая музыку великих композиторов. Я в недоумении оглянулась, вошла в комнату — мелодия за дверью продолжала литься, подобно горному ручью, тихая и нежная. «С чего бы это? — сонно подумала я, забираясь под одеяло. — Они что там, радио включили?..» Но выяснять не пришлось, и я заснула под эту дивную, неразгаданную музыку.