Ла фамилия Мадригал

Как ни странно, поиски мои были совсем недолгими: я отыскала дядю по весёлым крикам мальчишек, бежавших за ним. Мальчишки смеялись над его простотой и невозмутимостью, кидались в него камнями, но Бруно, спокойно идя по улице, даже не оборачивался, будто камни ударялись не об его тело, а об чужое. Я была поражена жестокостью мальчишек, но ещё больше терпением и незлобием дяди. — Вот чудак этот оборванец! — присвистнул один из хулиганов. Но я возразила ему: — Это святой. — и увела Бруно за каменные стены в общественный двор. — Как ты мог допустить… такого унижения над собой?! — недоумевала я. — А что же я должен был, отбиваться? — простодушно удивился он. — Я и драться-то не умею — духу боевого во мне нету. — Но тебе больно! Ты можешь заболеть от причинённых ран! — Заболеть? — хитро улыбнулся Бруно. — Не думай! Я всё выдержу. Вот, скушай. Он вынул из-за пазухи кукурузные лепёшки. Удивляться их появлению у меня не было времени, так как я утром у Гузманов решила не тратить время на завтрак, но всё же я спросила с набитым ртом: — Где добыл? — Бродячие собаки стащили и со мною поделились. — Как это?! — А вот так. Сеньору Гузман небось отыскала? — Отыскала, — вздохнула я, — только пользы это никакой не принесло, одни неприятности. И я рассказала дяде о могуществе и славе семейства Гузман, глава которой беспощадно прогнала меня, не смирившись с сорванной помолвкой племянника. — Но самое ужасное, что свечу она нагло забрала себе! — сообщила я сокрушëнно. — А наша семья не может жить без волшебства, ты знаешь. Стало быть, нужно как-то проникнуть в дом Гузманов, а затем в комнату Сесилии, и попытаться зажечь свечу о крылья живущей в банке бабочки… Эту тайную миссию мог бы совершить некто более надёжный, чем мы оба — мой друг Фердинанд Гузман, становящийся невидимым по собственному желанию… Но он наверняка уже вот-вот выйдет на арену. Издалека раздались торжественные звуки труб, объявляющие о начале корриды. При этих звуках моё сердце неожиданно затрепетало в ожидании чего-то удалого и блистательного, и мне неудержимо захотелось взглянуть на бой человека с быком. — А вот и коррида уже начинается. А я в последнее время на них редко бываю! Ах, какой желанный и одновременно неудобный для меня час! Ведь Гузманы непременно присутствуют там, а в доме как раз ни единой души! Бруно, миленький, ты не мог бы сбегать за свечой вместо меня? Но дядя согласился беспрекословно: — Конечно, я могу, мне это по силам. Я гораздо выносливее и проворнее, чем ты думаешь. Он схватился за плющ, вросший в стену, и, по карнизам и крышам балконов, влез на терассу дома. — Видала? — подмигнул он оттуда. — Здорово! Надеюсь на тебя. И вот адрес Гузманов: улица конкистадоров, вилла номер сто тридцать. Прокричав это, я не чуя ног от восхищения и предстоящего острого зрелища, помчалась на корридный стадион. Перед самым входом произошла задержка. — Билетов нет. — коротко доложила женщина. — А матадор уже вышел?! — Наверное, как раз сейчас выходит… «Скорей, скорей!!» — пробежать кругом стадион и найти приоткрытые деревянные ворота было делом нескольких секунд. Похоже, я зашла в хлев для быков, но, к счастью, ни одного из них там не оказалось. Тёмный хлев кончался пятном света — ага, не заперто! Осторожно прижимаясь к стене, чтобы не быть замеченной, я встала в дверном проёме, откуда было хорошо видно арену. На неё уже вышли бандерильеро и пикадоры, и все зрители замерли в радостном ожидании главного героя. И вот он вышел — в шитом золотом костюме, в чёрной шапке-монтере я не сразу узнала того юношу, встреченного на улице. Как же шёл ему облик тореадора! Фердинанд подмигивал и посылал воздушные поцелуи восторженным поклонницам, которые кидали ему алые гвоздики и розы… Но тут открыли ворота одного из бычьих отделений, и на арену вырвался страшный враг: чёрный, огромный, с красными глазами и выходящим из ноздрей паром. А Фердинанд, совершенно не боясь, выставил вперёд красную ткань мулету и взмахнул ею перед мордой быка. Красный цвет привёл животное в ярость, оно бросилось на матадора, но тот убрал мулету, отпрыгнув при этом в сторону от смертоносных рогов. Всё это было проделано и быстро, и изящно; все зааплодировали отважному тореро, а бык мычащей и тяжёлой громадой заметался по арене. Везде встречали его копья бандерильеро и пикадоров, а мулета Фердинанда и вовсе выводила из себя. Но тореадор грациозно скользил перед грозным чудищем, ни на секунду не давая ему подцепить на рога себя или ткань. Я, как безумная, хлопала в ладоши, смеялась и исходила слезами восторга. Как бы то ни было, я тоже стала поклонницей этого исскуства боя… И теперь не пропущу ни одну корриду, это точно. Но чувствовала я, что стала поклонницей лишь одного тореадора, и только его корриды будут существовать для меня — его, Фердинанда Гузмана. Вдруг я услышала откуда-то издали отчаянный крик Бруно: «Мирабель, я тут!» А потом прямо через арену побежал и он сам! Это заставило Ферда оглянуться, и бык, мчась в бешенстве, зацепил рогом мулету! Вот ужас-то! И мулета, сам матадор оказались лежащими на песке. А Бруно с добытой свечой подскочил ко мне и быстро затараторил: — Мне удалось пробраться в комнату хозяйки, но не удалось восстановить свечу от бабочки. Я бы ни за что не прервал корриду, если бы не собака, которая учуяла меня, когда я почти ушёл! Я увидела гончую, смотрящую с другой стороны арены с такой ненавистью, что я сразу догадалась, кто она. А на верхних рядах было видно, как возмущаются на почётных местах Гузманы. — Какой позор, Дора! Наш сын, прославленный тореро, как я — и впервые не устоял на ногах! — с негодованием говорил жене высокий человек, как я поняла, Сальвадор. Его жена Доротея изо всех сил зажимала губы ладонями, чтобы не расплакаться. — Хотелось бы узнать, кто был этот нарушитель правил! — сердилась Анита. — Я видел у него какой-то огонёк в руке, — доложил Хоакин. Старая Сесилия, и так бывшая в ярости, теперь догадалась обо всём и совсем взбесилась: — Это мой огонёк!!! Догнать вора и предать нашему суду!! Увидев, как Гузманы устремились к выходу, Бруно начал умолять меня: — За нами уже погоня! Уйдём, Мира, как можно быстрее! Но я не спешила покидать арену, где бык рассвирепел окончательно, и в победу тореро уже никто не верил. Пикадоры уже поскакали вперёд, навострив копья, но Фердинанд сделал знак рукой, запрещая им убивать зверя за него. Всё ещё держа в левой руке мулету, он выхватил правой рукой шпагу, подпустил быка поближе и резким выпадом кольнул его между лопаток. Бык взревел и повалился, а Фердинанд торжественно сказал: — Всё! Муэртэ*! Зрители в восторге ревели ни хуже быка, забрасывали героя цветами и перчатками с приглашением на обед… И я аплодировала и восхищалась, как никогда, но Бруно сердито тащил меня с арены вглубь хлева: — Хватит, не привлекай внимание! О собаке у Гузманов ты меня почему-то не предупреждала! — Так это была Беатриса Гузман в облике собаки! — наконец опомнилась я, и кинулась с Бруно на улицу. — У неё дар превращаться в животных! Но не успели мы добежать до дверей, как в них под шальные аккорды гитары встала Жизель. — Попались, которые покушались! — торжествующе сказала она. От такой неожиданности я растерялась и застыла, но Бруно схватил меня за руку и увлёк сторону: — Здесь конь! Прекрасно понимая его, я открыла загон и вскочила на осëдланного жеребца; дядя запрыгнул позади. И Жизели ничего не оставалось делать, как убраться с дороги, чтобы не попасть под копыта ретивого коня. Дядюшка Феликс учил меня скакать верхом, так что в седле я держалась уверенно, и мы такими гордыми всадниками благополучно выехали за город. Я, было, расслабилась, но Бруно предупредил: — Нам лучше ускориться! Для верности я оглянулась и увидала то, чего так боялась: за нами скакали Сальвадор и Хоакин, а рядом с ними бежала Бестриса-гончая. Я стала горячить коня поводьями, но Хоакин крикнул куда-то назад: — Карлос, накидывай лассо! И, точно неуловимая зрению молния, его сын оказался возле нашего жеребца и накинул верёвку ему на шею. Я в отчаянии разворачивала пойманного коня за поводья, молила его вырваться, да Бруно опять выручил — верёвку ножом перерезал. Карлос в кусты отлетел, а Бруно гордо показал находку: — Под седлом обнаружил! Однако на нашем пути тут же возникли откуда ни возьмись острые шипы, которые, как я догадалась, нарисовала Анита. — А-а, Бруно, держись крепче! — закричала я, и ударила жеребца что было сил. От ужаса и боли он прыгнул так далеко, что перелетел всю острую дорогу; Бруно удержался, но по звону сзади, я поняла, что драгоценный нож выпал. Хоакин рисковать не стал, своего коня сразу развернул, а Сальвадор всё-таки помчал вперёд, но конь, испугавшись шипов, сбросил своего прямо всадника прямо на острый ковёр! Мы с Бруно невольно зажмурились, но Сальвадор, как ни в чëм не бывало вскочил и выхватил пистолет. — Вперёд! — завопила я, вновь горяча коня. — Я вспомнила, что он неуязвим! Но позади уже раздался выстрел, после чего наш жеребец споткнулся, затем осел на задние ноги и со всего маху грохнулся на землю. — Настигают! — безнадёжно хрипела я от боли и лошадиного тела, всей тяжестью придавившего нас. Враги стремительно приближались… И тут Бруно дал мне свечу и из последних сил вытолкнул меня из-под раненого коня. — Мира, беги! — Без тебя — ни за что! Но Беатриса в облике медведицы была уже рядом… Так и не вызволив дядю, я вынужденно покинула тропу. Сквозь слëзы я глядела из своего укрытия, как медведица вытаскивает когтями Бруно, и его сажают на коня Сальвадору, крепко привязав при этом за руки поводьями. Это было совершено лишнее, так как мой бедный, измученный погоней и падением дядя совершенно не думал о бегстве. О, ужас, ужас, что же они теперь сделают с ним?! А если всё окончится плохо, если я не успею спасти его?! Тогда он уже никогда больше не увидит, ни родного города, ни матери, ни милых сестёр, ожидающих его!..