Найди внутри себя радость, и эта радость исцелит боль. Джозеф Кэмпбелл
***
Мышцы приятно ныли после тренировки, Питер ещё раз потянулся и статично улегся на свою кушетку. Сегодня они с Мишель потрудились на славу — отработали самую сложную связку под куполом. Девушка настаивала, чтобы движения были доведены до автоматизма; Питер это и сам понимал — их номер закрывал представление, поэтому директор требовал, чтобы всё выглядело идеально. Питер и не думал, что появившись здесь ещё малышом, сможет дорасти до звезды всего шоу. У него был самый лучший пример перед глазами — Мэй и Бен. Он всегда на них равнялся, ещё будучи мелким, сбегал из трейлера и поглядывал за их репетициями, а потом уже и самими выступлениями; стоял и смотрел, как перекладина поднималась всё выше и выше, как лёгкие ткани костюма разлетались от ветра под куполом, как слепил глаза яркий свет софитов. Тогда Пит представлял, что когда-нибудь, он сам обязательно станет великим гимнастом. Их гибель в какой-то мере должна была стать отрезвляющим фактором, что не всё так радужно в этой профессии. Но вопреки всему, Питер решил, что ради их памяти и любви к искусству, обязательно добьётся определённых высот. А ещё, он не знал другой жизни. Всё что он видел и помнил — это зрительские аплодисменты, кулисы, пыльные маты и клетки с животными. Здесь, в этом бродячем цирке прошло его детство и юность. Питер порой хотел бы узнать, кто были эти люди, которые подбросили его к трейлеру четы Паркеров. Но потом решил, что прошлое лучше оставить в прошлом, тем более Мэй и Бен прекрасно справлялись со своими обязанностями по воспитанию кареглазого малыша. Питер никак не чувствовал себя в чём-то обделённым, и до недавнего времени считал их своими настоящими родителями. Трагедия застала его врасплох. В тот день он сильно заболел: грудной кашель и температура приковали к кровати. Мэй зашла утром, чтобы напичкать лекарствами и сменить уже порядком потеплевший компресс на холодный — больше Питер её не видел. Спустя несколько дней, когда жар пошёл на убыль, Питер разлепил глаза и был удивлён, что его так долго никто не навещает. Солнце мягко светило через неплотно задернутые шторы, а сквозь небольшую щель в окне чувствовался влажный воздух улицы. Пит так радовался, что снова здоров, ведь теперь сможет вновь помогать на репетиции Мэй и Бену, а ещё они обещали постепенно обучать своему мастерству — семь лет самый подходящий возраст. Но к нему в трейлер зашёл хмурый директор Фьюри. Питер и так его побаивался: высокий, с лысиной, да ещё с повязкой на левом глазу. Всегда довольно сдержанный и прямой. Зато дисциплина в цирке держалась отменная. Он молча присел к Питеру на краешек кровати, потрепал того по слипшимся кудрям и вздохнул. Сначала молчал какое-то время, а потом Пит узнал, что теперь его жизнь разделилась на «до» и «после». — Мы все здесь одна семья, Питер, — подытожил директор. — Мы сможем о тебе позаботиться. Мэй с Беном этого бы хотели. Это всего лишь бред от жара, думал Питер. Это не может быть правдой. Директор ушёл, а он плотнее укутался в одеяло и продолжал пялиться в потрескавшийся потолок. Через закрытую дверь доносились разговоры, крики, хлопки — так пробуждался цирк. И это был единственный момент, когда Питеру не хотелось находиться здесь. Не хотелось слушать и видеть, как окружавшие его люди занимаются обыденными делами. Хотелось бежать без оглядки… От этого места, которое так беспощадно лишило его самых дорогих людей. Ком в горле сдавливал всё сильнее, а подступающие слёзы обрушились рыданием. Так он провалялся в забытье, пока истерика стала сходить на нет. Его несмело коснулись, и когда Питер повернул опухшее лицо, то в мутной пелене взгляда, смог разглядеть полноватую фигуру. На лице человека был нанесён грим: белые разводы и нарочито большой красный рот. Питер придвинулся ближе и утонул в мягких объятиях. Его бережно гладили по спине и волосам. — Хэппи? — Да? Слушаю тебя, Пит? — Почему «Хэппи»? Ведь ты же грустный клоун. — Ты очень внимательный, — Хэппи хмыкнул ему в макушку, обнимая крепче. — Клоуны всегда грустные, только зрители стараются этого не замечать. Питер вытер слезы и нерешительно посмотрел на мужчину. Старина Хэппи Хоган всегда оказывался в нужное время и в нужном месте. Порой бывало, что Пит делился с ним какими-нибудь своими детскими тайнами и секретами. Это намного позже он узнал, что тот был тайно и безответно влюблен в Мэй. А Питеру помогал, так как негласно считал почти своим сыном. — Что мне теперь делать, Хэппи? Хоган молчал недолго, и выдал самый простой и одновременно сложный ответ. — Жить. Нужно просто жить, Питер. Питер очень хорошо усвоил эту истину. Жизнь обретала новый виток и краски. Любимые лица остались в памяти, и на потёртом снимке, приклеенном над изголовьем кровати. И от мечты Пит не отказался. Несколько лет, раз за разом он стирал руки в кровь, набивал мозоли, но шёл к своей цели. Фьюри не обманул — семьёй они были, хотя и условной. Хэппи продолжал его поддерживать, а потом — через год в их цирковой труппе появилась Мишель: яркая, непосредственная и очень острая на язык. Она частенько говорила: «Если в чём-то не уверен, Паркер, остановись и подумай — дует ли тебе попутный ветер в задницу. Если да, то всё в порядке. Если нет — это не твоё. И Питер неоднократно убеждался в её совете. И когда они встали в пару, словно сам воздух подчинялся им: густой, насыщенный, с запахом талька и пыльных кресел. Воздух цирка. Но вот выходить на поклоны он всегда стеснялся, в отличие от Мишель. Она любила внимание публики и нескончаемые аплодисменты; считала, что заслужила. Что они заслужили. После, Питер любил побыть один. Он мысленно прокручивал все элементы в голове — дорабатывая и совершенствуя. Чаще сидел в трейлере, но иногда прохаживался по пустому периметру цирка, пока вся оставшаяся труппа отметчала очередное выступление. Одиночество не пугало, а наоборот умиротворяло и успокаивало, ведь ему редко удавалось побыть наедине с собой. Фиолетовый вечер расщедрился чистым, безоблачным небом, и Питер просто уместился на старый пружинистый диван, стоящий недалеко от вольеров. Разгадывать карту звёзд нравилось ему наравне с воздушной акробатикой. Он часто представлял, что где-то там, тоже существуют миры, такие непохожие и разные. Засыпая, он слышал отдалённые голоса и веселый гомон его коллег, шелест гравия и тихое посапывание животных.