Они остались здесь.

—Паша нужно бежать!—кричит Сергей, стоя на лестнице, обороняясь и защищая Павла.—Давай же, ну! Вершинин бросает тяжелое оружие, РПГ, посмотрев вниз на Костенко, что, то и дело, приседал, скрываясь за железными перилами от пуль, сидя на ступенях. —Я прикрою!—мужчина стреляет, изредка кидая короткий взор на парня, а тот, в свою очередь, стал спускаться по лестнице почти на четвереньках, думая:«Лишь бы не пристрелили! Лишь бы! Лишь бы!». Когда парнишка оказался рядом, у мужчины, сидящего на ступени, прямо за спиной, то оба тронулись с места, спускаясь все ниже и ниже, все чаще уворачиваясь от метких (нет, не совсем) офицеров, от наглого рыжего ублюдка. Хах, догадайтесь сами, кто же. И вот, двое наконец оказались по колено в высокой траве, отталкиваясь от земли, убегая, слыша, как те кричат что-то неразборчиво, как они стреляют. Это, безусловно, огромный риск, почти что точка невозврата, но наступившая кромешная темнота и (почти) высокая трава, деревья, помогли им скрыться, укрыть их от взора охраны порядка. —Вот сволочи,—Костенко останавливается у самого дерева, облокотившись на него, тяжело дыша.—Я уже не так молод, чтобы бегать. —Ну как сказать,—Вершинин стоит рядом, а после падает на колени, задыхаясь. Долго ведь бежали, далеко, поперек прямой дороги, что вела в сторону лесов.—Сколько сейчас времени? —Понятия не имею,—так и не отдышавшись, мужчина сплевывает на землю, отойдя от дерева и осторожно осмотревшись. Смотрит чутко, дальше, чем может. Вдруг, погоня? Хотя, это и так явно. —Нас теперь ищут?—Павел поднимает взгляд на стоявшего поодаль от него, приподняв и саму голову. Хотя бы сейчас Сергей выше, хах. —А ты как думаешь, парень?—Капитан то ли язвит, то ли и сам не знает, что ответить юнцу, а потому вопросом на вопрос кидается. Блондин ничего не отвечает, не желая держать разговор с мужчиной более долго, чем стоило. Сколько вот так они стояли у кромки леса, неизвестно, но по-прежнему темно, по-прежнему они тут, хоть до перемещения оставалось не так уж и много времени. Каждый из них ждал, пока их переместит обратно, в ту реальность, но уже более измененную, ведь, не зря же они провернули этот план с блоком. Погодите, а точно ли они сделали так, как нужно? —Почему нас не выбрасывает?—младший встает с земли, осматриваясь вокруг, в надежде, что хоть что-то изменилось, что они уже в своей измененной реальности, но просто не заметили этого.—Какого черта? —Не суетись, сядь на место и подожди еще,—прозвучал за спиной твердый голос, приказной. —Сколько можно ждать? Прошло почти, кажется, восемь часов... —Ну и? Паша обернулся на сидящего на земле мужчину, сглотнув ком в горле и облизав пересохшие от волнения губы. —Нас должно было выкинуть два часа назад. Теперь очередь старшего удивляться: как «два часа назад»? почему? Что вдруг переменилось в этой чертовой машине, и они не могут попасть обратно, в свой мир? Хотя, теперь «свой мир» или «не свой мир» — два сложных понятия. Но, чтобы облегчить себе задачу, нужно ее просто на просто решить, верно? Только вот, как? —Твою мать!—Сергей стал вставать с земли, стряхнув с себя крупицы и налипшую траву, направившись куда-то в сторону главной дороги, по которой они недавно и выехали. —Куда ты направился?—парнишка остался стоять на месте, наблюдая за тем, как низкий силуэт начинает растворяться вдали, становясь темным отрывком, будто правда вот-вот исчезнет. —Мы ехали до станции около получаса,—начинает объяснять капитан, говоря достаточно громко, остановившись и обернувшись на мальчонка.—Бегом оттуда добрались за десять минут до сюда. В той стороне город, и если пройти примерное количество, сколько мы пробежали, то можем выйти с другой стороны, если нас дожидаются там,—Сергей внимательно смотрел издалека на Павла, видя, как то нахмурился и приоткрыл рот, видимо, этим образом выражая свое непонимание.—А если нет, то прекрасно, мы без проблем уйдем туда, где можно будет переждать еще пару часов. Возможно, нас выкинет до того, когда мы найдем пристанище. Вершинин слушал и правда не понимал, что Костенко пытается до него донести — слишком он расчетлив, слишком хитер, слишком много приказывает, слишком много всего для такого поганца, и потому идти то с ним и не хочется. —Ну и что ты встал?—капитан сложил руки на груди, усмехаясь, а после и посмеявшись.—Не бойся, я не кусаюсь! Павел тоже улыбается, молча направившись к нему, лишь увидев одну эту улыбку, которую хотелось рассмотреть поближе; думал, что она подарена именно ему. —Наверное,—улыбка становится шире, нахальнее, заставляющая пойти, по всему телу, мурашки. Сердце забилось чаще, ударяя и по вескам, отдаваясь головной болью, когда Паша резко очутился рядом с мужчиной. Точнее, тот подхватил его за бедро, прижав к себе и поведя за собой. Возразить? Было бы славно, да вот только боязно это сделать. Хотя, он вовсе и не против. —Не боись меня, Пашенька,—Костенко теперь улыбается как-то грустно, уставше, свернув со стороны главной дороги и поведя парня в лес, говоря почти шепотом.—Цель у нас с тобой теперь одна. —Какая?—Вершинин недоумевающе изогнул бровь, осматривая деревья, землю (ветки, шишки, не более). —Остаться в живых до того, как нас выкинет. Мы должны поспособствовать друг другу помощью, если реально хотим выжить. Лично я, хоть и в возрасте, но умирать еще не намерен. Блондин тихо посмеивается, посмотрев на мужчину: не мог он раньше и подумать, что Сергей Костенко, бандит, а в прошлом офицер КГБ, такой воодушевляющий, весëлый от части и побитый гребаной жизнью. Ему даже стало его жаль, ведь это именно из-за них, из-за их перемещений его карьере пришел конец — тюрьма, трибунал. Авария на ЧАЭС, распад СССР — Паше тоже очень плохо, как и капитану было когда-то, и теперь им предстоит это разделять на двоих, доверившись друг другу. —Знаешь,—Вершинин подал голос первым, после того, как посмеялся.—Мне очень жаль, что так вышло. —Что?—Костенко аж опешил, остановившись и наконец отпустив парня, отойдя от него. —Мне жаль, что мы встретились с тобой и тебе стало от этого хуже. Я не знал, что так все обернется. Не знал, что ты станешь бандитом. —Слышь, парень,—Сергей отводит взгляд, давая ясно понять младшему, что он не привык к таким разговорам, что это не для него, и что продолжать это не хочется.—Мне плевать уже, мы сделали все, что могли, на вряд ли теперь что-то изменится. —Все равно прости, мы тебе знатно подговнили. *** Выйдя из-за кромок леса, с другой стороны, они оказались за станцией, как и должно было быть. Павел рассчитывал на то, что в скором времени, с минуты на минуту, с секунды на секунду их выкинет обратно, готовился тщетно, щелкая пальцами, прикусывая губы, озираясь пр сторонам. А вот Сергей рассчитывал на то, чтобы остаться с этим мальчишкой подольше; не разговаривая с ним, не касаясь его, хоть бы просто видеть это жалостливое личико, это худое тельце, слышать его дыхание. Слышит он его, кстати, очень хорошо: тяжелое, учащенное, манящее. Да вот только нельзя. Нельзя думать о том, что бы было, если бы это дыхание становилось тяжелым и рваным не из-за напряженности ожидания, а из-за Сергея. Костенко хотел думать, нет, знать, что Павел чувствует подобное и к нему, что он тоже желает этого, но спрашивать об этом было глупо, очень глупо. —И куда дальше?—Павел посмотрел на мужчину, выводя того из безумных мыслей. —Дальше проходим в сторону пригорода,—указав рукой перед ними, направился туда.—Там, вроде, есть пару частных домов, которые жильцы оставили для дачи. Сломаем дверь, переждем там...может, даже, найдем еду. —Еду?—Вершинин направился за капитаном, обняв себя обеими руками, как только он почувствовал холодное дуновение апрельского ветра. —Парень, ты что, дурак? Или просто кажешься таким? В большинстве частных домов есть погоебы, а в погребе хранят консервы и банки. Хотя, кому я говорю, ты же Москвич. —Ну, знаешь, я ведь и в деревне тоже жил, тоже в частном, с бабушкой...и в погреб лазил. Сергей знал об этом всем, но говорить не хотелось, нужно выслушивать, стать для юнца хорошим собеседником, чтобы расположить ближе к себе. Так ведь делают, чтобы сблизиться, да? Он не знал. Знал, как вести себя с девушками, женщинами, да даже с мужчинами, но вот как вести себя с Пашей — не знал. Шли они достаточно долго, пока не настигли самый первый дом: небольшой, деревянный домик с острой крышей, с пластиковыми (видимо, владельцы поставили новые) окошками, где не было видно ничего, ибо темно. На деревянной двери висел замок, практически на, как говорится, соплях, и потому Костенко не составило особого труда выбить его и открыть дверь. —Заходи,—пропускает парня первым, зайдя за ним и закрыв дверь. В доме правда совсем темно, а чем посветить — нету. —Нихера не вижу,—цедит почти шепотом Паша, вытянув руки вперед, медленно передвигая ногами, чтобы не споткнуться и не врезаться никуда. —Постой на месте,—Сергей ищет рукой мальчишку и, найдя его, нащупав плечо, прижал к себе ближе, чтобы тот не отошëл. Еще не хватало, чтобы он нос себе разбил. —Слушай, я думаю, зря мы сюда пришли ждать,—Вершинин остался стоять спокойно на месте, даже ближе прижавшись к Сергею, обняв его руку.—В нашем времени на этом месте, возможно, развалины. Нас не придавит? А если упадем на доски с гвоздями? —Мне кажется, мы уже никуда не переместимся, Паш,—Костенко стало теплее от того, что парень так прижался к нему. Ему хотелось, чтобы он не только его руку обнимал, а полностью.—Если нас должно было выкинуть давно, то, скорее всего, мы сделали что-то не так. Сделали так, что это перемещение было нашим последним. Павел не мог поверить в это, хоть где-то внутри он и понимал, что капитан прав, что теперь им придется остаться здесь навсегда, и что теперь они точно не изменят ничего. Дыхание сперло, голова разболелась, так еще и холоднее стало. Из под полов и щелей стен, через доски, старого дома веяло холодом, апрельским холодом, что заставлял содрогнуться. Сергей чувствовал дрожь мальчишки, да и сам чуть ли не дрожал, и потому взял его покрепче, обнял, прижал к себе, шарил руками на его рукам, потирая их, как и спину, чтобы хоть как то начать его греть. —Замерз, да?—спрашивает мужчина, чтобы разрушить эту убивающую тишину, хоть и так все было ясно. —Замерз,—Пашу вовсе не напрягают действия капитана, наоборот, привораживают, словно Сергей хочет быть с ним заботливым. Это прекрасное чувство, но признаваться он в этом не хочет ни себе, на самому стоящему рядом. —Постой тут, а я попробую найти, куда можно лечь. Костенко уже привык к этой глубокой темноте, видя прихожую: справа от них, в полуметре, вешалка на стене, где висела одна единственная то ли куртка, то ли ветровка — неясно. Под вешалкой стояла тумба, и там, возможно, есть то, что можно будет зажечь. К примеру, спички. Но, проверив каждый маленький из шкафчиков, кроме каких то бумаг он не нашел ничего. Далее, если посмотреть вперед, то можно чуть заметить проходы в другие комнаты. Туда то старший и направился. Зайдя в одну из комнат, аккуратно и внимательно рассматривая под своими ногами (мало ли, полы прогнили), заметил там лишь частичную пустоту. Стоял одинокий шкаф с большим зеркалом на дверце и одинокий стульчик рядом с ним. Следующая комната была удачной — прямо посередине стояла постель, точнее, разложенный диван, без постельного белья или подушек, но уже хорошо. Вокруг него не было в комнате больше ничего, разве что окно, куда светила луна, падая белым светом поперек всей комнаты. —Паш, ты дойдешь сюда сам?—кричит мужчина из комнаты. —Да,—парень тут же направился на звук, в ту комнату, руками щупая стену, вдоль которой он и шел, чтобы не упасть, не споткнуться о что-то. Теперь оба лежали на этом диване, отвернувшись друг от друга. Каждый из них чувствовал запах пыли, чувствовал холод, что стал сильнее, и слышали дыхание друг друга. Сергей повернулся к парню, скрипя диваном, думая, стоит ли обнять, пытаться снова согреть. Но, откинув все сомнения прочь, сделал это, чувствуя пальцами, которыми обхватил запястье согнутой руки Павла, холодную кожу. Почувствовал, как тот дрогнул, как только старший придвинулся и прижался ближе. —Все в порядке?—шепчет Костенко прямо на ухо Паше, начиная сомневаться в своих действиях, в своих словах. Блядь, да почему он мог решить, что все в порядке? —Пока ты греешь меня, да, все хорошо,—Вершинин отвечает еще более сомнительнее, чем его собеседник.—Прошу, не отпускай. Сергей словно впал в прострацию, словно он сейчас услышал невозможное. Но он рад, что услышал это, и потому делает невозможное тоже. Нависает сверху, дотягивается губами до чужих губ, целуя требовательно, глубоко, сразу проникнув в рот языком, обследуя его полностью: задевая десна, проходясь по небу и сплетаясь с другим, горячим языком. Вершинин ложится на спину полностью, обвив руками шею и широкие плечи капитана, тихо простонав прямо в губы, словно он ждал этого, словно желал, а Сергей все медлил и медлил. Но теперь этот момент настал — им обоим этого давно не хватало, как и воздуха сейчас. Руки мужчины стали шарить по юному телу, забираясь под кофточку, под футболку, проходясь пальцами по гладкой, холодной коже. От таких, пусть и легких, соприкосновений Павел дергался, вздымал бедрами и резко выдыхал. Костенко хотел этого. Хотел мальчишку. А еще, теперь он хотел, чтобы их никогда не выбрасывало обратно. Пусть они переждут в обилии друг друга всю ночь, весь день и множества лет.