Take me to the depth of the ocean

Буря поутихла за четыре рынды до рассвета. В шпигаты теперь стекала дождевая вода: ливень не унялся пока, но барабанил по снастям и оставшемуся на верхней палубе человеку менее сильно, нежели ранее. Остальную же команду успели отправить на камбуз, где очаг был побольше, чем в адмиральском салоне, дабы все обсушились: даже близ экватора порой налетают ледяные шквалы, приносимые муссонами. Хотя один из компании вымокших до нитки активно протестовал против оставления на палубе всего одного человека. - ... Ладно холод, но ваши раны!.. - Повторяю: вам, как доктору, необходимо в первую очередь избежать любых болезней, чтобы продолжать исполнять свой непосредственный долг! - Мне важна любая жизнь, а ваша сейчас превыше всего, капитан! Думаете, я это так оставлю!? Ведь только вы способны довести нас до Испанской Америки! Я останусь с вами! - Нет, сэр, вы немедленно отправляетесь со всеми на камбуз обсыхать! - Я уже сказал, что... - Это приказ! Миг ошеломления. Затем удалось собраться с силами. - Я, как единственный на корабле врач, в свою очередь приказываю вам немедленно отправиться на осмотр! Под вопросом как ваши раны, так и психика! - Я отдал приказ первым. - Зато мне... - Вы отстраняетесь от несения службы! - Вы, чёртов упрямец!.. - Доктор! - сзади набрасываются, перехватывая за локоть, в типично детской попытке отвлечь от ссоры. Стряхнуть одну руку удалось. Но не вторую, обладатель коей смотрел на редкость мрачно. - Оставьте его, Ливси. Если этот упрямец так хочет, пусть несёт вахту один!.. Последние слова звучали эхом в памяти поныне. Сказанные с редкостным выражением. Доказывающим, что один отвратительный характер по-прежнему негативно на всех влияет. Смоллетт крепче вцепился в румпель здоровой рукой, всматриваясь сквозь струи дождя во мрак ночи, пусть не было видно ничего. Несмотря на все попытки не вспоминать недавнюю ссору, ему уже успело просверлить мозг многое. Все брошенные в лицо обвинения и обидные слова. Не абы кем, а человеком, дороже которого никого не было на шхуне. Наконец-то доведённым до бешенства, исказившего тогда черты обычно приятного лица. Пылающая ненависть в глазах коего выдала многое. Досада душила изнутри всё сильнее. Ведь старается ради оставшихся на шхуне людей! Всеми силами, правдами и упорством выводит их почти из ада обратно в свет дня! Да, когда-то он был готов получить расчёт, но только в одном случае: если б тогда его наверняка вышвырнули за порог! Да, это унизительно, но хотя бы честно, прямодушно! Но его оставили. Только благодаря влиянию человека, злящегося на него сейчас. Вступился тот тогда, попросил разъяснить спорные моменты. В первую очередь ради него, до непривычки благожелательно настроенного, а уж потом из желания предотвратить распри со смертями Смоллетт скрепя сердце согласился вести шхуну по нужным координатам. Пусть один из нанимателей - хвастун и болтун, а другой - юнец, только нюхавший морской воздух. Если слово дано, его важно сдержать. Что бы ни произошло. Даже ценой жизни. Рука опять соскользнула с мокрого дерева румпеля. Стиснув зубы, он вернул её на положенное место. Ледяные, не хуже дождя, пальцы плохо слушались команд мозга. Хотя холод он почти не ощущал: успел промёрзнуть до костей, ведя корабль по курсу, следуя едва видимому компасу, памяти и инстинктам, выверенным за долгие годы на морской службе. Не впервые в подобных условиях. Не считая отсутствия команды. Дьявол, а ведь наверняка его в Англии могут засудить за содеянное! Помнит ведь, что оружие первым выстрелило у одного из его команды, а не у пиратов! Да, разговор Сильвера с подельниками удалось подслушать, но то было и оставалось только первым сигналом. Тогда, при диком крике на острове, не раздавался звук выстрела, и, что в точности произошло, неизвестно. Нет, тогда, в шлюпке, они первыми произвели выстрел из мушкета, - пушка громыхнула следом. И первый выстрел сделали по его навету. Не оборона то была - чистой воды атака первыми. А что делают с командирами, поднявшими оружие на солдат, известно слишком хорошо. Отвратного настроения добавляли воспоминания о штурме форта. Когда, невзирая на предпринятые предосторожности, уничтожили треть их обороны. Слишком он понадеялся на узость бойниц! Излишне полагался на меткость сквайра! И десять раз по десять проклинаемое собственное бессилие! Почему, ну, почему он так и не успел научиться стрелять?! Ведь не единожды приходилось сталкиваться с пиратскими абордажами! Пусть шпага и привычнее ладони, но ранний выстрел в упор порой многое решает! Вот только умение фехтовать не спасло слуг сквайра, ныне преданных земле. Поганый из него командир, коли не уберёг всех людей! Да, во время войн умирает больше народа, плюс перевес в силах играет немалую роль. Пиратов тоже было вдвое больше. Вот и взяли массой. Играй теперь роль балласта, полезного лишь по мизеру! Клятые раны! Ладно - нога, но плечо!.. Чувствуется, что, помимо дождя, по тому и кровь течёт, даром что горит адски от прилагаемых усилий вести шхуну сквозь ливень! Корабль внезапно вздрагивает от толчка снизу. Кто там, сам дьявол пожаловал? Крен на правый борт мешает увидеть, так ещё и непослушные пальцы сорвались с румпеля, вот и швырнуло в сторону. Но шхуна - из дерева, быстро выправляется, качаясь не хуже пьяного. Глаз успевает заметить исполинскую тушу за левым бортом, по коей хлещет дождь. Тупорылая, массивная, с гулом захлопнувшая громадную пасть. Понятно: кашалот опять охотится. Борт, как весь корабль, ходит ходуном, впиваясь балками шпангоута под рёбра. Изрядно тварь взбаламутила воду, будто ливня мало! Удерживаться за что-либо почти нет сил. А сквозь клюз, близ которого отшвырнуло, так заманчиво плещет вода... Солёная, морская. С детства заманчивая и таинственная. Сколько он себя помнил, всегда тянуло изучить эту непокорную стихию, узнать, кто и что скрывается в этих глубинах. Может, сейчас удастся? Всё равно на шхуне не нравится никому, даже тот единственный, ради кого стоило стараться, отвернулся от него, выдав настоящие чувства: презрение и нетерпимость. А море - оно всегда было рядом. Несмотря на пережитые шторма, не давало погибнуть, успокаивало одним видом. И зовёт к себе, как всегда звало. Тянет уйти в бушующие волны. Тянет как никогда. Нырнуть с головой - пусть уносит от земных тревог и страданий, пусть уймёт ноющее сердце. Оставить позади изломанную судьбу, ибо дома - дома ли?! - ждут только позор и насмешки. Ибо кто будет думать о капитане, не сумевшем сберечь экипаж, поднявшем оружие на тех? Людям не нужно многое, чтобы определить виновника. Это рыбы не так привередливы, им он хотя бы послужит кормом, дав шанс прожить дольше. Заодно узнает перед смертью, что скрывают толщи вод. Жаль, кашалот скрылся обратно, усилив качку своим нырком. Зато легче будет с её помощью перевалиться через борт, дабы покинуть злосчастный корабль. Ещё бы одеревеневшие от холода пальцы не мешали этому... Почти удаётся подняться, когда внезапно хватают за плечо и рывком разворачивают от борта. В темноте не видны детали внешности, но обращение враз выдаёт того, кто невовремя явился по его душу. - Алекс! Вам нельзя перенапрягаться! В сердце словно болт поворачивается, скручивая внутренности. Опять за нравоучения! Неужели даже с жизнью не дадут спокойно покончить?! Причём, именно тот, кого меньше всего хочется видеть? Попытка вырваться даёт неожиданный результат. Шхуну качает на волнах по-прежнему, и на него валятся под влиянием качки. Голову пронзает боль - обо что-то ударился затылком. Но даже приходя в себя, ощущает, как стискивают его в объятиях, пережидая момент. После чего шепчут, ощутимо дрожа: - Проклятье, да ты весь холодный! Хочешь слечь с простудой!? Чёрта с два я тебе это позволю! По сравнению с ним доктор взаправду ощущается горячим. Хватается за него, не позволяя двигаться, щекочет своим дыханием ему шею слева. И внезапно всхлипывает над его ухом, отчего сердце съёживается как от удара. - Александр, почему? - чудом слышится сквозь шум волн и барабанный стук дождя по палубе. - Почему ты не слышишь меня? Я лишь не хочу, чтобы ты погиб! Алекс,.. я ведь говорил: если ты спрыгнешь в море, я последую за тобой! - Здесь судорожно сглатывают, намертво стискивают ему поясницу. - Твоя жизнь мне дороже своей. Мало того, что последние слова с трудом, но слышны, сердце скручивает в тугой узел, болезненно ноющий от каждой фразы. Потому что интуиция подсказывает: подобными словами бросаются в одном, самом редком случае. - До берега дня полтора пути, - хрипит в ответ, жмурясь до рези в глазах. Голову разом поворачивают влево, впиваются поцелуем в губы. Горьким до невозможности, аж до слёз, толком не заметных из-за дождя. Пока не отрываются, прямо в губы шепча: - Доведи нас до берега! Прошу! Столько мольбы, горечи в последнем слове, что он не выдерживает: сам ловит губы лекаря своими, дабы таким методом сообщить, что не позволит тому рисковать ради себя. Тонет уже в отнюдь не чужой пылкости, жажде доказать, что до́рог-таки хоть кому-то. Улавливая таким способом, что содрогаются от рыданий по сию минуту. И злится. На себя, ибо довёл близкого человека до подобного состояния. Даже не попыткой к суициду, а простым пребыванием на палубе во время дождя. И уже не хочется выяснять, как бы повели себя, рискни он взаправду свести счёты с жизнью. Хотя бы из желания не провоцировать на слёзы.