***
Пришла — деловито, за рыком, за ростом, взглянув, разглядела просто мальчика. Владимир Маяковский «Ты»
— Моя хорошая, скучала весь день одна тут? — Доносится ласковый голос по ту сторону стены. А вот того, кто лежит в соседней квартире мучает не скука, а ревность. Конечно, тут хвалит непонятно кого объект восхищения и обожания. Как возможно не ревновать? Вот и Маяковский не знает. Он нервно ворочается, лёжа на кровати, и думает, как сильно всех ненавидит. — Ну чего ты так смотришь на меня? Сама знаешь — я должен работать, чтобы мы с тобой жили, как барин и его барыня, — хихикает человек, который так сильно нравится Маяковскому. Последний кусает губы, чтобы не заматериться вслух. Ему вот банально обидно слушать все эти медовые речи, адресованные неизвестной ему девушке. Воображение быстро рисует её образ. Почему-то Маяковский думает, что «барыня» намного-намного ниже Есенина (объекта тихого обожания Маяковского), имеет светлые волосы, голубые или зелёные глаза и мягкие черты лица. Мысли о «барыне» побуждают Маяковского подняться с постели и подойти к зеркалу. Там отражается человек, чья внешность совершенно противоположна той, что вполне может быть у «барыни». Маяковский высокий, Есенин ниже его почти на две головы, глаза же тёмные-тёмные, а черты лица грубые. Обычно Маяковский не переживает из-за своей внешности и считает её одним из главных достоинств. Однако сейчас, представляя себе нежную «барыню», Маяковский готов натянуть пакет на голову, лишь бы не видеть себя. Он слишком большой и громоздкий, рядом с ним Есенин смотрится нелепо. Нет, это сам Маяковский выглядит глупо рядом с таким уверенным человеком. Есенин безусловно уверен в себе на все сто процентов, а Маяковский лишь внешне самоуверен. На деле он буквально тонет в болоте из комплексов, от которых так отчаянно пытается сбежать. Жизнь уже много раз успела показать Маяковскому, что в любовных делах внешность никогда не спасает. Да, она определённо завлекает, но не удерживает рядом с собой. — Ну не дуйся на меня, синичка моя! Я люблю тебя и работаю для твоего счастья! — Всё продолжает говорить комплименты Есенин, будто специально продолжая сыпать соль на душевные раны Маяковского. Последний поджимает губы и вспоминает, как его называли в прошлых отношениях. «Володя, ты, конечно, сильный и красивый, но не там, где нужно. Тебе бы не на людях кричать, какой ты хороший, а самому в это поверить» — говорила Лиля Брик, последняя девушка Маяковского. Тот, услышав те слова, сперва обиделся, а потом с ужасом понял — Лиля права. Вот и сейчас Маяковский лишний раз убеждается в том, что он внешне красивый и сильный, а внутренне жалкий и слабый. Вот за огромным широкоплечим мужчиной скрывается трусливый мальчишка, мечтающий спрятаться за кого-то сильного. Кому вот такое «чудо» нужно? Никому, конечно. Маяковский всё слушает монолог Есенина и с каждой секундой ему морально становится только хуже и хуже. По-хорошему нужно постучаться к Есенину и потребовать, чтобы он был тише (стены слишком тонкие), либо же просто переехать. Однако Маяковский отметает оба варианта, потому что не хочет лишать себя возможности видеть и слышать Есенина лишний раз. Чёртова влюблённость, возникшая сперва из простого интереса. Тот обусловлен тем, что стихи и Маяковского, и Есенина печатали в одной газете. Владимира увлекли произведения о деревне. Они напомнили родной дом, который пришлось покинуть из-за смерти отца. Стихи Есенина смогли погрузить обратно в беззаботное и счастливое детство. А при личной встрече в университете Маяковский вместо того, чтобы нормально познакомиться, принялся колко шутить. Тогда Владимир просто-напросто растерялся, ведь Есенин превзошёл все ожидания, а этого не хотелось показывать. В какой-то момент слушать ласковый голос Есенина становится совсем невыносимо. Тогда Маяковский уходит на кухню и там садится за стол. Что делать сейчас непонятно. Писать стихи или устраивать «срач» с монархистами в интернете нет никакого желания. Настроение поганое, а самое паршивое то, что Маяковский сам виноват в своём бесконечном несчастье. Нужно было тогда не строить из себя великого критика, а нормально поговорить. Возможно, при таких обстоятельствах смогла бы завязаться какие-никакие товарищеские отношения, может быть даже дружба, а при совсем идеальном стечении обстоятельств — любовь. Однако Маяковский сам всё испортил. Нужно было уметь держать себя в руках и перестать стесняться симпатий. На душе становится так мерзко, что заглушить всю боль способен только алкоголь, крепкий такой. Сперва Маяковский старается отмахнуться от навязчивых мыслей, но в конце концов идёт у них на поводу. Ну кому станет плохо от пары стаканов алкоголя? Маяковскому, но то будет только утром. Сейчас нужно просто успокоиться, поверить в себя и попробовать убедить глупое сердце в том, что Есенин — тот ещё козёл и необразованный алкоголик из деревни. Рюмочка виски быстро превращается в две, а потом в три и в четыре… Уже скоро Маяковский перестаёт трезво мыслить. Он обычно знает меру и выпивает столько, сколько достаточно для того, чтобы пребывать «под хмельком», но не более того. В подобном состоянии плохое настроение уходит, а улыбка с лица не сползает, а мысли о любви в голову не приходят. Тут же Маяковский не смог вовремя остановиться, из-за чего только и может, что думать об отношениях: прошлых и несостоявшихся. Первые всегда оканчивались болезненными расставаниями, в ходе которых самооценка Маяковского всё больше и больше разрушалась. Несостоявшиеся отношения с Есениным тоже мучают эго и заставляют Маяковского тихо ненавидеть себя. Маяковский на шатающихся ногах поднимается со стула и ловит себя на безумной идее — заявиться прямо сейчас в квартиру Есенина и познакомиться с «красивейшей барыней». Вот просто хочется посмотреть на ту, ради которой Есенин и пить бросил (об этом говорит его внешний вид), и приличную работу нашёл, и вежливым стал. Тут определённо должна быть, как минимум, богиня, сошедшая с небес на землю. Хотя. Маяковский в бога не верит, поэтому считает «барыню» бесом или белой монархистской, сбежавшей из комментариев исторических пабликов. Маяковский с важным видом надевает шапку, старую такую, советских времён, смотрит на плакат с Лениным и улыбается. — Ну, товарищ Ленин, пожелайте мне удачи… Я отправляюсь разбираться с белой крысой, врагом партии! — Маяковский нервно смеётся и кивает плакату, который, кажется, подмигивает в ответ. Тут в Маяковского прям-таки влетает тележка уверенности. Конечно, ему тут, между прочим, сам Владимир Ильич Ленин подмигнул! Плевать, что это, скорее всего, является лишь частью пьяного бреда. Всё равно внутренний коммунист Маяковского готов рваться в бой с «белой барышней» и бороться не только за Есенина, но и за светлое будущее Советского Союза. Плевать, что его не существует уже лет тридцать. Маяковский всё равно готов рвать и метать. Маяковский выходит в подъезд в одних тапочках, старых затасканных до дыр штанах и какой-то футболке. Вид, мягко говоря, не очень, да только Маяковский всё равно не намерен возвращаться, ведь тогда уверенность испариться. Так что придётся идти к Есенину в наряде а-ля алкоголик. Дрожащими от выпитого алкоголя руками в замочную скважину, наконец, вставляется ржавый ключ. Непонятно только зачем дверь закрывают, ведь Маяковскому явно придётся сбегать обратно к себе после «битвы». Но разве можно ожидать здравых идей и действий от жутко пьяной головы? Маяковский же выпил не пиво, а какой-то виски. Тот, вообще, был припасён на «чёрный день», а не ради любовных страданий. Правда, этот факт напрочь вылетел из головы. Уже через несколько секунд Маяковский настойчиво тарабанит в дверь Есенина, представляя, как выскажет все «прелести». Только слова напрочь забываются, когда дверь открывается, и на пороге оказывается удивлённый Есенин. Он, судя по его внешнему виду, не знает, возмущаться ему или просто закрыть дверь. — Володя, ты чего ломишься? — Есенин хмурит брови и складывает руки на груди. — Твоя квартира соседняя… И это не я твои коммунистические рисуночки со стен подъезда сорвал, можешь успокоиться. Маяковский в ответ рассеянно мычит и ставит ногу так, чтобы Есенин не смог закрыть дверь. Последний раздражённо цокает языком. Конечно, его, Есенина, не может не злить большой неуклюжий Маяковский, отвлёкший от компании «барыни». Здесь любой в зверином бешенстве будет. — Ну и чего ты хочешь? Я не намерен сейчас спорить с тобой. Дай мне немного отдохнуть с работы, — Есенин пытается убрать ногой чужую ногу, однако Маяковский продолжает упираться. — Барыню твою я хочу! — «Отмирает» Маяковский, отталкивает Есенина и нагло заходит в квартиру того, после чего принимается искать «белую барыню» под ошалевший взгляд Есенина. — Да о какой ты барыне говоришь?! Маяковский! Вова! Володя! Мать твою! — Есенин хватает непрошеного гостя за рукав. Маяковский смотрит на хозяина квартиры и внутренне скулит. Сейчас слишком, много эмоций. — Мать мою не трогай… — Маяковский икает. — А вот твою барыню, которую ты так нахваливаешь, я сейчас… да я сейчас её так… Не важно, что я с ней сделаю, но всё равно что-то страшное! — Ты о синичке говоришь что ли? — Есенин как-то странно улыбается, а лицо его становится совсем непонятным. В ответом служит кивок, а сам Маяковский стыдливо поджимает губы. Вот, чем он думал, когда приходил сюда? Только опозорился. Теперь придётся съезжать, чтобы не попадаться лишний раз Есенину на глаза. Возможно, стоит и университет сменить, а ещё и внешность, и имя, и фамилию, и всё на свете. Исключительно при таких обстоятельствах удастся скрыться от самого большого позора в жизни. — Ты… ты ревнуешь, что ли, Володя? Ревнуешь меня к моей синичке? — Интонация Есенина только больше запутывает. Маяковский снова кивает и закрывает глаза, чувствуя, как щёки горят от алкоголя и смущения. Есенин же, судя по звукам, куда-то ушёл и начал что-то делать. От этого становится только страшнее, но Маяковский всё равно упорно не открывает глаза и не уходит. Во-первых, ему очень интересно, что задумал Есенин. Во-вторых, слишком плохо из-за выпитого. — Давай глаза открывай, ревнивец-коммунист, — слышится насмешливый голос Есенина. — Я тебя со своей синичкой познакомлю. Лишь спустя несколько секунд Маяковский решается открыть глаза. Тогда он не видит перед собой никакой девушки «белой барыни». Стоит один Есенин и держит что-то в руках, бережно так. — Смотри, Вовчик, — Есенин беззлобно хихикает и протягивает руки ночному гостю. — Это моя синичка. Маяковский глядит на руки Есенина и видит маленькую птичку-синичку, Она вся взъерошена и недовольно смотрит на опешившего Маяковского. Все его представления разрушается, а сам он ещё больше горит от стыда. Конечно, позорно же это — ревновать хозяина к его питомцу. — Видишь? Она хорошая, я её на балконе у себя замёрзшей нашёл, у неё крыло изуродовано, она сама не выживет. Вот я и оставил её у себя… Пить пришлось бросить, чтобы корм покупать, но это только на пользу пошло, — Есенин сажает синичку себе на плечо и глядит на Маяковского. Последний пялится в пол, мечтая провалиться сквозь землю. Сейчас просто стыдно за своё поведение. Приличные люди никогда не ведут себя подобным образом. Так что Маяковский сейчас больше напоминает свинью. — Так что зря ты тут ревновал и напивался. Тебе стоило просто прийти ко мне трезвым и сказать, что… — Есенин берёт Маяковского за щёки, вынуждая чуть присесть на корточки и посмотреть в глаза. — Я… ты… ты симпатизируешь мне… — непонятно каким чудом выдавливает из себя Маяковский. — Очень сильно… — Это взаимно, — Есенин целует Маяковского в подбородок. — А теперь дуй спать, а то на ногах еле-еле стоишь.***