***
— Ну мне во как, — он кратко машет у шеи, — нужно адрес узнать! — Да кто вы такой, чтобы спрашивать адреса наших людей? — тётка за стойкой уже надоела. Вся сотня кило, содержащаяся в ней, это точно одна злость! Ну нельзя же быть таким человеком! — Иван Францевич Бриллинг. — Кто? — протягивает женщина и смеётся заливисто грубым басом. — Иван Бриллинг! Живой, собственной персоны, хотите, документы покажу? — Не надо документы. — звучит голос со стороны двери. Мужской. Уже мужской голос, и отчего-то очень знакомый. Бывший генерал (хотя привычнее и для этой истории, наверное, лучше говорить «статский советник») поворачивается к источнику слов и тут же глаза расширяет, застывает на месте. — Ив-ван Францевич, н-не узнали? Или к-к вам, как п-по-прежнему, «шеф»? Вот он! Вот! Тот, кто заполняет его мысли полностью, не даёт думать ни о чём, кроме себя, даже после смерти, тот, кому единственному, наверное, Ваня может доверять. Бриллинг улыбается широко, медленно причём расплываясь в этой улыбке. И замечает, что Раст в его шарфе ходит… — Фандорин! Неужели, правда вы? — В мою с-сущность поверить проще, чем в вашу. И именно поэтому д-документы не нужны. По-другому докажете, что не с-самозванец, — и только потом добавляет, — если таков. Заикания не мешают Фандорину звучать и выглядеть уверенно, и от такой харизмы Ваня сразу готов хоть под него лечь, хоть на себя натянуть. — Что вы имеете ввиду, господин Фандорин? — Ждите меня здесь. Вам всё р-равно нужен я. Бриллинг только кивает, садясь на стульчик для ожидания. Поднимает глаза на жирную тётку и становится не по себе. Словно маленький мальчик, дожидавшийся отца с работы, пока на него смотрит уборщица. Такая же уродливая. И всё же молчание слишком неудобное. Надо сказать хоть что-то. — А у вас пистолет в ладони не тонет? Или вы так, руками?***
— Прошу, не задавайте г-глупых вопросов. Я п-просто не верю в жизнь мертвеца, поэтому хочу спросить кое-ч-что. — И куда мы, позвольте, для этого идём? — Бриллинг в злости раскидывает руки, еле как успевая идти за Фандориным. Лучше бы одну жизнь прожил, да с нормальным ростом, а нет, нет же, надо… Эх. — К-ко мне в дом. — Mon cher, вы всех к себе домой тащите? — П-практически н-никого. Заикается чаще… Начинает волноваться. И от этого волнения Бриллинг начинает улыбаться. Эраст, Эраст… Непоколебимая стена на первый взгляд, а по итогу — его маленький мальчик. Просто запрятан во льду. Его маленький мальчик, всё ещё его мальчик, стесняющийся почти каждого Ваниного жеста к нему, и почти каждый его жест перенимающий. Иван об этом задумался так глубоко, что и не заметил, как оказался на пороге дома. Большого, тёмного дома, роскошного так сильно, как, пожалуй, роскошен и изящен лишь сам Эраст. Фандорин проходит первым. Гость за ним. Внутри всё оформлено в интересном, непонятном и необычном ему, восточном стиле. Молоденький слуга сразу проходит к ним и Фандорин говорит ему что-то на, вроде, корейском, отдавая верхнюю одежду. — Иван Ф-францевич, вы понимаете японский? Блять, на японском. — Не понимаю. А дом в том же, японском стиле? Эраст только кивает и просит, сняв верхнее, пойти за ним, что Бриллинг покорно выполняет. В гостиной всё же стоит ёлка. Красивая, очень. Тут не поспоришь. А ещё стоит, кажется, удобный диван, на который Иван Францевич не брезгует присесть. — Честно сказать, Фандорин, я приятно удивлён. Что у вас есть выпить? — К-коньяк, саке, вин-но. Ну ссаньё он пить не будет — это однозначно. Голова раскалывается и сейчас нужно расслабиться, поэтому что покрепче. И так, выбор падает на… — Несите коньяк. Пока Раст уходит и возиться с алкоголем на кухне, Бриллингу выпадает возможность рассмотреть гостиную. Стиль пусть и чужд, а всё же красен. Подходит Фандорину, своей этой изящностью и утончённостью. Даже многая мебель необычна, не только разнообразные украшения. Хочется изучить. Хочется изучить это необычное и странное всё, рассмотреть, спросить, почему и откуда какие-либо названия. Совсем как Эраста. Он, словно что-то чужеродное, сложное и отстранённое, притягивает, и заставляет проявиться желанию изучить человека. Почти невесомая ладонь ложится на плечо и Бриллинг вздрагивает, оборачиваясь. — Я не слышал, как вы зашли. — Это од-дно из японских умений. Я хожу пр-рактически бесшумно. — Полезно, однако. Вы давно в звании статского советника? Иван Францевич осторожно берёт из чужих рук бокал, и делает маленький глоток, сразу слегка улыбаясь. — Я обычно на од-дной должности не задерживаюсь. — Фандорин присаживается на другой диван, рядом, отчего Бриллинг усмехается: «боится ещё». — Я заметил, что у вас очень быстрое продвижение по карьерной лестнице. Горжусь вами. С первой встречи говорил, что вы достигнете многого. — Иван Францевич, прекратите. — Шеф. — настаивает Бриллинг. — Прекратите, — желает перейти к большему Эраст. — Отчего же прекратить? Фандорин, мне приятен с вами разговор точно также, как румянец на щеках от смешанных злости и сму-… — Orokamono! — говорит что-то на японском Фандорин, и Иван Францевич сразу понимает, что это «что-то» — матное. — Ух ты-ы-ы, прикольно. А ещё что сказать можете? — Вы выводите меня из себя. — Эраст Петрови-и-ич, — сладко тянет Бриллинг, — у нас нет времени на злость, вдруг опять пропаду. — Шеф! Хватит! Иван Францевич, наконец, замолкает, и расплывается в широкой улыбке, любуясь картиной: Фандорин, весь раскрасневшийся, со сжатыми кулаками, блестевшие до этого спокойствием глаза расширены и наполнены гневом до краёв, сверкают зло и в то же время словно молят «пощади», на лбу уже пару бисеринок пота и небольшая прядь выбилась из идеальной укладки. Бриллинг гордится собой. Именно он довёл до такого состояния столь идеального человека. И доведёт до другого, ещё более нарушающего столь ценное в японской культуре равновесие. Эраст перед ним не выстоит. — Так почему вы просили прекратить, Фандорин? — уже спокойно спрашивает Иван Францевич, и любитель спокойствия длительно выдыхает, поправляя волосы. — Вы привязали меня к себе, влюбили, очаровали, а потом предложили без единого патрона герсталь, намереваясь сами в меня выстрелить. Когда же я покончил с вами собственными руками, и сердце моё уже сколько лет больно сжималось, вы чуть ли не вламываетесь в участок, появляясь, как ни в чём не бывало, — он вдруг встаёт, подходя к Бриллингу сзади и шуршит чем-то. Иван Францевич даже не дёргается, — и ведёте себя со мной столь нагло, — Бриллинг вдруг чувствует на шее холод металла и судорожно сглатывает, — я убью вас собственноручно и прослежу, чтобы ваш труп сожрали свиньи. — Фандорин, — мягко говорит Иван Францевич, чуть смеясь, — сделайте это хотя бы смотря мне в глаза. Кстати, а з-заикаться, — сам на букве запнулся из-за страха, отчего брови вскинул, чуть выпрямляя спину, — от гнева перестали? — Не передразнивайте. — Эраст начинает обходить диван. — И не собирался. Статский советник теперь лицом к лицу перед бывшим шефом, и оружие держит всё перед шеей чужой, а потом медленно поднимает к губам. — Хотя бы перед с-смертью прекратите издеваться над-до мной. Опять заикается. Значит не убьёт. — Вы не посмеете. Вместо ответа холодное лезвие проходится по тёплым губам, и бурлящая кровь тонкой струйкой начинает выливаться, оставляя за собой тонкую ноющую боль. — Фандорин, вы не посмеете. Бриллинг прикладывает пальцы к своим губам, и кровавый указательный подносит к устам Эраста, оставляя размазанную линию крови. Фандорин облизывается, хищно сверкает глазами. — Mon âme… — Я не посмею? Эраст не посмеет. Вместо очередной царапины, он целует Бриллинга в губы, такого горячего и желанного. Иван Францевич усаживает младшего на свои колени, прижимает к себе, отвечает на поцелуй. Лезвие с грохотом падает на пол. Они обезоружены своей любовью. Самым наглейшим образом Бриллинг проникает языком в чужой рот, играет, ведёт по нёбу и редко-редко сплетает языки. Фандорин же действует осторожно, под стать ему, изучает то, о чём до этого только мечтать мог. Они отдаляются, только когда недостаток кислорода больно сжимает груди обоих. Бриллинг закидывает голову, тяжело дыша, и гладит Эраста по талии, пока тот берёт стакан из другой руки, ставя на пол. — Пройдёмт-те… шеф. Я поставил ч-чайник, он наверняка вскипел. — Фандорин, любите же вы обламывать красивые моменты. Но ничего с вами не поделаю. Идёмте.***
Чай вкусный. Японский. А сладости на столе совершенно обычные, отчего Иван Францевич слегка улыбается. — Всё также любите конфеты, Фандорин? — Просто иначе ус-слышу, как противна японская к-кухня. Вам не понравится. Паскуда… Подловил. И после такого нужно разбавить обстановку. Ища, о чём бы поговорить, Бриллинг замечает календарь, число на котором гласит, что сейчас третье января. — Как отпраздновали Новый год, Эраст Петрович? Загадывали что? — Чтобы в моей жизни п-появился важный ч-человек. Они смотрят друг на друга, и Бриллинг начинает смеяться. Эраст только смущённо улыбается, практически сразу эту самую улыбку пряча. Иван Францевич вмиг становится серьёзным, приподнимая голову. — Растик, подойди сюда. Дрожь пробирает тело насквозь, и Фандорин медленно подходит к Бриллингу. Каждый шаг становится вечным, казалось, провалом в пропасть. Неизвестно чего, но от этой неизвестности только страшнее. Иван Францевич вдруг вцепляется крепкими пальцами в волосы, притягивает резким рывком к себе и шепчет в самое ухо. — У тебя столь прекрасная улыбка, что если не покажешь, где твоя спальня, я тебе сейчас, в сию же минуту на этом столе возьму. И так же резко вскидывает чужую голову, волосы отпуская. Фандорин дышит тяжело и смотрит сверху вниз, приподнимая подбородок. Бриллинг наслаждается его этой изящной красотой и медленно вздымающейся грудью. Они оба понимают одно — игра началась. Эраст поджимает губы, готовится что-то сказать. Но не успевает, потому что наглая рука ложится ему на шею, обхватывает, надавливает прямо на артерию, отчего перед глазами начинает плыть. Иван Францевич — не истеричка, не бойкая революционерша, не девица, которой интересно богатство. Он дикий зверь, вампир, питающийся Эрастовой душой, и теперь, Фандорин знает, не насытиться никогда. Эрастушка — не покладистый мальчишка, нет, он будет биться, колебаться, вырываться, перехватывать инициативу и натягивать маски спокойствия, какой бы внутри этого моря шторм не был. Игра с двух сторон. И ни один игрок не опустит короля или кий раньше времени. Оба будут бороться до последнего, сливаясь в лиричном танце, как две змеи. Бриллинг встаёт, не убирая руки и наклоняет голову вбок, рассматривает, любуется добычей. Вот только Фандорин бьёт в скулу настолько сильно, что Иван Францевич опускает руку. А после нового удара падает на колени, пока из места удара медленно начинает течь кровь. Глаза лихорадочно блестят, но Раст хладнокровен. Немного отдышавшись, он без единого лишнего слова пошёл на второй этаж. Иван Францевич за ним.***
— Раздевайся, я не смотрю. Сзади и правда слышится тихое шуршание, даже скорее шелест, одежды. Бриллинг сам стягивает верх, думая, как сейчас лучше поступить вообще. — Раст! Ты на какой позиции обычно? — В-верхней. — без запинки отвечает тот. — Нижним был когда? — в ответ отрицательное мычание, — а попробовать хочешь? — Не с-сегодня. Слишком устал для этого. Иван Францевич ощущает, как прохладные руки обвивают его талию, и слегка улыбается от того, поглаживая ладони. Он поворачивает голову, несколько раз целуя Эраста в щёку. Всё-таки от любого действия, да и просто вида Фандорина в груди становилось тепло, хорошо на душе. Это и называется чувства. Бриллинг вдруг разворачивается, впиваясь губами в шею Фандорина, целуя и кусая ту почти до крови. Раст рычит, но тем не менее выгибает спину и запрокидывает голову, подаваясь навстречу. Ваню это заводит. Он начинает оставлять на бледной груди засосы, слегка царапать спину короткими ногтями, а когда то надоедает, сладко стонет в самое ухо. Дьявол. Но ужасно горячий дьявол. Фандорин берёт в один момент мужчину за руку и подводит к кровати, опрокидывая на неё. Бриллинг тяжело дышит, облизывая губы. Как же сексуален сейчас партнёр, с растрёпанными волосами, блестящими глазами, засосами на груди, оставленные им самим, и колом стоящим сочащимся членом. — Переворачивайся. Почему он теряет дар речи… И вроде сам постоянно активен, нрав своеволен, но в этот раз Бриллинг подчиняется. Он переворачивается на живот, пока всё внутри сводит сладкой истомой ожидания и желания. Чёртов Фандорин. Чёртовы чувства, заставляющие растворяться в нём, хотеть, подчиняться, делать всё, хоть на колени падать и целовать его туфли, лишь бы угодить своему ледяному бесу, своей злой тени, что также при необходимости подчинится. Они сделают что угодно, лишь бы игра продолжалась. Они сломают друг друга, свернут, но сердца не дотронутся, аккуратно обходя душу стороной. Будут ломать друг друга ровно так, чтобы всё ещё друг друга любить, пусть временами не показывая этого, а временами целоваться на людях, прижимая партнёра к своей душе. Это честная игра на равных. Пусть с подчинениями, жестокая, мучительная, но всё же на равных. И каждый уважает игрока. Своего… Друга? Они в одной команде? Это уже, какая выпадет карта. Ваня сдавленно стонет, как только рука касается паха, поглаживает, слегка надавливая. И слышит сверху ласковое «Чш-ш-ш», отчего только больше тает, вставая на четвереньки. С него срывают брюки вместе с исподним, проводят нежными холодными пальцами по груди и ласкают соски, целуя спину. Бриллинг почти расслабляется, почти смиряется со своей унижающей позицией, как над ухом проносится томный шёпот Фандорина: — Можешь сегодня похвастаться г-гибкостью? — Что ты задумал? — негодуя, поворачивается Бриллинг, смотря в голубые глаза. — Я с-скажу. Ну так что? Ваня недовольно что-то хрипит под нос, вставая с кровати. Фандорин же, наоборот, садится на её край и указывает на место перед собой, куда встаёт Бриллинг, и сразу же его разворачивают от себя лицом, подводят ближе и постепенно закидывают ноги к себе на бёдра. Ваня обвивает голенями чужую талию, точкой опоры делая согнутые в локтях руки на полу. — Этого хотел? — Этого. — его голос разливается, словно мурлыканье довольного кота. Но только старший успевает об этом подумать, внутри него оказываются сразу два обильно смоченных слюной пальца. Бриллинг протяжно высоко стонет, поддаваясь бёдрами назад, при этом ими же покачивая, словно лучшая продажная проститутка. И это шепчет Эраст ему на ухо, ничего не стесняясь. Но Ваня от этого только замолкает и поджимает губы. Не издаёт ни одного звука, пускай пальцы внутри прибавляют оборот. Фандорин тоже не намеривается подстраиваться под партнёра, толчки становятся резче, грубее, глубже, и когда пальцы задевают простату, Бриллинг не выдерживает, разжимая уста и кратко простонав. — Иван Францевич, давайте принимать правила д-друг друга. Я хочу слышать вас и з-знаю, вы сами не п-против повыкрикивать моё имя. — Тогда выбейте из меня эти крики, Фандорин. Эраст подчиняется, но по-своему. Вынимает пальцы, и уже вскоре на ягодице Бриллинг чувствует что-то твёрдое, тёплое и влажное. Он затаивает дыхание, и вот член Раста медленно погружается в него, отчего Ваня тихонько скулит. Фандорин сразу начинает медленно двигаться, но Бриллинг вздёргивает одну руку, вскрикивая. — Подожди! Пожалуйста, подожди… Эраст ждёт, целуя пока чужую спину и Ваня улыбается широко, расслабляясь, и иногда что-то тихо мычит. Через время тот просит действовать. Движения быстрые, точные, каждый раз попадают в нужные места, отчего Бриллинг стонет практически постоянно, сам подмахивая бёдрами. Когда тот чувствует приближающуюся истому, то убирает руки и выпрямляется, садится практически на чужие колени, опирается теперь на ляжки. Выгибается дугой, прижимаясь спиной к чужой груди. Смотря на картину эту через зеркало, Раст краснеет, и неожиданно для себя достаточно громко стонет сам, протягивая такое родное «шеф», пока Иван продолжает скакать на его члене. Фандорин обхватывает чужой орган рукой, умело ласкает, обводит большим пальцем выступающие венки, и уже совсем вскоре Бриллинг насаживается до основания, громко стонет, протягивая такое уже чуждое «Эраст».***
Они лежат друг напротив друга, и Фандорин позволяет себе улыбнуться, видя, как Ваня неуклюже запутывается в одеяле, ворчит что-то на французском и наконец укрывает обоих. Сам садится уже, дотянувшись до своих брюк, и достаёт оттуда сигарету с зажигалкой, закуривая. — Вань… — тихо, с какой-то лаской в голосе обращается к нему Эраст, смотря уж больно влюблённо. — М? — поджигает сигарету Бриллинг. — В японской мифологии т-такой демон есть, садзаэ-они. Красивый и из-зящный. По легенде, первый такой б-был красивой девушкой, что отдалась всей команде к-корабля и хорошо их удовлетворила, а на утро у них всех п-пропали мошонки. Она согласилась вернуть их з-за золото. Вот я и думаю, мне с-стоит бояться? — Я не демон. — буркнул Бриллинг, выдыхая сигаретный дым. Фандорин аккуратно подполз к нему, беря сигарету из пальцев и сам сделал затяжку, возвращая курево после. — К-как не демон? Вернулся, из мёртвых восст-тал. — Это было твоё желание новогоднее. Тут уже не я всему виной. — А если бы т-ты тоже праздновал, что загадал? — Бредовая ты моя голова. С тобой оставшуюся жизнь прожить, — Ваня прижимает его голову к своей груди, поглаживая по мягким волосам, — всё. Спи. — Правда? — всё же смотрит в глаза Фандорин. — Кривда, Растик. Смысл мне врать, если я теперь без тебя вообще не знаю, что делать и куда идти? Эраст замолкает и только поджимает губы, когда о его плечо тушат сигарету. — Я с любовью.