To shut out feeling lonely
I get out of my head
Lost everything around me
Not dealing with it well
Казалось, после праздников весь городок замер, и единственным движением был лишь монотонный снегопад. Ксавье был бы не против, чтобы валивший с серых небес снег засыпал его мастерскую вместе с ним. Уродливый сарай с облезлой краской на досках, которую у Торпа никак не доходили руки обновить, прекрасно бы смотрелся под идеально белым сугробом. Также идеально смотрелся бы и сам Ксавье где-нибудь под толщей свежего снега над промёрзшей земле. Оказаться где-нибудь далеко ото всех и ничего не чувствовать было бы очень кстати сейчас. Торпу казалось, что вот-вот дверь мастерской со скрипом откроется и явит ему чёрно-белую гостью, но этого не происходило минутами, часами, а, может, уже и сутками. Ксавье сбился со счёта. Вообще-то, считать что-то имеет смысл, если оно собирается закончиться. Ожидание же тянулось застывшим сиропом и явно не собиралось ускоряться. С окутывающим тишиной одиночеством Торп боролся единственным способом, который знал, делая очередной набросок на холсте. Руки двигались сами, а по ткани расплывались бледные акварельные пятна, всё больше и больше обретавшие понятный образ. Мальчик на картине был абсолютно нагим, беззащитным. А ещё его кожа была жёлтого оттенка, потому что Ксавье избегал даже взгляда на красную краску. Что-то острое затуманивало рассудок и скручивало желудок, стоило чему-то красному промелькнуть перед глазами. Он ощущал себя быком на корриде, только вместо одного матадора с красной тряпкой всё вокруг то там, то здесь само собой алело. Не то чтобы Ксавье помнил определённые отрывки, так мелькало что-то время от времени в сознании. На рисунке где-то под впалыми рёбрами, что прослеживались под бледной кожей, едва билось сердце с синим отливом, явно позаимствованным у вен. Мальчик на картине говорил с Луной молчаливой и холодной, отвечавшей только пронзительным светом вместо честных ответов. Планета вышла идеально ровная, словно художник обвёл банку с краской, чтобы добиться идеального круга. Линии были точными, несмотря на трясущиеся от волнения руки. Волнение приходило к Торпу само собой, стоило ему только начать думать о своём туманном будущем и подвешенном состоянии. Всякий раз от уныния ему хотелось бросить всё и вернуться к отцу с повинной, что он продолбал хороший шанс вырваться во взрослую жизнь. Вот только в родном доме всё уж точно окрасилось бы в серые цвета, а сам отец уделил бы Ксавье время только для того, чтобы лишний раз напомнить о его безнадёжности и бесполезности. В Неверморе, вернее, около него, у Торпа оставалось хоть какое-то подобие надежды, что не все люди в мире отвернутся, узнав его настоящего. Ксавье боялся, что, может быть, недостаточно хорош или достоин для любви. Внезапно, но с этим помогала Уэнсдей со своей слепой верой, что может поправить ситуацию, в которую его загнала. У мальчика на картине был воздушный шар нежно-голубого цвета, в который поместилось всё хорошее, что было в его душе. Кажется, размера этого шарика катастрофически не хватало, что даже держаться было не за что. Мальчик на картине боялся смотреть вниз, боялся упасть со склона в затянутую грифельным туманом пропасть. Чёткие, грубые и мрачные штрихи контрастировали с воздушными пятнами акварельной краски, едва ли находя баланс на одном холсте. Зато были у мальчика на картине пронзительно синие глаза, впитавшие в себя все слёзы художника. Мальчик на картине — это Ксавье Торп.***
В перерывах между рисованием Ксавье брал свой телефон, порываясь написать сообщение для Уэнсдей, но в конечном итоге после раздумий откладывал его обратно на стол. Без полного понимания, что произошло, когда он по просьбе девушки обратился, Торп не знал, что и написать. Конечно, не раз и не два в голову приходила мысль, что хайд мог и убить Аддамс, но где-то в подсознании Ксавье чувствовал, что она жива. За то время, что он общался с Уэнсдей, Торп точно выучил одно: не стоит навязывать ей общение. Как только Аддамс будет готова, то непременно свяжется с ним, даже если только для того, чтобы отказаться от их затеи. Зато постоянно писал Аякс, скидывая другу миллион картинок, тем самым (даже не зная этого) поддерживая его на плаву. Когда дверь с привычным скрипом открылась, первое, о чём Ксавье подумал, это сквозняк. Поэтому прежде он опустил кисточку в банку с помутневшей от краски водой и лишь потом обернулся ко входу. От удивления Торп слегка отшатнулся назад, чуть не налетев на ещё не просохшую картину. На пороге с привычно спокойным лицом стояла Уэнсдей, и хотя по её виду этого нельзя было сказать, но Ксавье почувствовал, что девушке неловко. — Привет, — Торп сделал несколько шагов в её направлении. — Привет, — в тон ему ответила Аддамс. Краем глаза Уэнсдей явно проскользила по картине за его спиной, но по одной ей известной причине комментировать нарисованное не стала. Ничего в Аддамс не изменилось, кроме лица, прибавившего решительности, и нескольких довольно глубоких порезов. Они выглядели неопасными, но определённо грозились остаться некрасивыми белыми бороздами на коже. На гладкой коже Уэнсдей царапины казались чем-то из ряда вон выходящим, аномальным и чем-то, чего просто не должно было быть. — Вот чёрт… — Ксавье потянулся было к щеке Аддамс, но тут же одернул свою руку второй. — Это что… Я? Несмотря на то, что Уэнсдей не сразу ответила, Торп сам всё понял. Возможно, сейчас эти странные вспышки красного, периодически возникавшие в голове, обретали ясность. Стало быть, это были отголоски произошедшего в лесу. И всё-таки Ксавье не мог поверить, что причинил вред девушке, ведь это было последним, чего бы он хотел, даже в обличии зверя. — Неважно, — Аддамс слегка качнула головой, заставив чёлку колыхаться. — Это были ожидаемые издержки. — Издержки?! — не скрывая эмоций, выкрикнул Торп. — Да я тебя чуть не убил, Уэнсдей! Страшно представить, что я ещё мог с тобой сделать! — Успокойся, — Уэнсдей потянулась и взяла его за руку. — Прекрати паниковать. Ксавье удивлённо вскинул брови вверх, но от прикосновения не отпрянул. Аддамс, как и всегда, излучала холодное спокойствие, однако сейчас это не раздражало, как в обычные дни, а, наоборот, снижало градус накала. К изумлению Торпа, слова девушки действовали настолько успокаивающе, что тревога сбавила меру. Пальцы Уэнсдей ощущались холодным и мягким бархатом где-то в районе запястья. — Да это уже случилось, просто нужно делать всё чуть осторожнее, — рассуждала девушка, вроде логично, но явно переоценивая свои возможности. — Я же в тебя верю, почему ты сам не веришь? — От меня… от хайда один вред… — Ксавье нервно замотал головой из стороны в сторону. — Не представляю, как мне с ним управляться, если я не могу ничего! Это полный провал с самого начала! Аддамс отпустила его руку и сцепила свои пальцы вместе, раздумывая, что здесь вообще можно сказать. Где-то на задворках сознания теплилось понимание, что все её попытки удержать Торпа рядом имели отнюдь не научный интерес. Хайд был для Уэнсдей любопытен, но без самого Ксавье всё это теряло смысл. — Чтобы искупаться, надо войти в воду, а ты боишься намокнуть, — Аддамс озвучила слова собственного отца, когда тот учил её плавать с акулами. — Может, ты и права… — неуверенно кивнул Торп, понимая, что, в общем-то, вариантов у него не так много. — Надеюсь, у тебя есть план. — Не совсем… Зато я с подмогой, — Уэнсдей хитро усмехнулась, что априори не предвещало ничего хорошего. Аддамс подошла к двери и открыла её, впуская внутрь мужчину. И хотя из-за яркого луча света разглядеть вошедшего было не так просто, Ксавье всё-таки узнал в невысоком силуэте дядю Уэнсдей. Не то чтобы это было чем-то шокирующим, но Торпа появление Аддамса на пороге всё же смогло удивить. — Мистер Аддамс? — удивлённый Ксавье протянул руку. — Рад вас видеть. Фестер, отбросив все формальности, вместо рукопожатия сжал Ксавье в наэлектризованных объятиях и ободряюще потряс. Боковым зрением Торп увидел, как от удивления вытягивается лицо девушки и как недовольно она складывает руки на груди. — Привет, зятёк, — Фестер сказал это на грани слышимости и отпустил также внезапно, как и обнял. — Мой дядя разбирается в монстрах чуть лучше меня, — объяснила Уэнсдей. — Именно он и показал мне, где лежит дневник Фолкнера. — Да, — Ксавье сухо усмехнулся. — Я помню. — Поэтому я к нему и обратилась, — несмотря на то, что её перебили, продолжила Аддамс, а потом обратилась к Фестеру. — С чего начнём? — С того, что это всё серьёзно и опасно, хотя, видимо, с этим я уже опоздал и вас уже не остановить… — мужчина явно надулся от того факта, что пропустил всё веселье. — Тогда начнём хотя бы с того, что, по сути, хайд — это всего лишь животное, которому нужен контроль и хозяин. Ну, как дрессированная собака. Торп на такое сравнение лишь вопросительно поднял бровь. Его не каждый день сравнивали с псом, но сейчас это имело смысл, раз всё поведение хайда сводилось к животным паттернам. Причём такие черты, как точное исполнение приказов и защита своего хозяина, явно навевали мысли о собаках. Вот только Ксавье в полной мере осознавал, что его второе «я» опаснее любой собаки, даже безнадёжно бешеной. — Хотя всё это, в общем-то, зависит от деталей, поэтому сначала надо бы глянуть на, так скажем, — Фестер легонько хмыкнул, прежде чем продолжить, и обвел подростков взглядом. — Масштаб бедствия. — Хорошо… Ну, допустим. А как? — Торп перевёл обеспокоенный взгляд на Уэнсдей, но её решимость ни капельки не успокаивала. — Нужно, чтобы ты превратился, но это было безопасно для нас, — мужчина развёл руками по сторонам. — К примеру, заковать тебя в цепи. — Ксавье, твоя пещера… Там же есть цепи, — вдруг напомнила Аддамс. Ксавье едва заметно поёжился от предложения Уэнсдей, вспоминая ощущения холодного металла на запястьях. Давно он этого не испытывал и совершенно по этому не скучал. Сейчас, цепляясь за призрачную возможность, что дядя Фестер может ему хоть как-то помочь, Торп был согласен даже на это. В конце концов, когда Ксавье только наткнулся на эту лесную пещеру, то оборудовать её для своих превращений казалось неплохой идеей. Хайд рвался изнутри, но благодаря цепям не мог причинить никому вреда, оставаясь не более опасным, чем цепная собака в чьем-нибудь дворе. Возможно, сейчас цепи снова могли послужить на пользу дела. — Вообще-то, когда ты говорила, что посадишь меня на цепь, я думал, ты шутила… — переводя взгляд на девушку, Торп неловко замялся на месте, сцепляя пальцы вместе. В ответ она лишь улыбнулась. Цепи в пещере дядя Фестер одобрил, хотя Ксавье и без этого знал, что они могут выдержать нехилый вес. Сам Торп их именно с таким расчётом и искал. Оказавшись в довольно скованной и забытой позе, Ксавье боязливо повёл плечами. В голове не было ни единой мысли, что сейчас произойдёт, но что-то в подсознании вселяло нервозность. Торп покосился в сторону Уэнсдей и с трудом заметил, что она тоже далека от спокойного состояния: ладони нервно сжимались в кулаки, зубы едва заметно прикусывали нижнюю губу, а голова дергалась в попытке сделать так, чтобы чёлка не падала на глаза. — Как будешь готов, — Фестер кивнул, что можно начинать. — И попробуй запомнить ощущения. Эти ощущения Ксавье знал прекрасно, в паре слов это была потеря контроля над собственным разумом и одержимость. Нынешнее превращение сковывалось прошлым, которое вышло не самым безопасным, хотя Торп точно не мог сказать почему. Обычно хайд не проявлял столь внезапную и немотивированную злобу к людям. Он ещё мог понять, отчего монстр чуть не порвал в клочья Роуэна, ведь тогда самого Торпа захлестнул гнев, что Уэнсдей могут убить. Но почему зверь набросился на Аддамс, было довольно любопытным вопросом. Девушка вновь наблюдала знакомые метаморфозы, невольно задумавшись о том, сколько должно быть боли приносила телу такая деформация. Почему-то Уэнсдей никогда не считала важным спросить об этом у Ксавье, лишь засчитывая его безропотное повиновение за стимул двигаться дальше. Когда обращение дошло до своей финальной точки, то перед Аддамсами уже стоял огромный монстр. Его грозный вид напомнил Уэнсдей о прошлом превращении, когда хайд хотел и напал на неё. Тогда он, как и сейчас, завис на десяток секунд перед ней, а потом ударил наотмашь. Девушка помогала головой в попытке отогнать воспоминания, но получилось так себе. Монстр рванулся к Уэнсдей и Фестеру, которые стояли довольно близко, и лишь мощные цепи уберегли обоих от участи быть растерзанными. — Может, наконец расскажешь, зачем помогаешь ему? — поинтересовался Аддамс. — Он спас мне жизнь… — девушка помедлила, но всё-таки сдалась. — Несколько раз. — И всё? — по голосу мужчины было слышно, что он весьма сомневается в её ответе. — Ну… Из-за меня его чуть не посадили в тюрьму и исключили из Невермора… — Уэнсдей отчаянно не понимала, что от неё хочет услышать дядя. — На этом, да, всё. Да, в любом другом случае Аддамс бы повеселило, что из-за неё кто-то страдает, но сейчас… Это вызывало лишь раздражение и злобу на саму себя, которые как-то незаметно переросли в желание помочь, словно это как-то искупило бы вину Уэнсдей. Фестер же внимательно присматривался к монстру, который наконец успокоился и пристально смотрел на них, как на добычу, которая может дать отпор. — Ну и что ты на это скажешь? — наконец спросила Аддамс. — Любопытненько… — задумчиво протянул её дядя и озадаченно почесал лысый затылок. — Не знаешь, есть у него хозяин? — Не уверена… Предполагаю, что нет, — Уэнсдей пожала плечами, бесстрашно глядя в глаза хайду. — Думаю, это как-нибудь бы проявилось, и я бы заметила. — Как знать, как знать, — Фестер нахмурился, потирая подбородок. Мужчина провёл ещё один небольшой эксперимент, который заключался в том, чтобы отследить реакцию хайда на привычные человеческому облику слова. В итоге Уэнсдей накидывала имена их общих знакомых, художественные термины, названия неверморских дисциплин и далее по списку, пока её дядя делал весьма определённые выводы. Хотя девушка откровенно не понимала, зачем это нужно, но спорить благоразумно не стала.