Отец-одиночка Лань Чжань

      Достопочтенному главе клана Гусу Лань, верховному заклинателю, уважаемому учителю, дяде. Выражаю сожаления по поводу моей смерти. Недостойный воспитанник, утративший право именоваться вашим племянником, сегодня намерен завершить жизненный путь. Прошу прощения за то, что не оправдал ваших надежд и вложенных в меня ваших знаний. Прошу передать мои сожаления брату, потому что не осмеливаюсь обратиться к нему даже в письме. Мои сожаления сыну…       Красивая рука с тонким запястьем замерла в нерешительности, пальцы едва заметно дрогнули. Сидящий за низким столиком человек замер, уставившись на кончик кисти, словно раздумывая, какой еще иероглиф будет к месту в печальном послании, но, так и не найдя его, со вздохом опустил нефритовую белую кисть на изящную подставку в виде свернувшегося дракона.       Вот, кажется, и всё… Неподвижные бледные губы тронуло слабое подобие улыбки. Как давно он не улыбался, забыл, насколько это может быть приятно. Жаль…       Рука невольно легла на грудь – туда, где сердце. Больно… очень… Совсем не так, как ноют раны от дисциплинарного кнута, – к ним Лань Ванцзи приспособился, привык, научился жить с изорванной спиной, прощая ей то, что временами раны воспалялись, истекая кровью и гноем, пачкали простыни. В такие дни он вставал на час раньше, чтобы в одиночестве отполоскать дорогой шелк в ручье, протекавшем неподалеку от дома. Руки ломило от ледяной воды, зато поток уносил куда-то вниз его засохшую кровь. Мутные от застарелой сукровицы струи, скатываясь по серым камням, вновь становились чистыми и прозрачными. Если бы так было с его жизнью…       Хлопнула дверь. Ворвавшийся в окно сквозняк задул единственную свечу, и комната погрузилась в тревожное ожидание непоправимого. Ванцзи встал, прошелся по комнате, разминая ноги. Взгляд упал на сложенное на кровати траурное одеяние – чисто-белое, без привычного узора клубящихся горных облаков. Скоро его покроют багровые разводы, нежная ткань пропитается горячей кровью, и уже никто не вернет ей прежнюю непорочность. Как вызывающе…       Он отвернулся, словно почувствовал вину перед белым шелком. Сжав губы в привычной гримасе, отошел к окну, но раздумал закрывать тяжелые деревянные ставни. Его последняя ночь… тихая, звездная… В такие ночи хорошо пить вино с лучшим другом, вести приятную беседу или, сгорая от страсти, целоваться на горячих простынях…       Ханьгуан-цзюнь постелил на пол принесённое с собой белое полотно, укрепив уголки найденными в комнате деревянными плошками, подаваемыми в гостинице для чая или вина. На середину опустил меч, спящий в ножнах.       Бичэнь. Благородный клинок. Его подарил А-Чжаню отец на церемонии наделения будущих заклинателей оружием, торопливо сунул в руки и быстро ушел прочь. Мальчик так и остался стоять, прижимая к себе дорогой подарок. Недоуменно глядя ему вслед, ждал: отец обязательно обернется и тогда Лань Чжань с горделивой улыбкой исполнит церемониальный поклон, которому его учили брат и дядя. Отец не обернулся… Вокруг раздавались радостные крики и вздохи восхищения – его соученики, каждый со своей семьей трепеща от счастья, изучали взрослое оружие, примеряли пока еще тяжелые рукоятки к неокрепшим ладошкам. У всех были простые, ничем не выдающиеся мечи, зато сколько гордости читалось на лицах подростков и их отцов! И только второй господин Гусу Лань в хаосе чужого семейного счастья один с самым дорогим, украшенным драгоценным нефритом, мечом. Ненужный, брошенный… Его глаза покраснели от едва сдерживаемых слез, руки тряслись, но не от обиды – отец не хотел его видеть с детства, и к этому мальчик привык. Он дрожал от стыда, он боялся, что кто-то заметит, насколько роскошный дар получил любимый племянник главы клана, и сотни насмешек как водопад обрушатся на него завтра…       Не секрет, Лань Ванцзи недолюбливали в среде учеников за угрюмость, нежелание проказничать, за вечно хмурое лицо. Кровное родство с предводителем клана защищало от прямых насмешек, однако зависть как голодная кошка свирепствовала за спинами, и на уроке весь класс шептался, что сейчас дядя снова поставит племяннику высшую оценку ни за что. Поначалу он бунтовал, доказывал всем, что не просто так первый ученик и вообще лучший во всех шести искусствах! Потом перестал, но по привычке продолжал тренироваться с мечом дольше остальных, просиживал ночами в библиотеке, заучивая длинные тексты заклинаний. Сотни раз переписывал правила школы, вырабатывая каллиграфический почерк. Пока его ровесники резвились и озорничали, предаваясь радостям детства, уже в пять лет положил на колени тяжелый гуцинь. Под руководством брата вдумчиво постигал гармонию звука, к десяти годам стал упражняться в технике смертоносных струн. Он старался быть лучшим во всем! Морщины рано постаревшего дяди разглаживались, когда он видел племянника, идущего степенной походкой с кипой прочитанных книг или опустевшим прибором для письма.       Сичэнь, старший брат, часто навещал А-Чжаня в школе. Понимая смущение младшего перед одноклассниками, уходил с ним подальше от школьных комнат. Найдя укромное место, болтал о пустяках, укрывая плащом от вечернего холода, совал в рукава самодельные конфеты. Лань Ванцзи не любил сладкое, тем не менее после ухода брата торопливо жевал засахаренные ягоды боярышника, обсыпанные корицей пирожные, грыз дольки дикого апельсина в твердой карамели. Плевался, давился, ночью болел живот, но снова и снова выпрашивал проклятые сласти, боясь потерять даже малую толику любви…       «Он будет страдать, — запоздалая мысль отвлекла от воспоминаний. — Не поступаю ли я слишком эгоистично?» Опустив голову, Ханьгуан-цзюнь задумчиво разглядывал белое покрывало.       Брат грязного предателя! Защитник убийцы заклинателей. Может, он тоже поглядывает на темную дорожку старейшины Илина? Надо быть начеку, ведь его младший брат…       Нет, этого не изменить. Можно только уничтожить. Сичэнь поймет и простит.       Хотя в раскрытое окно заглядывала полная луна, в ветвях платана уже замолчали цикады – значит, скоро рассвет… Оставь сожаления.       Погребальное ханьфу облаком опустилось на плечи, по шее скользнул прохладный шелк. Пальцы на мгновение запутались в завязках – как глупо вдруг забыть технику завязывания узлов. Справившись, он опустился на колени. Бичэнь. Меч, словно понимая задумку хозяина, тревожно зазвенел, выходя их нефритовых ножен. «Будь мне покорным слугой в последний раз». Бледное пламя разлилось по острозаточенному клинку, а заклинатель только сильнее сжал рукоять и резким движением отбросил далеко назад ставшие лишними ножны. «Шестнадцать лет – это слишком много…»       Оставалось самое малое, всего лишь одно верное движение рукой, освобождающее измученную душу, как вдруг… темноту ночи разорвал сияющий сноп сигнальной ракеты! На полнеба разлилось мерцание ярко-голубой хризантемы. Просьба о помощи. От него. От сына.