Отец-одиночка Лань Чжань

Шестнадцать лет назад.

      — Эй-эй, посторонитесь! Это мой сын! — первое, что услышал Лань Ванцзи, когда пробившийся сквозь толпу молодой заклинатель поспешил к ним. Его лицо не испортили беды, улыбка по-прежнему была притягательно-шальной – такой, что всё переворачивалось в душе гусуланьца и хотелось броситься к другу, закрыть его лицо длинным рукавом. Эта улыбка должна принадлежать только ему, второму господину.       Меж тем малыш, ухватившись за ногу незнакомца, ревел на всю улицу и дергал полы его длинного ханьфу, требуя к себе внимания. Лань Чжань не понимал, что должен делать с внезапно свалившимся на него маленьким попрошайкой, и, вместо того чтобы начать успокаивать ребёнка, застыл, с ужасом разглядывая отвратительную сцену.       Откуда этот нищий оборванец, почему прицепился именно к нему и как от него избавиться? Может, взяв за шиворот как котенка, отнести к ближайшей лавке или попробовать незаметно отпихнуть? Он не имеет никакого отношения к этому хныкающему мальчишке!       Пока терялся в мыслях, вокруг собралась толпа. Крестьяне, простые жители Илина, увлеченные занятным зрелищем, окружили, строя предположения одно другого хуже.       — Я уверен, — вещал толстый торговец сладким картофелем, — отец его наказал, и потому бедное дитя заливается такими горючими слезами.       — Согласен, друг! — сосед, бросив прилавок с десятком кувшинов вина, присоединился к разглядыванию смущающей сцены. — Вы только посмотрите на этого щеголя! Стоит – даже не нагнется к ребенку, не успокоит!       — Да у него сердце из камня, а душа изо льда!       — Бедный малыш потому и плачет, что плохой у него отец. Какая жалость, — пригорюнилась крестьянка, принесшая на базар охапки сухого хвороста.       Людей становилось всё больше.       — А может, он просто не умеет обращаться с детьми? — единственным проявившим хоть какое-то участие оказался наёмный носильщик. Сгрузив с плеч тяжелый ящик, он поглаживал натертую шею. — Молодой ещё! А ребенок, небось, первый – вот и растерялся! Ты, господин, возьми сыночка на руки, улыбнись ему.       Лань Чжань тщетно пытался вырвать из грязных ладошек полы кипенно-белого одеяния, понимая, что теперь его придется долго стирать, и раздумывал, как бы поаккуратнее отстранить прилипчивого сопляка. Тот же продолжал заливисто верещать на всю улицу, детские наивные глазенки блестели.       — Это мой отец, я его поймал! — вдруг заявил маленький хитрец. — Он мой богатенький папочка!       — Эй, а ты, часом, не ошибся?! Это я тебе папа и мама!       Лань Чжань едва мог дышать… Тот, к кому он сбежал, бросив всё: дом, родных, знаменитый клан, богатство и доброе имя, – сейчас хохотал и тискал этого нищего замызганного мальчонку, щекотал и звонко целовал в макушку.       Чуть шевеля губами, Ванцзи силился произнести дорогое ему имя и… не мог – проклятая застенчивость не давала воли. Поняв это, темный заклинатель не растерялся, а с задором, свойственным ему от рождения, потащил нежданного гостя по улице.       — А чего мы стоим?! А ну, айда за мной! — Вэй Ин, одной рукой прижимая ребенка к груди, другой схватил запястье друга – того прошиб холодный пот от смущения.       Почему-то он видел их встречу иной: с многозначительным молчанием, с прямым взглядом, с робкой надеждой, в конце концов… Только вот его бесцеремонно влекли по грязной мостовой под смех и выкрики толпы, однако даже сейчас он был не против.       В них тыкали пальцами, обсуждая белоснежные одеяния из гусуланского, самого дорогого, шелка. Чистого серебра заколка наследника клана также вызывала всеобщую неприкрытую зависть. Сложив на груди натруженные руки, женщины не стесняясь обсуждали, сколько можно выручить мешков риса за одну его нефритовую подвеску.       — Идем! Идем же! Ты привлекаешь слишком много внимания.       «Я готов идти за тобой куда угодно!» — хотелось сказать, нет – прокричать, нет – заорать во всё горло! И всё-таки Ванцзи снова промолчал… опустив взгляд, послушно пошел за Вэй Ином. Лишь у прилавка с детскими игрушками им пришлось остановиться. Сидящий на руках друга ребенок вдруг потянулся к нехитрым штукам из соломы и тростника, словно увидал их впервые. Заметив искорки в глазках малыша, Вэй Усянь беззаботно спросил, нравятся ли ему вертушки и бабочки на тростинках.       — Да! — уверенно заявил мальчуган и, вырвавшись, подбежал к прилавку, восхищенно разглядывая простенькие крестьянские поделки. — Вот это! И это тоже! И еще меч деревянный!       Вэй Ин фыркнул:       — Посмотрел и будет! Пошли, нам гостя надо поприветствовать.       Под беззаботным тоном скрывалась горечь… Ванцзи подозревал, что у друга в мешочке для денег давно гуляет ветер, и если он решил угостить старого товарища, то скорее всего делает это вынужденно.       А Вэй Ин не изменился – последнее готов выложить, только бы порадовать. Спрятав улыбку, с невозмутимым видом купил все игрушки, на какие указал малыш, и, груженные покупками, они сели в маленьком питейном заведении. Не желая транжирить и без того скудный запас монет хозяина, Лань Чжань заказал лишь чаю. Спросив, не хочет ли кушать ребенок, и получив положительный ответ, купил ему густой наваристый суп с ребрышками и корнем лотоса, чашку риса с соевыми побегами, две паровые булочки и сладкое пирожное с османтусом.       Пока замарашка наяривал ложкой роскошное угощение так, что за ушами трещало, Ванцзи смотрел и смотрел на соученика, ища в его лице ответ на свой единственный немой вопрос: «Ты рад… мне?» А тот молол чепуху, рассказывал, как отлично живется на горе Луаньцзан, какие у него там хоромы и какие замечательные люди его окружают.       — Ребенок… — перебил Лань. — Ты действительно его отец?       — А то как же! Стал бы я с ним нянчиться, если бы он был чужой. А-Юань мой сын! Слышь, Лань Чжань, а чего ты такой зажатый? Давай расслабься! Девушки молчунов не любят! Вот у меня от красавиц прямо отбоя нет! Каждую ночь, знаешь ли… Погоди, а ты еще?.. нет?.. Сечешь, как делаются дети, а, Второй Нефрит?!       — Секу, — прошептал, низко опустив голову, – не хотел, чтобы собеседник заметил враз потемневшие зрачки.       — Ай-яй-яй, благородный господин! — подшучиванием Вэй Усянь старался хоть немного расшевелить гостя. — Может, ты считаешь меня неспособным произвести на свет это чудо? Я, знаешь ли, старался и теперь могу спокойно почивать на лаврах. А ты? Спорим, у тебя есть тот, кто тебе нравится?       — Да, — еще тише прошептал Лань Чжань. Собравшись, твердо спросил: — Не кажется ли тебе, что ребёнка надо отдать матери?       — Какой матери? А-а, матери! Мать померла, поэтому у А-Юаня есть только бабушка и я, и этого достаточно.       — Мои соболезнования.       — Перестань, ты ее не знал. К тому же, она была… — взглянув на затылок ребенка и подрагивающие от напряжения ушки, засмеялся: — …очень старая и больная женщина. Ну улыбнись! Перед тобой сидит давний друг, которому ты можешь довериться. Кстати, а что ты здесь делаешь?       — Ночная охота.       — Так я и поверил! Адепты твоего ордена сюда не ходят, впрочем, как и все другие. Ты не боишься живых мертвецов или, того хуже, марионеток старейшины Илина?       — Нет.       — Они разве совсем не страшные? Я думал, что смог превзойти даже Вэнь Жоханя!       — Не знаю, не встречал.       — А хочешь?       Как же шла Вэй Ину эта беззаботная мальчишеская улыбка! Ванцзи уже хотел признаться, что ради появления здесь он нарушил все правила: тайком сбежал из клана, обокрал дядю… Сейчас у него в рукаве, в мешочке Цянькунь, почти вся золотая казна Гусу Лань, а еще уникальный нефрит – гордость брата, драгоценный сухой женьшень дяди, слитки серебра, тюки первоклассного шелка, редкие книги… вино. Теперь они смогут образовать свой клан и жить в довольстве хоть сотни лет!       Но полыхнул огнем следящий талисман, и, забыв о госте, друг вскочил, схватив в охапку А-Юаня.       — Беда! Я скоро!       Ванцзи снова остался один… Внутри всё содрогнулось – нет, не в этот раз! Быстро положив на стол маленький серебряный слиток в оплату скромного ужина, вылетел за сбежавшим товарищем и уже на соседней улице нагнал его. А-Юань, вися на руках друга, замедлял бег заклинателя, и тогда гусуланец решился.       — Дай! Дай его мне, а сам поспеши!       Вэй Ин кивнул и, не раздумывая бросив малыша Лань Чжаню на руки, скрылся в густых зарослях, окружавших гору Луаньцзан.       Оживший мертвец Вэнь Нин – Ванцзи узнал бы его из тысячи! – метался в бешенстве по узкому ущелью, разбивая в пыль гранитные глыбы. На мертвом лице застыла маска боли, в глазах – черная бездна, а хриплый стон, срывающийся с бескровных губ, казался голосом преисподней.       «Он смог оживить Вэнь Нина?» Ссадив А-Юаня со спины и велев тому спрятаться за камнями, Лань Чжань замер на вершине горы, зорко всматриваясь в действие внизу. Вэй Усянь пытался усмирить восставшего из могилы с помощью заклинаний. Сотни бумажек с начертанными на них письменами точно лезвия впивались в безжизненную кожу – бесполезно. Чудовище, в которого превратился тихий Вэнь Нин, не ведало подчинения, оно выло и стонало, словно пытаясь освободиться от смертной оболочки, вырваться за пределы тела, как будто это тело пугало его более всего. Ослепленный бешенством, Призрачный генерал мог быть остановлен лишь одним способом, и это были не смертоносные струны, которые резали плоть, дробили кости, а тихая мелодия флейты, немного грустная песня о забытых сожалениях. Черный непроницаемый туман, клубящийся у ног ожившего мертвеца, поднимался, кружил, заключая в темные объятия. Призрачный генерал терялся, растворяясь в мрачной пелене, и затихал, как бы засыпая.       Вэй Ин отнял флейту от губ и, быстро подойдя к несчастному, впечатал в его лоб талисман бессилия. В нескольких шагах застыли люди – те самые, которых он увел из плена, с которыми бежал на Гору Мертвецов. И столько в их глазах было обожания, что Второй Нефрит счел неуместным сразу приблизиться, давая им возможность высказать Вэй Усяню свои восторги. «Они даже не клан, они семья. Как бы я хотел стать таким же».       А потом сидели за столом. Лань Чжань рассматривал неуютную грязноватую пещеру, служившую домом для друга: узкое деревянное ложе, покрытое дерюгой вместо шелкового покрывала, кривобокие глиняные кувшины и плошки вместо привычного тонкого фарфора, пара самодельных шкафов… Интересно, у него имеется сменная одежда? Если нет, то Ванцзи уже сегодня даст женщинам отрез замечательной тонкой шерсти алого цвета. И вино… вечером они могли бы посидеть вдвоем. Несомненно, Вэй Усянь обрадуется, лишь только узнает, как много нужных вещей принес с собой его друг.       — Из угощения у нас просто горячая вода, — смущенно раздалось над ухом. Девушка из клана Вэнь поставила перед гусуланцем маленький деревянный поднос с единственной чашкой. Глаза её были печальны. — Простите…       — Не стоит извинений. — Аккуратно придержав широкий белый рукав, с серьезным видом поднес ко рту чашку, стараясь не думать о ее чистоте. — Очень вкусная вода, благодарю.       Сидящий напротив Вэй Ин помрачнел, кусая губы, спросил, как долго тот думает задержаться здесь, не пора ли начинать ночную охоту?       «Меня выпроваживают?» Впервые за всё время сладких мечтаний о прекрасной жизни с дорогим человеком ему показалось, что он где-то ошибся или что-то неправильно понял. Так не должно было быть! Вэй Ин его не бросит!..       — Я бы хотел задержаться, если это возможно.       — Ну что ж, тогда посиди еще немного. Я пойду к Вэнь Нину – что-то на сердце тревожно. Да и Вэнь Цин надо успокоить, она так сильно переживает за брата. А ещё приготовить лекарство бабушке А-Юаня, помочь первому дяде… Кстати, ребенок! Где ты его потерял?       — Я?.. Кажется, оставил в кустах…       — Оставил?! Как можно оставлять ребенка одного? Ну да ты же не отец – извини, забыл. Лань Чжань, не смотри букой, будут и у тебя детишки, тогда ты поймешь меня. Всё, я побежал искать Юаня!       — Вэй Ин, — у него оставалась последняя надежда, и он вцепился в нее, как утопающий хватается за посланную бушующим морем ветку дерева. — Я знаю, ты практикуешь черную магию, это плохо влияет на душу и тело, я бы мог помочь с очищением.       «Не гони меня! Я на всё готов, только не оставляй!»       — Очищением? — друга озадачили слова Ванцзи. — Не нужно мне ваше очищение. Я буду идти по своему пути совершенствования, и между нами – он мне больше нравится! На вашей правильной дорожке не протолкнуться! Не хочу быть одним из многих, хочу быть единственным. Не мрачней, А-Чжань, у меня всё отлично и изменять я ничего не хочу!       Ванцзи летел головой вниз в разверзнувшуюся в его душе пропасть отчаянья!       — Понял.       — Вот и отлично, был рад увидеться. В следующий раз, если окажешься неподалеку, заходи. Кстати, могу проводить до подножья горы.       — Нет, — едва дрогнули холодные губы. Слабой рукой он вынул из мешочка пару золотых слитков – всё, что досталось ему из материнского наследства, – и тихонько положил на стол. — Я буду ждать тебя на тропе. До полуночи.       Лань Чжань старался, чтобы никто не заметил, как с оглушающим звоном разлетелись вдребезги его мечты. Он выпрямил спину, гордо задрал подбородок. Никто! Никто не должен видеть его боль! Он перетерпит, справится. У него есть последний шанс достучаться до друга, вот только не здесь, где отовсюду следят за ними любопытные глаза, – даже дева Вэнь показалась настолько омерзительной, что слегка затошнило. Ухмылки, перешёптывания за спиной – как грязно, неправильно, безнравственно… Он уйдет, но Вэй Усянь уйдет с ним.       Стиснув зубы, гусуланец зашагал вниз с горы. Ждать пришлось долго. Сумерки сгустились, впитались в окружающий пейзаж точно густая тушь в рыхлую рисовую бумагу. Заложив левую руку за спину, Лань Чжань стоял неподвижно. Он предвкушал и не мог допустить мысли, что друг не придет… Так же он когда-то ждал мать, часами просиживая перед закрытой дверью, не веря, что дверь не откроется и мать никогда не выйдет к сыну. «Так не может быть, это непростительно жестоко».       И он пришел… пьяный и весёлый, с ребенком на руках. Он смеялся над только ему понятными шутками и щекотал бока А-Юаня, заставляя и того участвовать в хмельном веселье. Ванцзи был готов унижаться, просить, встать на колени или даже угрожать мечом! Безумные мысли как встревоженные пчелы роились в голове, разрывая душу надвое. Он ожидал всего: согласия и неприятия, изумления и даже гневной отповеди, но никак не сытого, довольного жизнью Вэй Ина, обсуждающего с сыном, какой замечательный пир устроили для него Вэнь, и как они наелись от пуза, и какое отличное вино получилось у второго дядюшки.       На ум пришла сиротливая чашка с теплой водой… Старясь не подать виду, гусуланец натянул на лицо жалкую улыбку.       — Ты пришел. Благодарю.       — Да. Вот решили с Юанем прогуляться перед сном, порастрясти, так сказать, жирок. А ты почему здесь? Я думал, что ты давно ушел.       — Я дал обещание. Ты дал обещание.       Вэй Ин хлопнул себя по лбу, да так звонко, что ребёнок залился переливчатым беззаботным смехом.       — Ой, прости, забыл! Представь себе! Но ты же не обиделся?!       — Нет.       — Так о чем же ты хотел побеседовать? — пристраиваясь рядом, толкнул плечом. Налетевший ветерок принес запах перебродившей браги. — Только не говори об очищении, я этими речами сыт по горло.       — Уходи с горы. Со мной, Вэй Ин. Мы пойдем, куда ты захочешь. У меня есть деньги, много. Мы можем основать свой клан, купим землю, дом, возьмём учеников! Ты можешь практиковаться в любом из магических искусств, я всё пойму и всё приму. А хочешь, станем странствующими заклинателями? Обойдем всю землю, побываем там, где никто еще не бывал! Я буду защищать тебя, я готов…       — Тише, — узкая рука легла на раскрасневшиеся губы Ванцзи, — чего расшумелся? Не видишь, ребенок заснул. Вот что, друг, хватит безумств, ты уже не мальчик. Возвращайся в Облачные Глубины, к дяде и брату, – ты нужен там, а я здесь. Среди этих людей я чувствую себя счастливым и свободным, я нашел свою дорогу, ты же ищи свою.       После длинной сбивчивой речи, получив в ответ лишь холодные нотации, Лань Чжань вдруг почувствовал знакомое облегчение…       «Твоя мать умерла, не надо более приходить к её двери».