Отец-одиночка Лань Чжань

***

      На окраине селения продавали лошадей. Внимание Ванцзи привлекла кобылка бурой масти с выцветшими усталыми глазами. Продавец откровенно лгал, нахваливая товар, утверждая, что эта кобылица самых резвых кровей и еще вчера ей исполнилось всего три года. Опытный взгляд гусуланца подсказывал: несчастной животине никак не меньше двадцати весен и десять из них она провела на тяжёлых полевых работах. Но всё же он отметил силу коротких ног лошади, широкую грудь и мягкую, немного продавленную спину.       — Два серебряных слитка, не больше.       — Уважаемый господин, — заискивающий голос продавца звучал обиженно-плаксиво, — мне мясник давал целых три!       — Продай ему.       Развернувшись, Ванцзи уже хотел уйти, когда хитрец цапнул его за рукав. Сморщившись так, словно откусил горькой редьки, простонал:       — Неужели вам её совсем не жалко?       — Это всего лишь лошадь, почему я должен о ней думать?       — У неё исключительно кроткий нрав, прежние хозяева были очень довольны. Давайте так: три слитка и я отдаю уздечку вместе с седлом!       — Согласен.       Довольный завершением торга и отлично понимая, что зря потратил деньги, Ванцзи сам взнуздал кобылу. Наблюдая её равнодушное спокойствие, некстати вспомнил своего гусуланского жеребца, отметив полную их противоположность. Это животное совсем не беспокоила смена хозяина, оно смотрело на мир покорно, готовое как к жизни, так и к смерти. Может, именно за этот взгляд, а вовсе не за мягкую спину верховный заклинатель выбрал её из целой вереницы лошадей. И всё же выбор оказался более чем удачен: не поднимаясь в галоп, кобылка, резво перебирая коротенькими ножками, в три дня донесла его до окраин Илина.       Гора Луаньцзан высилась, закрывая горизонт. Сокрытая густыми лесами, в вечерних сумерках она казалась особенно таинственной и неприступной.       Спешившись, верховный заклинатель Гусу не стал искать местный трактир, чтобы переночевать, напротив, пока совсем не стемнело, двигался быстрым шагом, ведя усталую лошадь за повод. Когда ночь окончательно вступила в свои права, решил передохнуть. Подниматься вверх по неровной тропинке небезопасно, потому, разложив маленький костер, приготовился к ночлегу.       Невольно раздумывая об очищении души меча, Ванцзи вытащил из рукава подвеску и еще раз внимательно рассмотрел её. Вроде ничего особенного: выточенные из белого камушка, напоминающего нефрит, облачко и распустившийся лотос, а между ними – алая нить, накрепко соединяющая два символа. Всё в соответствии с традицией, разве что… Прядь волос? Зачем она здесь? Согласно свадебному ритуалу, у каждого из молодых супругов берётся по пряди и обе скручиваются в один тугой узел. Возможно, подвеска не работает, потому что в ней волосы только одного? Немного подумав, гусуланец отсек длинный черный локон, быстро скрутил в жгут, а затем вплел в алую нить, соединяя воедино. Подождал… но проклятый заклинатель и теперь не появился.       Когда костер догорел, на небе показались первые всполохи румяной зари. Ванцзи спал, опираясь спиной о камень, изящно сложив руки на коленях. Ровное дыхание вздымало идеальную грудь… Где-то поблизости слышались шаги и зловещее глухое рычание, однако ни одна тварь не смела переступить невидимую черту: алые лучи, расходящиеся от темного талисмана, отпугивали всякого не хуже знаменитой флейты.       Сычжуй подготовился к восхождению основательно, хотя в глубине души понимал, что одному идти туда опасно. Возможно, марионетки, с которыми они столкнулись во время первого путешествия, еще бродят где-то по окрестностям, но желание разобраться с воспоминаниями заряжало его непомерной отвагой. Написав талисманы от всякой нечисти, проведя день в медитации и восстановив потоки ци в теле, мальчик захватил запасы воды, сухой хлеб и с рассветом собрался с духом. «Пора, — сказал сам себе. — Я только немного, хоть одним глазком посмотрю: вдруг найду то, что всегда скрывал от меня отец. Он же не узнает, что я был здесь!»       Оба заклинателя начали подъем одновременно – в пять утра.       Ванцзи выбрал крутой северный склон, изобилующий огромными серыми валунами, неожиданными поворотами и отвесными провалами, – самый опасный для восхождения, но и самый короткий. Лошадь, предусмотрительно стреножив, он оставил у подножья скалы.       Сычжуй, напротив, отправился хотя и более длинной, зато более безопасной дорогой: через заросли кустов остролиста, по старинной похоронной аллее, вымощенной когда-то тесаным камнем, мимо многочисленных заброшенных храмов, мимо маленьких домиков, покинутых жителями еще до Аннигиляции Солнца. Везде, куда бы ни падал его взгляд, отмечалось полное разорение и запустение. На душе у маленького путешественника тоже было неспокойно. Особенно тревожили думы о дедушке Лань Цижэне. Мальчик переживал, что, поддавшись спонтанному порыву, не написал ему письмо с объяснениями и вот уже несколько дней не дает о себе знать. Дядя наверняка тоже волнуется, а ведь у него еще обязанности перед кланом и надо как-то восстанавливать репутацию… Виноват же во всём только один человек – отец. Где его опять носит? Куда угодно готов уйти, лишь бы не встречаться с сыном. Специально задерживается на ночных охотах, а когда возвращается, то влетает домой злой как демон, запирается в своих покоях и молчит! Всегда молчит! Бедный Ян Лин уже не знает, какой начать разговор, как угодить этому эгоисту! Вот если бы иметь другого отца… или опекуна. В конце концов, можно обратиться к главе клана и попросить его… Нет, нельзя, отец не допустит! Он всегда будет контролировать! Как печально… и безнадежно!       В горестных раздумьях Сычжуй сам не заметил, что свернул с дороги на едва видневшуюся в высокой траве узкую тропку.       Не успело солнце подняться в зенит, а Ванцзи уже стоял перед пещерой Фу Мо. Подъем занял у него всего шесть часов, хотя для обычного человека весь путь укладывался где-то в двенадцать, а то и более. Восстанавливая участившееся дыхание, как в первый раз разглядывал разоренное жилище темного заклинателя: множество мелких и крупных камней – всё что осталось от украшений крыльца; сваленные в кучу бревна, некогда служившие добротной крышей, заиленный мертвый пруд с высохшими лотосами… Наклонившись, Ванцзи сорвал одну из серых былинок, и она прямо в руках рассыпалась в прах. Уже не видно грядок, когда-то с любовью обрабатываемых жившими здесь людьми, у колодца сгнила веревка, а ведро валялось на дне. В расщелинах камней поселились хищные птицы, натасканные туда ветки и сучья придали серым валунам вид сердитых потрепанных жизнью старцев. Удивительная тишина, лишь изредка нарушаемая клёкотом потревоженных птиц, непривычно резала слух.       Решив не задерживаться и как можно скорее освободить клинок от проклятья, Ванцзи без раздумий шагнул под сень пещеры, предусмотрительно зажигая огненные талисманы. Крылатые тени шарахнулись, заскользили по стенам – это разбуженные летучие мыши, испугавшись света, ринулись вниз с высоких потолков. Широкий зал на несколько минут огласился хлопаньем крыльев да писком, а когда всё стихло и поднятая пыль пополам с пометом осела на пол, Ванцзи увидел «кровавое» озеро. В тишине и мраке стоячая вода выглядела особенно зловеще: густая темно-багровая жижа неподвижно покоилась в природной чаше почти идеально округлой формы, над поверхностью клубились облака черной отравленной ци, но мутная гладь ничего не отражала на своей поверхности. Здесь Вэй Ин создал свою знаменитую флейту, здесь же родилась и проклятая тигриная печать, дающая ему власть над всеми темными силами. Грязно-вишневые воды, истекающие из самой преисподней, обладали уникальной природой: они могли вытягивать отравленную энергию из любого предмета, концентрируя её и обращая в нужный артефакт.       Опустившись на колени, гусуланец благоговейно вынул меч из ножен. Благородный клинок почернел, лезвие отливало недобрым багровым заревом. «Потерпи еще немного, — прошептал верховный заклинатель, — мы уже на месте». Бичэнь отозвался слабым позвякиванием, словно понимая слова хозяина. Слыша его едва различимый стон, Ванцзи более не раздумывал: погрузив клинок в стоячую воду озера, склонился над гладью темного зеркала… из черной глубины бездны на него смотрел Вэй Ин.       Сычжуй окончательно сбился с пути. Потеряв дорожку, остановился среди зарослей дикой ежевики, не понимая, как очутился здесь. Солнце, высоко поднявшееся над горизонтом, почти не согревало проклятые земли, напоенные могильным холодом. Густой лес, не тронутый сотни лет топором дровосека, превратился в безобразную чащу: куда ни падал взгляд – везде непролазные серые заросли. Злясь на себя за проявленную невнимательность, мальчик решил вернуться назад, но сколько бы он ни искал нужную тропинку, его старания были напрасны. «Неужели Гора Мертвецов решила забрать меня к себе? — чувствуя, как от страха дрожат колени, прошептал Сычжуй. — Неужели проклятый Вэй Усянь заманивает меня в самую глушь, чтобы расправиться?» Сглотнув слезы, заплутавший принялся ломать тонкие ветки кустарников в надежде найти выход. Сдирая кожу на руках в кровь, обдирая лицо, ломанулся напролом, сам уже не зная куда.       И вдруг… флейта. Неподалеку кто-то играл на флейте. Знакомый напев, он много раз слышал его, засыпая! Это мать? она подает знак? зовет его? «Мама!» — Сычжуй бросился на звук, такой родной, любящий. Не обращая внимания на колючки, вцепившиеся в подол, на разодранные рукава и растрепавшиеся волосы, бежал и боялся только одного: мелодия закончится! «Нет, нет, играй, пожалуйста!» — шептали сухие потрескавшиеся губы.       В каком-то одержимом забытьи юный адепт следовал за звуком, не замечая ни острых камней, ни неровностей дороги, и окажись под его ногами пропасть, не колеблясь, шагнул бы в неё – настолько родным, по-домашнему теплым был магический зов невидимой флейты…       Ванцзи с минуту смотрел на проступившее в кровавом мареве лицо давнего друга, неподвижное, непоколебимое в алой магической чаше. Руки, державшие Бичэнь, слегка дрожали, но не скрывающаяся в клинке проклятая энергия, а зрительный контакт с умершим ужасал его.       — Вэй Ин… Почему ты преследуешь меня?       — Лань Чжань!       Хотя губы покойника не шевелились, но верховный заклинатель явственно услышал горькое приветствие.       — Разве я не выполнил твое посмертное желание? Не поцеловал на границе миров? Чего же ты еще хочешь?!       — Хочу видеть ответный огонь в твоих глазах, нежность твоей улыбки. Хочу быть уверен, что, когда вернусь, ты не оттолкнешь меня.       — Ты не вернёшься! У каждого из нас своя судьба, не стоит гневить богов непомерностью желаний.       — Ты хоть немного любил меня? Думал обо мне? Хотел меня?       — Никогда.       — Лжец! — Спокойное озеро взорвалось, огромные валы багрового цвета побежали от середины к берегам, поднимая волны, яростно набрасываясь на камни.       Не ожидавший подобного, гусуланец мгновенно оказался погружен с головой в нахлынувшие водные потоки, пальцы разжались, теряя Бичэнь. Рот, глаза, уши заливала соленая мерзкая влага, липла к груди, толкала в спину. Масса воды выплеснулась наружу, затопляя пол пещеры. Её было так много, что Ванцзи на некоторое время потерял ориентиры: ему казалось, что он по-прежнему в озере, плывет за магической рыбой Кои. Волны ревели, взрывая барабанные перепонки, зародившийся в самой глубине небольшого озерца смерч грозил разрушить пещеру, разлетавшиеся камни отскакивали от стен словно упругие мячики, обломки скал с грохотом катились наружу. Вырвавшаяся из расщелин отравленная черная ци металась под потолком, словно хищная птица искала добычу.       Ванцзи посчастливилось: в самом начале он сумел ухватиться за острый валун и, набрав в грудь воздуха, погрузился с головой в багровые воды, ища глазами потерянный меч. Поднятая со дна муть заслоняла взгляд, везде царила только алая, пульсирующая болью словно живая, страдающая вода.       — Лань Чжань, — и опять голос Вэй Ина, на этот раз тихий, просящий. — Лань Чжань! Почему ты изменился? Ты больше не хочешь меня видеть? Кто-то другой стал ближе? Мы же связаны судьбами! Хоть один раз улыбнись, скажи доброе слово. Здесь, где только горе и сожаления, дай мне надежду, любимый, и я смогу приходить к тебе, защищать, помогать! По вечерам я буду петь тебе колыбельные или шептать смешные истории, я залечу твои раны, уничтожу всех твоих врагов. Может быть тогда ты примешь наш брак и сделаешь меня самым счастливым покойником на свете!       — Уйми волны!       В то же мгновение вода схлынула, движение остановилось, озеро послушно вернулось в прежние берега. Мокрый и злой, Ванцзи сидел на краю, всё еще вцепившись обеими руками в камень, отплевывающийся, шепчущий под нос проклятья. Его ханьфу оказалось совершенно испорчено, нежнейший белый щелк пропитался вонючей темной жижей и представлял собой отвратительный кусок ткани. Не задумываясь о приличиях, верховный заклинатель сбросил его с плеч, зашвырнув в самый дальний угол пещеры. Нижнее платье, так же в подтеках и пятнах, неприятно прилипло к коже.       — Да чтоб тебя! — впервые за долгое время Ванцзи громко и грязно выругался, разрывая верхнюю и нижнюю рубашку, скатывая всё в мокрый комок.       Одно только напоминание о том, что он весь пропитан водами кровавого озера, вызывало дрожь. Здесь не было чистой воды, чтобы отмыться, и он бы ни на минуту не задержался, но надо найти клинок. Застонав про себя от омерзения, полез обратно в озеро, водя руками под водой, ища на дне утонувшего друга. Парящая под потолком отравленная ци, до поры безучастная, незаметно пришла в движение, тихо опускаясь как темнеющее марево, грозя задушить жертву. Верховный заклинатель не замечал опасности, всё его внимание сосредоточилось на поиске меча. Закусив губу, упорно шарил под водой и вдруг почувствовал на запястьях крепкий захват чужих рук. Не давая времени на раздумье, некто сильно дернул гусуланца на себя, окончательно топя в глубинах озера…       Сычжуй, слепой от слез, задыхающийся, очарованный музыкой флейты, без сил упал на серую плиту. Мысленно возблагодарив невидимого спасителя, выведшего его из чаши леса, отдышался. К его горю, музыка тотчас стихла, как только он очутился перед развалинами пещеры Фу Мо. Не зная, радоваться этому или горевать, мальчик едва дышал, лежа ничком, слушал, как бешено колотится сердце. «Неужели я у самой пещеры? Ведь до нее было еще так далеко? Как я смог пробежать такое огромное расстояние?»       Занятый своим мыслями, он отдыхал, затем, слегка приподнявшись на локтях, начал рассматривать открывшуюся картину и с ужасам понял, что всё это он уже когда-то видел… Кажется, он жил здесь… Вон на той грядке смешливый парень закапывал его по пояс и приказывал расти быстрее, а тут, совсем рядом, он же шутливо ругался с красивой женщиной из-за принесенной с рынка картошки… а у того дерева маленький А-Юань сидел на коленях бабушки и играл… бабочкой, свернутой из тростника, которую… подарили ему на день рождения! Вот почему отец так разозлился… он не хотел, чтобы Сычжуй вспомнил свою давнюю игрушку. Но почему? Почему отец считал, что она может чем-то ему навредить? Он даже сломал её на празднике! Выходит, он боится этих воспоминаний? Выходит, ему есть что скрывать?..       С трудом поднявшись, юный адепт принялся обходить немногочисленные, большей частью разрушенные, пристройки, пытаясь воскресить в памяти еще какие-нибудь фрагменты. Но, кроме того, что он уже понял, ничего более не приходило на ум, и Сычжуй решился. «Я должен зайти в пещеру спящего демона – все ответы на мои вопросы там! Я не испугаюсь. Если мой отец не виновен, то я первый встану на его защиту!» Собрав всё мужество, зажав в кулаке охранный талисман, мальчик шагнул в темноту.       Воздуха не хватало… Ванцзи отбивался как мог, но его крепко держали за руки, умоляя:       — А-Чжань, полюби меня вновь!       — Нет.       Собрав все силы, гусуланец попытался встать на ноги и ему это удалось – выходит, обитатель озера не так уж и могуч. Тогда, сжав зубы, верховный заклинатель потащил его наружу, как некогда проклятую рыбину.       — Остановись, А-Чжань! Мне туда нельзя! Останься со мной, здесь! — молил знакомый голос, но Ванцзи упорно пытался выкинуть обитателя кровавого озера из воды.       Когда голова живого покойника показалась над поверхностью, темная ци устремилась к нему, облепляя, воссоздавая облик Вэй Усяня. Колеблющийся как густой туман, старейшина Илина восставал из багровой глади, его глазницы пламенели алым, а с черных губ сочилась густая кровь.       — Открой мне свое сердце! Зачем ты спрятал его? — холодный, дышащий смертью крик облетел пещеру, и камни задрожали словно живые.       Проклятая ци сплелась в призрачные руки, и те, словно обжигаясь невидимым огнём, неловко потянулись к обнаженной груди верховного заклинателя, на бледной коже которого горела ослепительно-белым огнем чешуйка лунного дракона.       — Сорви её, вспомни меня!       Фигура Вэй Ина, подпитанная темной энергией, принимала более резкие очертания, становилась всё плотнее, а свет чешуйки, напротив, слабел, не в силах справиться с возросшей мощью надвигающейся тьмы. Тогда, вырвав правую руку из захвата, Ванцзи закрыл ладонью чешуйку.       — Не хочу, не могу любить! Никого! Никогда!       Ради спасения лунной чешуйки ему пришлось отпустить и вторую руку мертвеца. Теперь, совершенно беззащитный перед темным заклинателем, он только и мог, что, отступая к выходу пещеры, закрывать чешуйку обеими ладонями.       — Отец! — громкий окрик Сычжуя раздался в самый разгар борьбы.       Ванцзи увидел бледного сына с тяжелым Бичэнем в дрожащей руке. Очищенный водами озера клинок сверкал не слабее подарка лунного дракона.